" галопом скачет к расставленным в два ряда соломенным чучелам, со свирепым видом делает клинком несколько круговых движений над головой, и клинок со свистом обрушивается на чучело.
Блеск отточенного клинка и гортанное "ась!" при каждом ударе шашкой приводило нас в восторг. Каждому хотелось стать таким же лихим рубакой. И все старались подражать нашему наставнику даже в его походке - несколько вразвалку, его хриплому голосу. Но у нас в эскадроне на пятерых была одна старенькая сабля, и мы по очереди по нескольку раз в. день "скакали" на своих двоих, изображая тряску в седле, и яростно рубили... пучки лозы.
И хотя рубкой лозы я овладел не хуже, чем иной заправский кавалерист, это занятие скоро мне наскучило. На эскадрон я стал смотреть лишь как на временное пристанище. Правда, некоторые охотно отсиживались здесь: вроде бы и при деле, и забот никаких...
Твердо решив добиться направления в боевую часть, я стал думать о том, как это сделать. И тут вспомнил про Якова Кожевникова: уж он-то обязательно поможет. Предполагая, что в Симбирске знают, где сейчас Кожевников, я написал туда письмо.
По вечерам все, кроме дежурных по эскадрону, разбредались кто куда: женатые - к своим семьям, холостяки - в городской сад: там всегда было много молодежи и играл духовой оркестр. А мои мысли были о домике под старыми липами на окраине, где жила подруга моей юности гимназистка Аня. И хотя со дня последней нашей встречи прошло три года, забыть ее я не мог. Родители Ани были люди состоятельные, и я не знал, как они встретят меня, красноармейца, который с оружием в руках идет против тех, кто защищает таких, как они. К тому же старший брат Ани Александр служил летчиком еще в царской армии и, возможно, остался верен "царю и отечеству". Но, конечно, не это было главным. Я думал о том, как встретит меня Аня, хотел и боялся этой встречи.
Однажды вечером в казарме остались только мы с Сахабом - таким же безлошадным кавалеристом, как и я. И хотя мы не были близкими друзьями, Сахаб вдруг разоткровенничался.
- Стишок вот сочинил. Ты послушай и скажи: хорошо это?
- Ладно, читай. Только я не разбираюсь в стихах, - признался я. Но для Сахаба, видно, было неважно, разбираюсь я в поэзии или нет. Он хотел излить кому-нибудь свою душу.
В тот день, когда сражения умолкнут
И буду я лежать в сырой земле,
Друзья, пошлите Айгерим платок,
Который вышила она на память мне...
переводил Сахаб строки своего стихотворения, написанного по-татарски.
- Сильно про любовь сочинил, - искренне похвалил я Сахаба. - Только Айгерим ты, наверное, выдумал?
- Зачем выдумал? - обиделся Сахаб. - В Казан живет, с матерью приезжал в Бугульма...
И он рассказал, как познакомился с Айгерим, как тайно от матери встречался с ней...
- А у тебя есть любимая? - в свою очередь поинтересовался он.
- Есть, - признался я. - Живет в этом городе, на Бугурусланской улице.
- Ха! Живет рядом, а ты сидишь в казарма? - недоумевал Сахаб. - Я, если б Казан ближе был, каждый вечер к Айгерим бегал. Легаев ворота бы запирал, я через стенку полез... А у тебя любимая рядом, а ты, как бурундук, на нарах лежишь... Родител, говоришь, у ней строгий? Они все, родител, строгий. Богатый отец? Теперь богатый и бедный нет...
А ведь Сахаб прав, подумал я. Обязательно нужно встретиться с Аней.
- Прямо сейчас и иди, - убеждал меня Сахаб. - Твоя каша не пропадет.
Я шел по улицам притихшего городка и не замечал, как все время ускоряю шаг. Вот здание гимназии, в которой училась Аня и где я впервые увидел ее. А здесь был каток, где мы встречались - гимназистка и ученик ремесленного училища.
Увидев знакомый домик, я чуть было не побежал к нему, будто мог опоздать и не застать Аню дома. Осторожно дернул ручку знакомого звонка.
- Кто там? - раздался за дверью старушечий голос.
- Мне нужно видеть Аню.
- Никого нет дома. Уехали в деревню.
- В какую деревню?
Но старушка, вероятно, уже не слушала меня и отошла от двери. Звонить второй раз я не решился и грустный побрел в казарму. Когда Сахаб увидел меня, он ни о чем не стал спрашивать.
Однажды утром, когда на своих двоих я скакал к лозе и уже было поднял шашку, чтобы рубить, кто-то громко окликнул меня.
Я оглянулся и увидел Якова Кожевникова.
- Люди воюют, а вы тут бездельничаете, - с недовольным видом вместо приветствия проговорил он.
- Да ведь я писал тебе об этом... Но что мы можем сделать?..
Кожевников вынул из кармана пиджака и протянул мне сложенный вчетверо лист бумаги.
- Передай это предписание уездного военкома Просвиркина своему командиру и скажи ему, что Самарский ревком отзывает тебя. С первым же поездом едем в Симбирск.
- В Симбирск? Вот это здорово! Но зачем?
- Сдавай предписание, все объясню в дороге, - уклончиво ответил Яша.
Путь в контрразведку
И вот мы уже торопливо шагаем к вокзалу. То и дело встречаем мешочников, беженцев, красноармейцев в новеньких гимнастерках и добротных ботинках. За плечами у них вещевые мешки, винтовки с примкнутыми штыками, на фуражках - пятиконечные красные звезды.
- Видал? Значки уже появились! - с гордостью говорит Яша. - Обрати внимание: в центре звездочки - плуг и молот.
Из-за угла показалась команда матросов, увешанных карабинами, пулеметными лентами, гранатами, револьверами, тесаками. В распахнутых бушлатах, с дымящимися папиросами, с гармонистом впереди, они шли вразнобой, никому не уступая дорогу.
- Ух ты! - выдохнул Яша и с досадой швырнул недокуренную папиросу. - Ну и дела!
День был воскресный. Издалека доносился перезвон колоколов. У перекрестка задержались: дорогу преградил военный обоз. Остановились и другие пешеходы. Вдруг сквозь грохот обозных телег я слышу за спиной обрывок фразы: "...Чехи заняли Симбирск, Бугульма в кольце, вот-вот будут здесь... Это точно, зять рассказывал..." Я оглянулся. Старичок в чиновничьей фуражке и черной накидке, встретившись со мной взглядом, умолк и как-то сжался. Его спутница испуганно посмотрела на меня.
Обывательские слухи опережали события. А события развивались явно не в пользу молодой Советской власти. Поддерживаемые и вдохновляемые империалистами, белогвардейцы пытались взять в клещи центральные области республики. На юге страны собирали силы генералы Краснов, Корнилов, Деникин. В оренбургских степях еще давали о себе знать остатки разгромленных банд Дутова. Кулацкими восстаниями были охвачены десятки деревень Поволжья. Положение усугублялось контрреволюционным выступлением чехословацкого корпуса.
Вслед за Самарой контрреволюция подняла голову и в соседних губерниях. В самой Самаре после ее захвата белочешскими легионерами было создано правительство Комуча (Комитет членов Учредительного собрания), провозгласившего себя верховной властью всей России.
А теперь враг, захватив многие города Самарской, Саратовской и других губерний, подходил к Бугульме, угрожал Симбирску...
Кожевников рассказывал о положении на фронте, но мои мысли то и дело возвращались к тому времени, когда я учился здесь в ремесленном училище и мечтал стать железнодорожным машинистом.
На главной пожарной каланче отбили время, и я вспомнил наши встречи с Аней возле этой каланчи...
Мы как раз шли по улице, на которой жила Аня. Хотелось остановиться у ее дома и спросить, не вернулась ли она, но я постеснялся Кожевникова и только с надеждой смотрел на окна, а вдруг увижу ее...
Недалеко от вокзала навстречу нам двое в полувоенной форме с револьверами в руках вели арестованного. Мне показалось, что это бывший начальник бугульминской полиции. Я остановился. Так и есть: этого человека с узким лбом и хищным выражением глаз ни с кем спутать было нельзя.
- Чего глазеешь? Кто такой?! Проходи! - крикнул шедший впереди конвоир.
- А ты что за птица, чтобы допрашивать? - резко ответил я.
- Брось цепляться! Мы на вокзал торопимся, в Симбирск надо, примирительно сказал Кожевников конвоиру.
- В Симбирск? - не унимался тот. - А в Бугульме что забыли? Стой, контра! Показывай документы!
- Это кто контра? - не сдержался уже и Кожевников. - Я представитель Самарского ревкома. А этот товарищ - со мной. Ты-то сам кто такой?
Кожевников вынул мандат и показал его конвоиру.
- Читай, читай, да скажи спасибо, что времени у нас в обрез, не то познакомили бы тебя с Просвиркиным.
Только сейчас мы заметили, что оба конвоира под хмельком.
- Мы при служебных обязанностях, нам не положено задерживаться, попытался выручить товарища молчавший до сих пор второй конвоир. - А ну, шагай проворней! - ткнул он арестованного в спину рукояткой револьвера.
И мы разошлись в разные стороны. Но Кожевников долго не мог успокоиться.
- При таком деле пьяница и дурак опаснее врага. Контру выловим, за это я ручаюсь. А вот как быть с дураками, пока никто не знает! Боюсь, долго еще придется возиться с ними...
На крохотной привокзальной площади было полно мешочников, спекулянтов, демобилизованных и возвращавшихся из немецкого плена солдат, голодающих из Петрограда и Москвы.
На первом пути - небольшой, вагонов в пятнадцать, воинский эшелон. Из паровозной трубы валит дым. У вагонов красноармейцы. Командир, уже немолодой человек, в помятой фуражке, с расстегнутым воротом, надрывается от крика:
- Мой приказ должон выполняться без промедления! Что у нас получается, товарищи? Ежели подобру не соглашаетесь, ставлю на голосование...
- Что здесь происходит? - спросил Кожевников у красноармейца, сосредоточенно вертевшего самокрутку и не обращавшего внимания на командира.
- А то и происходит, что уговаривает идти на ту сторону железки, скользнув безразличным взглядом по Кожевникову, ответил красноармеец. - Не успели оставить ашалон, а он посылает охватывать фланг белых.
- Да ты толком скажи, о чем спор? - не понял Кожевников.
- Я ж тебе русским языком и сказываю: командир требует пешедралом обхватывать фланг белых. А какой резон нам свои вагоны бросать? А ежели беляки нас обхватят, тогда что - панихида? Я, брат, с шестнадцатого года воюю. Всякого насмотрелся.
- Безобразие! - возмутился Яша и отошел в сторону. - Голосуем, митингуем, окапываемся вокруг эшелонов. Если и дальше будет так, сомнут нас беляки.
На втором пути, сразу же за воинским эшелоном, готовился к отправлению товарный поезд.
Кожевников показал машинисту мандат, и мы пошли вдоль состава, забрались в порожний вагон, насквозь прошитый пулеметной очередью, и устроились в углу на слежавшейся ржаной соломе.
- Революция - это, брат, великая школа, и к тому же школа нелегкая, как бы продолжая прерванную беседу, говорил Кожевников. - Но раз уж ты оказался в роли ученика, не пугайся трудностей, не останавливайся на полпути, иди вперед с открытыми глазами. Видал матросов? Это же сила! Однако порой такая сила слепа, ее нужно умно, умело направлять...
Вскоре поезд тронулся, в вагоне стало свежо, как ранней весной на рассвете. Яша закурил, растянулся на соломе и, придвинувшись ко мне, продолжал:
- А теперь можно потолковать и о деле. Ты ведь понимаешь, в каких муках рождается Красная Армия. Но этот процесс уже никакая сила не остановит. А чтоб действовать не вслепую, надо знать, что происходит там, у врага: крепок ли у белых тыл, каково настроение солдат и еще многое другое. Эти сведения председатель ревкома Куйбышев собирает по крупице и передает в штаб Первой армии. Но иной товарищ, бежавший, к примеру из Самары, наговорит столько, что и поверить трудно: у страха ведь глаза велики! И вот однажды позвал Валериан Владимирович к себе самарца Семенова и говорит ему: "Иван Яковлевич, ты руководил в Самаре военным контролем, так что опыт у тебя есть. Подбери надежных ребят и организуй при Первой революционной армии военную контрразведку. Людей мы тебе дадим". И дали. Губком партии направил в эту самую контрразведку и меня. Так я стал резидентом... Знаешь, что это такое?
- Догадываюсь. По-моему, дело интересное, но тонкое, - заметил я осторожно.
- Даже более чем тонкое, его не измеришь и микрометром. Тут другие приборы нужны. И я, поручившись своей головой, рекомендовал товарищу Куйбышеву мобилизовать в партийном порядке на эту работу и тебя.
- Небось, не один год этому обучаться надо! Не знаю, справлюсь ли...
- Если захочешь и постараешься, то справишься. Меня ведь тоже никто специально не обучал.
- Ты старше и опытнее меня...
- Опыт - дело наживное! - усмехнулся Яша. - Нужда заставит, будешь и дипломатом, как это случалось со мной...
- Ты - дипломат? Вот это новость!
Я знал, что Кожевников с отличием окончил ремесленное училище, стал лекальщиком высшей квалификации. Но представить себе Яшу в роли дипломата я не мог и попросил его рассказать, как это было. И он поведал мне свою одиссею, которая и привела его в контрразведку, а затем в ВЧК, к Дзержинскому.
Рассказ Кожевникова в то время, я конечно, записать не мог. К счастью, он вел дневник и вскоре после поездки в Симбирск подробно записал в нем о своей "дипломатической миссии". В 1963 году Куйбышевское книжное издательство выпустило сборник "Были пламенных лет", для которого Кожевников подготовил свои воспоминания. Тираж сборника был небольшой - всего пять тысяч экземпляров, и в настоящее время книга эта стала библиографической редкостью. Рассказ же Кожевникова представляет, как мне кажется, значительный интерес, и я надеюсь, что читатель на меня не посетует, если я приведу его по воспоминаниям самого Я. Н. Кожевникова.
Дело было так. Самарский ревком, обсуждая вопрос о мерах, которые следовало бы предпринять против поднявшего контрреволюционный мятеж чехословацкого корпуса, части которого уже продвигались из Пензы к Самаре, решил направить в чехословацкий штаб делегацию для переговоров. В состав делегации были назначены работник губпродкома И. П. Трайнин и Я. Н. Кожевников.
"Мандат, подтверждающий наши полномочия на право ведения переговоров, мы получили от Самарского горисполкома, - пишет в своих воспоминаниях Кожевников. - Нам было поручено сообщить чехословацкому штабу, что все их люди беспрепятственно будут пропущены на восток, если они прекратят мятеж и сдадут оружие.
Второго июня мы на паровозе выехали со станции Самара и около 12 часов дня прибыли на разъезд Иващенково. Наши отряды к этому времени уже оставили Иващенково, но белочехов пока ни на разъезде, ни в самом поселке не было.
Сойдя с паровоза, мы увидели толпу местных жителей. Они были настроены благодушно. Но здесь же было несколько человек, вооруженных винтовками, с эсеровскими значками на фуражках. Эти бросали в нашу сторону косые взгляды. Но положение было для них еще не ясно, они не были уверены в своих силах, поэтому никаких враждебных действий по отношению к нам не предприняли.
Объясняем столпившимся на станции людям цель нашего приезда, спрашиваем, можно ли проехать дальше.
- На паровозе не проедете, - отвечают, - в нескольких верстах отсюда взорван железнодорожный мост. - Советуют ехать на дрезине до моста, а дальше идти пешком.
Другие рекомендуют ехать на лошадях в объезд. - А то могут и подстрелить, подумают, что разбираете полотно.
Предложения были безусловно искренни и доброжелательны.
Взвесив все, мы решили ехать дальше на лошадях. Но вот подходит к нам человек и рекомендуется вновь назначенным комендантом станции. Это был эсер Петров. Узнав о цели нашего путешествия и о намерении ехать на лошадях, он заявил, что о нашем дальнейшем следовании не может быть и речи. Да это и бесполезно, добавил он, так как чехи "очень, очень скоро будут здесь".
Вслед за Петровым подошел инженер Неверов, меньшевик, отрекомендовавшийся председателем "комитета самообороны", созданного эсерами и меньшевиками для содействия интервентам. Несмотря на наши протесты, Неверов распорядился использовать наш паровоз для расчистки станционных путей, специально загроможденных вагонами при отступлении наших отрядов.
Эсеро-меньшевистский "комитет самообороны" находился в помещении близ станции. Мы направились туда, чтобы попытаться получить транспорт для поездки в штаб белочехов. Но там нам с ехидством заявили, что делегация этого самозванного комитета уже побывала у белочехов и привезла с собой представителя их командования, который находится здесь, в другой комнате. С лакейской угодливостью председатель вызвался "доложить" представителю интервентов о нашем прибытии.
Через некоторое время нас пригласили в другую комнату. У стола, опираясь на него руками, стоял чешский офицер. Он хорошо говорил по-русски. Предъявил нам свое удостоверение. Мы в свою очередь предъявили мандат на право ведения переговоров от имени Самарского Совета.
Затем мы с Трайниным изложили требования Самарского Совета. Мы указали, что чехословацкие войска, находясь на территории Советской России, грубо нарушили суверенитет нашей страны, начали ничем не вызванный с нашей стороны вооруженный мятеж и фактически стали орудием в руках врагов Советской власти, врагов Республики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26