- У красных осталась горстка китайцев, мадьяр и военнопленных немцев. Большевики доживают последние денечки! Читай!.. - Перейдя на "ты", редактор протянул мне листок бумаги.
Это была копия перехваченной белыми телеграммы главкома Восточного фронта Вацетиса и члена Военной совета Данишевского командарму Тухачевскому от 20 июля с требованием навести порядок в 4-ом латьшском полку, который, находясь на боевом участке Инза - Рузаевка, жил по-туристски, в вагонах и избегагал встречь с противником.
Я был в смятении. Как могло случиться, что в Симбирске, где были местный и Самарский ревкомы, две чрезвычайные комиссии, контрразведка Симбирского участка Восточного фронта, эсеры вместе с чехословацкой и белогвардейской контрразведкой хозяйничали как у себя дома? Как могло случиться, что 4-й латышский полк повел себя так странно?
Я не знал, что делать и как помочь своим. А эсер-редактор тем временем продолжал болтать о Самаре, о том, какую баталию он выдержал в споре с меньшевиками и сторонниками военной диктатуры - кадетами. Наконец он заметил, что я не слушаю, и возмутился.
- Если ты не в силах слушать мою элегию и если не можешь ради меня поскучать полчаса, тогда спи, черт с тобой, торгаш несчастный. Но в таком случае не спрашивай меня ни о чем!
- Нет, нет, я очень внимательно слушаю вас, Иван Иванович!
- Ах, слушаешь? А скажи, в какой партии ты состоишь?
- Я интернационалист, то есть беспартийный демократ.
- Я сразу, как только увидел тебя у Маргариты Васильевны, определил по твоей физиономии, что ты за птица: большевики таких, как ты, называют "беспартийной сволочью". Мы же говорим: идите с нами, не пропадете! Понял? С золотом мы всегда сумеем найти все необходимое для благополучия нашей партии. Понял?
- Нет, не понял, - ответил я.
- Ну и глупец! - Иван Иванович безнадежно махнул рукой. - Человек, способный на угрызения совести, болван или преступник, а все остальные скоты! - Иван Иванович оглянулся, пошатываясь, хотел закрыть дверь, но не смог. - Закрой дверь! И слушай, что я тебе скажу. В крнце концов свобода родит анархию, а анархия приводит черт знает к чему. Разве это не порочный круг? Человек думает, что он добился свободы, на самом же деле... Ты знаешь, что такое Комуч? Тоже не знаешь? Комуч - печать временности, переходности, текучести! Итак, мой милый, выпьем за глупость, которая дарует нам власть над дураками.
- Выпьем лучше за ваш светлый ум, дорогой Иван Иванович...
- Ты мне нравишься, Дрозд! Образованьишко у тебя, видно, не ахти какое, но вообще образование - великий вздор. Вот, например, я знаю, как звали лошадь Александра Македонского, а ты? Не знаешь, потому что ты неуч. Ну и черт с тобой! Хочешь знать новость? Она у меня в боковом кармане пиджака. Завтра эта сенсация будет на страницах газет, а сегодня это еще секрет. Итак, вот и Симбирск уже взят! Как мы и предвидели, задача выполнена блестяще. Народная армия проделала феерический марш. В пять дней 130 верст на телегах, оставляя вправо и влево от себя большевистские войска! И всего-то шли 1500 человек... Двигались, переговаривались с Симбирском по телефону, так что большевики думали, будто говорят их собственные войска. Чехословацкий полк под командованием Степанова вошел с левого берега Волги. И Комуч дает мне в Симбирске те же исключительные полномочия, которыми я пользовался и в Сызрани и вообще на территории, занятой нашими войсками. Вот теперь и посмотри, что получается. Большевистская Россия без хлеба, без выхода к морю, без топлива, без железа. У большевиков осталось менее десяти губерний из пятидесяти шести. У нас хлеб, мясо, уголь, морские пути, за нас Антанта, на нас работает весь мир... А что у большевиков? Ленин в пиджачке и поношенных штиблетах?! Наши генералы ведут войска под колокольный звон на Москву, Казань и Петроград... Это, брат, стратегия партии социалистов-революционеров! Красные бегут - и знаешь как бегут!
Редактор сует мне еще одну перехваченную телеграмму Вацетиса, касающуюся того же 4-го латышского полка. Я понимаю, как важно нашему командованию знать то, что мне сообщил Иван Иванович, и думаю о том, как завладеть его портфелем.
Опасаясь, как бы мой собеседник не протрезвел, я предложил выпить за победу правды над злом. Предложение было охотно принято. Этот лишний стакан вина и свалил моего спутника с ног. В полночь, когда санлетучка тронулась со станции Верхняя Часовня, я с портфелем Ивана Ивановича покинул вагон и зарослями спустился к Волге...
На рассвете 25 июля передо мною был уже берег Волги. Усевшись под каким-то деревом, я открыл портфель и начал просматривать то, ради чего рисковал.
В одной из папок оказалась деловая переписка редактора газеты "Земля и воля" с председателем Комуча Вольским и членом Комуча - "специалистом" по крестьянским делам Климушкиным. Другая папка, с грифом "секретно", была озаглавлена "Задачи военного строительства". В ней находился краткий доклад полковника Махина от 17 июля 1918 года, состоявший из семи пунктов: 1) принцип создания военного ведомства Комуча; 2) формирование армии в Поволжье и Сибири; 3) создание тыловой базы по линии Екатеринбург - Челябинск Оренбург; 4) оперативное направление главного удара "народной армии"; 5) пункты сосредоточения резервов Вятка - Пермь - Сарапул; 6) план восстания в тылу красных и инструкция для партизан; 7) снабжение и денежная помощь.
К "Задачам военного строительства" была заботливо приложена "Таблица людских средств Приволжья, Приуралья и Сибири" с указанием численности населения и количества дивизий, которые надлежало сформировать в указанных районах. Кажется, речь шла о 42 дивизиях. В этой же папке оказались шифр и список "надежных лиц" в Симбирске и Казани.
Объявления, приказы и воззвания Комуча, отпечатанные для Симбирска, секретное постановление Комуча, в котором объявлялся выговор начальнику штаба "народной армии" полковнику Галкину за отказ давать Комучу оперативные сводки, вырезки из газет, банковские счета и другие малозначащие бумаги пришлось вместе с портфелем зарыть под деревом. Рассовав остальное по карманам, в том числе кольт и деньги, я направился к переправе...
В церквах и на площадях Симбирска в честь победы шли торжественные богослужения. В городе хозяйничал командир 1-го чехословацкого полка капитан Степанов. Ему помогали наводить "порядок" местные кадеты, народные социалисты, черносотенцы из "Союза Михаила архангела", лавочники, домовладельцы, чиновники и гимназисты. Главной же опорой белых являлось реакционное офицерство и небольшая группа из "Комитета спасения родины и революции".
Появляться на улицах было опасно - казалось, все население занято вылавливанием подозрительных. Задержанных расстреливали на месте или передавали контрразведке чехословаков, которая работала в тесном контакте с контрразведкой "народной армии".
На пристани готовились к отплытию пароходы "Георгий Морозов", "Горец", "Мичман Дмитрий" и еще два, названий которых я не запомнил.
Заглянул в затон. Здесь под руководством морских офицеров солдаты устанавливали на палубе огромной железобетонной баржи 42-линейные пушки, ломовые извозчики подвозили к пароходам ящики со снарядами.
В сумерках отправляюсь на станцию Симбирск-1. Там работал телеграфистом наш человек. Он, пожалуй, был единственным, с кем я мог бы теперь связаться в Симбирске. К счастью, Сергей был на дежурстве.
Свой-то свой, а все же осторожность не помешает, подумал я, сочиняя "телеграмму", и, выбрав удобный момент, подошел к окошечку телеграфиста.
- Примите срочную депешу.
Телеграфист посмотрел на меня, видимо, узнал, перевел глаза на телеграмму и стал читать:
"Самара, торговая фирма "Полярная звезда", Закупка провианта проходит туговато, цепы растут. Дрозд".
- "Полярной звезды" больше не существует, гражданин Дрозд, - произнес телеграфист и возвратил мне телеграмму.
- Вы окажете мне большую услугу, если объясните...
Но телеграфист не дал мне договорить.
- Через час встретимся в сквере у вокзала, - тихо произнес он.
В сквере телеграфист рассказал мне о трех днях господства чехословаков и уполномоченного Комуча Владимира Лебедева в Симбирске.
Особенно взволновал меня арест руководителя боевых групп самарского подполья Саши Мандракова. Я знал, что Мандраков был резидентом агентурной разведки штаба 1-й армии, которой руководил комиссар штаба армии Мазо. Эта группа разведчиков работала непосредственно в Самаре и была связана с группой подпольщиков, руководимой Паршиным1.
Мандраков был опознан провокатором и схвачен охранным отделением. При нем были доклад начальнику разведки, кодовая таблица, пароль "Полярная звезда" и список руководителей боевых групп.
Сергей сообщил мне также, что через Казань в Симбирск пробрался какой-то французский летчик, рассказавший, что союзники подходят к Вятке, что по подписному листу члена Комуча Брушвита симбирская буржуазия при усердии возрожденного "женского общества" собрала тридцать миллионов рублей в фонд армии, что утром в день нашей встречи была объявлена мобилизация офицеров, а в три часа дня уполномоченный Комуча Лебедев уже сообщил в Самару о сформировании инструкторского офицерского батальона...
Вдруг Сергей замолчал, тронул рукой мое колено и, проводив глазами проходившего невдалеке человека в форме железнодорожника, шепотом проговорил:
- Провокатор! Надо немедленно уходить... - Он что-то прикинул в уме, а затем заговорил спеша и волнуясь: - Обстановка меняется ежечасно. По имеющимся сведениям, верстах в тридцати отсюда на линии железной дороги, что идет на Инзу, находится отряд капелевцев, поэтому ты иди левее железной дороги, левее деревни Грязнухи - на Виру...
Уже прощаясь, Сергей задержал мою руку:
- Да, вот что. Не забудь: большинство телеграмм из Москвы, Казани и Инзы белые перехватывают... - Оглянувшись, он вынул из внутреннего кармана форменной тужурки сверток и сунул его мне: - Тут копии перехваченных телеграмм той и другой стороны. И переговоры по прямому проводу, которые вел сегодня Лебедев с Самарой. Там разберутся... Ну, прощай, браток!
* * *
Двое суток я петлял по незнакомым лесным тропам и лишь на третий день вышел на железную дорогу. Было еще темно, и, как на путеводный маяк, шел я на одиноко мерцавший вдали огонек. Оказалось, я вышел к железнодорожной станции Охотничья. Меня остановил часовой и передал дежурному коменданту. На столе в комнате дежурного горела керосиновая лампа, а за столом, склонившись над картой, сидел военный с пышной черной шевелюрой, в туго перехваченном ремнями френче.
В углу комнаты, на соломе, спал человек в красноармейской гимнастерке и темно-синих брюках, на ногах - желтые ботинки с обмотками. Лицо спящего было закрыто фуражкой со звездой.
- Кто такой? - глянув на меня, спросил военный. Он поправил кавказскую шашку в серебряной оправе. - К кому пришел?
- Ищу штаб армии.
- Документы! Я начдив Гай.
- Нет у меня документов. Отправьте меня в штаб армии...
- Штаб армии в данный момент в Инзе, но командарм здесь.
- Можно его видеть?
- Видеть можно, а будить нельзя. - Гай указал на лежавшего в углу. Командарм будет спать еще, - он посмотрел на часы, - тридцать пять минут.
- У меня срочная и очень важная информация.
- Это у кого срочная информация? - услышал я голос Тухачевского. Сняв с лица фуражку, он встал и подошел к столу.
- Вы, наверное, помните меня, товарищ командарм! Я - Дрозд.
- Здравствуйте, товарищ Дрозд. Познакомились с Гаем? Присаживайтесь поближе, рассказывайте.
Командарм подробно расспрашивал меня о сосредоточении чехословацких частей и отрядов белогвардейцев. Его интересовали не только численность и вооружение, но и моральное состояние солдат и офицеров.
Начдива же Гая больше всего беспокоил участок непосредственного соприкосновения.
- Вот видите, товарищ командарм, - улыбаясь, говорил Гай, - информация этого разведчика обогащает ранее полученные сведения о противнике. Завтра пойдем в бой, а у меня что: двадцать патронов на красноармейца и восемь снарядов на орудие - и это на целые сутки! Маловато, товарищ командарм! Прошу вас, подбросьте!
- Подбрасывать-то нечего, боеприпасов нет, - устало ответил Тухачевский.
- Ха, нет! - воскликнул Гай. - Вон на станции стоят эшелоны с пополнением. Их мобилизовали, а они наслушались кулаков, начитались листовок белых и не хотят выгружаться. Сегодня днем опять митинговали: можно ли доверять оружие командирам из бывших офицеров? Разрешите забрать у них патроны и гранаты! Зачем им оружие?
- Подозрительность к военспецам не вина, а беда красноармейцев. Вы начинали войну рядовым и знаете, как офицеры обращались с солдатами... Отнюдь не ласково! И подозрительность к ним следует рассматривать как реакцию на прежнее отношение господ офицеров к солдатам.
- Понимаю, товарищ командарм. Но все же прошу подбросить ну хотя бы пять тысяч патронов на дивизию.
- Посмотрим. Утро вечера мудренее. А что касается прибывшего пополнения, поверьте, они выполнят мой приказ.
Утром на митинге перед мобилизованными выступили начдив Гай, комиссар дивизии Лившиц и командарм Тухачевский. Красноармейцы и командиры после митинга выгрузились из эшелонов и направились на передовую.
Тухачевский поехал на станцию Рузаевка и захватил меня с собой. Там его встретил молодой порученец - бывший лейтенант флота Потемкин. На стареньком дымящем "фиате" мы отправились в Пайгармский монастырь, где находился штаб 1-й Революционной армии. Под деревьями, у ворот монастыря, стояли телеги, мужики поили лошадей. Мы зашли в келью, занятую Куйбышевым. Валериан Владимирович, пожимая мне руку, сказал:
- Твой связной из Бугульмы сказал, что ты ранен... Сходи в санчасть, а потом поговорим.
- Разрешите сначала доложить.
Я извлек принесенные бумаги, документы, деньги Девятова и копии телеграмм, полученные от симбирского телеграфиста, уточнил данные своих шифровок, рассказал о движении резервных эшелонов по железной дороге, об аресте руководителей Бугульминского уезда, о слухах, связанных с формированием в Сибири французских, американских, английских, польских и японских батальонов.
И я почувствовал огромное удовлетворение, когда Куйбышев, выслушав меня, сказал Тухачевскому:
- Михаил Николаевич! Я только что вернулся с сызранского участка. Правый фланг наш оголен! Если белые пронюхают о том, что между штабом нашей армии и войсками сызранской группировки всего тридцать бойцов во главе с начальником Инзенской дивизии Лацисом и один бронепоезд, - нам несдобровать!
Тухачевский, занятый изучением моих "трофеев", ответил:
- Меры принимаем. Сообщения товарища Дрозда верны: главные силы чехословацкой дивизии брошены на Казань. И нужно уже сейчас со всей серьезностью отнестись к тем частям, которые формируются белыми в Симбирске, Самаре, Уфе. Это их потенциальная сила!
Вечером Валериан Владимирович Куйбышев зашел ко мне в санчасть, сел возле койки и, глядя мне в глаза, сказал:
- Ну так вот... Врачи говорят, что твоя огнестрельная рана не опасна. Хуже, что ты, кажется, схватил сыпной тиф! Завтра отправим тебя в госпиталь. Поправишься и возвращайся к нам. Впереди Симбирск, Сызрань, Самара! До победы еще далековато, но она будет. Обязательно будет!
Послесловие
Обо всем рассказанном напомнило мне пожелтевшее от времени удостоверение, выданное военной контрразведкой более шестидесяти лет назад. С ним я направился для лечения в Москву. Здесь из-за неразберихи, царившей на эвакопункте, сначала попал в тифозный барак для австрийских военнопленных, а когда тифа у меня не обнаружили, направили в травматологический госпиталь на Смоленской площади. Но только в Виленском военном госпитале, находившемся тогда недалеко от Серпуховской площади, мне наконец была оказана помощь.
А когда я был уже почти здоров, решил искать работу, так как на госпитальных харчах изрядно отощал. Помог председатель Замоскворецкого райсовета Москвы Иосиф Косиор. Он зачислил меня сменным дежурным по военкомату. Это значило: красноармейский паек и койка в доме Бахрушиной, что у Павелецкого вокзала.
Вскоре после покушения на Владимира Ильича Ленина я отправился на фронт в армию Тухачевского, где был определен порученцем при командующем южной группой войск Пугачевском. Несколько позже меня назначили помощником военного коменданта Сызрани, а еще позднее - комиссаром в Орловский полк 15-й Инзенской дивизии.
Изменился характер работы, появились новые знакомые, а старых товарищей и друзей я постепенно растерял, так как было не до встреч. Прошли десятилетия, но в памяти не стерлись ни события моей юности, ни имена людей, с которыми я работал и дружил, и мне захотелось рассказать и о людях той далекой поры, и о родных местах, где мне пришлось делать первые неуверенные шаги советского разведчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26