..
Ст. Листвяная. Октябрь 31 ч. 1904. Дорогая голубка Кароля! Перед
отъездом в командировку из Борзи написать тебе не удалось. Пишу те-
перь, когда со ст. Листвяная отправляемся обратно в Борзю. До Бай-
кала доехали благополучно и очень удобно. Впрочем, до Читы ехал
с большим неудовольствием, так как пришлось сидеть в одном купе с ко-
мандиром нашего полка. Он впрочем был со мной весьма любезен, но я
старался как можно меньше говорить с ним и вообще обращать на него
внимание, больше занимался чтением. Здесь, в Листвяной, провел время с
4-х часов утра и до сего момента у офицера нашего полка. Время провел
не весело, но довольно приятно, выпивали с ним и "разговоры разговари-
вали". Теперь уже 11 1/2 ч. ночи, но ждать отправления поезда придется
по-видимому до утра, так что я рано забрался на вокзал и сидеть здесь
будет скучно.
Ну как ты там поживаешь, моя дорогая, славная деточка? Теперь ты
уже получила конечно все мои неприятные для тебя письма, и что-то ты
мне ответишь. Этот ответ вероятно уже ждет меня в Борзе. Милая Кароля,
не думай, что у меня было желание огорчить тебя. Если же это случи-
лось, то поверь, что мне страшно больно и тяжело сознавать это.
Сообщи мне, Кароля, о своем здоровье и самочувствии. Знаю, дорогая
моя, что ты через три дня именинница, но я со своим поздравлением за-
поздал. Ты получишь это письмо уже много спустя после 4-го Ноября. Все
же от души тебя поздравляю с днем Ангела и сердечно желаю здоровья и
душевного спокойствия.
Я вполне здоров и благополучен. На обратном пути в Борзю я останов-
люсь на 2 суток в Чите, чтобы зака-
зать себе сюртук. Думал, что одной тужурки хватит на все время войны,
однако, оказывается нужно сделать свежую одежду. Впрочем, эта проза
вряд ли может тебя интересовать - ты уж прости, дорогая, что я болтаю
тебе о такой чепухе.
Передай мой сердечный привет твоим родителям. Кланяйся Ивановцам.
Весь твой Н. Кураев. Если соберешься ехать в Петербург, то извести
об этом и сообщи свой
адрес. Дураков вообще-то нет, есть просто люди не на своем месте. Царь
наш
был страшен не злобой, а глупостью, порождавшей бедствия, и малодуши-
ем, оборачивавшимся для подданных жестокостью.
В огромных государствах да при сложном хозяйстве и малая глупость
часто оплачивается страшной ценой.
Был бы Николай Александрович Романов, ну, если уж не кассиром в ти-
хой бане, то хотя бы самодержцем в какой-нибудь солнечной Помидории,
ну посеяли бы там вместо кабачков тыкву, ну выросла бы вместо тыквы
редиска, худо, конечно, но не катастрофа. А в России все такое огром-
ное, если где неурожай, так тут же и голод, если где эпидемия, так там
и мор. Послали было эскадру во Владивосток морем, а снаряды для трени-
ровочных стрельб отправили посуху, по железной дороге, вроде так быст-
рей будет, опять же можно вместо снарядов на корабли больше угля заг-
рузить... А результат? Катастрофа. Большая все-таки, очень большая
страна, и бедствия большие. Где они, "чудесные улыбающиеся парни с
вихрами волос, торчащих из-под шапок", что так тешили глаз на блиста-
тельных смотрах? На реке Шахе вроде бы дело и выиграли, а робкий ко-
мандующий, не выходя из фанзы, опять приказал играть на всякий случай
отступление, чтобы не изменять своей отступательной тактике, вот, счи-
тай, еще сорок тысяч недосчитались. Впрочем, мудрая и дальновидная им-
ператрица такую тактику одобряла: "Наше постоянное отступление сильно
растянет их фронт и усложнит им дело, - а нам, надеюсь, будет выгод-
но". Не зря же еврейская пословица говорит: "Ничего нет лучше на свете
хорошей жены, и ничего нет хуже - плохой".
Кстати, об инородцах. Население в России пестрое, оно и понятно,
пространство огромное, история долгая, всем места хватило, но вгляды-
ваться, разбираться и думать, как всем в мире и довольстве ужиться,
это же ума сколько надо и времени, а где взять? А когда же в домино,
когда же в безик, а почитать семье вслух Чехова, Салтыкова-Щедрина, а
погулять часок, минимум, надо? Вот и поделили всех, как попроще, на
"наших" и "инородцев". Вроде бы не каменный век на дворе, развитой фе-
одализм как-никак, светлое будущее человечества, капитализм, на поро-
ге, а подход тот же, как в каменном веке. Но кто же согласится, хотя
бы и при развитом феодализме, живя у себя на родине, считаться "не-на-
шим"? Вот народ и бунтует, и самое печальное, - прав! Хорошо, когда в
трудную минуту рядом, как всегда, бежит царица да еще и с телеграммой
от "Союза Русского Народа", организации свирепой, как раз и придуман-
ной, чтобы держать инородцев в узде.
"Союз Русского Народа" просит меня передать дело тебе. Одни - гни-
лое, слабое, безнравственное общество, другие - здоровые, благомысля-
щие, преданные подданные - их-то и надо слушать, их голос - голос Рос-
сии, а вовсе не голос общества или Думы... Бог поможет, я знаю, но ты
должен быть твердым. Распусти Думу сейчас же..."
"Россия, слава Богу, не конституционная страна, хотя эти твари пы-
таются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться. Не
позволяй им наседать на тебя. Это ужасно, если им сделать уступку, то
они поднимут голову..."
"О, мой милый мальчик, заставь всех дрожать перед тобой - любить
тебя недостаточно, надо бояться тебя рассердить или не угодить тебе!"
"Моего любимца всегда надо подталкивать и напоминать ему, что он
император и может делать все, что ему вздумается. Ты никогда этим не
пользуешься..."
И чего женщина бьется, чего нервничает, все делает государь, что
вздумывается. Вздумалось тетеревей пострелять и пострелял от души,
вздумалось "козла" забить и забил с "подвизающимися в домино" фли-
гель-адъютантом Мордвиновым Анатолием Александровичем, и генерал-адъ-
ютантом, адмиралом Ниловым Константином Дмитриевичем. Правда, очень уж
мешают государственные дела нормальному течению личной жизни.
Когда сегодня скорбят безутешно прямые наследники "здорового и бла-
гомыслящего" дела "Союза Русского Народа", скорбят о потере таких за-
ботливых, все понимающих и щедрых вождей, здесь, как говорится, все
ясно, но что ж взахлеб плачутся те, чьих предков и за людей-то не счи-
тали, они-то чего заходятся, да еще соревнуются между собой, кто пер-
вей и кто громче восскорбит. Нет, не услышит их голос матушка-императ-
рица, пока не наденут они смазные сапоги, не обрядятся в алые рубахи и
не возьмут, поплевав в ладони, хоругвь покрепче, только этот "голос
России" по душе государыне, которая только и мечтала, "когда же, нако-
нец, водворится порядок, которого нашей бедной стране не хватает во
всех отношениях". В здоровом лице "Союза Русского Народа" и славянская
натура императрицу устраивает.
Был порядок в "Союзе...", был! Однако справедливости ради надо
взглянуть на государя иными глазами,
глазами тех, кого государь, по совету жены и матушки, к себе прибли-
жал, кому доверял в практической жизни исполнять свою волю.
Как он выглядел в глазах тех, кто имел возможность при обязательных
и регулярных докладах искать в лазоревых глазах царя одобрение, или
видеть порицание, искренним своим усилиям в сообщении поступательного
движения государственной машине?
17-го октября 1904 года пышноусый и высоколобый, шестидесятипяти-
летний Иван Логгинович Горемыкин, "милый старик Горемыкин", по словам
государыни, действительный тайный советник 1-го класса, сенатор, член
Государственного Совета, бывший министр внутренних дел и будущий пред-
седатель Совета министров, председатель Особого совещания по вопросам
о мерах к укреплению крестьянского землевладения, убитый в 1917 году
крестьянами при разгроме его имения, доверительно беседовал с вновь
назначенным министром внутренних дел, генерал-адъютантом, генералом от
кавалерии по Генеральному штабу, бывшим командиром отдельного корпуса
жандармов и заведующим департаментом полиции, бывшим генерал-губерна-
тором Виленской, Ковенской и Гродненской губерний, любимцем вдовствую-
щей императрицы, сорокасемилетним князем Петром Дмитриевичем Свято-
полк-Мирским. "Помните одно: никогда ему не верьте, это самый фальши-
вый человек, какой есть на свете", - имея в виду царя, сказал Иван
Логгинович Петру Дмитриевичу, мечтающему об отставке, но не предпола-
гающему, что всего через четыре месяца, обрызганный январской кровью,
он будет отставлен от всех мест и должностей раз и навсегда.
11-го ноября 1904 года государь, встав в восемь утра, поехал на
охоту в Знаменское. Охота была удачной, собственные трофеи в "Дневни-
ке" выделены особо: "Убил 144 фазана; всего убито: 522. Фазанов 506,
зайцев 16". Охота заняла четыре с половиной часа, включая часовой пе-
рерыв на завтрак в охотничьем домике. Что ни говори, а охотник госу-
дарь был блестящий - один фазан за полторы минуты! Результат велико-
лепный!
А в это время на дальневосточном театре сочиняли и готовили к ис-
полнению знаменитый кавалерийский "набег" генерала Мищенко, закончив-
шийся так же бесславно, как и все прочие военные предприятия этой кам-
пании. Командир Забайкальской казачьей бригады генерал Мищенко получил
возможность собрать под свою руку больше трети всей нашей кавалерии,
превзойдя одним своим отрядом в семьдесят два с половиной эскадрона
всю японскую кавалерию, насчитывавшую шестьдесят шесть эскадронов. Не-
удачи стали обычнейшим делом этой войны, не избежала своей участи
обанкротиться и кавалерия, в том числе и казачья. Нелепый замысел и
бездарное его исполнение, быть может, и не заслуживали бы упоминания,
но именно эта затея привела наконец-то в движение 3-й Верхнеудинский
казачий полк. В связи с предстоящей громоздкой операцией на театре во-
енных действий дед напишет бабушке сдвоенное письмо за 13 и 14 ноября,
поэтому и "Дневник" государя должен быть представлен двумя датами.
Дневник императора. 13-го ноября. Суббота. Утром было два доклада.
В час с 1/4 отправился в город на освящение
Суворовского музея. После молебна осматривал подробно все залы, хорошо
устроенные и достаточно наполненные для открытия. В 4 часа вернулся в
Царское.
Дядя Сергей и Элла приехали из Москвы. В 7 час. вместе с ними пое-
хали в Гатчину и обедали с Мама и т. Ольгой. Возвратились в 10 1/2.
14-го ноября. Воскресенье. День рождения дорогой Мама и десятилетие
нашей свадьбы! в 10 1/4 пое-
хали в Гатчину. Обедня, поздравления и завтрак в Белой зале. Сидели у
Мама долго и вернулись в Царское в 3 1/2 часа. Приняли депутацию от
Уланского полка по случаю 10-летия со дня назначения Аликс шефом и
двух офицеров и команду с подводной лодки "Осетр", отправляемой на
Дальний Восток.
За чаем дети устроили сюрприз и исполнили в лицах и в надлежащих
костюмах басню "Стрекоза и Муравей". Вечером принял гр. Ламздорфа.
Будь в этом придворном домашнем детском "театре" цензура, навряд ли
в канун сдачи Порт-Артура была бы дозволена к постановке пиеса столь
двусмысленного, аллюзионного содержания.
Если раньше дед томился своей забайкальской ссылкой, изнурявшей его
бездеятельностью, и ждал отъезда на фронт как перемены участи, то те-
перь лишь отъезд на фронт мог быть оправданием его резкостей в объяс-
нении с бабушкой, уже расправившей крыла, набравшей воздуха, чтобы ле-
теть к своему любимому.
Вот и последнее, наконец-то, письмо с продуваемой всеми ветрами,
пустынной, дикой, серой станции Борзя.
Ст. Борзя. Ноября 13 дня. 1904. Дорогая голубка Кароля! Наконец-то
сегодня утром получено приказание главнокомандующего снять
наш полк с охраны дороги и двинуть его в Харбин. Конечно, целый день
идет суета и сутолока невообразимая: все готовятся, укладываются, со-
бираются. Окончательно должны выступить 18-го Ноября. До Харбина пой-
дем по железной дороге, и что будет там, пока, конечно, неизвестно.
Я лично и большинство офицеров довольны тем, что идем дальше - си-
деть тут ужасно надоело. Иначе относятся к этому перевороту те офице-
ры, к которым сюда приехали жены и семьи. Очень жаль нашего ветеринар-
ного врача: он, бедняга, только что уехал встречать свою жену, которая
едет к нему сюда с детишками. А тут такая неожиданная новость... Наде-
юсь теперь, моя дорогая, милая Кароля, ты поймешь весь смысл моих по-
буждений, которые заставили меня отклонить от себя большое счастье -
видеть тебя здесь. Как бы ты чувствовала себя здесь, узнав, что полк
вышел на театр войны?
Теперь пять дней предстоит возня со сборами. Я очень удивился, не
получив от тебя писем до сего времени. Твою телеграмму "ОСТАЮСЬ" я по-
лучил, когда возвратился из командировки. Со дня на день ожидаю от те-
бя письма. Ну что-то теперь будет с нами? Я при всяком удобном случае
буду сообщать тебе, дорогая, о себе и о нашем полке, а ты делись этими
сведениями как с моими родственниками, так и со знакомыми. Когда ты
получишь это письмо, мы уже будем далеко. По получении этого письма,
адресуй мне письма "в действующую армию на Дальнем Востоке. В 3-й
Верхнеудинский казачий полк".
14 ноября. Сегодня у нас та же суета, что и вчера. Товарищ Бобров
поехал в Читу
закупить медикаменты и перевязочный материал, а я занимаюсь здесь ук-
ладкой лазарета в походные ящики. Немного досадно, что приходится идти
на войну в холодное время года, когда так легко простудиться. У нас
погода все время стояла превосходная. До сего дня были тихие, прекрас-
ные морозы в 18-20о, которые здесь почему-то переносятся гораздо лег-
че, чем у нас в России. Снегу абсолютно нет, ни капли.
Сегодня вместе с этим письмом отправлю тебе телеграмму о нашем выс-
туплении. Дорогая, милая Кароля, как больно сознавать все то, чему
подвергнемся теперь, идя в Харбин! Не за себя я боюсь, но тебя, моя
милая деточка, жаль! Больно за то, что ты, дорогая моя, будешь трево-
житься и беспокоиться. Я во всяком случае обещаю тебе всегда при вся-
кой вероятности уведомлять о себе. Если бы пришлось уже в скором вре-
мени покончить расчеты с жизнью, то ты будешь уведомлена об этом, а
равно и о всяком несчастном со мной случае, моим товарищем, доктором
Бобровым, который телеграфирует тебе. Если же все будет обстоять бла-
гополучно, то я сам буду тебе писать и телеграфировать.
Теперь опять хочется сказать тебе, моя дорогая голубка, чтобы ты в
случае несчастья со мною не губила свою молодую жизнь и не связывала
себя какими бы то ни было обещаниями. Зачем, мой ангел? Я знаю тебя,
верю твоим чувствам и уверен, что живя и с другим, ты не выкинешь из
своей памяти того, кто тебя так безгранично любит и кто так тебе пре-
дан. Хоть изредка ты вспомнишь обо мне и помолишься за меня своею чис-
тою молитвой. Вот почему мой завет тебе, дорогая, что бы со мной ни
случилось, ты живи, будь счастлива. Живи и облегчай, чем можешь, горе
и страдания людские - особенно нашего бедного, забитого, но хорошего
русского народа. Теперь из него тянут последние силы и соки, отнимают
все дорогое и близкое сердцу ради неведомых ему благ и стремлений...
Уж видно так Бог на роду написал! "Но придет же пора, и проснется на-
род, разогнет он могучую спину..." Дай Бог тебе дождаться этой поры и
увидеть ее. Дай Бог тебе сил и терпения перенести свое горе и дожить
до лучшей поры! А у меня одна к тебе просьба: не забывай меня и брата
в своих молитвах!
Я иду дальше без страха и боязни, с твердою надеждою на скорое и
счастливое возвращение, на радостную встречу и с тобою и всеми близки-
ми и друзьями.
Приветствуй всех от моего имени, поклонись Ивановцам и сообщи обо
мне тем, кого это будет интересовать. Приветствуй и целуй своих роди-
телей и Грету! Сегодня еще напишу в Павловское, дяде, Александре Ми-
хайловне и Ивановым. От двух последних недавно получил письма.
Я вполне здоров и благополучен. Ну, до свидания, моя хорошая, слав-
ная дорогая Кароля! Крепко, крепко
обнимаю тебя и целую! Жму и целую твою руку! На всякий случай - прощай
и прости за все, горячо любящий тебя и преданный тебе
Н. Кураев. Твой Коля. Пиши, милая, о себе. Крестьянин оставляет
внукам дом и землицу. Лавочник - лавку. Царь -
престол и отечество. Промышленник или домовладелец, соответственно,
промысел и доходные дома. Что оставляют внукам капиталисты и банкиры
кроме капиталов, можно узнать из революционных хроник...
Мой дед, умерший до моего рождения, и бабушка, погибшая от голода в
сорок первом году, каковую по младенчеству я помнить не мог, из пред-
метов материальных, вещественных, осязаемых оставили наследникам трид-
цать четыре письма и связку документов.
Государя можно было бы обойти вниманием в рассказе о частной жизни
моих предков, если бы самодержец не столь активно вмешивался в эту
жизнь и не стал причиной появления этих тридцати четырех писем, коими
я сегодня располагаю в подлиннике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Ст. Листвяная. Октябрь 31 ч. 1904. Дорогая голубка Кароля! Перед
отъездом в командировку из Борзи написать тебе не удалось. Пишу те-
перь, когда со ст. Листвяная отправляемся обратно в Борзю. До Бай-
кала доехали благополучно и очень удобно. Впрочем, до Читы ехал
с большим неудовольствием, так как пришлось сидеть в одном купе с ко-
мандиром нашего полка. Он впрочем был со мной весьма любезен, но я
старался как можно меньше говорить с ним и вообще обращать на него
внимание, больше занимался чтением. Здесь, в Листвяной, провел время с
4-х часов утра и до сего момента у офицера нашего полка. Время провел
не весело, но довольно приятно, выпивали с ним и "разговоры разговари-
вали". Теперь уже 11 1/2 ч. ночи, но ждать отправления поезда придется
по-видимому до утра, так что я рано забрался на вокзал и сидеть здесь
будет скучно.
Ну как ты там поживаешь, моя дорогая, славная деточка? Теперь ты
уже получила конечно все мои неприятные для тебя письма, и что-то ты
мне ответишь. Этот ответ вероятно уже ждет меня в Борзе. Милая Кароля,
не думай, что у меня было желание огорчить тебя. Если же это случи-
лось, то поверь, что мне страшно больно и тяжело сознавать это.
Сообщи мне, Кароля, о своем здоровье и самочувствии. Знаю, дорогая
моя, что ты через три дня именинница, но я со своим поздравлением за-
поздал. Ты получишь это письмо уже много спустя после 4-го Ноября. Все
же от души тебя поздравляю с днем Ангела и сердечно желаю здоровья и
душевного спокойствия.
Я вполне здоров и благополучен. На обратном пути в Борзю я останов-
люсь на 2 суток в Чите, чтобы зака-
зать себе сюртук. Думал, что одной тужурки хватит на все время войны,
однако, оказывается нужно сделать свежую одежду. Впрочем, эта проза
вряд ли может тебя интересовать - ты уж прости, дорогая, что я болтаю
тебе о такой чепухе.
Передай мой сердечный привет твоим родителям. Кланяйся Ивановцам.
Весь твой Н. Кураев. Если соберешься ехать в Петербург, то извести
об этом и сообщи свой
адрес. Дураков вообще-то нет, есть просто люди не на своем месте. Царь
наш
был страшен не злобой, а глупостью, порождавшей бедствия, и малодуши-
ем, оборачивавшимся для подданных жестокостью.
В огромных государствах да при сложном хозяйстве и малая глупость
часто оплачивается страшной ценой.
Был бы Николай Александрович Романов, ну, если уж не кассиром в ти-
хой бане, то хотя бы самодержцем в какой-нибудь солнечной Помидории,
ну посеяли бы там вместо кабачков тыкву, ну выросла бы вместо тыквы
редиска, худо, конечно, но не катастрофа. А в России все такое огром-
ное, если где неурожай, так тут же и голод, если где эпидемия, так там
и мор. Послали было эскадру во Владивосток морем, а снаряды для трени-
ровочных стрельб отправили посуху, по железной дороге, вроде так быст-
рей будет, опять же можно вместо снарядов на корабли больше угля заг-
рузить... А результат? Катастрофа. Большая все-таки, очень большая
страна, и бедствия большие. Где они, "чудесные улыбающиеся парни с
вихрами волос, торчащих из-под шапок", что так тешили глаз на блиста-
тельных смотрах? На реке Шахе вроде бы дело и выиграли, а робкий ко-
мандующий, не выходя из фанзы, опять приказал играть на всякий случай
отступление, чтобы не изменять своей отступательной тактике, вот, счи-
тай, еще сорок тысяч недосчитались. Впрочем, мудрая и дальновидная им-
ператрица такую тактику одобряла: "Наше постоянное отступление сильно
растянет их фронт и усложнит им дело, - а нам, надеюсь, будет выгод-
но". Не зря же еврейская пословица говорит: "Ничего нет лучше на свете
хорошей жены, и ничего нет хуже - плохой".
Кстати, об инородцах. Население в России пестрое, оно и понятно,
пространство огромное, история долгая, всем места хватило, но вгляды-
ваться, разбираться и думать, как всем в мире и довольстве ужиться,
это же ума сколько надо и времени, а где взять? А когда же в домино,
когда же в безик, а почитать семье вслух Чехова, Салтыкова-Щедрина, а
погулять часок, минимум, надо? Вот и поделили всех, как попроще, на
"наших" и "инородцев". Вроде бы не каменный век на дворе, развитой фе-
одализм как-никак, светлое будущее человечества, капитализм, на поро-
ге, а подход тот же, как в каменном веке. Но кто же согласится, хотя
бы и при развитом феодализме, живя у себя на родине, считаться "не-на-
шим"? Вот народ и бунтует, и самое печальное, - прав! Хорошо, когда в
трудную минуту рядом, как всегда, бежит царица да еще и с телеграммой
от "Союза Русского Народа", организации свирепой, как раз и придуман-
ной, чтобы держать инородцев в узде.
"Союз Русского Народа" просит меня передать дело тебе. Одни - гни-
лое, слабое, безнравственное общество, другие - здоровые, благомысля-
щие, преданные подданные - их-то и надо слушать, их голос - голос Рос-
сии, а вовсе не голос общества или Думы... Бог поможет, я знаю, но ты
должен быть твердым. Распусти Думу сейчас же..."
"Россия, слава Богу, не конституционная страна, хотя эти твари пы-
таются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться. Не
позволяй им наседать на тебя. Это ужасно, если им сделать уступку, то
они поднимут голову..."
"О, мой милый мальчик, заставь всех дрожать перед тобой - любить
тебя недостаточно, надо бояться тебя рассердить или не угодить тебе!"
"Моего любимца всегда надо подталкивать и напоминать ему, что он
император и может делать все, что ему вздумается. Ты никогда этим не
пользуешься..."
И чего женщина бьется, чего нервничает, все делает государь, что
вздумывается. Вздумалось тетеревей пострелять и пострелял от души,
вздумалось "козла" забить и забил с "подвизающимися в домино" фли-
гель-адъютантом Мордвиновым Анатолием Александровичем, и генерал-адъ-
ютантом, адмиралом Ниловым Константином Дмитриевичем. Правда, очень уж
мешают государственные дела нормальному течению личной жизни.
Когда сегодня скорбят безутешно прямые наследники "здорового и бла-
гомыслящего" дела "Союза Русского Народа", скорбят о потере таких за-
ботливых, все понимающих и щедрых вождей, здесь, как говорится, все
ясно, но что ж взахлеб плачутся те, чьих предков и за людей-то не счи-
тали, они-то чего заходятся, да еще соревнуются между собой, кто пер-
вей и кто громче восскорбит. Нет, не услышит их голос матушка-императ-
рица, пока не наденут они смазные сапоги, не обрядятся в алые рубахи и
не возьмут, поплевав в ладони, хоругвь покрепче, только этот "голос
России" по душе государыне, которая только и мечтала, "когда же, нако-
нец, водворится порядок, которого нашей бедной стране не хватает во
всех отношениях". В здоровом лице "Союза Русского Народа" и славянская
натура императрицу устраивает.
Был порядок в "Союзе...", был! Однако справедливости ради надо
взглянуть на государя иными глазами,
глазами тех, кого государь, по совету жены и матушки, к себе прибли-
жал, кому доверял в практической жизни исполнять свою волю.
Как он выглядел в глазах тех, кто имел возможность при обязательных
и регулярных докладах искать в лазоревых глазах царя одобрение, или
видеть порицание, искренним своим усилиям в сообщении поступательного
движения государственной машине?
17-го октября 1904 года пышноусый и высоколобый, шестидесятипяти-
летний Иван Логгинович Горемыкин, "милый старик Горемыкин", по словам
государыни, действительный тайный советник 1-го класса, сенатор, член
Государственного Совета, бывший министр внутренних дел и будущий пред-
седатель Совета министров, председатель Особого совещания по вопросам
о мерах к укреплению крестьянского землевладения, убитый в 1917 году
крестьянами при разгроме его имения, доверительно беседовал с вновь
назначенным министром внутренних дел, генерал-адъютантом, генералом от
кавалерии по Генеральному штабу, бывшим командиром отдельного корпуса
жандармов и заведующим департаментом полиции, бывшим генерал-губерна-
тором Виленской, Ковенской и Гродненской губерний, любимцем вдовствую-
щей императрицы, сорокасемилетним князем Петром Дмитриевичем Свято-
полк-Мирским. "Помните одно: никогда ему не верьте, это самый фальши-
вый человек, какой есть на свете", - имея в виду царя, сказал Иван
Логгинович Петру Дмитриевичу, мечтающему об отставке, но не предпола-
гающему, что всего через четыре месяца, обрызганный январской кровью,
он будет отставлен от всех мест и должностей раз и навсегда.
11-го ноября 1904 года государь, встав в восемь утра, поехал на
охоту в Знаменское. Охота была удачной, собственные трофеи в "Дневни-
ке" выделены особо: "Убил 144 фазана; всего убито: 522. Фазанов 506,
зайцев 16". Охота заняла четыре с половиной часа, включая часовой пе-
рерыв на завтрак в охотничьем домике. Что ни говори, а охотник госу-
дарь был блестящий - один фазан за полторы минуты! Результат велико-
лепный!
А в это время на дальневосточном театре сочиняли и готовили к ис-
полнению знаменитый кавалерийский "набег" генерала Мищенко, закончив-
шийся так же бесславно, как и все прочие военные предприятия этой кам-
пании. Командир Забайкальской казачьей бригады генерал Мищенко получил
возможность собрать под свою руку больше трети всей нашей кавалерии,
превзойдя одним своим отрядом в семьдесят два с половиной эскадрона
всю японскую кавалерию, насчитывавшую шестьдесят шесть эскадронов. Не-
удачи стали обычнейшим делом этой войны, не избежала своей участи
обанкротиться и кавалерия, в том числе и казачья. Нелепый замысел и
бездарное его исполнение, быть может, и не заслуживали бы упоминания,
но именно эта затея привела наконец-то в движение 3-й Верхнеудинский
казачий полк. В связи с предстоящей громоздкой операцией на театре во-
енных действий дед напишет бабушке сдвоенное письмо за 13 и 14 ноября,
поэтому и "Дневник" государя должен быть представлен двумя датами.
Дневник императора. 13-го ноября. Суббота. Утром было два доклада.
В час с 1/4 отправился в город на освящение
Суворовского музея. После молебна осматривал подробно все залы, хорошо
устроенные и достаточно наполненные для открытия. В 4 часа вернулся в
Царское.
Дядя Сергей и Элла приехали из Москвы. В 7 час. вместе с ними пое-
хали в Гатчину и обедали с Мама и т. Ольгой. Возвратились в 10 1/2.
14-го ноября. Воскресенье. День рождения дорогой Мама и десятилетие
нашей свадьбы! в 10 1/4 пое-
хали в Гатчину. Обедня, поздравления и завтрак в Белой зале. Сидели у
Мама долго и вернулись в Царское в 3 1/2 часа. Приняли депутацию от
Уланского полка по случаю 10-летия со дня назначения Аликс шефом и
двух офицеров и команду с подводной лодки "Осетр", отправляемой на
Дальний Восток.
За чаем дети устроили сюрприз и исполнили в лицах и в надлежащих
костюмах басню "Стрекоза и Муравей". Вечером принял гр. Ламздорфа.
Будь в этом придворном домашнем детском "театре" цензура, навряд ли
в канун сдачи Порт-Артура была бы дозволена к постановке пиеса столь
двусмысленного, аллюзионного содержания.
Если раньше дед томился своей забайкальской ссылкой, изнурявшей его
бездеятельностью, и ждал отъезда на фронт как перемены участи, то те-
перь лишь отъезд на фронт мог быть оправданием его резкостей в объяс-
нении с бабушкой, уже расправившей крыла, набравшей воздуха, чтобы ле-
теть к своему любимому.
Вот и последнее, наконец-то, письмо с продуваемой всеми ветрами,
пустынной, дикой, серой станции Борзя.
Ст. Борзя. Ноября 13 дня. 1904. Дорогая голубка Кароля! Наконец-то
сегодня утром получено приказание главнокомандующего снять
наш полк с охраны дороги и двинуть его в Харбин. Конечно, целый день
идет суета и сутолока невообразимая: все готовятся, укладываются, со-
бираются. Окончательно должны выступить 18-го Ноября. До Харбина пой-
дем по железной дороге, и что будет там, пока, конечно, неизвестно.
Я лично и большинство офицеров довольны тем, что идем дальше - си-
деть тут ужасно надоело. Иначе относятся к этому перевороту те офице-
ры, к которым сюда приехали жены и семьи. Очень жаль нашего ветеринар-
ного врача: он, бедняга, только что уехал встречать свою жену, которая
едет к нему сюда с детишками. А тут такая неожиданная новость... Наде-
юсь теперь, моя дорогая, милая Кароля, ты поймешь весь смысл моих по-
буждений, которые заставили меня отклонить от себя большое счастье -
видеть тебя здесь. Как бы ты чувствовала себя здесь, узнав, что полк
вышел на театр войны?
Теперь пять дней предстоит возня со сборами. Я очень удивился, не
получив от тебя писем до сего времени. Твою телеграмму "ОСТАЮСЬ" я по-
лучил, когда возвратился из командировки. Со дня на день ожидаю от те-
бя письма. Ну что-то теперь будет с нами? Я при всяком удобном случае
буду сообщать тебе, дорогая, о себе и о нашем полке, а ты делись этими
сведениями как с моими родственниками, так и со знакомыми. Когда ты
получишь это письмо, мы уже будем далеко. По получении этого письма,
адресуй мне письма "в действующую армию на Дальнем Востоке. В 3-й
Верхнеудинский казачий полк".
14 ноября. Сегодня у нас та же суета, что и вчера. Товарищ Бобров
поехал в Читу
закупить медикаменты и перевязочный материал, а я занимаюсь здесь ук-
ладкой лазарета в походные ящики. Немного досадно, что приходится идти
на войну в холодное время года, когда так легко простудиться. У нас
погода все время стояла превосходная. До сего дня были тихие, прекрас-
ные морозы в 18-20о, которые здесь почему-то переносятся гораздо лег-
че, чем у нас в России. Снегу абсолютно нет, ни капли.
Сегодня вместе с этим письмом отправлю тебе телеграмму о нашем выс-
туплении. Дорогая, милая Кароля, как больно сознавать все то, чему
подвергнемся теперь, идя в Харбин! Не за себя я боюсь, но тебя, моя
милая деточка, жаль! Больно за то, что ты, дорогая моя, будешь трево-
житься и беспокоиться. Я во всяком случае обещаю тебе всегда при вся-
кой вероятности уведомлять о себе. Если бы пришлось уже в скором вре-
мени покончить расчеты с жизнью, то ты будешь уведомлена об этом, а
равно и о всяком несчастном со мной случае, моим товарищем, доктором
Бобровым, который телеграфирует тебе. Если же все будет обстоять бла-
гополучно, то я сам буду тебе писать и телеграфировать.
Теперь опять хочется сказать тебе, моя дорогая голубка, чтобы ты в
случае несчастья со мною не губила свою молодую жизнь и не связывала
себя какими бы то ни было обещаниями. Зачем, мой ангел? Я знаю тебя,
верю твоим чувствам и уверен, что живя и с другим, ты не выкинешь из
своей памяти того, кто тебя так безгранично любит и кто так тебе пре-
дан. Хоть изредка ты вспомнишь обо мне и помолишься за меня своею чис-
тою молитвой. Вот почему мой завет тебе, дорогая, что бы со мной ни
случилось, ты живи, будь счастлива. Живи и облегчай, чем можешь, горе
и страдания людские - особенно нашего бедного, забитого, но хорошего
русского народа. Теперь из него тянут последние силы и соки, отнимают
все дорогое и близкое сердцу ради неведомых ему благ и стремлений...
Уж видно так Бог на роду написал! "Но придет же пора, и проснется на-
род, разогнет он могучую спину..." Дай Бог тебе дождаться этой поры и
увидеть ее. Дай Бог тебе сил и терпения перенести свое горе и дожить
до лучшей поры! А у меня одна к тебе просьба: не забывай меня и брата
в своих молитвах!
Я иду дальше без страха и боязни, с твердою надеждою на скорое и
счастливое возвращение, на радостную встречу и с тобою и всеми близки-
ми и друзьями.
Приветствуй всех от моего имени, поклонись Ивановцам и сообщи обо
мне тем, кого это будет интересовать. Приветствуй и целуй своих роди-
телей и Грету! Сегодня еще напишу в Павловское, дяде, Александре Ми-
хайловне и Ивановым. От двух последних недавно получил письма.
Я вполне здоров и благополучен. Ну, до свидания, моя хорошая, слав-
ная дорогая Кароля! Крепко, крепко
обнимаю тебя и целую! Жму и целую твою руку! На всякий случай - прощай
и прости за все, горячо любящий тебя и преданный тебе
Н. Кураев. Твой Коля. Пиши, милая, о себе. Крестьянин оставляет
внукам дом и землицу. Лавочник - лавку. Царь -
престол и отечество. Промышленник или домовладелец, соответственно,
промысел и доходные дома. Что оставляют внукам капиталисты и банкиры
кроме капиталов, можно узнать из революционных хроник...
Мой дед, умерший до моего рождения, и бабушка, погибшая от голода в
сорок первом году, каковую по младенчеству я помнить не мог, из пред-
метов материальных, вещественных, осязаемых оставили наследникам трид-
цать четыре письма и связку документов.
Государя можно было бы обойти вниманием в рассказе о частной жизни
моих предков, если бы самодержец не столь активно вмешивался в эту
жизнь и не стал причиной появления этих тридцати четырех писем, коими
я сегодня располагаю в подлиннике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18