Пойду...
Как-то ночью мне привиделось...
Пороги, Полноводный Днепр. Под солнцем играют буруны у скал, в небе стремительно носятся ласточки. Вижу на плесе много остроносых челнов-чаек, возле них собираются казаки. Издали слышен гук литавр. Рада, что ли?
Я сижу на камне над водою, гляжу на нежно-зеленые ростки молодого камыша, думаю думу. О чем? Теперь трудно вспомнить. Какая-то печаль, грусть об утраченном, зов неведомого...
- Огневик! Огневик! - слышны издалека голоса.
Огневик - это я. Меня уважают и немного побаиваются. Считают, колдуном, характерником. Потому что я ведаю тайны трав и зверей, наречия многих народов и волшебные слова, заговаривающие кровь, отвожу глаза врагов и еще много-много другого.
Казаки окружили меня тесным кольцом. Вижу много суровых лиц. Только глаза у них детские, доверчивые. Они ожидают? Чего? Ответа. Почему я должен дать ответ?
- Огневик, ты одобряешь поход?
- Погодите, братья! Надо спросить у Черной Грамоты...
Я вытаскиваю из-за пазухи атласно-черный свиток на серебряной цепочке, разворачиваю его. Он переливается на солнце жутковатой глубиной, вибрирует.
- Черная Грамота, казаки спросили, на добро ли этот поход?
- Сердце пылает - на добро! Сердце холодное - остановитесь! - слышится тихий ответ Черной Грамоты.
- Славно! Славно! - восторженно закричали казаки. - Ой, хорошо сказала Черная Грамота! Горят, пылают наши сердца! Плывем, братья, плывем! Пусть дрожат басурманы!
- А долго ли нам держать саблю в руке? - грустно спросил кто-то у меня за спиною, когда крики умолкли.
- Пока есть враги, - сказала Грамота.
- Неужели вечно?
- Всему есть конец.
- Когда же? Когда?
- Ответ в ваших сердцах. Пока в могилы хороните славу свою, казаки, до тех пор нерушимо вражье кольцо...
Гомон, гомон мужественных голосов. И тают очертанья порогов. И я снова в своей киевской квартире.
Что соединило столь дальние эпохи? Откуда странное видение - такое фантасмагорическое, невероятное?
Черная Грамота? Свиток странного вещества, дающий ответы на вопросы? Откуда он мне знаком? Почему? Где-то я читал о такой вещи, только она иначе называлась.
Кажется, еще до сих пор ощущаю нежное касание свитка, трепетание теплой, чуткой субстанции. Что-то давно забытое, глубинное...
Постой, вспомнил. Кое-что вспомнил...
Александр Великий ходил через знойные пески к сокровенному храму Амона. Там он разговаривал со жрецами, принимал посвящение. Ему дали Черный Папирус. Царь носил его на шее. Легенда рассказывает, что Папирус содержал в себе сокровенное знание мировых тайн. Великий полководец советовался с Черным Папирусом, неразлучно имел его при себе. Таинственный свиток был похоронен вместе с останками царя...
Неужели это он? Неужели Черная Грамота? Или это моя подсознательная выдумка, фантазирование?
Если правда, то каким образом свиток попал в руки казаков? Увы! Я уже принимаю сон за реальность.
А почему бы и нет? Ведь я не думал о таких вещах. И мое видение не просто сон, греза, а раскрытие генетической информации. Быть может, какие-нибудь мои предшественники имели дело с Черной Грамотой, а я...
Гм... Не весьма крепкая цепочка, но все же... Что может означать тот свиток? Откуда он? Похоже на универсальный компьютер, входящий в контакт с психикой человека и дающий обобщенные ответы, точнее - символы ответов, которые надо расшифровывать в соответствии с темпераментом и эрудицией.
Но кто бы мог создать такой удивительный прибор? Наши предки? Вряд ли. Тогда "пришельцы"? На инопланетных космонавтов теперь мода. Им приписывают все непонятное, необъяснимое...
Есть одна идея. Попробую проверить...
Снова Новый год. Вчера приглашали в одно общество - я отказался. Она встречала в своей "стае" (так они называют группу дружащих между собой семей). Позвонила, сказала, что занята, не может прийти. Не может? Пусть! Я сидел, как филин, дома, смотрел на улицу, слушал гомон веселых людей, размышлял.
За окнами кружил легкий пушистый снег. Мне было грустно и просто. Ни горечи, ни боли. Транс, почти безразличие. Виделись какие-то неведомые образы, плыли рядом, сплетались в очертания неземного мира. Убаюкивали.
Я понял, что любой ценой надо разорвать круг обычности. Мир мы видим только сквозь узкую щель нескольких чувств, а затем догматизируем это видение и возражаем против всего, что отличается от догмы. Тысячелетиями шла эта война против многомерного изучения мироздания. Невежественные иерархи всех мировых религий жестоко расправлялись с искателями парадоксальных путей. На сколько веков это отодвинуло прорыв к новым горизонтам самораскрытия? И что ужаснее всего - многие апологеты "точного знания" подхватили ужасную эстафету нетерпимости, воинственного противостояния потоку парадоксальных, альтернативных идей. Такое впечатление, что это те же действующие лица мирового спектакля, только одетые в иные одежды и пользующиеся иной терминологией. Увы, так не достичь синтеза! Никогда! Синтез - это прежде всего допущение многомерности, неизмеримости и даже - сверхмерности.
Может открыться, что загадка времени весьма просто решится, если достичь новой ступени Мироздания, если открыть в себе новое око. Не абсолютный же он Хронос. Даже древние мифотворцы утверждали, что он может быть побежден, что его можно принудить извергнуть из всепожирающего лона исчезнувшие поколения! Абсолютное неизменно, оно - всеобъемлюще, а время - вечнотекущая сущность, калейдоскоп явлений. Значит, рожденное каким-то пахтанием, - вихревым движением, раздроблением более значительных основ, нежели само оно.
Суверенное движение во времени - вот что необходимо в первую голову. Строгий научный эксперимент. Не теоретизирование, не субъективные ощущения, а путешествие в прошлое или грядущее. Ну, в будущее - это проблематично. А в прошлое - вероятно. Ибо прошлое - это космоисторический факт. Первый шаг. А потом - тысячи исследователей кинутся на помощь. А пока что - не жди энтузиазма. Слишком абстрактная проблема. С примесью мистицизма и авантюрности.
За что же взяться? За какой кончик нескончаемого клубка?
Есть у меня сумасшедший план. Все побаиваюсь говорить о нем со своим товарищем - гипнологом. Только он помог бы. А если нет? Неужели не отважится?
Наконец-то мы встретились с Володей Молотом. Просидели за бутылкой бренди допоздна, бредили до опупения, рассматривая мой план. Он иронизировал, затем увлекся, смеялся и радовался, размышлял, расспрашивал и углублялся в молчание. Наконец так был захвачен перспективами эксперимента, что решил провести его не откладывая.
- Несколько дней на подготовку, я кое-что прочитаю... и начнем. Не боишься?
- Конечно нет! - засмеялся я. - По-моему, не ты пришел ко мне?
- Всякое бывает, - загадочно сказал Володя. - Внешнее, поверхностное сознание наше хватается за какое-то дело, готово совершить то или это, а затем вступает в действие инерционная мощь подсознания... И все летит в тартарары! Если бы ты знал, какие рептилии рычат в тартаре человеческого естества! Мы не ведаем своих глубин даже на один процент. Человек - как айсберг, прости за такое тривиальное сравнение. Основная масса - невидима...
- Понял тебя. И все-таки - я готов. Надо иногда дать свободу и собственным динозаврам...
- Тогда я жду...
Завтра мы попробуем. Тревога и надежда. Все так необычно, неожиданно. Пока не достигнем верных результатов - никому ни слова!
Свершилось! Невероятно, но факт.
Впрочем, все по порядку, как было. Я приехал к Володе. Мы договорились провести эксперимент далеко за городом, на даче. Коттедж принадлежал старому Молоту - доктору медицинских наук, но зимой там никто не бывал, и помещение было свободно для наших исследований.
Разожгли огонь в камине, ждали, пока в комнате потеплеет, говорили о чем-то несущественном. Тем временем наступил сумрак, за окном на атласном небосклоне - поплыл молодой месяц, рассыпал серебряные искры на снежном ковре. Володя выключил верхний свет, оставил только ночную лампу с мягкими зеленоватыми лучами.
- Колдовская ночь, - усмехнулся он, глядя на лунный серп.
Я молчал. Странное чувство отрешенности охватило сознание, волосы на голове зашевелились, словно от электрических разрядов. Тело трепетало от напряжения, я ощутил холодные токи.
- Начнем?
- Хорошо, - ответил Володя. - Ляг и углубись в себя. Попробуй отстраниться от современности. Ты не Гореница. Ты не ученый, не физик. Ты - безыменный. Будто облачко в небе. Словно дыхание ветра. Ты - луч в беспредельности...
Что он говорит? Я уже чувствовал себя когда-то так. Летел в необъятности и не знал, когда окончится беспредельный полет. Не ведал, ибо не было времени, не было измерения, предела, масштаба, куда можно бы приложить свои ощущения. Вот и теперь... Меня подхватила могучая волна, швырнула в пространство.
- Огневик! Тебе говорит что-нибудь это имя?
- Это я! Мое далекое проявление!
- Год. Вспомни год!
- Родился в тысяча пятьсот десятом. В Лубнах. Около чудесной речушки Сулы. Убит - в тысяча пятьсот шестьдесят седьмом. Байда погиб в шестьдесят шестом, а я - через год...
- Ты был знаком с Вишневецким?
- Мы были побратимами. Еще с детских лет. Вместе ушли к славному товариществу на Хортице. Вместе сражались. Вместе приняли посвящение характерников. Но он опередил меня. За что и наречен Байдой. Байда - это человек, полностью овладевший своими чувствами, разорвавший притяжение обычности...
- Как он погиб?
- Как и говорят предания. Его предали, враги сбросили его с башни на острые крючья. Он сохранял сознание трое суток и смеялся мучителям в лицо. Я и два моих друга видели это страшное и великое действо. Он перед смертью дал нам знак уйти. Так Украина узнала о гибели своего славнейшего лыцаря. Минул год... и пришел мой черед...
- Ты был убит? Как?
- В бою с татарами. Все будто в тумане. Искрится, ворочается, слагается в формы и снова распадается. Сверкают сабли, кричат казаки. На меня напали сразу три татарских воина. Свистят стрелы...
- Остановись! - приказал Володя. - Успокой сознание. Вернись немного назад. Вспомни какие-нибудь подробности, местность. Имена, названия...
- Хорошо. Я попробую... Это тяжело, но я... попробую...
Огневик остановил своего вороного, соскочил на землю, кивнул спутникам молодому джуре Ивану и старому казаку Семену.
- Тут отдохнем. Возле Дивич-скалы. Путь еще далек, следует пополудновать, подкрепиться. Да и водица славная тут струится из-под скалы.
Казаки расседлали коней, пустили пастись на мягкую весеннюю траву, что густо облепила каменистую гряду. Сами сели в круг, доставили что кому бог послал: вяленого леща, полпаляницы, кольцо колбасы, плоскую черепяную бутылку с оковитой. Джура сбегал к роднику, зачерпнул прохладной воды казанком, принес к гурту. Огневик разгладил рыжеватые усы, припал к прозрачной влаге. Передохнув, молвил:
- Славная вода. Чистая, как девичья слеза.
- А все-таки оковитая лучше, - важно возразил казак Семен. Он налил горилки в окованный серебром рог, пустил по кругу. - Без оковитой, брат Огневик, не жить.
Огневик жестом отстранил рог от себя, покачал головой.
- Э нет, брат Семен. Бывает такое, что за один глоток водицы барило оковитой отдашь, да еще душу в придачу. Припоминаю, бывали мы с покойным Бандой - славный отаман был, царство ему светлое! - в полуденных странах, в пустыне, так там, поверь мне, за бурдюк воды отдадут тебе кучу золота. Так что не говори глупых речей. Горилка - это, куда ни кинь, чертовское зелье. Разве напрасно казацкое братство запрещает эту пакость на Хортице и в походе? А вода... Без воды ничего доброго не было бы в нашем грешном мире...
Казаки помолчали, оценивая мудрость казака-характерника. Глаза юного джуры от выпитой чары засверкали, он зашевелился на своем камне, умоляюще глянул на Огневика.
- Скажи, отаман, ведь не случайно ты сказал про воду - как девичья слеза?
- Не случайно, - скупо ответил казак.
- И скала эта так зовется не случайно?
- Не случайно.
- Расскажи мне, пан отаман, о том. Не буду знать покоя, ей-богу, не буду, пока не узнаю. Весьма эта скала мне припала в сердце. И словно голос я слышу какой-то. Печальную песню кто-то поет...
- Это она, - сказал Огневик.
- Кто она? - шепотом переспросил джура.
- Дивчина Галя, - вздохнул казак, показывая на скалу. - Та, которая в этом камне живет. Навеки, пока ворог будет топтать землю украинскую.
- Расскажи! - подскочил джура, и его черные глаза заискрились.
- Хорошо, - молвил Огневик, положив недоеденного леща на камень. Набив маленькую прокуренную трубку табаком, он выкресал огонь, пустил дым. - Раз ты такой нетерпеливый - слушай... Вот здесь недалеко, за этой каменной грядой, было село. Уже и не ведаю, как оно называлось - то ли Журавли, то ли Лелеки. Такая у них жизнь была - как у птиц: вечный вырий, вечный полет. Сами ведь знаете - татарва не дает покоя гречкосеям украинским. Эге ж... И вот как-то орда налетела на село, зажгла хаты, начала брать ясыр. Все казаки и молодые хлопцы, которые были в селе, погибли, защищая матерей своих, сестер и любимых. Старых людей и матерей тоже враги порубили, потому что ни к чему им таскать Черным Шляхом немощных - все равно помрут. Успокойся, джура, не хватайся за саблю! Еще хватит на твою долю супостатов. Слушайте дальше. Попала в полон чужинецкий и поповна Галя - красавица невиданная. Жил в том селе панотец, еще не старый, и была у него дочка, о которой я вспомнил. Странная девка. Знала песен много чудных, на кобзе играла, пела думы. Не обходили стороной казаки дворище панотца, ибо всем хотелось заглянуть в очи лазоревые, полюбоваться русою косой, голос голубиный услышать. Всем люба была дивчина-королевна, но никто не смел дотронуться до нее. Чиста была, как омытая росою весенняя лилия.
Ну вот... Пал панотец под ятаганами вражьими, защищая доченьку, а Галя попала в плен. Повели ясыр Черным Шляхом, и шли они вот тут, мимо этой гряды. Остановили коней, распрягли пастись, и пленным бросили какие-то объедки. А тем временем подъехал славный мурза ногайский Гюрза-бей, увидел поповну среди женщин наших, загорелся хотением черным. Приказал развязать дивчину, кинулся к ней, хотел тут же, при всех, ее изнасиловать. Сиди, говорю, джура, спокойно, а то не буду рассказывать дальше...
- Молчу, молчу, - дрожа от возбуждения, пробормотал джура Иван. По щекам его текли слезы, горячая ладонь лежала на эфесе сабли. - Я молчу, пан отаман!..
- Но не привелось ему испоганить девичью красу. Вырвалась Галя из рук ногайских, выхватила саблю у какого-то татарина, кинулась к этой скале. Хотели крымчаки ее стрелами пронзить, но мурза запретил. Сам вышел для поединка с поповной - наверное, хотел выбить из ее рук саблю, чтобы совершить задуманное. Люто, яро сражалась Галя. Словно десять казаков в нее вселилось. Раскроила она мурзу до пупа, а сама вошла в эту скалу...
- Как "вошла"? - поразился джура.
- А так, исчезла... И как только это случилось - ударил родник из-под скалы. Испугались крымчаки, снялись с этого места, двинулись дальше. Но за порогами, над Днепром, встретили их казаки, отбили ясыр, вернули всех в Украину. Так Галя, даже после смерти своей, помогла душам християнским. А камень с той поры называют Дивич-скалой. По душе ли тебе, джура, мое сказание?
Джура, упав на землю ниц, молчал. Только спина его судорожно дрожала.
- Эге, хлопче, - мягко сказал Огневик, - не для нашего времени твоя душа сотворена. Слишком нежная она. Ну - ничего! Это хорошо. Это славно, мой хлопец. С такою душой всегда придешь на помощь друзьям-товарищам...
- Послушай, Огневик, - отозвался старый казак Семен. - Гляжу я на тебя, удивляюсь. Не такой ты, как все. Что-то в глазах твоих странное, нездешнее. Казак ты славный, мудрый - и все же похож на какого-то журавля перелетного, что неведомо откуда появился. И Черная Грамота твоя, что человеческим голосом отвечает... И волшебство твое...
- Э, пустое, - махнул рукою Огневик, ложась вверх лицом на траву. Он смотрел на облако, легонько плывшее в лазоревой бездне, и в его глазах струилась печаль. - Никакого волшебства нет, пан побратим. Глупые предрассудки людские. То страх невежества. Передам тебе свое знание, как передал мне его старый характерник на Хортице, и ты будешь делать то же самое. А душа моя, в самом деле, какая-то перелетная. Еще в детстве, когда я мальчонкой бегал над Сулой, все куда-то меня несло, хотелось чего-то необычного, неведомого, сказочного. Грусть несказанная наполняла душу. Мне казалось, будто я что-то потерял, утратил, будто должен встретить друзей, о которых давным-давно забыл... А Черная Грамота... о том могу тебе рассказать. Доля ее необычна... Мне и покойному Банде поведал о ней один пленный турок, живший на Сечи. Турок тот не простой, грамотный человек. Бывал он и в египетской земле, и в Ерусалиме, и в городе Искандер-паши, или Александрия по-нашему. Был когда-то такой воевода, славный отаман. И рассказал нам турок древнюю бывальщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Как-то ночью мне привиделось...
Пороги, Полноводный Днепр. Под солнцем играют буруны у скал, в небе стремительно носятся ласточки. Вижу на плесе много остроносых челнов-чаек, возле них собираются казаки. Издали слышен гук литавр. Рада, что ли?
Я сижу на камне над водою, гляжу на нежно-зеленые ростки молодого камыша, думаю думу. О чем? Теперь трудно вспомнить. Какая-то печаль, грусть об утраченном, зов неведомого...
- Огневик! Огневик! - слышны издалека голоса.
Огневик - это я. Меня уважают и немного побаиваются. Считают, колдуном, характерником. Потому что я ведаю тайны трав и зверей, наречия многих народов и волшебные слова, заговаривающие кровь, отвожу глаза врагов и еще много-много другого.
Казаки окружили меня тесным кольцом. Вижу много суровых лиц. Только глаза у них детские, доверчивые. Они ожидают? Чего? Ответа. Почему я должен дать ответ?
- Огневик, ты одобряешь поход?
- Погодите, братья! Надо спросить у Черной Грамоты...
Я вытаскиваю из-за пазухи атласно-черный свиток на серебряной цепочке, разворачиваю его. Он переливается на солнце жутковатой глубиной, вибрирует.
- Черная Грамота, казаки спросили, на добро ли этот поход?
- Сердце пылает - на добро! Сердце холодное - остановитесь! - слышится тихий ответ Черной Грамоты.
- Славно! Славно! - восторженно закричали казаки. - Ой, хорошо сказала Черная Грамота! Горят, пылают наши сердца! Плывем, братья, плывем! Пусть дрожат басурманы!
- А долго ли нам держать саблю в руке? - грустно спросил кто-то у меня за спиною, когда крики умолкли.
- Пока есть враги, - сказала Грамота.
- Неужели вечно?
- Всему есть конец.
- Когда же? Когда?
- Ответ в ваших сердцах. Пока в могилы хороните славу свою, казаки, до тех пор нерушимо вражье кольцо...
Гомон, гомон мужественных голосов. И тают очертанья порогов. И я снова в своей киевской квартире.
Что соединило столь дальние эпохи? Откуда странное видение - такое фантасмагорическое, невероятное?
Черная Грамота? Свиток странного вещества, дающий ответы на вопросы? Откуда он мне знаком? Почему? Где-то я читал о такой вещи, только она иначе называлась.
Кажется, еще до сих пор ощущаю нежное касание свитка, трепетание теплой, чуткой субстанции. Что-то давно забытое, глубинное...
Постой, вспомнил. Кое-что вспомнил...
Александр Великий ходил через знойные пески к сокровенному храму Амона. Там он разговаривал со жрецами, принимал посвящение. Ему дали Черный Папирус. Царь носил его на шее. Легенда рассказывает, что Папирус содержал в себе сокровенное знание мировых тайн. Великий полководец советовался с Черным Папирусом, неразлучно имел его при себе. Таинственный свиток был похоронен вместе с останками царя...
Неужели это он? Неужели Черная Грамота? Или это моя подсознательная выдумка, фантазирование?
Если правда, то каким образом свиток попал в руки казаков? Увы! Я уже принимаю сон за реальность.
А почему бы и нет? Ведь я не думал о таких вещах. И мое видение не просто сон, греза, а раскрытие генетической информации. Быть может, какие-нибудь мои предшественники имели дело с Черной Грамотой, а я...
Гм... Не весьма крепкая цепочка, но все же... Что может означать тот свиток? Откуда он? Похоже на универсальный компьютер, входящий в контакт с психикой человека и дающий обобщенные ответы, точнее - символы ответов, которые надо расшифровывать в соответствии с темпераментом и эрудицией.
Но кто бы мог создать такой удивительный прибор? Наши предки? Вряд ли. Тогда "пришельцы"? На инопланетных космонавтов теперь мода. Им приписывают все непонятное, необъяснимое...
Есть одна идея. Попробую проверить...
Снова Новый год. Вчера приглашали в одно общество - я отказался. Она встречала в своей "стае" (так они называют группу дружащих между собой семей). Позвонила, сказала, что занята, не может прийти. Не может? Пусть! Я сидел, как филин, дома, смотрел на улицу, слушал гомон веселых людей, размышлял.
За окнами кружил легкий пушистый снег. Мне было грустно и просто. Ни горечи, ни боли. Транс, почти безразличие. Виделись какие-то неведомые образы, плыли рядом, сплетались в очертания неземного мира. Убаюкивали.
Я понял, что любой ценой надо разорвать круг обычности. Мир мы видим только сквозь узкую щель нескольких чувств, а затем догматизируем это видение и возражаем против всего, что отличается от догмы. Тысячелетиями шла эта война против многомерного изучения мироздания. Невежественные иерархи всех мировых религий жестоко расправлялись с искателями парадоксальных путей. На сколько веков это отодвинуло прорыв к новым горизонтам самораскрытия? И что ужаснее всего - многие апологеты "точного знания" подхватили ужасную эстафету нетерпимости, воинственного противостояния потоку парадоксальных, альтернативных идей. Такое впечатление, что это те же действующие лица мирового спектакля, только одетые в иные одежды и пользующиеся иной терминологией. Увы, так не достичь синтеза! Никогда! Синтез - это прежде всего допущение многомерности, неизмеримости и даже - сверхмерности.
Может открыться, что загадка времени весьма просто решится, если достичь новой ступени Мироздания, если открыть в себе новое око. Не абсолютный же он Хронос. Даже древние мифотворцы утверждали, что он может быть побежден, что его можно принудить извергнуть из всепожирающего лона исчезнувшие поколения! Абсолютное неизменно, оно - всеобъемлюще, а время - вечнотекущая сущность, калейдоскоп явлений. Значит, рожденное каким-то пахтанием, - вихревым движением, раздроблением более значительных основ, нежели само оно.
Суверенное движение во времени - вот что необходимо в первую голову. Строгий научный эксперимент. Не теоретизирование, не субъективные ощущения, а путешествие в прошлое или грядущее. Ну, в будущее - это проблематично. А в прошлое - вероятно. Ибо прошлое - это космоисторический факт. Первый шаг. А потом - тысячи исследователей кинутся на помощь. А пока что - не жди энтузиазма. Слишком абстрактная проблема. С примесью мистицизма и авантюрности.
За что же взяться? За какой кончик нескончаемого клубка?
Есть у меня сумасшедший план. Все побаиваюсь говорить о нем со своим товарищем - гипнологом. Только он помог бы. А если нет? Неужели не отважится?
Наконец-то мы встретились с Володей Молотом. Просидели за бутылкой бренди допоздна, бредили до опупения, рассматривая мой план. Он иронизировал, затем увлекся, смеялся и радовался, размышлял, расспрашивал и углублялся в молчание. Наконец так был захвачен перспективами эксперимента, что решил провести его не откладывая.
- Несколько дней на подготовку, я кое-что прочитаю... и начнем. Не боишься?
- Конечно нет! - засмеялся я. - По-моему, не ты пришел ко мне?
- Всякое бывает, - загадочно сказал Володя. - Внешнее, поверхностное сознание наше хватается за какое-то дело, готово совершить то или это, а затем вступает в действие инерционная мощь подсознания... И все летит в тартарары! Если бы ты знал, какие рептилии рычат в тартаре человеческого естества! Мы не ведаем своих глубин даже на один процент. Человек - как айсберг, прости за такое тривиальное сравнение. Основная масса - невидима...
- Понял тебя. И все-таки - я готов. Надо иногда дать свободу и собственным динозаврам...
- Тогда я жду...
Завтра мы попробуем. Тревога и надежда. Все так необычно, неожиданно. Пока не достигнем верных результатов - никому ни слова!
Свершилось! Невероятно, но факт.
Впрочем, все по порядку, как было. Я приехал к Володе. Мы договорились провести эксперимент далеко за городом, на даче. Коттедж принадлежал старому Молоту - доктору медицинских наук, но зимой там никто не бывал, и помещение было свободно для наших исследований.
Разожгли огонь в камине, ждали, пока в комнате потеплеет, говорили о чем-то несущественном. Тем временем наступил сумрак, за окном на атласном небосклоне - поплыл молодой месяц, рассыпал серебряные искры на снежном ковре. Володя выключил верхний свет, оставил только ночную лампу с мягкими зеленоватыми лучами.
- Колдовская ночь, - усмехнулся он, глядя на лунный серп.
Я молчал. Странное чувство отрешенности охватило сознание, волосы на голове зашевелились, словно от электрических разрядов. Тело трепетало от напряжения, я ощутил холодные токи.
- Начнем?
- Хорошо, - ответил Володя. - Ляг и углубись в себя. Попробуй отстраниться от современности. Ты не Гореница. Ты не ученый, не физик. Ты - безыменный. Будто облачко в небе. Словно дыхание ветра. Ты - луч в беспредельности...
Что он говорит? Я уже чувствовал себя когда-то так. Летел в необъятности и не знал, когда окончится беспредельный полет. Не ведал, ибо не было времени, не было измерения, предела, масштаба, куда можно бы приложить свои ощущения. Вот и теперь... Меня подхватила могучая волна, швырнула в пространство.
- Огневик! Тебе говорит что-нибудь это имя?
- Это я! Мое далекое проявление!
- Год. Вспомни год!
- Родился в тысяча пятьсот десятом. В Лубнах. Около чудесной речушки Сулы. Убит - в тысяча пятьсот шестьдесят седьмом. Байда погиб в шестьдесят шестом, а я - через год...
- Ты был знаком с Вишневецким?
- Мы были побратимами. Еще с детских лет. Вместе ушли к славному товариществу на Хортице. Вместе сражались. Вместе приняли посвящение характерников. Но он опередил меня. За что и наречен Байдой. Байда - это человек, полностью овладевший своими чувствами, разорвавший притяжение обычности...
- Как он погиб?
- Как и говорят предания. Его предали, враги сбросили его с башни на острые крючья. Он сохранял сознание трое суток и смеялся мучителям в лицо. Я и два моих друга видели это страшное и великое действо. Он перед смертью дал нам знак уйти. Так Украина узнала о гибели своего славнейшего лыцаря. Минул год... и пришел мой черед...
- Ты был убит? Как?
- В бою с татарами. Все будто в тумане. Искрится, ворочается, слагается в формы и снова распадается. Сверкают сабли, кричат казаки. На меня напали сразу три татарских воина. Свистят стрелы...
- Остановись! - приказал Володя. - Успокой сознание. Вернись немного назад. Вспомни какие-нибудь подробности, местность. Имена, названия...
- Хорошо. Я попробую... Это тяжело, но я... попробую...
Огневик остановил своего вороного, соскочил на землю, кивнул спутникам молодому джуре Ивану и старому казаку Семену.
- Тут отдохнем. Возле Дивич-скалы. Путь еще далек, следует пополудновать, подкрепиться. Да и водица славная тут струится из-под скалы.
Казаки расседлали коней, пустили пастись на мягкую весеннюю траву, что густо облепила каменистую гряду. Сами сели в круг, доставили что кому бог послал: вяленого леща, полпаляницы, кольцо колбасы, плоскую черепяную бутылку с оковитой. Джура сбегал к роднику, зачерпнул прохладной воды казанком, принес к гурту. Огневик разгладил рыжеватые усы, припал к прозрачной влаге. Передохнув, молвил:
- Славная вода. Чистая, как девичья слеза.
- А все-таки оковитая лучше, - важно возразил казак Семен. Он налил горилки в окованный серебром рог, пустил по кругу. - Без оковитой, брат Огневик, не жить.
Огневик жестом отстранил рог от себя, покачал головой.
- Э нет, брат Семен. Бывает такое, что за один глоток водицы барило оковитой отдашь, да еще душу в придачу. Припоминаю, бывали мы с покойным Бандой - славный отаман был, царство ему светлое! - в полуденных странах, в пустыне, так там, поверь мне, за бурдюк воды отдадут тебе кучу золота. Так что не говори глупых речей. Горилка - это, куда ни кинь, чертовское зелье. Разве напрасно казацкое братство запрещает эту пакость на Хортице и в походе? А вода... Без воды ничего доброго не было бы в нашем грешном мире...
Казаки помолчали, оценивая мудрость казака-характерника. Глаза юного джуры от выпитой чары засверкали, он зашевелился на своем камне, умоляюще глянул на Огневика.
- Скажи, отаман, ведь не случайно ты сказал про воду - как девичья слеза?
- Не случайно, - скупо ответил казак.
- И скала эта так зовется не случайно?
- Не случайно.
- Расскажи мне, пан отаман, о том. Не буду знать покоя, ей-богу, не буду, пока не узнаю. Весьма эта скала мне припала в сердце. И словно голос я слышу какой-то. Печальную песню кто-то поет...
- Это она, - сказал Огневик.
- Кто она? - шепотом переспросил джура.
- Дивчина Галя, - вздохнул казак, показывая на скалу. - Та, которая в этом камне живет. Навеки, пока ворог будет топтать землю украинскую.
- Расскажи! - подскочил джура, и его черные глаза заискрились.
- Хорошо, - молвил Огневик, положив недоеденного леща на камень. Набив маленькую прокуренную трубку табаком, он выкресал огонь, пустил дым. - Раз ты такой нетерпеливый - слушай... Вот здесь недалеко, за этой каменной грядой, было село. Уже и не ведаю, как оно называлось - то ли Журавли, то ли Лелеки. Такая у них жизнь была - как у птиц: вечный вырий, вечный полет. Сами ведь знаете - татарва не дает покоя гречкосеям украинским. Эге ж... И вот как-то орда налетела на село, зажгла хаты, начала брать ясыр. Все казаки и молодые хлопцы, которые были в селе, погибли, защищая матерей своих, сестер и любимых. Старых людей и матерей тоже враги порубили, потому что ни к чему им таскать Черным Шляхом немощных - все равно помрут. Успокойся, джура, не хватайся за саблю! Еще хватит на твою долю супостатов. Слушайте дальше. Попала в полон чужинецкий и поповна Галя - красавица невиданная. Жил в том селе панотец, еще не старый, и была у него дочка, о которой я вспомнил. Странная девка. Знала песен много чудных, на кобзе играла, пела думы. Не обходили стороной казаки дворище панотца, ибо всем хотелось заглянуть в очи лазоревые, полюбоваться русою косой, голос голубиный услышать. Всем люба была дивчина-королевна, но никто не смел дотронуться до нее. Чиста была, как омытая росою весенняя лилия.
Ну вот... Пал панотец под ятаганами вражьими, защищая доченьку, а Галя попала в плен. Повели ясыр Черным Шляхом, и шли они вот тут, мимо этой гряды. Остановили коней, распрягли пастись, и пленным бросили какие-то объедки. А тем временем подъехал славный мурза ногайский Гюрза-бей, увидел поповну среди женщин наших, загорелся хотением черным. Приказал развязать дивчину, кинулся к ней, хотел тут же, при всех, ее изнасиловать. Сиди, говорю, джура, спокойно, а то не буду рассказывать дальше...
- Молчу, молчу, - дрожа от возбуждения, пробормотал джура Иван. По щекам его текли слезы, горячая ладонь лежала на эфесе сабли. - Я молчу, пан отаман!..
- Но не привелось ему испоганить девичью красу. Вырвалась Галя из рук ногайских, выхватила саблю у какого-то татарина, кинулась к этой скале. Хотели крымчаки ее стрелами пронзить, но мурза запретил. Сам вышел для поединка с поповной - наверное, хотел выбить из ее рук саблю, чтобы совершить задуманное. Люто, яро сражалась Галя. Словно десять казаков в нее вселилось. Раскроила она мурзу до пупа, а сама вошла в эту скалу...
- Как "вошла"? - поразился джура.
- А так, исчезла... И как только это случилось - ударил родник из-под скалы. Испугались крымчаки, снялись с этого места, двинулись дальше. Но за порогами, над Днепром, встретили их казаки, отбили ясыр, вернули всех в Украину. Так Галя, даже после смерти своей, помогла душам християнским. А камень с той поры называют Дивич-скалой. По душе ли тебе, джура, мое сказание?
Джура, упав на землю ниц, молчал. Только спина его судорожно дрожала.
- Эге, хлопче, - мягко сказал Огневик, - не для нашего времени твоя душа сотворена. Слишком нежная она. Ну - ничего! Это хорошо. Это славно, мой хлопец. С такою душой всегда придешь на помощь друзьям-товарищам...
- Послушай, Огневик, - отозвался старый казак Семен. - Гляжу я на тебя, удивляюсь. Не такой ты, как все. Что-то в глазах твоих странное, нездешнее. Казак ты славный, мудрый - и все же похож на какого-то журавля перелетного, что неведомо откуда появился. И Черная Грамота твоя, что человеческим голосом отвечает... И волшебство твое...
- Э, пустое, - махнул рукою Огневик, ложась вверх лицом на траву. Он смотрел на облако, легонько плывшее в лазоревой бездне, и в его глазах струилась печаль. - Никакого волшебства нет, пан побратим. Глупые предрассудки людские. То страх невежества. Передам тебе свое знание, как передал мне его старый характерник на Хортице, и ты будешь делать то же самое. А душа моя, в самом деле, какая-то перелетная. Еще в детстве, когда я мальчонкой бегал над Сулой, все куда-то меня несло, хотелось чего-то необычного, неведомого, сказочного. Грусть несказанная наполняла душу. Мне казалось, будто я что-то потерял, утратил, будто должен встретить друзей, о которых давным-давно забыл... А Черная Грамота... о том могу тебе рассказать. Доля ее необычна... Мне и покойному Банде поведал о ней один пленный турок, живший на Сечи. Турок тот не простой, грамотный человек. Бывал он и в египетской земле, и в Ерусалиме, и в городе Искандер-паши, или Александрия по-нашему. Был когда-то такой воевода, славный отаман. И рассказал нам турок древнюю бывальщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45