- Они м*огли вас и к стенке поставить. Ведь им ничего не стоит расстрелять порядочного человека.
- Упаси бог! - крестясь, проговорила жена Печерского. - Нечего сказать, дожили...
- Как нечего сказать? - перебил ее Печерский. - Даже очень есть о чем сказать. Вот, к примеру, при нашей махонькой станции десять дружинников. Для начала хорошо бы старшего этой банды, Касперовича, того... - И мукомол выразительным жестом правой руки описал петлю вокруг шеи.
- Касперович - жид? - спросил капитан.
- Белорус, ваше скородие. Намедни их человек сто привалило с Полесской железной дороги. Из этой шайки и Касперович.
- Из-за одного большевика не стоит рисковать. Чтобы избавить Россию от большевистской заразы, придется истребить не один миллион. Но это в будущем, а пока этим разбойникам, господин Печерский, вы должны улыбаться.
Жирная шея мукомола налилась кровью, лицо побагровело. Было видно, что он сдерживает себя.
- Ваш покорный слуга! Как прикажете, так и будем действовать.
- Командование оценит ваши услуги, - пообещал Арнольд.
- У вас в Бугульме найдется человек, на которого можно положиться? спросил капитан.
- Что за вопрос? - ответил польщенный доверием хозяин.
- Необходимо весьма секретно и спешно отправить в Бугульму письмо. Как надежнее: железной дорогой или на лошадях?
- Поездом, - посоветовал Печерский, - только поездом! Устрою в два счета.
Когда переговорили о всех неотложных делах и "гости" улеглись, Печерский побежал на станцию.
- Как здоровье, Василий Кузьмич? Не заболели ли? - спросил его дежурный, удивленный появлением Печерского в столь поздний час.
- Закури, Вася. Папиросы фабрики Зимина. Зоя Ивановна сберегла. В свое время вся Волга курила их. - Печерский протянул дежурному Василию Галишникову пачку папирос и зажигалку. - Не заболел ли я, спрашиваешь? Нет, бог миловал, а вот жена почитай всю ночь промучилась зубами. Сама страдает, и мне нет покоя. Сделай милость, отправь ее с попутным в Бугульму. Христом богом прошу тебя.
В тот день поезда в сторону Бугульмы не было, и весь день Печерский провел на станции, как бы между прочим интересовался служебными телеграммами, прислушивался к разговорам по селектору...
День четвертого июля клонился к вечеру. Из-под Уфы, где красные с трудом сдерживали напор противника, в Бугульму прибыл бронепоезд № 1 "Ленин".
Пока паровоз запасался топливом, станция приняла тревожный сигнал: "Я Дымка... срочные меры..."
Комиссар Бугульминского участка Крекшин просил повторить депешу, но Дымка молчала. И тогда командиру бронепоезда Гулинскому было предложено следовать на станцию Дымка.
- Бронепоезд в разведку? - удивился Гулинский. - У командира полесского отряда Орла имеется для такого дела "блиндированная площадка".
- Договорись с Орлом! - ответил комиссар. - Я не возражаю.
- Выручай, Никифор, - попросил Гулинский. - Мои ребята с ног валятся. Уважь, пошли "блиндированную"...
"Блиндированной" дружинники называли пульмановскую платформу, борта которой были обложены мешками с песком. Накануне ночью отряд Орла громил банду у станции Туймазы, где белогвардейцы пустили под откос поезд с продовольствием. Дружинники спасли драгоценный груз и только недавно вернулись в Бугульму.
- Вот что, товарищи, - обратился Орел к бойцам. - Знаю, что устали, потому и прошу, а не приказываю. Кто хочет добровольно отправиться на разведку?
- Я, - первым откликнулся командир взвода дружинников Сивцов.
- И я, - вызвался вихрастый Коля Ковальчук.
- Я тоже, - одновременно выкрикнули Сергей Назаренко, Кранцевич и Жидков.
- Я, я, я!.. - послышались голоса.
Вмиг к первым присоединились еще четырнадцать бойцов...
- Слушайте приказ! Начальником команды назначаю товарища Сивцова. Взять винтовки, два станковых пулемета, патроны и сейчас же следовать на станцию Дымка!
- Ясно! - ответил Сивцов и послал на паровоз Дениса Федоренко и Михаила Парфенкова, решив, что так будет надежнее.
Ночь была тихая. Под монотонный перестук колес "песочницы", как в шутку прозвали "блиндированную", бойцов потянуло ко сну...
На станции Дымка Сивцов отправился к дежурному. Было слышно, как он спорил с кем-то на перроне: "От вас, служивый, самогоном несет. Я доложу об этом комиссару..."
- Ну что? - спросил Матвеев, когда Сивцов возвратился в "блиндированную".
- Спрашиваю дежурного, почему не отвечаете Бугульме, а он крутит, подлец...
- Ты уверен, что разговаривал с дежурным? - спросил Пискарев. - Я железнодорожников знаю наперечет, а голос человека, с которым ты спорил, мне показался чужим.
- Да нет, я его знаю, - ответил Сивцов и, подумав, добавил: - Вот что, ребята, проскочим до Клявлина...
Как было условлено с машинистом, он пронзительно свистнул, и паровоз дал гудок. Площадка покатила дальше.
На станции Клявлино было спокойно, и Сивцов приказал возвращаться в Бугульму.
Уже зарделся восток, когда "блиндированная", проскочив мимо открытого семафора Дымки, остановилась у пакгауза.
- Гнетов! Узнай, почему нас приняли под рампу? - приказал Сивцов.
Не успел Гнетов сойти на землю, как со стороны пакгауза ударили пулеметы. По бортам площадки забарабанили пули. От ручной гранаты, влетевшей через открытый верх, взметнулся столб песка. Один из дружинников застонал и пополз на середину платформы.
- Огонь! Огонь! - командовал Сивцов.
Застрочил пулемет Орлова. Несколько человек, пытавшихся окружить площадку, бросились прочь. "Блиндированная" рванулась вперед, но тут же остановилась: на рельсах громоздилась груда шпал.
- Попали в ловушку. Драться до конца! - крикнул Сивцов.
И снова на площадке взорвалась граната... Пыль и дым застилали глаза, но дружинники стойко отбивались и тогда, когда половина из них были ранены и контужены.
Белочехи атаковали беспрерывно, пока у дружинников не кончились патроны.
- Оставьте оружие и выходите по одному! Даю слово офицера, зла не причиним - отпустим по домам, - донесся голос с рампы.
Белочехи поднялись из придорожной канавы и с винтовками наперевес окружили "блиндированную". Они набросились на еле державшихся на ногах бойцов, били их прикладами, выбрасывали из "блиндированной" на землю. Сивцов потерял сознание.
- Кто ваш комиссар? - допытывался у дружинников офицер.
- Нет у нас комиссара, - ответил Пискарев. - Я замещаю командира, я и в ответе за всех.
Пленных повели к вокзалу. Печерский был уже здесь. Заложив руки за спину, он высматривал кого-то. Увидев среди дружинников Голункова, закричал:
- Большевик! Это он увел моих лошадок! - Его маленькие глазки налились кровью. Он выхватил из кармана поддевки револьвер и направил его на Голункова.
- Стреляй, гад! - Голунков разорвал гимнастерку и, обнажив грудь, шагнул вперед, глядя в упор на Печерского. - Бей в сердце, подлюга!
Печерский дрожащей рукой несколько раз в упор выстрелил в Голункова.
Смертельно раненный Голунков продолжал двигаться на Печерского.
- Трясешься, гад? Трясись, трясись! Ты еще расплатишься за все!..
Упал он только тогда, когда Печерский выпустил в него последнюю пулю из обоймы. Остальных пленных, которые еще могли стоять на ногах, пригнали на лужайку напротив мельницы.
Босоногие ребятишки принесли воду. Лежавший в луже крови Гнетов, припав к ведру, жадно пил. Какой-то мальчуган притащил ковш. Гнетов подставил окровавленную голову:
- Лей, братишка, и запомни все, что происходит здесь. А вырастешь, расскажи людям: своими глазами, мол, видел, как на этом месте бандиты расстреливали честных людей...
Из ворот мельницы вышли солдаты с винтовками.
- Молитесь! - крикнул чешский офицер и, выхватив из ножен шашку, встал на фланге.
- Мы не верим в бога!
- Вы коммунисты и потому сейчас будете расстреляны!
- Простимся, друзья! - предложил Назаренко.
- Кругом! - громко скомандовал офицер.
- Отворачиваться от смерти не будем! - крикнул кто-то из дружинников.
Юноши, взявшись за руки, так и стояли с поднятыми головами. Офицер взмахнул шашкой. Грянул залп. Кто-то застонал, кто-то судорожно забился, прощаясь с жизнью. Арнольд хладнокровно пристреливал тех, кто еще шевелился...
Солнце было уже высоко, когда пришли солдаты с лопатами.
- Надо было заставить их выкопать для себя яму. Господа офицеры торопятся, а нашему брату работа, - ворчали солдаты.
Когда расстрелянных стали сваливать в яму, вдруг с воющим свистом пролетел снаряд.
- Эшелон, красные!
Солдаты разбежались.
Артиллерийский обстрел усилился, послышалась частая дробь пулеметов. На станцию с грохотом ворвался бронепоезд "Ленин". Загремели разрывы гранат...
В это время контуженный в голову дружинник Сергей Назаренко, приподнявшись, осмотрелся вокруг и пополз...
Обходя фланг вражеской пехоты, моряки-десантники обнаружили расстрелянных и среди них полуживого шестнадцатилетнего Колю Ковальчука...
"Свобода или смерть!"
Белогвардейцы на станции Дымка дрались с ожесточением, то и дело переходили в контратаки. Им удалось забросать гранатами, а затем и подорвать переднюю платформу бронепоезда № 1, а пехотинцев Гулинского потеснить за семафор.
Неизвестно, чем бы закончилась эта схватка, если бы не подоспел бронепоезд "Свобода или смерть!" с тремя сотнями моряков-десантников.
Полупанов остановил свой бронепоезд за семафором, выслал вперед разведчиков, следом за ними - отряд моряков, а сам, забравшись на орудийную башню, стал рассматривать в бинокль позицию белогвардейцев. Шесть пушек и сорок пулеметов бронепоезда были наготове.
- Шрапнелью... Прицел... Огонь! - наконец протяжно скомандовал Полупанов.
Прогремел залп. Бронепоезд вздрогнул и попятился на тормозах.
Белогвардейцы выкатили на открытую позицию полевые пушки, чтобы с ближней дистанции уничтожить подбитый бронепоезд Гулинского. Полупанов заметил это и, выручая попавших в беду "братишек", открыл по батарее белых огонь прямой наводкой...
Завершила бой штыковая атака. Полупановцы внезапно ударили по белогвардейцам с фланга, и те не смогли устоять перед бесстрашными матросами в полосатых тельняшках, с развевающимися по ветру лентами бескозырок, с винтовками наперевес.
После боя и допроса Печерского мы с Просвиркиным вернулись на станцию. Здесь уже шел митинг.
- Товарищи! Обнаглевшая контрреволюция перешла в открытое наступление, она бросила нам вызов...
Полупанов стоял у ствола еще не остывшей пушки перед толпой вооруженных матросов, красноармейцев, жителей пристанционного поселка.
На его загорелом с рябинками лице чернели два пятна, шея и рука были забинтованы - ранило, когда корректировал огонь с бронепоезда.
Я протиснулся вперед и, как только Полупанов закончил речь, поднялся к нему на площадку броневагона:
- Командующий Бугульминской группой войск товарищ Ермолаев говорил тебе обо мне?
Полупанов поднес руку к уху и посмотрел на меня воспаленными глазами.
- Здесь шумно, браток, а я малость оглох - от пушек. Зайдем-ка в мой коробок! - Он взял меня за руку и повел в броневагон.
Там было сумрачно. Полупанов приоткрыл смотровой люк. Мы сели у небольшого железного столика с прикованным к нему полевым телефоном. Я предъявил удостоверение и рассказал о событиях у разъезда Шелашниково... Выслушав меня, Полупанов достал из полевой сумки карту.
- Значит, так! - размышлял он вслух. - Белочехов ты встретил в двадцати верстах от железной дороги в полдень. Сейчас что мы имеем? - он взглянул на большие карманные часы. - На моих купеческих шестнадцать. Чехи доберутся до разъезда, вероятно, только к вечеру. А мы часа через полтора, и никак не позднее, будем уже на месте!
- Не опоздаете?
- Ни в коем разе. Ведь на разъезде ты застукал глаза отряда, они и должны смотреть на двадцать верст вперед! К тому же у них переходы совершаются по всем правилам воинского устава: подъем, отвал, привал, жратва. А мне только свистнуть, и все готово к бою! Так что непременно успеем.
- Чехи на подводах, и их много. Быть может, они уже заняли разъезд.
Полупанов, подперев огромным кулаком щеку, удивленно уставился на меня.
- К военному делу тебя приставили, однако ж ты плохо разбираешься, голубок, в нашей стратегии. Что такое чешский отряд в тысячу солдат с четырьмя пушчонками? - Он облизнул пересохшие губы и сплюнул. - Только мокрое место останется. Не таких потрошили, когда немец на Украине с нами тягался. А тут? Взвод - с фланга, остальные - в обход. И амба!
- Какое же это окружение, если всего-то один взвод?
- Взвод для отвода глаз. Он отвлечет на себя врага, а триста матросов с гранатами с тыла...
Полупанов повернул ручку телефона, позвал кого-то.
- Митинг кончать, - сказал вошедшему матросу. - Отчаливаем на разъезд Шелашниково.
- Есть на разъезд Шелашниково! - повторил тот и скрылся за железной дверью.
У бронепоезда уже пели "Интернационал".
- Пора! - надевая бескозырку, сказал Полупанов. - Бывай здоров, браток! - Он снова крутанул ручку телефона и кому-то вполголоса приказал: Свистать всех по местам и полный вперед!
Я открыл тяжелую дверь и выпрыгнул из душного, раскаленного полуденным солнцем броневагона. Человек пять в тельняшках, обнявшись, сидели на орудийной башне головного вагона. Пронзительно свистнул паровоз. Будто в ответ ему запела саратовская, с бубенчиками, гармошка. Несколько голосов подхватили "Яблочко". Поезд тронулся...
* * *
К вечеру на Дымку прибыл салон-вагон командующего Бугульминской группой войск Ермолаева. Командующий тут же вызвал Гулинского, командира Петроградского отряда Волкова и уездного комиссара Просвиркина. Вместе с ними пошел и я, чтобы действовать дальше с учетом сложившейся обстановки.
Командующий выслушал командиров и стал многословно говорить о "штормах", которые бросили сухопутные "броненосцы" в пучину гражданской войны... Затем Ермолаев отпустил Просвиркина, Волкова и Гулинского.
- Я направляюсь в Шелашниково, - сказал он, когда мы остались вдвоем. Если вам туда, можете ехать со мной.
Я поблагодарил его.
- А не могли бы вы заняться ближней разведкой? - вдруг предложил он.
Я ответил, что у меня особое задание и отвлекаться на ближнюю разведку не могу. По возможности я обещал информировать командиров отрядов о добытых мною сведениях.
- Поход белых на Шелашниково, захват Дымки, диверсия у станции Туймазы - это все звенья одной цепи, - вслух размышлял Ермолаев, барабаня по столу растопыренными пальцами.
- Разъезд Шелашниково сейчас надежно прикрывает бронепоезд Полупанова! - заметил я.
- Охрана полупановцами разъезда Шелашниково - игра вслепую. Слов нет, вам повезло, встретили отряд чехов, вовремя предупредили нас. За это спасибо! Но, дорогой товарищ, вы видели скорее всего лишь головной отряд. А каковы дальнейшие намерения противника? Допустим, полупановцы разделаются с этим отрядом, а что, если за ним более значительные силы? Боюсь, как бы в Шелашникове не повторилась трагедия Дымки.
Вагон остановился. Ермолаев подошел к окну.
- Приехали.
Я встал и тоже подошел к окну. Бронепоезд "Свобода или смерть!" стоял под парами. На перроне толпились матросы, заливалась гармошка.
- Что нового? - спросил Ермолаев Полупанова, когда тот показался в дверях салона.
Полупанов сорвал с головы бескозырку и, но отвечая на вопрос Ермолаева, плюхнулся на мягкий диванчик.
- Ну и жара! Как на Украине, дышать нечем! - Спохватившись, с усмешкой глянул на Ермолаева: - По случаю благополучного прибытия приветствую вас от себя лично и от братвы. Вы спрашиваете, что слышно? Чехи еще не появлялись. Выслал ребят в разведку. Достанут "языка", а язык до Киева доведет...
- Не густо заварено, - раздраженно буркнул Ермолаев. - Приказ мой будет таков: пока обстановка не прояснится, дальше не двигаться! - И заметив, что Полупанов не слушает, добавил: - Ясно? Приеду на место, дам дальнейшие указания.
- Под Бугульмой, что ли, опасность? - не без иронии спросил Полупанов.
- Я еду в Симбирск.
- Вот оно что! А я-то иное подумал... Так вы, значит, только проездом!..
- Я спрашиваю, приказ ясен? - повысил голос Ермолаев.
- Сидеть без дела не намерен, - как бы про себя сказал Полупанов, поднялся и направился к окну. - Дождусь, когда братва притопает с разведки, тогда мне станет ясно, что делать дальше.
- Самовольничать не позволю. Слышите?
- Зачем самовольничать? Мы отчалим не ради прогулки, как некоторые!
- Как вы смеете! - вспылил Ермолаев.
- Я ведь не бросаю свою братву и не бегу за тридевять земель от фронта, - отрезал Полупанов и, круто повернувшись от окна, выбежал из вагона.
Зашифровав донесение, я попросил Ермолаева передать его Куйбышеву, попрощался и тоже вышел.
Полупанова я нашел возле его десантников. Дымил небольшой костер. Матрос в тельняшке разогревал консервы в банках. Полупанов остановился, вдыхая аромат мясного бульона.
- Жестоко страдаю от голода! Рассчитывал на харчи командующего. Наверняка, закуска и водочка нашлись бы. Но, сам видел, беседы не получилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26