Единственное, чего мне хотелось теперь, – это чтобы он уехал, и как можно быстрее.
– Это самый мудрый выход, – проговорил он слишком, по моему мнению, снисходительно. – Я и сам пришел к этому же заключению.
О, еще бы! Держу пари, он уже садился писать мне письмо, когда получил по почте мое. Раздражение переполняло меня, но я все же держала себя под контролем. Он «пытается спасти свое лицо», как выражаются японцы. Несомненно, он много чего еще наговорил бы по случаю окончания наших отношений, но в этот момент на подъездную дорожку свернула машина Стюарта.
– О, Господи! О нет!
Как я перепугалась! Перед моими широко открытыми глазами все дальнейшее проходило, точно при замедленном кинопоказе: я наблюдала, как Стюарт медленно подкатывает на соседнее с машиной Ричарда место, как он медленно выключает дворники и фары, медленно поворачивает голову и всматривается в Ричарда, изучая его, казалось, целую вечность. Он медленно вылез из машины, беззвучно притворив дверцу, прошел по тропинке и исчез в доме, медленно закрыв за собой дверь.
Я начала молиться. Если у тебя есть сострадание, Господи, сделай так, чтобы Стюарт понял меня, или позволь мне сию минуту умереть. Но я обращалась к Богу, который требует мщения, и моя мольба не была услышана. Всю жизнь, когда я желала одно, получала всегда другое; как я хотела перенестись куда-нибудь в другое место, пусть даже в кратер вулкана, лишь бы не быть сейчас здесь. «Как было здорово, если бы Ричард не приехал», – в отчаянии подумала я. Но какая теперь разница? Он здесь, а я должна сейчас предстать перед Стюартом.
– Тебе лучше уехать, если не хочешь быть свидетелем моей погибели. Не знаю, как я объясню все это Стюарту. Пожалуйста, Ричард, пожалуйста, даже не звони мне больше.
В других условиях я сказала бы ему больше, может, что я всегда буду любить его, – просто для того, чтобы побыть с ним подольше, получше его запомнить, но только не сегодня. Все мои мысли вертелись вокруг Стюарта, который ждет меня дома.
Я выбралась из машины и проследила, как Ричард быстро поехал прочь. Расправив плечи, я беспечно зашагала по тропинке к парадной двери. Я напустила на себя веселость, хотя мне было совсем невесело, и в этот короткий промежуток времени старалась придумать, что бы такое правдоподобное сказать Стюарту. Чувствовала я себя ужасно, но, изобразив на лице улыбку, вошла в логово льва.
– Это был твой любовник!
– Стюарт!
– Думаешь, это самоуверенное утверждение? Я предполагал, что у тебя кто-то есть, я молил Бога, чтобы это было не так, но сегодня я же видел его, разве нет? Тот самый, которого описывала мне Дженис, твой старый школьный приятель.
Теперь не выпутаешься. Если бы мы разобрались, атмосфера разрядилась бы, и все было бы в прошлом, но нет, он не даст мне и слова вымолвить.
– Андреа, я любил тебя, я доверял тебе, я жил с тобой, но, оказывается, не знал тебя вовсе. Когда твой отец слег, я подумал, что теперь все пойдет по-новому, я надеялся, что это своего рода шанс для нас, но сейчас вижу, что был неправ.
– Стюарт, нет, ты ошибаешься. Да, между нами что-то было, но давным-давно кончилось. Я хотела тебе все рассказать, я выжидала удобный момент, я хотела…
– Хотела? Да мне наплевать, что ты хотела, слышишь? Слишком долго продолжался этот спектакль, а я-то ждал и надеялся как последний идиот. Послушай лучше, что я хочу, Андреа, и сделай так, как я скажу. Я хочу, чтобы ты ушла прямо сейчас. Если твой дружок все еще здесь, он подвезет тебя, куда ты хочешь. Уходи!
С маской ярости на лице Стюарт отвернулся от меня и взбежал по лестнице в нашу спальню, хлопнув дверью.
Я стояла ни жива ни мертва, слишком ошеломленная, чтобы плакать. В кои-то веки я разобралась наконец со своими чувствами, и на тебе – нескольких минут хватило, чтобы разрушить все. Стюарт не захотел меня выслушать, не позволил мне все объяснить, но если он думает, что я поползу наверх и буду умолять его выслушать меня, простить… Вот уж дудки!
Я разозлилась, и это было приятно. Я не потерплю унижений, не потерплю, чтобы меня стыдили. Не потерплю, я не такая. Я выбивалась из сил, я порвала с Ричардом, я делала все, что могла, – и вот какая за это плата. Да если он и простит меня, я не намерена оставаться больше в этой дыре. Он не захотел меня выслушать, но теперь-то уж мне все равно. Я ему покажу.
Охваченная черным облаком праведного гнева, я схватила кое-что из ванной, решив, что за одеждой вернусь в другой раз. Мой путь в гараж к машине пролегал через гостиную, и я увидела там забытого всеми Брайана, сидевшего на поскрипывающей кушетке, и при виде его слез весь мой гнев как ветром сдуло. Я обняла и поцеловала его так, будто больше мне этого будет не суждено.
– Мама, что случилось? Что-нибудь плохое?
– Ничего, ровным счетом ничего. Мы с папой немножко поспорили, вот и все. Несколько дни я поживу у тети Лоррейн, так что, если понадоблюсь, – звони. Будь умницей, я люблю тебя.
Вся в слезах, я завела машину и уехала из дому. Ненавижу его, думала я, обоих ненавижу, но до меня медленно доходило, что больше всего я ненавижу себя. Я здорово вляпалась, и теперь должна расплачиваться за свои грехи.
На моем браке со Стюартом можно смело ставить крест, если только, подумала я тотчас же, это не новое начало.
Лоррейн была дома. Лоррейн была душкой – на два дня, так на два дня, она не стала задавать вопросов, просто позволила мне похандрить и до конца испить чашу несчастья. Когда я плакала, она моментально оказывалась рядом, вооруженная платком, садилась подле меня в приятной тишине и сидела так, пока я не выплакаюсь.
Дом Лоррейн был недалеко от больницы, в которой находился отец, и я навещала его пару раз. Мы не слишком-то много говорили, но он слабо улыбался и, казалось, был счастлив, что я с ним. Я не рассказала ему про нас со Стюартом – это было бы чересчур для него в это время, но у меня сами собой текли слезы, стоило мне лишь подумать об этом. Отцу нужны радостные, поднимающие дух новости, а не унылая весть, что брак его дочери распался. Однажды утром я встретила маму, удивив ее, но и ей я ничего не сказала – хватит с нее переживаний из-за отца.
В субботу утром позвонил Брайан:
– Дома так тихо, мама. Папа почти не разговаривает. Мне кажется, он опять собрался куда-то уезжать. У нас кукурузные хлопья кончились. Когда ты вернешься?
– Скоро, сладкий мой, скоро. Просто нам с папой надо некоторое время пожить порознь, все хорошенько обдумать, но ты не беспокойся, не расстраивайся, Брайан, я люблю тебя. Позвони мне, когда он уедет, и я примчусь и посижу с тобой. Все будет прекрасно, вот увидишь. Пусть папа купит тебе хлопьев.
Когда он положил трубку, я всерьез разревелась, и Лоррейн принесла коробку платков и две чашечки кофе. На ее лице было написано, что она ждет объяснений теперь же, не откладывая.
– Все началось прошлым летом, когда я встретила своего школьного друга, – заговорила я. – Помнишь Ричарда Осборна? В школе мы проводили с ним уйму времени вместе – да-да, это было здорово, помнишь же, какой он веселый! Он пришел на вечер встречи выпускников. Все эти годы я не видела его, а он оказался не менее красив, чем прежде, и… О, я не знаю, почему, но он вскружил мне голову, и я на время забыла о Стюарте, о детях, о том, что я замужняя дама средних лет. Мне будто бы снова было восемнадцать. Ох, Лори, он заставил меня по-настоящему почувствовать себя. Ты представить себе не можешь, как это восхитительно, когда есть кто-то, интересующийся только тобой, исключительно твоей персоной. Не потому, что я мама, которая принесла что-то вкусненькое, или домашняя прислуга, которая гладит рубашки, а потому, что ему интересна ты как личность, как человек, с которым можно посмеяться и поговорить, которого можно послушать и с которым можно… заняться любовью.
Когда смысл сказанного дошел до Лоррейн, у нее перехватило дыхание.
– Да, – оборонялась я, – мы занимались любовью, и в постели он был великолепен. Я знаю, что это шокирует тебя, но, пожалуйста, не суди меня, Лоррейн. Он подарил мне ощущения, которые не мог дать Стюарт. Я не ищу оправдания моим поступкам, но знаешь, в каком-то смысле я даже рада, что все это произошло. Моя жизнь была сплошной скукой, я чувствовала себя совсем старухой, а этот роман, пусть он был и против правил, заставил меня вновь поверить в себя.
– Я заметила, – сказала Лоррейн. – У тебя с самого Рождества очень довольный вид. Лишь иногда тебя что-то тревожило, а так ты вся сияла, и глаза у тебя сверкали, как у влюбившейся девчонки.
– Ричард напомнил мне, как это прекрасно – быть влюбленной. Не думаю, что я была влюблена в него, просто я чувствовала себя влюбленной – это не дающее дышать возбуждение, разливающееся в желудке, это заставляющее трепетать предчувствие, что с тобой вот-вот случится что-то хорошее… Я не могу описать это, но со Стюартом я никогда не ощущала ничего подобного. Разумеется, ведь, когда я встретила Стюарта, я пыталась произвести на него впечатление такой зрелой, такой взро-о-ослой… – Я помедлила, раздосадованная, что Лоррейн расхохоталась, но потом и сама присоединилась к ней. – В любом случае, все удовольствие и все веселье я прохлопала. Влюбиться должно быть весело, но потом, после, я поняла, что по-настоящему-то люблю Стюарта. Это – неброская, устойчивая любовь, она – как свет, который горит всегда, излучая теплое сияние. Ричард же – яркая, сверкающая, ослепительная вспышка, которая не может продолжаться вечно. Я больше начала ценить Стюарта, начала понимать, как он добр ко мне, как я обязана ему и как сильно его люблю. Не знаю, смогу ли я объяснить тебе, а тем более Стюарту, но мне кажется, что именно благодаря этим событиям я поняла, как люблю его, но мне потребовалось время, чтобы осознать это.
Слезы душили меня, но я кое-как сумела рассказать Лоррейн все остальное – как Стюарт выставил меня из дома.
– Ох, Андреа, Стюарт любит тебя. Я уверена, он простит… – Тень беспокойства скользнула у нее по лицу. – Но он такой чувствительный человек; представить себе не могу, чтобы он все это забыл, – заявила она.
Я хотела было возразить, но прикусила язык: у меня самой было такое же чувство – Стюарт никогда не сможет простить меня.
Позже, в этот же день, я провела пару часов с Келли, благо ее колледж был неподалеку. Я подумала, что она должна хоть в общих чертах знать о ситуации, которая сложилась дома.
– Я поживу несколько дней у Лоррейн. Это нужно для того, чтобы мы с папой немножко поостыли.
Я надеялась на это.
– А я чувствовала, что дома что-то неладно. Я поняла это, когда была там на весенних каникулах, – сказала она мне.
– Ну, все уляжется, родная, не расстраивайся ты так.
Это было хорошо сказано, и я надеялась, что она не заметит мою неуверенность. Уляжется. Как? Стюарт не изменит своего решения, и я, к стыду своему, должна признать, что он будет абсолютно прав. Я вела себя недостойно, так что сердиться у него есть все основания. Не представляю, как это все уляжется.
– Правда, дорогая, все будет хорошо, вот увидишь.
Я вспомнила, что в пятницу утром позвонила Дженис, сообщив ей, что на несколько дней вернулась в Оуквиль.
– Это из-за отца?
– Да нет, с ним-то все вроде бы в порядке. Нет, просто… В общем, расскажу, когда увидимся.
Мы договорились пообедать вместе в воскресенье, и воскресный полдень застал нас, сидящих на камнях в Пойнте и хихикающих, как подростки. Я захватила с собой набитый сандвичами и фруктами охладитель, а Джен – целую упаковку баночного пива и немного вина в отдельной сумке.
– Мне не выразить словами, как здорово быть здесь, с тобой, Джен, – проговорила я, а вернее, попыталась проговорить с полным ртом, за обе щеки уплетая бутерброд из поджаренных до аппетитной корочки итальянских хлебцев.
Когда моя мама готовит сандвичи, то уж на совесть.
– Как в старые добрые времена, правда? – спросила Джен.
– А они действительно были добрые?
– Для меня – да. Я была на седьмом небе: у меня был Майк, передо мной было блестящее, яркое, сияющее будущее. Сегодня мне уже не нужен Майк, и будущего у меня нет – одна тусклая, мрачная вереница дней.
Она устремила взгляд куда-то поверх реки, начисто забыв про стоящее на коленях пиво.
– Джен, ты должна чем-нибудь заняться. Не можешь же ты так жить день за днем до самой смерти, как зомби? Все перемелется, все преходяще, дорогая, и ты должна с этим смириться. Я не могу смотреть, как ты убиваешься и терзаешься из-за этого…
– Анди, я не хочу портить себе пикник. Давай поговорим лучше о тебе и о Стюарте. Везет же тебе, девка!
– Ха! День на день не приходится. В настоящий момент все далеко не безоблачно, и винить мне в этом, кроме себя, некого. Помнишь Ричарда Осборна?
– Он был на вечере встречи выпускников в прошлом году?
– В том-то и дело, что был, и именно тогда все началось. Короче, Джен…
Я вкратце обрисовала ей создавшееся положение, упомянув, что благодаря своей глупости и самонадеянности я вот тут, в Оуквиле, одна, и теперь гадаю, что меня ждет в будущем.
– Стюарт образумится, Анди, он же с ума сходит от тебя. Увидишь. Знаешь, – продолжала она, – я никогда бы не рассказала тебе о своей жизни, если б не чувствовала, что и у тебя что-то не так. Я рада, что ты рассказала мне про вас с Ричардом. Хоть я и ощущаю себя предательницей, но теперь могу тебе сообщить – я оставила Майка. Он об этом пока не знает, а узнает только на следующей неделе, когда вернется домой. Не ведаю, что он запоет, но мне уже все равно – я от него далеко. Думала, родители меня не поймут, а они поддержали. Мама даже сказала, что рада, что я от него ушла: было, мол, в нем что-то такое, что ей никогда не нравилось.
Сидя плечом к плечу на камне под полуденным солнцем, мы покончили с нашими запасами – две женщины средних лет, у которых очень смутное будущее, но которые смотрят на него по-своему оптимистично.
– Мы с тобой откроем книжную лавку, – предложила я, и мы обе так и грохнули смехом, – на новом рынке. Две старые разведенные приятельницы держат вместе книжный магазин. Смех!
Жизнь Джен могла только улучшиться, а я хоть и сидела сейчас в глубокой-глубокой луже, просто не верила, не в силах была поверить, что когда-нибудь и мои дела пойдут на лад.
Глава 29
Назавтра, спустя пять долгих дней после того, как Стюарт попросил меня уйти, и спустя десять дней после операции, я отправилась навестить отца – в последний раз, как потом выяснилось.
Он хорошо выглядел и хотел поговорить.
– Завещание… Я написал его несколько лет назад, – произнес он, да так тихо, что я едва слышала.
– Хорошо, папа, это очень хорошо, – ответила я, похлопывая его по руке и кося взглядом на медсестру. – У тебя еще будет время изменить его, когда ты выйдешь отсюда.
– Дом, Андреа… Она любит это место, но он слишком велик для нее одной…
Он умолк, отдыхая, и я воспользовалась моментом, чтобы вставить несколько слов, пытаясь сохранить шутливую манеру:
– Что это за разговоры, папа, или ты впал в послекризисную депрессию? Доктор говорит, что у тебя все в порядке, через недельку будешь дома. Мама так хлопочет по случаю твоего возвращения – стряпает, моет, чистит, чтобы все блестело как зеркало. И вы опять станете теми влюбленными голубками, какими были всегда.
– Влюбленные голубки… – Я уловила его слабую улыбку. – Это напоминает мне… Мне не понравилось… Стюарт приходил проведать меня один, и вечером, ты – одна, и днем… Совсем не похожи вы что-то на влюбленных голубков.
Итак, Стюарт приходил навестить моего отца по собственной воле. Вообще-то они всегда ладили между собой, но мне было приятно узнать, что Стюарт действительно обеспокоен здоровьем отца, что это не простой визит вежливости из желания не упасть в глазах моих родителей. В свете того, что между нами произошло, я думаю теперь, что недооценила Стюарта – я не ожидала, что он придет к отцу в больницу. Как много оказывается я не знала о Стюарте.
– О, папа, пустое, маленькая размолвка, не расстраивайся, вскоре все образуется.
– Андреа, не говори, что это пустяки. Стюарт говорит, что между вами что-то разладилось, и он не знает, как из этого выбраться. Помнишь, много лет назад я велел тебе беречь этого мужчину, который любит тебя? Ты поняла меня?
– Ты имел в виду, что он мог бы сделать меня счастливой, – ответила я, на самом деле ничего такого не припоминая.
– Нет, не то… Никто не может сделать тебя счастливой, даже такой мужчина, как Стюарт, он только может предоставить тебе возможность расцветать и расти, чтобы ты сама сделала себя счастливой. Вот это и есть любовь. Я думал, ты меня поняла…
– Папа, все эти годы я хотела такой любви, которая была у вас с мамой. Когда смотришь в глаза любимого, весь мир должен перестать существовать. Но я хотела и чего-то возбуждающего, будоражащего, и не думаю, что испытывала это, будучи со Стюартом.
Он перебил меня:
– Я смотрю, ты совсем еще девочка, Андреа. Стюарт – твоя сила, ты за ним, как за каменной стеной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Это самый мудрый выход, – проговорил он слишком, по моему мнению, снисходительно. – Я и сам пришел к этому же заключению.
О, еще бы! Держу пари, он уже садился писать мне письмо, когда получил по почте мое. Раздражение переполняло меня, но я все же держала себя под контролем. Он «пытается спасти свое лицо», как выражаются японцы. Несомненно, он много чего еще наговорил бы по случаю окончания наших отношений, но в этот момент на подъездную дорожку свернула машина Стюарта.
– О, Господи! О нет!
Как я перепугалась! Перед моими широко открытыми глазами все дальнейшее проходило, точно при замедленном кинопоказе: я наблюдала, как Стюарт медленно подкатывает на соседнее с машиной Ричарда место, как он медленно выключает дворники и фары, медленно поворачивает голову и всматривается в Ричарда, изучая его, казалось, целую вечность. Он медленно вылез из машины, беззвучно притворив дверцу, прошел по тропинке и исчез в доме, медленно закрыв за собой дверь.
Я начала молиться. Если у тебя есть сострадание, Господи, сделай так, чтобы Стюарт понял меня, или позволь мне сию минуту умереть. Но я обращалась к Богу, который требует мщения, и моя мольба не была услышана. Всю жизнь, когда я желала одно, получала всегда другое; как я хотела перенестись куда-нибудь в другое место, пусть даже в кратер вулкана, лишь бы не быть сейчас здесь. «Как было здорово, если бы Ричард не приехал», – в отчаянии подумала я. Но какая теперь разница? Он здесь, а я должна сейчас предстать перед Стюартом.
– Тебе лучше уехать, если не хочешь быть свидетелем моей погибели. Не знаю, как я объясню все это Стюарту. Пожалуйста, Ричард, пожалуйста, даже не звони мне больше.
В других условиях я сказала бы ему больше, может, что я всегда буду любить его, – просто для того, чтобы побыть с ним подольше, получше его запомнить, но только не сегодня. Все мои мысли вертелись вокруг Стюарта, который ждет меня дома.
Я выбралась из машины и проследила, как Ричард быстро поехал прочь. Расправив плечи, я беспечно зашагала по тропинке к парадной двери. Я напустила на себя веселость, хотя мне было совсем невесело, и в этот короткий промежуток времени старалась придумать, что бы такое правдоподобное сказать Стюарту. Чувствовала я себя ужасно, но, изобразив на лице улыбку, вошла в логово льва.
– Это был твой любовник!
– Стюарт!
– Думаешь, это самоуверенное утверждение? Я предполагал, что у тебя кто-то есть, я молил Бога, чтобы это было не так, но сегодня я же видел его, разве нет? Тот самый, которого описывала мне Дженис, твой старый школьный приятель.
Теперь не выпутаешься. Если бы мы разобрались, атмосфера разрядилась бы, и все было бы в прошлом, но нет, он не даст мне и слова вымолвить.
– Андреа, я любил тебя, я доверял тебе, я жил с тобой, но, оказывается, не знал тебя вовсе. Когда твой отец слег, я подумал, что теперь все пойдет по-новому, я надеялся, что это своего рода шанс для нас, но сейчас вижу, что был неправ.
– Стюарт, нет, ты ошибаешься. Да, между нами что-то было, но давным-давно кончилось. Я хотела тебе все рассказать, я выжидала удобный момент, я хотела…
– Хотела? Да мне наплевать, что ты хотела, слышишь? Слишком долго продолжался этот спектакль, а я-то ждал и надеялся как последний идиот. Послушай лучше, что я хочу, Андреа, и сделай так, как я скажу. Я хочу, чтобы ты ушла прямо сейчас. Если твой дружок все еще здесь, он подвезет тебя, куда ты хочешь. Уходи!
С маской ярости на лице Стюарт отвернулся от меня и взбежал по лестнице в нашу спальню, хлопнув дверью.
Я стояла ни жива ни мертва, слишком ошеломленная, чтобы плакать. В кои-то веки я разобралась наконец со своими чувствами, и на тебе – нескольких минут хватило, чтобы разрушить все. Стюарт не захотел меня выслушать, не позволил мне все объяснить, но если он думает, что я поползу наверх и буду умолять его выслушать меня, простить… Вот уж дудки!
Я разозлилась, и это было приятно. Я не потерплю унижений, не потерплю, чтобы меня стыдили. Не потерплю, я не такая. Я выбивалась из сил, я порвала с Ричардом, я делала все, что могла, – и вот какая за это плата. Да если он и простит меня, я не намерена оставаться больше в этой дыре. Он не захотел меня выслушать, но теперь-то уж мне все равно. Я ему покажу.
Охваченная черным облаком праведного гнева, я схватила кое-что из ванной, решив, что за одеждой вернусь в другой раз. Мой путь в гараж к машине пролегал через гостиную, и я увидела там забытого всеми Брайана, сидевшего на поскрипывающей кушетке, и при виде его слез весь мой гнев как ветром сдуло. Я обняла и поцеловала его так, будто больше мне этого будет не суждено.
– Мама, что случилось? Что-нибудь плохое?
– Ничего, ровным счетом ничего. Мы с папой немножко поспорили, вот и все. Несколько дни я поживу у тети Лоррейн, так что, если понадоблюсь, – звони. Будь умницей, я люблю тебя.
Вся в слезах, я завела машину и уехала из дому. Ненавижу его, думала я, обоих ненавижу, но до меня медленно доходило, что больше всего я ненавижу себя. Я здорово вляпалась, и теперь должна расплачиваться за свои грехи.
На моем браке со Стюартом можно смело ставить крест, если только, подумала я тотчас же, это не новое начало.
Лоррейн была дома. Лоррейн была душкой – на два дня, так на два дня, она не стала задавать вопросов, просто позволила мне похандрить и до конца испить чашу несчастья. Когда я плакала, она моментально оказывалась рядом, вооруженная платком, садилась подле меня в приятной тишине и сидела так, пока я не выплакаюсь.
Дом Лоррейн был недалеко от больницы, в которой находился отец, и я навещала его пару раз. Мы не слишком-то много говорили, но он слабо улыбался и, казалось, был счастлив, что я с ним. Я не рассказала ему про нас со Стюартом – это было бы чересчур для него в это время, но у меня сами собой текли слезы, стоило мне лишь подумать об этом. Отцу нужны радостные, поднимающие дух новости, а не унылая весть, что брак его дочери распался. Однажды утром я встретила маму, удивив ее, но и ей я ничего не сказала – хватит с нее переживаний из-за отца.
В субботу утром позвонил Брайан:
– Дома так тихо, мама. Папа почти не разговаривает. Мне кажется, он опять собрался куда-то уезжать. У нас кукурузные хлопья кончились. Когда ты вернешься?
– Скоро, сладкий мой, скоро. Просто нам с папой надо некоторое время пожить порознь, все хорошенько обдумать, но ты не беспокойся, не расстраивайся, Брайан, я люблю тебя. Позвони мне, когда он уедет, и я примчусь и посижу с тобой. Все будет прекрасно, вот увидишь. Пусть папа купит тебе хлопьев.
Когда он положил трубку, я всерьез разревелась, и Лоррейн принесла коробку платков и две чашечки кофе. На ее лице было написано, что она ждет объяснений теперь же, не откладывая.
– Все началось прошлым летом, когда я встретила своего школьного друга, – заговорила я. – Помнишь Ричарда Осборна? В школе мы проводили с ним уйму времени вместе – да-да, это было здорово, помнишь же, какой он веселый! Он пришел на вечер встречи выпускников. Все эти годы я не видела его, а он оказался не менее красив, чем прежде, и… О, я не знаю, почему, но он вскружил мне голову, и я на время забыла о Стюарте, о детях, о том, что я замужняя дама средних лет. Мне будто бы снова было восемнадцать. Ох, Лори, он заставил меня по-настоящему почувствовать себя. Ты представить себе не можешь, как это восхитительно, когда есть кто-то, интересующийся только тобой, исключительно твоей персоной. Не потому, что я мама, которая принесла что-то вкусненькое, или домашняя прислуга, которая гладит рубашки, а потому, что ему интересна ты как личность, как человек, с которым можно посмеяться и поговорить, которого можно послушать и с которым можно… заняться любовью.
Когда смысл сказанного дошел до Лоррейн, у нее перехватило дыхание.
– Да, – оборонялась я, – мы занимались любовью, и в постели он был великолепен. Я знаю, что это шокирует тебя, но, пожалуйста, не суди меня, Лоррейн. Он подарил мне ощущения, которые не мог дать Стюарт. Я не ищу оправдания моим поступкам, но знаешь, в каком-то смысле я даже рада, что все это произошло. Моя жизнь была сплошной скукой, я чувствовала себя совсем старухой, а этот роман, пусть он был и против правил, заставил меня вновь поверить в себя.
– Я заметила, – сказала Лоррейн. – У тебя с самого Рождества очень довольный вид. Лишь иногда тебя что-то тревожило, а так ты вся сияла, и глаза у тебя сверкали, как у влюбившейся девчонки.
– Ричард напомнил мне, как это прекрасно – быть влюбленной. Не думаю, что я была влюблена в него, просто я чувствовала себя влюбленной – это не дающее дышать возбуждение, разливающееся в желудке, это заставляющее трепетать предчувствие, что с тобой вот-вот случится что-то хорошее… Я не могу описать это, но со Стюартом я никогда не ощущала ничего подобного. Разумеется, ведь, когда я встретила Стюарта, я пыталась произвести на него впечатление такой зрелой, такой взро-о-ослой… – Я помедлила, раздосадованная, что Лоррейн расхохоталась, но потом и сама присоединилась к ней. – В любом случае, все удовольствие и все веселье я прохлопала. Влюбиться должно быть весело, но потом, после, я поняла, что по-настоящему-то люблю Стюарта. Это – неброская, устойчивая любовь, она – как свет, который горит всегда, излучая теплое сияние. Ричард же – яркая, сверкающая, ослепительная вспышка, которая не может продолжаться вечно. Я больше начала ценить Стюарта, начала понимать, как он добр ко мне, как я обязана ему и как сильно его люблю. Не знаю, смогу ли я объяснить тебе, а тем более Стюарту, но мне кажется, что именно благодаря этим событиям я поняла, как люблю его, но мне потребовалось время, чтобы осознать это.
Слезы душили меня, но я кое-как сумела рассказать Лоррейн все остальное – как Стюарт выставил меня из дома.
– Ох, Андреа, Стюарт любит тебя. Я уверена, он простит… – Тень беспокойства скользнула у нее по лицу. – Но он такой чувствительный человек; представить себе не могу, чтобы он все это забыл, – заявила она.
Я хотела было возразить, но прикусила язык: у меня самой было такое же чувство – Стюарт никогда не сможет простить меня.
Позже, в этот же день, я провела пару часов с Келли, благо ее колледж был неподалеку. Я подумала, что она должна хоть в общих чертах знать о ситуации, которая сложилась дома.
– Я поживу несколько дней у Лоррейн. Это нужно для того, чтобы мы с папой немножко поостыли.
Я надеялась на это.
– А я чувствовала, что дома что-то неладно. Я поняла это, когда была там на весенних каникулах, – сказала она мне.
– Ну, все уляжется, родная, не расстраивайся ты так.
Это было хорошо сказано, и я надеялась, что она не заметит мою неуверенность. Уляжется. Как? Стюарт не изменит своего решения, и я, к стыду своему, должна признать, что он будет абсолютно прав. Я вела себя недостойно, так что сердиться у него есть все основания. Не представляю, как это все уляжется.
– Правда, дорогая, все будет хорошо, вот увидишь.
Я вспомнила, что в пятницу утром позвонила Дженис, сообщив ей, что на несколько дней вернулась в Оуквиль.
– Это из-за отца?
– Да нет, с ним-то все вроде бы в порядке. Нет, просто… В общем, расскажу, когда увидимся.
Мы договорились пообедать вместе в воскресенье, и воскресный полдень застал нас, сидящих на камнях в Пойнте и хихикающих, как подростки. Я захватила с собой набитый сандвичами и фруктами охладитель, а Джен – целую упаковку баночного пива и немного вина в отдельной сумке.
– Мне не выразить словами, как здорово быть здесь, с тобой, Джен, – проговорила я, а вернее, попыталась проговорить с полным ртом, за обе щеки уплетая бутерброд из поджаренных до аппетитной корочки итальянских хлебцев.
Когда моя мама готовит сандвичи, то уж на совесть.
– Как в старые добрые времена, правда? – спросила Джен.
– А они действительно были добрые?
– Для меня – да. Я была на седьмом небе: у меня был Майк, передо мной было блестящее, яркое, сияющее будущее. Сегодня мне уже не нужен Майк, и будущего у меня нет – одна тусклая, мрачная вереница дней.
Она устремила взгляд куда-то поверх реки, начисто забыв про стоящее на коленях пиво.
– Джен, ты должна чем-нибудь заняться. Не можешь же ты так жить день за днем до самой смерти, как зомби? Все перемелется, все преходяще, дорогая, и ты должна с этим смириться. Я не могу смотреть, как ты убиваешься и терзаешься из-за этого…
– Анди, я не хочу портить себе пикник. Давай поговорим лучше о тебе и о Стюарте. Везет же тебе, девка!
– Ха! День на день не приходится. В настоящий момент все далеко не безоблачно, и винить мне в этом, кроме себя, некого. Помнишь Ричарда Осборна?
– Он был на вечере встречи выпускников в прошлом году?
– В том-то и дело, что был, и именно тогда все началось. Короче, Джен…
Я вкратце обрисовала ей создавшееся положение, упомянув, что благодаря своей глупости и самонадеянности я вот тут, в Оуквиле, одна, и теперь гадаю, что меня ждет в будущем.
– Стюарт образумится, Анди, он же с ума сходит от тебя. Увидишь. Знаешь, – продолжала она, – я никогда бы не рассказала тебе о своей жизни, если б не чувствовала, что и у тебя что-то не так. Я рада, что ты рассказала мне про вас с Ричардом. Хоть я и ощущаю себя предательницей, но теперь могу тебе сообщить – я оставила Майка. Он об этом пока не знает, а узнает только на следующей неделе, когда вернется домой. Не ведаю, что он запоет, но мне уже все равно – я от него далеко. Думала, родители меня не поймут, а они поддержали. Мама даже сказала, что рада, что я от него ушла: было, мол, в нем что-то такое, что ей никогда не нравилось.
Сидя плечом к плечу на камне под полуденным солнцем, мы покончили с нашими запасами – две женщины средних лет, у которых очень смутное будущее, но которые смотрят на него по-своему оптимистично.
– Мы с тобой откроем книжную лавку, – предложила я, и мы обе так и грохнули смехом, – на новом рынке. Две старые разведенные приятельницы держат вместе книжный магазин. Смех!
Жизнь Джен могла только улучшиться, а я хоть и сидела сейчас в глубокой-глубокой луже, просто не верила, не в силах была поверить, что когда-нибудь и мои дела пойдут на лад.
Глава 29
Назавтра, спустя пять долгих дней после того, как Стюарт попросил меня уйти, и спустя десять дней после операции, я отправилась навестить отца – в последний раз, как потом выяснилось.
Он хорошо выглядел и хотел поговорить.
– Завещание… Я написал его несколько лет назад, – произнес он, да так тихо, что я едва слышала.
– Хорошо, папа, это очень хорошо, – ответила я, похлопывая его по руке и кося взглядом на медсестру. – У тебя еще будет время изменить его, когда ты выйдешь отсюда.
– Дом, Андреа… Она любит это место, но он слишком велик для нее одной…
Он умолк, отдыхая, и я воспользовалась моментом, чтобы вставить несколько слов, пытаясь сохранить шутливую манеру:
– Что это за разговоры, папа, или ты впал в послекризисную депрессию? Доктор говорит, что у тебя все в порядке, через недельку будешь дома. Мама так хлопочет по случаю твоего возвращения – стряпает, моет, чистит, чтобы все блестело как зеркало. И вы опять станете теми влюбленными голубками, какими были всегда.
– Влюбленные голубки… – Я уловила его слабую улыбку. – Это напоминает мне… Мне не понравилось… Стюарт приходил проведать меня один, и вечером, ты – одна, и днем… Совсем не похожи вы что-то на влюбленных голубков.
Итак, Стюарт приходил навестить моего отца по собственной воле. Вообще-то они всегда ладили между собой, но мне было приятно узнать, что Стюарт действительно обеспокоен здоровьем отца, что это не простой визит вежливости из желания не упасть в глазах моих родителей. В свете того, что между нами произошло, я думаю теперь, что недооценила Стюарта – я не ожидала, что он придет к отцу в больницу. Как много оказывается я не знала о Стюарте.
– О, папа, пустое, маленькая размолвка, не расстраивайся, вскоре все образуется.
– Андреа, не говори, что это пустяки. Стюарт говорит, что между вами что-то разладилось, и он не знает, как из этого выбраться. Помнишь, много лет назад я велел тебе беречь этого мужчину, который любит тебя? Ты поняла меня?
– Ты имел в виду, что он мог бы сделать меня счастливой, – ответила я, на самом деле ничего такого не припоминая.
– Нет, не то… Никто не может сделать тебя счастливой, даже такой мужчина, как Стюарт, он только может предоставить тебе возможность расцветать и расти, чтобы ты сама сделала себя счастливой. Вот это и есть любовь. Я думал, ты меня поняла…
– Папа, все эти годы я хотела такой любви, которая была у вас с мамой. Когда смотришь в глаза любимого, весь мир должен перестать существовать. Но я хотела и чего-то возбуждающего, будоражащего, и не думаю, что испытывала это, будучи со Стюартом.
Он перебил меня:
– Я смотрю, ты совсем еще девочка, Андреа. Стюарт – твоя сила, ты за ним, как за каменной стеной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31