.. Ну, а сейчас, мужики, сеять надо. Россию кормить! Землю вам дали, чего раздумывать!..
Крестьяне загалдели:
- Дать-то дали, а документов на нее пока нету.
- Купчую следует оформить, чтоб по закону, без греха.
- А хозяева, поди, деньги за землю затребуют...
- И вовек не расплатишься...
- Понимающие люди о земле для крестьян заботились, не большевиками, как видите, декрет придуман. Сам Ленин это признал! - многозначительно произнес управляющий. - Земля - ваша, по закону Советской власти.
- Да ведь дехрету-то как верить? - размышлял вслух какой-то старик. Бумажка-то она тово, повисит на заборе, дождем ее смочило, ветром сдуло - и улетела. Вот если б всамделе купчую на землицу, да на гербовой бумаге, да с печатью... А то приехал из города товарищ, прогорланил на всю деревню: "Теперь земля ваша, граждане мужики, довольствуйтесь ею, пашите, сейте!.."
- А чем пахать? Ныне не о землице только, а о плугах да сеялках наша большая забота!.. - хриплым, простуженным голосом произнес высокий, худой крестьянин в лаптях.
- А вдруг господа вернутся, что тогда? - вставил другой, в рваной поддевке, с длинными желтыми зубами.
- Хотите жар загребать, да боитесь руки обжечь! - усмехнулся управляющий. - Хозяевами нужно себя чувствовать, а не крепостными. Такими хозяевами, чтоб власть слово ваше приказом считала. И за партией надо идти, за той, которая думы ваши слышит. Мы, социалисты-революционеры, за раздел помещичьих земель боролись и при царе, и при Керенском.
Крестьяне с недоумением смотрели то друг на друга, то на управляющего: верить его словам или не верить?
- - Не то что простому мужику, а, почитай, ученому человеку ныне трудно распознать, за кем следовать надо, - заговорил крестьянин с большой окладистой бородой. - В прошлом году плакаты разные, призывы рассылали по деревням. Кричали: "Граждане! Товарищи! Совершайте свой гражданский долг перед Учредительным собранием! Заветной мечтой нашей державы, граждане, должон быть список номер три. Все хозяева земли русской, голосуйте за этот список!" А через день новый плакат: большевики кличут мужиков голосовать за список под номером пять... А пес их разберет, кто говорит правду! А тут еще появился намедни беглый матрос и говорит на сходе: "Долги за вами, мужики, есть великие! Все, значит, ваше имущество опишут большевики и пустят вас по миру. Потому долой всякую власть! Анархия - мать порядка!" - "А кому и что мы должны?" - спрашивают его мужики. - "А имения грабили? Стало быть, есть перед кем ответ держать..." В анархисты матрос заманивал нас, горы золотые обещал... Так, может, ему верить?
- Земля на веки вечные ваша! Так за дело, труженики земли русской! Весь народ на вас смотрит. Россию-матушку кормить надобно. Божьей милостью и вашим трудолюбием множатся удобства жизни на земле, - говорил, словно молитву читал, управляющий.
Не исказил ли управляющий слова Ленина, подумал я, слушая, как он заливается соловьем. Это что же получается? Эсеры чувствуют душу народа, а мы, большевики, нет? Тут что-то не так... Ну а что не так? Ведь не отнимешь: управляющий - и заботливый хозяин и вроде бы человек долга, думающий о нуждах крестьян, а не об интересах помещика. А ежели иной раз и скажет что-нибудь, с чем другие не согласны, так не осуждать же его за это...
Однако, припоминая беседы управляющего с крестьянами, поучавшего, как надо жить, я стал сомневаться в его искренности. Выходило, что все крестьяне для него равны: нет ни кулаков, ни середняков. Занимаясь делами имения, он делал вид, будто его и не касается, что в деревне стали создавать большевистские ячейки. И я начинал смотреть на него как на паука, который искусно плетет свои сети и, притаившись, дожидается лишь удобного случая, чтобы опутать ими тех, кто ищет "правду", кто колеблется.
Может, управляющий даже не эсер, думал я, а замаскированный монархист? А имение он старается держать в порядке на тот случай, если вдруг вернется князь Голицын. Выдавать же себя за эсера, разумеется, куда безопаснее, чем за монархиста. Управляющий, конечно, знал, что левые эсеры были в составе Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и в ВЧК, что эсерам было официально разрешено издавать свои газеты, журналы, устраивать вечера, проводить собрания, заниматься политической пропагандой.
Однако самому мне трудно было разобраться во всем этом. А с кем посоветуешься? Кузнец в политике разбирался еще меньше, чем я. Однако мысль, что управляющий не такой уж крестьянский благодетель, каким он хочет казаться, не оставляла меня. Вступать же в споры с ним не хотелось. К тому же он был назначен губсовнархозом, и я находился у него в подчинении.
И все же я решил поделиться своими сомнениями с Яковом Кожевниковым, а также сообщить обо всем в губком партии. Письма отправил с кузнецом Кругловым, когда тот поехал в Самару за семьей.
Это было вскоре после Первого мая, поздним вечером. Я уже собирался лечь спать, как вдруг кто-то осторожно постучал в окно.
- Что надо? - спросил я, распахнув окно и еще не зная, кто стучал.
- Управляющий к себе кличет, - услышал я голос Степана, кучера управляющего.
- Зачем я ему понадобился, не знаешь?
- По какому делу, не знаю, только сказывал, чтоб явился немедля.
- Являются святые, а я - грешный, дядя Степан.
Я недоумевал: управляющий видел меня днем и даже словом не обмолвился, а теперь вдруг срочно, да еще в столь поздний час...
- Из Самары, что ли, приехал кто?
- Окромя нашего агронома, никого не видал. А там леший его знает, приехал кто аль не приехал...
- Ну ладно. Скажи управляющему, что сейчас оденусь и приду.
Я был уверен, что кучер в курсе дела, но, видимо, "хозяин" приказал молчать.
Быстро оделся, сунул в карман новенький наган - трофей с дутовского фронта - и вышел. Повернув за угол, увидел два освещенных окна в квартире управляющего.
Вхожу без стука и устанавливаюсь у порога. За круглым, покрытым скатертью столом сидят управляющий и агроном. На столе керосиновая лампа под синим абажуром, пепельница с еще дымящимися окурками.
- Извините за беспокойство! Вы, наверно, уже спали? Но что поделаешь, пришлось потревожить. Дело неотложное! - управляющий встал и, прохаживаясь по комнате, стал рассказывать о своей поездке в Сергиевск, откуда он только что вернулся и где узнал важную новость: на станцию Сургут прибыл отряд Попова. В тот же день в Сергиевске стало известно, что Попов наложил на зажиточное население городка и купечество контрибуцию.
- Попов ограбит и смотается, - говорил управляющий, - а мы с вами, партийные, будем отдуваться. Ведь после этого не то что в гости поехать или в церковь сходить, показаться в Сергиевске будет нельзя.
Управляющий чиркнул спичкой и, раскуривая папиросу, продолжал:
- Так вот. Сидим мы с Иваном Григорьевичем и думаем, что делать, как предотвратить экспроприацию?..
Решили посоветоваться с вами.
- Вы в какой фракции большевиков состоите: интернационалистов, ленинцев, коммунистов или еще в какой? - спрашивает у меня агроном.
- В какой фракции, это неважно. Вы хоть знаете, в какой партии я состою. Но я, хотя мы и знакомы уже месяца два, до сих пор не знаю, к какой партии принадлежите вы.
- Да проходите же, садитесь, - прервал нас управляющий. - И давайте обсудим, может быть, кое-что и придумаем.
Он сел рядом со мной, положил локти на стол, затянулся.
- Бюро ячейки эсеров Сергиевска поручило мне уладить конфликт с Поповым. Правда, я не уверен в успехе переговоров, но в девять утра поеду в Сургут. Может, и вы поехали бы с нами?
- Позвольте, позвольте! Попов, как мне известно, не то эсер, не то анархист, вы тоже эсер. Вам с ним и договариваться. А я здесь вроде бы и ни при чем.
Управляющий недовольно наморщил лоб и, откинувшись на спинку стула, повернулся ко мне и назидательно произнес:
- Здесь есть тонкость. Попов - левый эсер, а точнее - анархист, и я состою в левом крыле партии. Я за трудовое крестьянство, за трудовую интеллигенцию, короче, за трудовой народ! А Попов? Без полномочий ЦК партии он приехал обирать купечество, зажиточных крестьян, интеллигенцию. А ведь им все едино, кто будет их грабить: анархисты, максималисты или социалисты-революционеры! Теперь, надеюсь, вы поняли разницу между нами.
- Я дал себе слово во что бы то ни стало добиться отмены контрибуции, агроном рывком поднялся и стал быстро ходить из угла в угол. - В Сергиевске живут две родные мои тетки, обе они незамужние, обе в летах. Жили когда-то безбедно, но теперь никого при себе, кроме прислуги и горничных, не держат. И вот заявится к ним матрос из отряда Попова. "Руки вверх!" - скомандует, да еще, не дай бог... И поминай как звали. Не-ет! Этого допустить нельзя!
- Помилуйте, что вы говорите? - спокойно заметил управляющий. - Попов ответствен перед федерацией анархистов или перед членом ЦК нашей партии Александровичем, а последний состоит заместителем председателя ВЧК Дзержинского. Вы понимаете, чем это может кончиться для Попова?
- Вот с этого завтра, пожалуй, и надо начать наш разговор с Поповым! агроном остановился у стола и посмотрел на управляющего, а тот в свою очередь уперся глазами в меня:
- Ну так как? - он помедлил и уточнил свой вопрос:
- Может быть, вас смущают собственные грешки?
- Что вы хотите этим сказать?
- А то, что месяц тому назад вы опустошили склад сельскохозяйственных машин купца Пчелкина, - спокойно продолжал он. - Но вы это делали по мандату губсовнархоза, к тому же совершали эту акцию в пользу имения Голицына. Попов же, я уверен, действует по собственной инициативе... Кстати, я посулил Пчелкину некоторое вознаграждение за нанесенный ему ущерб, а Попов обещает расстрелять каждого второго, если в 24 часа не будет внесена контрибуция...
Во мне боролись два чувства: одно - за, другое - против принятия предложения управляющего. Один голос твердил: "Надо посмотреть на бесчинства Попова и доложить в губком... Ты не имеешь права молчать, когда порочат Советскую власть!" Другой голос советовал не лезть в эти дела, чтобы не оказаться замешанным в авантюру Попова. Я долго колебался, но все же согласился поехать с управляющим и агрономом в Сергиевск...
Ночью мне приснилось, будто я застрелил Попова. Проснулся от стука в дверь.
- Солнце-то вона где, а ты все почиваешь, - посмеиваясь, сказал Степан. - Обратно, управляющий требует. Давай, да поскорее! Приехали... - А кто приехал, я так и не расслышал. Степан уже заворачивал за угол дома.
У конторы стоял экипаж, на козлах - матрос в бескозырке, на завалинке матросы и солдаты дымили махоркой. Невдалеке стояли телеги. Возницы в лаптях кормили лошадей.
Из конторы вышел чернобровый, лет тридцати, матрос с гранатами у пояса. Его сопровождали управляющий и агроном.
- Товарищ Попов пожаловал к нам в гости, - подобострастно улыбаясь, произнес управляющий.
- А, это тот? - Попов смерил меня с головы до пят и протянул руку. Чего это ты, браток, в этой глуши окопался? Свет, что ли, сошелся клином? Революция, а вы здесь с дерьмом возитесь! А ну, записывай, чего буду говорить! - Попов подозвал сидевшего на завалинке матроса и, как бы продолжая начатый разговор, обратился к управляющему: - С наличием лошадей, коров и свиней вопрос ясен. Неясно вот что: куда подевались золото, серебро и керенки? Касса, говоришь, пустая? С этим придется разобраться.
Это было похоже на угрозу расправой. Лицо управляющего разом помрачнело.
Попов вынул массивные золотые часы, нажал на кнопку, и крышка открылась.
- Ого! Уже без четверти девять, а мы тут из пустого в порожнее переливаем. Пора и делом заняться. Ну а ты что скажешь? - неожиданно спросил меня Попов.
- Я здесь ни при чем. Мое дело ремонтировать инвентарь.
- Ты что, за дурачка меня считаешь? Тебя подослали сюда в роли комиссара. Золотишко куда припрятали, тоже не знаешь? Прикидываться невинной овечкой не советую!
- Кассу голицынского имения увез управляющий князя, - вступился агроном. - Мы же получили пустой сейф. Можете убедиться!
- Вот что, ребята, - примирительным тоном заговорил Попов. - Мы действуем не в личных интересах, того требует революция! Средства нужны Центральному Комитету нашей партии. У Спиридоновой и Александровича вся надежда на меня, на мой боевой отряд. Понятно?
Управляющий развел руками. Но тут снова вмешался агроном:
- Я вас понимаю, господин Попов, однако накладывать контрибуции и брать заложников...
- Ты брось эти интеллигентские штучки! - не дав договорить агроному, прикрикнул Попов. - Какой я тебе господин? Ты что, из бывших?
- Так точно, офицер!
- Это и видно! Офицер, а какого черта кокетничаешь! Вот заберу всех ваших коров, свиней и лошадей, а тебя заставлю гнать эту живность до Самары. Там и разберемся по части контрибуций...
- Ну, это напрасный разговор, давайте лучше поговорим о деле, стараясь угодить Попову, сказал управляющий.
- А я затем сюда и приехал!
- Вот вы сказали, что вам будто и дела нет до заложников и контрибуции, которую вы наложили на жителей Сергиевска. Заберете ценности и уедете, а отвечать будем мы. Население с нас будет требовать, с нас, отвечающих в партийном порядке.
Попов покачал головой.
- В интересах революции я и вас вместе с купчишками уволоку куда Макар телят не гонял... Ну а ежели говорить по-серьезному, так вот что я вам скажу: в моем отряде полная демократия - я единолично не решаю такой вопрос. Поедем со мной, соберу президиум фракции, потолкуем...
Через час мы были уже на станции Сургут. Вокруг классных вагонов поезда Попова творилось нечто невообразимое. Человек двести вооруженных людей, среди которых было множество пьяных, горланили песни, играли на гармошках, плясали, куражились перед девицами сомнительного поведения, сквернословили...
Управляющий осуждающе посмотрел на все это.
- Обходимся без золотопогонников! - хвастливо произнес Попов. - Вы, наверное, думаете, что у меня дисциплина хромает? Как бы не так! Дисциплина у нас железная. На смерть смотрим с революционным презрением! В этом вы сейчас убедитесь самолично.
С этими словами Попов стал подниматься по ступенькам вагона.
- Здесь наш штаб, - сказал он, вынимая из кобуры маузер, открыл дверь и... выстрелил, как нам показалось, в сидевшего за столиком военного.
От неожиданности мы вздрогнули и, пораженные, остановились, не зная, как на это реагировать.
Но, видимо, подобные "шутки" Попова были хорошо знакомы человеку за столиком. Он вскочил и вытянулся перед Поповым по стойке "смирно". На лице его словно было написано: "Знаем, знаем, нас не испугаешь!"
- Видали?! У меня все такие. А который дрогнет - к стенке! Мы слабонервных не держим, - играя маузером, произнес Попов. - Это мой начальник штаба. Знакомьтесь, товарищи.
...Маленький вагончик узкоколейки был оборудован под салон-вагон, какие обычно бывали у начальников дорог: два стола, два дивана, несколько мягких стульев. Бархатные занавески на окнах завершали убранство салона. Все было обычно, и только окурки на полу производили удручающее впечатление.
Собрался "президиум". Почти сплошь это были матросы и вооруженные загорелые длинноволосые парни.
- Дорогие товарищи! - обратился к ним Попов. - Я собрал вас, чтобы обсудить вопрос о возможности пополнения нашей партийной кассы за счет местных средств, так как приехавшие к нам товарищи говорят, что мы перегибаем палку. Какое будет ваше мнение?
- Учить приехали?
- Пусть катятся туда, откуда прибыли!
- Как разговаривать с буржуями, мы и сами знаем. Выслушав эти возгласы членов "президиума", Попов посмотрел в нашу сторону и, улыбнувшись, произнес:
- Ну что ж, будем закругляться. Видно, нам с вами не договориться, а значит, и не по пути. А посему - скатертью дорога, задерживать не будем.
И мы поспешили покинуть салон-вагон Попова.
Две весны пришли в том году в Заволжье: весна обновления природы и весна обновления людей.
Впервые за всю многовековую историю России крестьяне получили возможность работать на себя.
Но с весной пришли и тревоги. По транссибирской магистрали двигались на восток эшелоны с частями чехословацкого корпуса. Ходили слухи, что чехословацкие солдаты, обманутые своим командованием, подняли мятеж и захватили ряд станций и городов.
В конце мая из Самары вернулся Илья Круглов. Вместе с последними газетами он привез воззвание Самарского ревкома, призывавшее трудящихся дать вооруженный отпор белочехам и белогвардейцам.
Илья толком не мог рассказать о событиях. Сообщил лишь, что на Саратов и Самару перестали ходить поезда, что, по слухам, в Пензе чешские легионеры разгромили ревком, захватили заложников, ограбили банк и идут на Самару.
Чтобы разобраться в событиях, я до глубокой ночи читал привезенные кузнецом газеты. Постепенно события для меня стали проясняться.
На Самару не в первый раз налетало всякое воронье, а в мае анархисты и максималисты подняли в городе контрреволюционный мятеж. Поводом для этого послужил приказ чрезвычайного штаба ревкома о мобилизации лошадей для оренбургского фронта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26