- А знаешь ли ты, окопная крыса, что я однажды уже слышал голос этого симпатичного парня? - неожиданно поднял голову поручик. - Дай бог память, сейчас вспомню!
Я понял, что хотя поручик и пьян, но надо быть настороже.
- Ага, вспомнил. Голос этого субъекта я слышал при любопытнейших обстоятельствах. Это было после того, как мы расшлепали банду железнодорожников на станции Дымка. Нас окружила матросня в доме мукомола Печерского. Мне удалось спрятаться среди хлама в подвале, и оттуда я слышал обрывки разговора...
- Вы много выпили, и теперь вам в каждом встречном чудится большевик. Нашли над кем куражиться! Мой брат и курицы не обидит... Где уж ему соваться в военные дела, - вступилась за меня Катя.
- Прошу прощения, мадам! - капитан вытянулся перед Катей, как перед генералом. - Долг старшего обязывает примирить враждующие стороны. Поручик погорячился. Снисходительствуйте!
Но поручик уже не мог успокоиться.
- Дикари! Они не хотят служить в Народной армии. Бастуют! Ты это понимаешь, капитан? Бастуют, сучье племя! Нет, тут нужны не сладкие речи агитаторов Комуча, не поповские молебны, не заклинания меньшевиков, а довольно-таки простая вещь - пуля. Эта маленькая штука делает чудеса навсегда вышибает из черепа всякие бредовые идеи. А что еще делать? Мы с капитаном Бельским последними вырвались со станции Дымка. В одной деревне нужно было сменить лошадей. Мужичье заупрямилось. Но стоило расстрелять парочку, и лошади мигом появились.
- Потому-то вас и ненавидит народ! - вдруг осмелела Катя. - Убивать людей только за то, что они не хотят терять своих лошадей!
- Не вашего ума дело, милейшая! - оборвал ее поручик и, схватив фуражку, выбежал из квартиры.
- Вот видите, - не то шутя, не то серьезно произнес капитан, - упустили поручика, а с ним и счастливый случай приобщиться к одному из отрядов особого назначения. А ведь завтра-послезавтра вы могли бы начать свою карьеру!
- Это какую же карьеру, господин капитан? - дрожащим голосом спросила Катя.
- Дело в том, что через два-три дня отряды, с которыми имеет дело поручик, уходят под Бугульму... - уточнил капитан.
Я понял, что капитан и в самом деле говорит серьезно, и тоже с серьезным видом сказал:
- В таком случае не могу ли я при вашем содействии вступить в один из отрядов?
Капитан рассмеялся.
- К сожалению, мое слово не имеет никакого значения для командования отрядами особого назначения. Чего таить, ведь я всего-навсего пехотный офицер, мобилизованный в Народную армию. А чтобы зачислить русского человека в чехословацкий отряд, требуется рекомендация офицера контрразведки, на худой конец - благоприятный отзыв полковника или генерала.
- Нет худа без добра! - обрадовалась Катя. - Ни с полковниками, ни с генералами мы не знакомы, а от офицеров контрразведки пусть оградит нас господь бог.
- Я солидарен с вами, милосердная наша сестра! Ведь пока поручик служил в войсках, он был нормальным офицером, а связался с контрразведкой - не узнать: пьет запоем, нервничает, бесится. И все оттого, что упустил в Бугуруслане несколько важных большевиков - председателя Совдепа Розанова, наркома образования латыша Глузмана, члена ревштаба Леонида Сокольского...
Часы пробили двенадцать.
- Позвольте, господа, откланяться, - щелкнул каблуками капитан.
Гости ушли, и я уже было уснул, но меня разбудил сильный стук в окошко.
- Извиняйте за большое хлопотание! - послышался голос фельдшера Клавдия.
Рядом с ним, будто из-под земли, вырос глухонемой.
- Послушай, дорогой! - заговорил "глухонемой", как только вошел в комнату. - Гостиницу "Сан-Ремо" помнишь? Тогда вспомни и то, как однажды привел ко мне группу чехов...
Я вспомнил случай, когда по дороге с вокзала к центру Самары помог военнопленным чехам отыскать гостиницу "Сан-Ремо", где председатель чехословацкой секции РКП(б) Ярослав Гашек формировал добровольческий отряд из сочувствующих Советской власти пленных чехов, словаков, венгров и сербов, съезжавшихся из Сибири, Урала и других мест из лагерей военнопленных.
Вспоминая ту далекую пору, я благодарю случай, который свел меня с замечательным человеком - Ярославом Гашеком. Но тогда ни я, ни близкие мне люди не могли знать, что рядом с нами жил не только убежденный коммунист, но и выдающийся писатель.
Я спросил у Гашека, в чем он нуждается, предложил деньги.
- Дело сложнее, чем вы думаете, - ответил Гашек, - нас ищут и если найдут, то повесят. Нам нужно временно исчезнуть, и чтобы никто не знал, где мы.
Я написал записку матери, просил ее приютить на пасеке "глухонемого" вместе с фельдшером Клавдием.
- Слава, может быть, ты и проводишь их до Семенкина? - предложила Катя. - Ведь ты сказал, что едешь туда...
Я быстро собрался и вместе с Гашеком и Клавдием вышел из дома. У ворот мы попрощались. Я рассказал им, какими селами безопасней добираться до деревни, в которой жила моя мать, а сам поспешил на вокзал, чтобы с первым же поездом уехать в Бугульму: нужно было во что бы то ни стало опередить отряды особого назначения. Несколько позже я узнал, чем закончилось путешествие Клавдия в Семенкино.
Война в Поволжье началась по линиям железных дорог, в разгар разрухи: не хватало паровозов, топлива, вагонов, не было даже керосина для фонарей стрелочников.
На вокзалах городов и на узловых станциях оседали тысячи пассажиров. Женщины с грудными и малолетними детьми, старики с домашним скарбом заполняли помещения вокзалов, платформы, перроны, осложняли работу железнодорожников, мешали нормальному продвижению воинских и грузовых поездов. И остановить этот грандиозный поток людских масс не могла ни одна из воюющих сторон. И вот, не сговариваясь, коменданты прифронтовых городов и узловых станций обеих сторон стали выдавать пассажирам специальные пропуска на "право" перехода на территорию противной стороны. А дальше каждый мог идти, куда он хотел.
В сейфах командования белых войск находились планы оперативных перебросок полков и дивизий. Но чего стоила эта хранившаяся за семью печатями тайна, если сами перевозки по дороге Самара - Уфа раскрывали оперативный замысел врага: его главные силы сосредоточивались вокруг узловой станции Чишмы, а это значило, что враг готовит наступление на Бугульму и Симбирск.
Прошло совсем немного времени, и я постиг многие премудрости, которые помогали мне в моей нелегкой службе. Мне уже не составляло труда, взглянув на состав, пусть даже из окна вагона, определить, какое подразделение в нем следует.
Среди пассажиров, возмущавшихся царившими на железных дорогах беспорядками, я чувствовал себя как рыба в воде. Но хаос на транспорте служил, видимо, достаточно надежным прикрытием для разведчиков обеих сторон. Правда, чем ближе к линии фронта, тем чаще белогвардейские и чешские военные патрули заходили в вагоны, придирчиво проверяли документы и вещи и при малейшем подозрении арестовывали.
Ночью на какой-то станции поезд остановился. Орудийная стрельба, доносившаяся из-за леса, как бы сигнализировала, что дальше поезд не пойдет. Пассажиры нехотя покинули теплушки и разбрелись кто куда... За приличное вознаграждение меня согласились взять с собой оказавшиеся здесь цыгане, и благодаря им я довольно быстро добрался до Бугульмы.
* * *
Вагона командующего на станции не было; видимо, он находился еще в Симбирске. Я обошел тупики товарного двора и обнаружил там штабной вагон командира Петроградского отряда Волкова.
Волков был мрачнее тучи. Он молча выслушал мое сообщение о сосредоточении перед фронтом значительных сил белых, молча свернул цигарку, закурил.
- Каждый день можно ожидать наступления белых и чехов, а мы ушами хлопаем. Командующий войсками Симбирской группы Иванов руководит нами с берегов Волги, за триста верст. Ох, не доведут до добра эти эсеры и золотопогонники.
- Среди бывших офицеров есть и честные люди, - возразил я. - Например, товарищ Гай. Ведь он тоже офицер, правда, из солдат. А как воюет! Я уже не говорю о нашем Тухачевском. Да и всех эсеров нельзя валить в одну кучу.
- Сколько серого ни корми, все равно он в лес смотрит! - не сдавался Волков.
Не знаю, чем закончился бы наш спор, если бы Волков не увидел, что я из последних сил борюсь со сном.
- Будь другом, определи-ка этого парня на ночь, - подозвал он проводника.
- Спасибо! Но кормить клопов в твоем мягком вагоне не хочу, пробормотал я. - Тут рядом, в селе, живет моя сестра, переночую у нее на сеновале.
- Какая там еще сестра, сеновал?.. Кому ты сказки рассказываешь? Эх, братец! Я и сам бы не прочь посеновалиться, да видишь, какая у нас неразбериха!.. Ну да ладно, валяй на сеновал! О твоем сообщении доложу Бугульминскому ревкому, а не подведет связь, то и в штаб армии.
От Волкова я ушел, когда было уже темно, и направился в село Малая Бугульма. Не заходя к сестре в дом, забрался на сеновал и, не раздеваясь, уснул.
Утром где-то очень близко прогорланил петух, и я открыл глаза. Было уже светло.
Сестра даже не удивилась моему внезапному появлению - я бывал у нее довольно часто.
- Садись завтракать и рассказывай, откуда и куда. Кое-как объяснил причину своего появления, наспех позавтракал, оставил на хранение чемоданчик с документами контрразведки (в местах, где меня многие знали, я пользовался подлинным паспортом) и деньгами и зашагал на товарную станцию.
У будки стрелочника стояли два железнодорожника. Один из них поманил меня пальцем.
- Эй, парень, подойди-ка поближе! Далече ты разбежался?
- А почему это вас заинтересовало?
- Вечор я тебя видел у вагона товарища Волкова. А это, по моим понятиям, означает, что ты имеешь к нему касательство. Вот и остановил я тебя, чтобы предупредить: сегодня на рассвете белые захватили Бугульму...
- Да быть того не может!
- Эка бестолочь! Я ж тебе русским языком сказываю, что белогвардейцы тут. А теперь, если смекалку имеешь, иди назад и не оглядывайся.
Я стоял, не в силах поверить, что красноармейские отряды, боевые дружины железнодорожников, бронепоезд, уездный ревком оставили Бугульму. Но все сомнения отпали, лишь только я увидел проходивших невдалеке офицеров. Надо было узнать, что с ревкомовцами, выяснить обстоятельства падения Бугульмы. Но как это сделать? И я вспомнил о Сахабе, который оставался в городе, и поспешил к нему.
Перейдя деревянный мостик через мелководную речушку, которая как бы отделяла бедноту от зажиточных горожан, я оказался на окраине Бугульмы.
- Два дня мы не видели света в окошке старого Салима, - ответил сосед Сахаба на мой вопрос.
Но я все же решил постучать в дверь друга. Какова же была моя радость, когда я увидел самого Сахаба!
- Ревком? Сегодня ночью ушел из города, - подтвердил он. - Небольшой отряд во главе с Просвиркиным отступил к Дымке, другой - по большаку на Чистополь...
- Без боя?
- А что было делать, если беляки налетели как саранча...
Оставалось узнать подлинные силы противника. Но для этого нужно было побывать на станции. И я пошел туда.
На станции стояли длинные составы с дымящими паровозами. Однако у большинства теплушек двери и оконные люки были задраены, из чего я заключил, что численность передового отряда белых невелика. Противник применил хитрость, включив в эшелоны много порожняка, чтобы создать впечатление массовости.
Между составами притаился бронепоезд, а за ним на платформах трехдюймовые пушки на колесах со снятыми чехлами. Прислуга была наготове. Эта подвижная артиллерия могла защищать и бронепоезд и пехоту...
Внезапно мои наблюдения были прерваны: точно из-под земли передо мной выросли три фигуры: косоглазый человек в штатском, унтер и солдат с карабином.
Косоглазый бросился на меня, заломил мне руку за спину и повел к стоявшим в стороне классным вагонам.
Корчась от нестерпимой боли, я пытался заговорить с ним.
- Заткнись, красная сволочь!
Унтер постучал в дверь мягкого вагона, откуда доносились душераздирающие крики. Вероятно, кого-то пытали.
- Господа офицеры заняты, - не дождавшись ответа, подмигнул косоглазый унтеру.
- Сдадим в арестантский! - предложил унтер. "Столыпинский вагон" с решетками находился тут же, рядом с классным. В него и постучал унтер.
- Принимай! - бросил он в открывшуюся дверь.
- Эва, какую рожу словили! - прогнусавил уже немолодой, беззубый надзиратель.
Он обыскал меня, выгреб все из карманов и втолкнул в камеру.
Минут через сорок раздался лязг засова, дверь отворилась, и на меня уставились холодные, навыкате глаза бледнолицего офицера.
- Пойдешь впереди меня, да смотри, скотина, если вздумаешь "оступиться", получишь без предупреждения пулю в затылок!
Когда офицер вел меня в мягкий вагон, навстречу нам шел по коридору полураздетый, в нижнем белье, человек с одутловатым лицом. В руках у него было полотенце и мыло.
- А это кто такой? - не глядя на меняг лениво спросил он хриплым голосом и сплюнул на пол недокуренную папиросу.
- Шпионил на станции, - доложил офицер.
- Меня нет, а посему вопросы касательно арестантов решайте сами.
Офицер открыл дверь купе и с силой втолкнул меня туда. Неожиданно грянул выстрел. Я непроизвольно нагнулся, но от сильного удара в спину упал на пол.
У окна сидел подпоручик и хохотал. Его нижняя челюсть судорожно дергалась, и он безуспешно пытался поправить криво сидевшее на тонком длинном носу пенсне. Хищное выражение лица и приподнятое правое плечо делали его похожим на коршуна. Когда ему все же удалось справиться с пенсне, он в упор посмотрел на меня и снова поднял револьвер.
- Не шевелись! - целясь мне в голову, крикнул он. - Говори, кто подослал тебя в расположение воинских частей? Отвечай! Скажешь правду сошлем в Сибирь, будешь вилять - расстреляем здесь же, как собаку!
И он так сильно ударил кулаком по столу, что лежавшие на нем бумаги рассыпались и полетели на пол. Бледнолицый собрал их и стал рассматривать.
- По паспорту - русский, а по виду на жида смахивает, - сказал он, изучающе глядя на меня.
- А ну, покажи крест. Жиды и коммунисты, как черти ладана, боятся креста, - сказал подпоручик и сунул наган в кобуру.
Я потянул висевшую на шее серебряную цепочку и показал золотой крестик.
Офицеры осмотрели его и переглянулись.
- Ты не финти и не морочь нам голову... Отвечай прямо: кто послал тебя шпионить за воинскими эшелонами?
- Я искал поезд на Клявлино, там, в селе Старое Семенкино, живут мои родные.
Поручик вынул из моего бумажника маленькую фотокарточку.
- Ого! - засмеялся он, прочитав на обороте ее старательно выведенный ученическим почерком стишок. - Эта милая крошка до сих пор сохнет по тебе? Или... - он перебросил горящую папиросу из одного угла рта в другой и отвратительно засмеялся.
- Оскорбляя эту девушку, вы оскорбляете ее брата, такого же офицера, как и вы, господа!
- Ты это о ком? - спросил поручик.
- Я говорю о летчике Александре Дедулине. Он капитан русской авиации, получил из рук самого государя Георгиевский крест. А девушка эта - его родная сестра.
- Что? Эта красавица - сестра капитана Дедулина? - переспросил подпоручик.
- Барышня эта действительно похожа на капитана Дедулина, - всматриваясь в фотографию Ани, подтвердил бледнолицый офицер.
- Отведи его пока обратно и проверь все, - приказал подпоручик уже более мягко.
На ужин я получил кусок черного хлеба, вяленую воблу и кружку воды. Только прилег, подложив под голову вместо подушки кулак, как дверь отворилась.
- Пойдем со мной! - пригласил меня тот же бледнолицый офицер.
Теперь он уже не угрожал и молча шел по освещенному коридору вагона. В купе напротив подпоручика сидела одетая в черное платье Аня. Она бросилась ко мне, обняла и поцеловала.
Подпоручик разрешил нам уйти, но на прощанье все же сказал:
- Обязан предупредить: еще раз попадетесь при столь сомнительных обстоятельствах, пеняйте на себя! А теперь получайте свои документы - и вы свободны.
- Вместе с паспортом у меня отняли небольшую сумму денег, - осмелев, обратился я к подпоручику.
- Какие деньги? - пробормотал бледнолицый. - Была какая-то мелочь, ее отдали солдату на махорку.
- До свидания, господа! - торопливо простилась Аня и, взяв меня под руку, увлекла из вагона.
Некоторое время мы шли молча. И хотя Аня казалась спокойной, я чувствовал, как дрожат у нее руки, вздрагивают худенькие плечи. То и дело она оглядывалась на занавешенные окна вагона, куда привезли ее для очной ставки.
- Спасибо, Аня. Я обязан тебе жизнью! - тихо проговорил я, когда мы пересекли опустевший перрон и спустились по широкой деревянной лестнице на привокзальную площадь.
Но Аня только тихо всхлипывала.
Я проводил ее домой. Прощаясь, она взяла меня за руки, как делала это в школьные годы, и с тревогой в голосе проговорила:
- Слава, я обо всем догадалась. Скажи, ты не можешь бросить это опасное дело? Хочешь, уедем к папе в деревню?..
- Конечно, хочу. Но сейчас это невозможно. Когда-нибудь ты все узнаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26