Эту улицу, украшенную лишь утончёнными фонарями и невысокими деревьями, больше всего любят готы, потому что она ведёт прямиком к кладбищу Святой Екатерины. Не скажу, чтобы на самом этом кладбище ночью было так много готов - я во время последней прогулки вообще ни одного не встретила - но малолюдная Скулроуз никогда не была пустой. Несколько похоронных бюро, продуктовый магазинчик и пятиэтажные дома - вот краткое её описание.
А теперь добавьте к нему одну сумасшедшего вида парочку в виде меня и Эдуарда. Никогда не смогу понять, каким рыжим Макаром нас в третьем часу ночи занесло сюда, но факт остаётся фактом: мы бок о бок шли по асфальту и спорили.
– Смерть? - переспросил белокурый парень. - Амурчик, а что ты подразумеваешь под смертью? Нечто противоположное жизни с её ростом, развитием и размножением? Тогда получается, что вампиры тоже мертвы и ещё похлеще тех, кто столетьями гниёт на кладбище.
– Они не мертвы, - вздохнула я. - То, что они неживые, ещё не делает их мёртвыми. Почему ты впадаешь в крайности? Между смертью и жизнью есть ещё масса чего.
Белокурый парень устало помотал головой - кажется, я вкрай его достала за сегодняшнюю ночь - и ответил:
– На самом деле, не так уж много. Если ты жив, то ты жив, если ты мёртв, то ты мёртв. Даже вампиры - это какая-то извращённая форма жизни, быть может, симбиоз жизни и смерти. Амурчик, между белым и чёрным только серый, не больше. Оттенки - это уже совсем иное.
Раздосадовано пожав плечами, я решила не продолжать этот бессмысленный спор. Не то, чтобы я слаба в философии - хотя и это тоже да - просто белокурый ублюдок смотрит на вещи как-то вывернуто. В разговоре он всегда умудрялся находить середину и твёрдо останавливался на ней, так что спорить со своей позиции, находящейся либо ближе к правому, либо к левому, было проблематично.
Правильно, не забивай себе голову ерундой. Лучше подумай о ногах!
О ногах… Нет у меня уже ног, я их стёрла по самые уши!
А если серьёзно, мне надо поставить памятник за то, что я практически всю эту ночь проползала на каблуках и до сих пор на ходу. Разумеется, вон та пара макаронин, растущих из моего тела и обутых в босоножки, то и дело норовит подленько раскрошиться, да к тому же болит дико, но ничего, я ещё жива. Хотя мне очень хочется либо сдохнуть, либо просто сесть посидеть. Насчёт сдохнуть, кстати, здравая мысль: Скулроуз-стрит упирается аккурат в кладбище.
– Ты не устала, Лэй? - неожиданно поинтересовался Эдуард, и я ощутила на запястье его тёплую руку. Кажется, даже нервно дёрнулась, чтобы освободиться. Нет, ну вы только посмотрите, я сегодня просто эталон терпения! Ровно один килограмм!
– Устала, ноги уже болят от каблуков, - ни капельки не покривив душой, только другим местом, ответила я.
– Я могу проводить тебя домой, - четверть-оборотень неотрывно смотрел на меня и вроде как придвинулся ближе. Эй, а таможенная пошлина?
– Ты хочешь, чтобы я ушла? - неожиданно не то, что для себя - для своих чулков поинтересовалась я. - Тогда нам совсем в другую сторону. Скулроуз ведёт на кладбище.
Эдуард остановился как раз в потоке тусклого янтарного света. После нашей совместной прогулки он уже не так сильно напоминал мне Короля гоблинов, и вообще, пора завязывать с детскими фильмами. Проще говоря, пора со всем этим завязывать, потому как я устала до чёртиков и жутко хочу спать. А если учитывать, что отсюда топать до приюта - ого-го!… Вашу мать, пристрелите меня кто-нибудь!!!
– Я хочу, чтобы ты сняла маску, Лэй, - наконец произнёс белокурый парень. Ну и тормозит же он сегодня! Я уже три часа ожидаю от него именно этих слов, а он ни гу-гу. И теперь созрел, что называется! Пора собирать урожай, дамы и господа! Где тут мои коса, тяпка, лопата и садовые ножницы?
– Ты хочешь, чтобы я сунула руки в причёску и испортила её тормошением и дёрганьем завязок?! - чтобы изобразить ужас, я мысленно представила Крыс в кожаном нижнем белье. Правда, меня больше потянуло на смех, но своё дело моё больное изображение сделало.
– Ты там что, морских узлов навязала? - слегка хохотнул четверть-оборотень. Ну ничего, заранее я все его фразы распланировала и расчертила. Тут у нас ванная, а здесь мы устроим маленький фонтанчик, где будут плавать жёлтые уточки!
– Почти. Знаешь, самой закрепить маску не так-то легко, - пожала я плечами и почему-то вспомнила жаренную картошку в киарином приготовлении. - Давай я сниму её уже около своего дома, чтоб никого не пугать? И ты тоже покажешь мне своё лицо.
В этот момент мой желудок извернулся от голода, а белокурый парень опять рассмеялся.
– Ты ведь умная девушка, Лэй, - произнёс он, привлекая меня поближе к себе, - с тобой можно поговорить обо всём на свете. А вот бзики насчёт внешнего вида у тебя как у всех.
Интересно, мне это воспринимать как комплимент или оскорбление? Сложный вопрос… Что было раньше: курица или яйцо?
– Ну ты же сам сказал, что я девушка, - поспешно уточнила я. - У меня такая потребность. Функция. Ну так куда мы идём?
Эдуард на мгновенье задумался, и я почти услыхала шуршание процессора в его голове. Щас он сгенерирует супер-мысль. Как бы мне ещё после неё посуперовее выжить? Не исключено, что он как и я думает о жареной картошке, а не о том, что я ему приписываю. Но всё равно надо быть начеку.
– Знаешь, - наконец произнёс белокурый парень, - отсюда рукой подать до Парка. Пошли туда.
– И какой длины должна быть эта рука, чтоб ею можно было подать до парка? - поспешно уточнила я. Поймите правильно, это не моя стервозность изо всех щелей прёт, это элементарная забота о парочке собственных костылей. Ног у меня, увы, не осталось. Всё, это конец эры! Караул! Трагедия века!
– Внушительной, - с улыбкой кивнул Эдуард, - но ты не волнуйся. Мы сделаем проще.
И не успела я поднять вверх указательный палец и открыть рот для вопроса, как он немыслимо извернулся и поднял меня на руки.
Так, всё, унести маразм!
– Т-ты чего? - я не сумела скрыть того факта, что удивлена его выходкой. Возмущение мне ещё удалось затолкать в чью-то задницу, а вот удивление - никак, видимо, контейнер переполнен. Избыточность пофигизма налицо. Вернее, не совсем на лицо.
Вот только костыли мои радостно взвыли от счастья, как два добермана, наконец-то получившие свою порцию собачьего корма. М-да, таки очень сильно я их сегодня напрягла, хоть потом и вовсе ампутируй. Бьюсь об заклад каждой частью тела - за исключением ног - что завтра мои колени не прогнутся. А если прогнутся, то совершенно в другую сторону. В траве сидела Кейни, совсем уж как кузнечик, не в рифму, зато по делу!
– Не бойся, я тебя не уроню. Ты ведь сама сказала, что у тебя ноги устали, - произнёс белокурый парень и закружил меня в потоках мягкого янтарного света. Чёрное бархатное небо над моей запрокинутой головой превратилось в звёздный водоворот, по окраине которого летела и смеялась рыжая Лила. Мёртвая река, похожая на оброненную в ручей ленту, только во сто крат больше, тоже кружилась и пела тысячами составляющих её душ, но эта песня, превращаясь в свежесть прохладного ночного воздуха, была грустной.
Надо же, какие мы сегодня поэтичные.
Еле сдерживая ругательства, я судорожно вцепилась в четверть-оборотня и мысленно воззвала ко всем его мохнатым ангелам-хранителям, чтобы они заставили его остановиться. Иначе я за себя - и, кстати, за того парня тоже - не отвечаю. Это всё что, какой-то новый извращённый аттракцион сугубо для Кейни Браун?!! Ненавижу аттракционы! Всё, щас сниму маску и начну смертоубийство! Только не вращайте меня! Я не прошусь в космонавты!!!
Эдуард неожиданно остановился и, покачав меня как ребёнка, произнёс:
– Знаешь, амурчик, ты сейчас похожа на мою маленькую кошку по прозвищу Нефертити. Когда она таскает со стола колбасу, я в наказание сажаю её на висящий у стены ковёр. Так она судорожно впивается в него коготками и смотрит по сторонам круглыми голубыми глазищами.
Садюга. Интересно, а тигров своих он тоже так наказывает?
– Зато ты, - хрипло произнесла я, заставляя себя разжать хватку, - наверняка меньше всего похож на коврик.
Хотя… если его пропустить под катком, будет один в один. Ага, теперь я точно знаю, что просить на Рождество у Санта-Клауса!
– Верно, - кивнул четверть-оборотень, и направился по Скулроуз в противоположном кладбищу направлении. Так, по-крайней мере, ясно, что он не собирается закопать меня заживо. Впрочем, это вполне может быть отвлекающий манёвр, чтобы усыпить мою бдительность. Но… как бы это помягче сказать? Я бдела, бдю и буду бдеть. Аж самой смешно.
По мере того, как мы приближались к парку кто на своих двоих, а кто и на чужих, моя самооценка росла как на дрожжах. Будет потом, чего вспомнить! Эдуард о`Тинд таскал меня на руках! Хотя тут больше противного. Что я теперь буду делать со своей манией величия?
Заталкивать себе в задницу.
Логично. Впрочем, мне сейчас главное дать своим бедным ногам отдохнуть. Парк так парк, мать вашу, ведь в каждом парке есть скамейки! О-о-о эти благословенные скамейки! Хотя с другой стороны… Никто не говорил, кстати, что я и белокурый парень будем сидеть на пионерском расстоянии друг от друга и с воодушевлением обсуждать постулаты теории относительности. Встреча Эйнштейна с Эйнштейном, ха-ха. Но ведь, какой бы сволотой Эдуард ни был, на маньяка он смахивает меньше всего.
Ага, а давай снимем маску и посмотрим, кто там на кого смахивает.
Нет, лучше обойтись без драки: я устала не то, что до чёртиков - до ёжиков.
Напоенная мраком и шелестом листьев стена парка открылась перед нами, стоило повернуть с улицы Склепов и перейти дорогу. Одинокая дорожка выливалась из общего тротуара и сиротливо убегала во тьму под сень невидимых деревьев, чьи густые кроны закрыли от меня половину неба. Только тогда я поняла, какой именно Парк имел ввиду четверть-оборотень.
И знаете, меня "приятнее" всего удивило то, что в такое время в таком огромном парке не совершенно горят фонари. Интересно, это у них только по вторникам или всю неделю темно, как до божественной и весьма лысой лампочки Ильича в России? Экономят, небось, сукины дети, вот чес-слово, экономят! А никто случайно не подумал, что мне никаким местом не улыбается сидеть с таким выродком, как Эдуард, в темноте?!! Не подумал! Вашу ж мать, чтоб у вас в глазах всегда была такая же темень!!!
– Мы почти на месте, - произнёс четверть-оборотень и храбро шагнул во мрак. Наверное, впервые в жизни мне хотелось, чтобы он не перецепился через какую-нибудь бутылку или не поскользнулся на банановой кожуре. В противном случае, как же мы тогда весело загремим костями об асфальт! Непонятно, правда, кому будет веселее: то ли самому асфальту, то ли костям, то ли парочке сидящих на лавочке бомжей.
Впрочем, основную массу здесь присутствующих - насколько позволило мне видеть моё скромненькое, но со вкусом ночное зрение - влюблённые парочки. А никому, случайно, завтра на работу не надо, а? Впрочем, это пять раз не моё дело. Если бы они оставили хоть одну свободную скамейку…
Однако Эдуард неожиданно свернул с аллейки, и я услышала, как высокая густая трава зашуршала под его сапогами. Оттеснённый назад высокими раскидистыми деревьями, очень быстро смолк весь тот шум, который издаёт по ночам мегаполис. Лишь ночные птицы и остатки моей совести, сбившиеся в сверчковый оркестр, заполняли симфонией свежую ночную тишину меж угольных стволов. Запрокинув назад голову, я могла видеть лоскутки звёздного небо, которыми то тут, то там - но по любому очень высоко - лениво помахивали густые ветви.
М-да, не ночь, а сказка. Была на балу нью-металлистов, после двенадцатого удара типа прекрасный принц белых почти коней начал своевольничать и поволок меня в тридесятое царство и решил отправить на седьмое небо. И кажется, не счастьем. Так, унести маразм, это всё и впрямь не смешно! Мало того, что эта скотина таскает меня на руках, как бройлерного цыплёнка, так ещё и в неизвестном направлении. Интересно, что он удумал?… Хотя нет, не говорите мне, я, кажется, и так догадалась.
Утром будут трупы.
Только со временем я прочувствовала всё неудобство своего положения. Мышцы начали отекать, удавка, которой перетянула меня Ким, а так же те силиконовые ремешки, на которых держатся крылья, врезались в тело и наверняка уже оставили мне не одну роскошную ссадину. Папин крест весело бился в декольте то об один, то об другой холмик груди, и вообще, чувствовала я себя паршиво. Точнее, полной дурой, но это уже идентично.
– Куда мы? - не утерпев, всё-таки полюбопытствовала я и приготовилась было услышать ответ типа "На твои похороны, малышка Браун!", но Эдуард ответил:
– Не бойся, амурчик, тут недалеко осталось. Тебе обязательно понравится.
Угу, это из разряда: нравится, не нравится - терпи, моя красавица. Переделаем это на свой лад: коль чего не нравится, пусть кобель удавится. Так-то лучше.
Неожиданно почва под ногами Эдуарда резко пошла вверх и я поняла, что он поднимается на вершину холма. Какого ещё к чертям собачьим холма? Откуда в мегаполисе холмы? Нет, таки надо было получше исследовать этот Парк, лежащий между Чёрными Кварталами и человеческими районами. И какая ленивая муха меня покусала? Побродили бы тут нашей славной пятёркой "Кейни-Киа-Джо-Никита-Майк", пивка попили бы и всё разведали. А сейчас я словно какаду на ликероводочном заводе: нихрена не понятно!
Подъём окончился совершенно неожиданно, и так же быстро я забыла о нём, целиком и полностью увлечённая открывшейся мне картиной. Кажется, я даже как чрезвычайно заинтересованный чем-то ребёнок подалась вперёд, и четверть-оборотень мягко поставил меня на ноги или на то, что от них осталось. Вначале "то" паршивенько так подогнулось, но белокурый парень ловко поддержал меня, а дальше я, отдав ему плащ, покостыляла по траве сама.
Один склон холма заменял головокружительный обрыв, на дне которого сгустился непроглядный ночной мрак, но зато впереди до самого горизонта, в нём и далеко за его пределами лежал город, отчаянно тянущийся к звёздам шпилями своих небоскрёбов. На его взбудораженном теле горели триллионы ярких огоньков, мигали и перемигивались, меняли свои цвета и месторасположение. Будь они поспокойней, и Роман-Сити напоминал бы отражение ночного неба. Несколько иное, более оживлённое, хранящее в себе другие секреты небо. Но такая иллюзия лишь ненавязчивым призраком висела в воздухе и не имела силы лечь на глаза.
Здесь, на довольно открытой вершине, царил ветер. Расправляя свои прохладные крылья, он хищной птицей налетал на меня, но был не в силах остудить тот восторг, что рвался из моего дрожащего от холода тельца, как рвётся из кокона бабочка. Казалось, ещё секунда, и я разлечусь на куски, но выпущу в мир самое чистое, искромётное и прекрасное существо - свою радость.
Наверное, лучший вид открывался только с телевизионной вышки - кстати, вон она, с красным огоньком на вершине - куда как-то раз пробралась наша милая пятёрка. Пробралась - это потому, что в два ночи туда вход воспрещён. Но таким сволочам как мы закон не писан, и распитие пива на смотрительной площадке нам запомнилось надолго. А каким кайфом выявилось разбрасывание пакетов с водой! Мы специально притащили их с собой целую охапку, а потом бегали в туалет и под руководством Джо, смотрящего вниз через бинокль и дающего нам поправку на ветер, отправляли бомбы на людские - и не очень - головы. Наибольший восторг нам доставила бомбёжка в напильник пьяного Братства Иных. Вот это мы повеселились!
– Нравится? - с улыбкой поинтересовался Эдуард, глядя, как я с приоткрытым ртом глазею на ночной Роман-Сити.
– Ага, - я в который раз проявила гуманность и не стала подсовывать ему вооружённого шилом кота в мешке. - Очень… Ты сюда каждую девушку приводишь? - так, капитан, у нас в борту пробоина и стервозность теперь стремительно заполняет трюм. Щас меня ещё с этого обрыва вниз катапультируют в поисках спичек. Главное, на кой чёрт спички - непонятно.
И вообще, отрезать бы кое-кому длинный язык и отдать на пропитание голодающим детям Кот-Дивуара!
– Нет, не каждую, - некоторых сволочей, кажется, вообще невозможно смутить, они преспокойно берут вас за руки и, стоя у вас за спиной, кладут подбородок вам на плечо. - Но ты ведь не каждая, амурчик, правда? С одной стороны, такая знакомая, а с другой - совершенно чужая. Твой голос, запах, - так, шнобиль прочь от советской власти, - для меня абсолютно новы. Признайся, неужели мы никогда не были знакомы раньше?
Закатив глаза к звёздному небу, я пошевелила пальцами на ногах и произнесла:
– Может, быть в прошлой жизни?
Ага, когда я была Гераклом, а он - львом с пуленепробиваемой шкурой, которому я, в буквальном смысле этого слова, порвала пасть. Помню, помню, вот это славные были времена!
Я тоскливо вздохнула от "нахлынувших воспоминаний", и Эдуард отметил это лёгким поцелуем моего бедного плеча. Честное слово, бутербродом клянусь, что я открыла рот для того, чтобы, проглотив всё нелитературное, произнести:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48