Кроме того, я знаю, что всеми сведениями
обо мне ты с ним делишься. А мне страшно надоедает писать о себе одно
и то же по нескольку раз разным людям.
Ну зачем же бы я стал в один дом писать два письма с одинаковым со-
держанием.
Радуюсь твоему здоровью и благополучию. А знаешь ли ты, Кароля, что
я нахожусь вблизи тех мест, где жили,
страдали и умирали декабристы? Вероятно ты мало знаешь о декабристах,
так как в учебниках русской истории о них ничего почти не говорится.
Недалеко от Борзи (верст 100-150) находится селение Благодатное, Ака-
туй, Нерчинский завод, куда были сосланы декабристы в начале царство-
вания Николая I. На ст. Петровский Завод я был на могилах некоторых
(двух) похороненных там декабристов. Там же могила жены декабр. Му-
равьева - Анны Муравьевой, урожденной графини Чернышевой. Все это вы-
зывает такие грустные и в то же время хорошие воспоминания. В Чите то-
же есть некоторые памятники времен декабристов.
Я купил в Чите у местного фотографа несколько фотографий снимков,
относящихся ко времени декабристов.
Конечно это тебя будет м.-б. больше интересовать, когда ты познако-
мишься с эпохой декабристов и с теми людьми, которых окрестили этим
именем.
Передай мой привет Поповым и благодари их за поклоны. А Сергею Мак-
симовичу на его каламбур: "хорошее дело сидеть вдали от "дела", могу
ответить подобным же каламбуром: отвратительное дело сидеть без всяко-
го дела.
Пока, дорогая моя, до свидания. Будь здорова и благополучна! Благо-
дарю всех приветствовавших меня и
приветствуй, в свою очередь, Ивановцев! Крепко целую тебя и жму твою
руку! Весь твой Н. Кураев. В этих заповедных краях можно было найти
не только следы и тени дру-
зей и единодумцев командира Вятского пехотного полка, участника войны
1812 года Павла Ивановича Пестеля, но и тень отца его, И. Б. Пестеля,
прослужившего с 1809 по 1819 год генерал-губернатором Сибири.
Верхнеудинск, давший имя трем казачьим полкам, в том числе и де-
довскому, был одним из этапов долгого и тяжкого пути на каторгу тех,
кто посягнул на божественную власть самодержца.
Пройдя Читу и перевалив за Яблоновый хребет, отряд декабристов,
конвоируемый взводом солдат в авангарде, другим взводом в арьергарде,
конвойными по сторонам да еще и казаками с пиками, в августе 1830 года
вступил в Верхнеудинские края. Сначала привал был в станице Верхнеу-
динской, где вымокшие под дождем и прозябшие декабристы хохотали над
неудачливым братом Вильгельма Кюхельбекера, Михаилом Карловичем, тоже
декабристом, принявшим взошедший на небосвод Марс за Венеру. Вот сме-
ху-то было!
Конвойное начальство сильно беспокоилось о том, чтобы через городок
Верхнеудинск этап прошел скоро, без задержки, по возможности, не прив-
лекая внимания населения. Верхнеудинск не проявил и сам к знаменитым
государственным преступникам никакого интереса. В иных селах больше
народа вылезало на улицы. Стоило еще конвой выряжать в парад, и пред-
писывать особые правила для прохождения города: "чтобы всем быть при
своих повозках и не далее двух шагов, трубок не курить и даже чубуков
в руках не держать" и т.д. Строго! И солдатам особый наказ: "ни с кем
не разговаривать и показывать свирепый вид!" Во как! Хотели этим про-
хождением без чубуков и свирепым видом солдат предостеречь возможных
будущих бунтовщиков, буде таковые в Верхнеудинске окажутся, от посяга-
тельств на начальство и от Бога установленные порядки.
В городе Верхнеудинске этап был встречен местной полицией. В отда-
лении и на возвышениях кое-какой народец все-таки кучками тол-
пился. По свидетельству одного из злодеев, посягавшего на отмену тор-
говли людьми в России: "На улицах не заметно было никого порядочных.
На лицах - одно глупое любопытство". Впрочем, были замечены и несколь-
ко разряженных по особому случаю дам и верхнеудинских денди, показав-
ших забредшим сюда столичным жителям, что здесь тоже люди живут, а не
только в разных там петербургах!
Вот и письмо деда от 8-го июля - типичное, на мой взгляд, письмо из
ссылки: "хочется... порассказать тебе много, много..." и ничего не
рассказывает. Письмо оказалось вдруг помечено "N 124", а у меня оно
всего лишь семнадцатое, это по какой же малости, по каким осколкам
приходится собирать ушедшее навсегда.
Ст. Борзя. Июля 8-го дня. 1904. Дорогая голубка Кароля! Третьего
дня получил твое письмо. Очень рад твоему здоровью и удо-
вольствию, которое ты получаешь в обществе своей племянницы. Но далеко
не могу порадоваться твоему сообщению, что ты проводишь лето не так,
как тебе хотелось, и что суета домашняя надоедает тебе и утомляет. Это
уж плохо, и я от души хотел бы знать, что ты хоть воздухом пользуешься
вволю, гуляешь, купаешься и вообще пользуешься летом, как им и нужно
пользоваться.
Желаю тебе лично и всем прочим артистам Ивановского театра успешно
провести свои роли в спектакле. Это хорошо, что у Вас затеяли спек-
такль - всегда это, для меня, по крайней мере, было хорошим и интерес-
ным развлечением; думаю, и для всех участников спектакля это будет
приятным удовольствием. Жалею, что не могу быть зрителем на этом инте-
ресном (по составу исполнителей) спектакле.
Сергею Максимовичу не мешает напомнить "мнение", которое о нем было
сказано на Святках во время игры "во мнения", - что он никогда не учит
своих ролей. Желаю ему не оправдать на этот раз мнение о нем.
Должен сказать, что особенно я был доволен, узнав из твоего письма
о намерении твоего папы выписать "мою" Марью к вам. Боюсь, что на фаб-
рике она может избаловаться. Впрочем, я не могу протестовать против
этого. Если она будет у Вас, то сообщи мне об этом, а ей передай мой
поклон. Я ею всегда был доволен и охотно возьму опять к себе, раз она
этого пожелает.
Кароля! Если получишь (наверное даже получишь) из Курска от д-ра
Шлоккера квитанцию о взносе мною денег в кассу Чистовича, то не удив-
ляйся особенно, а сохрани эту квитанцию - она для меня очень важна. Я
отправил на днях туда деньги и прошу квитанцию выслать тебе.
Ну, милая, ты прости, но право писать больше нечего. Собственно я
сел было написать только несколько строк, а именно - страшно хочется
расцеловать тебя, дорогая, побеседовать с тобой и порассказать тебе
много, много... Вот главное, что хотел написать, а остальное все не-
важно.
Я вполне здоров и благополучен. Шлю мой сердечный привет твоим ро-
дителям, Эльзе, Грете и твоей тете.
Последнюю благодари за ее привет. Сейчас поеду кататься верхом. Пиши
ты! Крепко целую тебя, моя дорогая, жму твою руку и желаю лучше-
го. Весь твой Н. Кураев. В пояснение можно сказать, что привет переда-
ла милая тетя Берта,
сестра Вильгельма Францевича, с ее таким неудачным, тяп-ляп составлен-
ным, "Свидетельством о смерти" вы познакомились.
Государь провел этот же день, 8-е июля, в Петергофе в дачном режи-
ме. Дед катался верхом, а государь на байдарках.
Дневник императора. 8-го июля. Четверг. Утро было дождливое. Имел
два доклада. Завтракала т. Маруся. Поехали с визитом к Анастасии,
видели д. Мишу. Вернулись к 4 ч. до-
мой; погулял один. Читал много. Покатался с Мишей на байдарках. После
обеда ходил с
Аликс к Коттеджу. Захват нашими добровольцами двух пароходов английс-
кого и германского
в Красном море произвел громадный переполох в Европе. Катание на бай-
дарках совпало с "инцидентом" в Красном море, запечат-
ленном в дневнике двумя бесстрастными строчками: "Захват нашими добро-
вольцами двух пароходов английского и германского в Красном море про-
изводит громадный переполох в Европе". Такое мог бы записать разве что
провинциальный обыватель, черпающий сведения из ежедневной газетки
"Курьер Бугульмы".
Наша крейсерская борьба с военной контрабандой, шедшей из Европы в
Японию, одна из славных страниц, написанных мужеством и решительностью
русских моряков в ходе этой, увы, бесславной войны.
20 июня вспомогательный крейсер "Петербург", а 22 июня вспомога-
тельный крейсер "Смоленск", "загримированные" под угольщиков, спрятав
артиллерию в трюмы, под флагом кораблей торгового "Добровольного фло-
та" вышли из Севастополя, прошли Босфор и Дарданеллы и через Суэцкий
канал вышли в Красное море. Посланный загодя в Суэц под видом предста-
вителя "Добровольного флота" отставной контр-адмирал Пташинский дал
сведения о кораблях, везущих военную контрабанду в Японию. Ночью в
Красном море на кораблях "Петербург" и "Смоленск" были установлены
75-мм и 120-мм орудия и с восходом солнца поднят русский военно-морс-
кой флаг. Крейсера приступили к досмотру грузов и почты в южной части
Красного моря между островами Таир-Зебеир и Цукур. На остановленном
немецком пакетботе "Принц Генрих" были изъяты два письма с документами
об отправлении из Германии в Японию оружия на пароходах "Скандия" и
"Никлин"...
В результате активных действий крейсеров "Петербург" и "Смоленск"
три английских транспорта, "Малака", "Ардова" и "Формоза", уличенные в
контрабанде, и немецкий пароход "Скандия" были задержаны и отправлены
с призовыми командами в Либаву... Крейсера "Терек", "Рион" и "Днепр",
действуя в Желтом море и в районе Гонконга, обнаружив контрабанду на
английских и немецких судах, экипажи снимали, корабли топили.
Милые европейские родственники, пользуясь глупостью и алчностью
своей российской родни на троне, устроили ей войну на Дальнем Востоке,
рассчитывая и на прямой барыш, а тут такие вдруг убытки! Разумеется
"вся Европа" переполошилась: "Спасайся, кто может!" Бедные англичане
тут же послали в Порт-Саид свою эскадру из двенадцати броненосцев,
двух броненосных крейсеров и двух миноносцев. Еще Тит Ливий приметил,
что "меж царями товарищество невозможно", родство, да, но не товари-
щество. Нравы царей, похоже, самая постоянная вещь в этом переменчивом
мире.
Вот и получается, то мы Европу спасаем, то Европа нас спасает, то
сама от нас спасается, отношения все время панические, а не соседские,
не родственные. Конечно, это соблазнительно все бы свои беды и "бесс-
мысленную" кровь списать на чей-нибудь счет, то "турка гадит", то "не-
мец финтит", то "англичанка за нос водит", только пока сами без царя в
голове, так оно и будет.
9-го июля государь осмотрел санитарный поезд имени его матушки, им-
ператрицы Марии Федоровны. А у нас сохранился "след" от этого поезда!
Фотографический снимок, вылинявший в силу высокого содержания серебра
в старой фотобумаге, но лица видны, буквы читаются.
Все-таки интересно, разбирая то, что уцелело от прежней жизни,
убеждаться в том, что сшита она воедино самым неожиданным образом. Вот
и еще одна ниточка, тоньше паутинки, но материальная же, можно потро-
гать, связывает наш дом с домом Романовых!
Деревянный перрон, на перроне трое военных, над ними, на фронтоне
станционного деревянного здания надпись "Ст. БОРЗЯ". Крайний слева на
снимке бравый офицер в белом кителе, оставляющий самое хорошее впечат-
ление о русской армии. Под ним чернилами дедовой рукой написано "Рейн-
вальд". Метрах в двух от него, так же лицом к нам, мой двадцативосьми-
летний дед, он в белой тужурке с погонами, на нем офицерская фуражка и
черные брюки, а вот руки совсем не по-военному засунуты в карманы ту-
журки. "Кураев". Слева от деда тоже метрах в двух в высоких сапогах, в
гимнастерке, с карабином, опущенным прикладом на перрон, солдатского
обличья рослый воин - "Дронов". На обратной стороне карточки запись:
"Снимок сделан медицинской сестрой Альбрехтой сан. поезда им. импер.
Марии Федор."
Снимок будет препровожден бабушке и в одном из августовских писем
откомментирован. Компания оказалась случайной. Дед отправлял в Иркутск
больного тифом. Офицер Дронов, один из наиболее симпатичных деду сос-
луживцев, собрался на охоту. А бравый Рейнвальд "занимался уничтожени-
ем водки" в станционном буфете.
Дневник императора. 9-го июля. Пятница. Утром все, за исключением
Аликс, отправились в город на похороны
Н.<|>Н. Обручева. Узнав, что шествие не прибыло в Лавру, остались в
поезде у нашего павильона. Осмотрел новый санитарный поезд Мама, ко-
мендантом которого состоит полк. Ерехович, устраивала его внутри Апрак
- очень практично и хорошо.
В 12 1/4 поехал с Мама на отпевание, после чего в Мраморный дворец.
Завтракали у тети Ольги. В 2 1/2 отправились с Мишей, Ольгой, Минни и
Георгием на "Александрии" в Петергоф. Дуло сильно. После чая принял
доклад Коковцева. Вечером зашли - Аликс в кресле - в Коттедж.
В ежедневных записях царя, скорее всего, нет ни понудительного во-
левого усилия, ни стремления к самодисциплине. Как утренняя и вечерняя
молитва для верующего, умывание поутру и вечером для опрятного, мытье
рук перед едой для брезгливого - вовсе не обязанность, а потребность,
так же и записи в дневнике, и ежедневные прогулки при любой погоде и
при любых обстоятельствах, потребность, а не долг и не понуждение.
Вот и после отречения, в начале марта 1917 года, государь прибыл в
Царское Село, вернее, был доставлен, поскольку въезд ему в Царское Се-
ло до отречения был закрыт, рыдая рассказал жене о конце своего царс-
твования, рассказал о том, что с ним случилось в Могилеве, Пскове и
Киеве, пока они не виделись и... пошел гулять, и первый раз за многие
годы прогулка не удалась. Вс°, - прежняя жизнь оборвалась даже в прос-
тых, казалось бы, подробностях.
"Она подвела меня к окну, - пишет о государыне фрейлина Вырубова, -
я никогда не забуду того, что увидела, когда мы обе, прижавшись друг к
другу, в горе и смущении выглянули в окно. Мы были готовы сгореть от
стыда за нашу бедную родину. В саду, около самого дворца, стоял Царь
всея Руси и с ним преданный его друг князь Долгорукий. Их окружало 6
солдат, вернее, 6 вооруженных хулиганов, которые все время толкали Го-
сударя, то кулаками, то прикладами, как будто бы он был какой-нибудь
преступник, покрикивая: ёТуда нельзя ходить, г.полковник, вернитесь,
когда вам говорят!"" Государь совершенно спокойно на них посмотрел и
вернулся во дворец. Как и полагается фрейлине в таких ситуациях, Выру-
бова лишилась чувств, но государыня самообладания не потеряла, просто
старалась запомнить лица этих солдат.
Думая о странных свойствах все-таки женственной души нашего импера-
тора, склонного более к тихому коварству нежели открытой угрозе и пря-
мому поступку, начинает казаться, что этот, в сущности, одинокий чело-
век, самим сознанием своей исключительности обреченный на одиночество,
всякий раз, отправляясь на прогулку, надеялся встретить доброго, пони-
мающего, любящего человека, чтобы с радостным облегчением вручить себя
его попечению, как отчасти вручал Мама, отчасти Александре Федоровне,
отчасти Григорию Ефимовичу... О чем он думал, чего он ждал, вышагивая
по часу, по полтора, и в снег, и под дождем, и в пыльную погоду? А мо-
жет, как раз "приходил в себя", пока однажды не услышал: "Туда нель-
зя..."
Думал ли дед о своем государе? Молился ли за него? Мысленно проща-
ясь с бабушкой, не исключая для себя и печального жребия, собирался ли
он умереть и за возлюбленного самодержца? Впрочем, он человек прямой,
и если в день своих именин, о которых напишет бабушке, не сказал о
своем счастье быть тезкой государя, стало быть, скорее всего, об этом
и не помнил.
Раскаты дальневосточных громов доносились лишь в телеграммах, но
погрохатывать стало и около столицы, хотя до 1905 года было еще полго-
да. Еще полгода до того дня, после которого даже такой некровожадный
человек, как Осип Эмильевич Мандельштам, напишет: "Урок девятого янва-
ря - цареубийство - настоящий урок трагедии: нельзя жить, если не бу-
дет убит царь". Жестко? Еще бы! Вот как поэт объясняет эту неотврати-
мую жестокость: "Любая детская шапочка, рукавичка или женский платок,
жалко брошенный в этот день на петербургском снегу, оставались памят-
кой, что царь должен умереть, что царь умрет". ...И на снегу умирать
тоже не сахар, но пока еще лето.
Удар грома во время грозы, явление довольно обыкновенное, переполо-
шил 25-го июля царя и всю семью. Всего десять дней назад бомбой, бро-
шенной у Варшавского вокзала был убит министр внутренних дел и шеф
жандармов Вячеслав Константинович Плеве вместе со своим кучером. Два
года назад был убит предшественник Плеве, Сипягин Дмитрий Сергеевич, и
тоже террористами. Будешь вздрагивать, заслышав похожий на взрыв удар
грома. Плеве было всего 58 лет, мог бы еще служить и служить, на что
государь и надеялся. "В лице Плеве я потерял друга и незаменимого мин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
обо мне ты с ним делишься. А мне страшно надоедает писать о себе одно
и то же по нескольку раз разным людям.
Ну зачем же бы я стал в один дом писать два письма с одинаковым со-
держанием.
Радуюсь твоему здоровью и благополучию. А знаешь ли ты, Кароля, что
я нахожусь вблизи тех мест, где жили,
страдали и умирали декабристы? Вероятно ты мало знаешь о декабристах,
так как в учебниках русской истории о них ничего почти не говорится.
Недалеко от Борзи (верст 100-150) находится селение Благодатное, Ака-
туй, Нерчинский завод, куда были сосланы декабристы в начале царство-
вания Николая I. На ст. Петровский Завод я был на могилах некоторых
(двух) похороненных там декабристов. Там же могила жены декабр. Му-
равьева - Анны Муравьевой, урожденной графини Чернышевой. Все это вы-
зывает такие грустные и в то же время хорошие воспоминания. В Чите то-
же есть некоторые памятники времен декабристов.
Я купил в Чите у местного фотографа несколько фотографий снимков,
относящихся ко времени декабристов.
Конечно это тебя будет м.-б. больше интересовать, когда ты познако-
мишься с эпохой декабристов и с теми людьми, которых окрестили этим
именем.
Передай мой привет Поповым и благодари их за поклоны. А Сергею Мак-
симовичу на его каламбур: "хорошее дело сидеть вдали от "дела", могу
ответить подобным же каламбуром: отвратительное дело сидеть без всяко-
го дела.
Пока, дорогая моя, до свидания. Будь здорова и благополучна! Благо-
дарю всех приветствовавших меня и
приветствуй, в свою очередь, Ивановцев! Крепко целую тебя и жму твою
руку! Весь твой Н. Кураев. В этих заповедных краях можно было найти
не только следы и тени дру-
зей и единодумцев командира Вятского пехотного полка, участника войны
1812 года Павла Ивановича Пестеля, но и тень отца его, И. Б. Пестеля,
прослужившего с 1809 по 1819 год генерал-губернатором Сибири.
Верхнеудинск, давший имя трем казачьим полкам, в том числе и де-
довскому, был одним из этапов долгого и тяжкого пути на каторгу тех,
кто посягнул на божественную власть самодержца.
Пройдя Читу и перевалив за Яблоновый хребет, отряд декабристов,
конвоируемый взводом солдат в авангарде, другим взводом в арьергарде,
конвойными по сторонам да еще и казаками с пиками, в августе 1830 года
вступил в Верхнеудинские края. Сначала привал был в станице Верхнеу-
динской, где вымокшие под дождем и прозябшие декабристы хохотали над
неудачливым братом Вильгельма Кюхельбекера, Михаилом Карловичем, тоже
декабристом, принявшим взошедший на небосвод Марс за Венеру. Вот сме-
ху-то было!
Конвойное начальство сильно беспокоилось о том, чтобы через городок
Верхнеудинск этап прошел скоро, без задержки, по возможности, не прив-
лекая внимания населения. Верхнеудинск не проявил и сам к знаменитым
государственным преступникам никакого интереса. В иных селах больше
народа вылезало на улицы. Стоило еще конвой выряжать в парад, и пред-
писывать особые правила для прохождения города: "чтобы всем быть при
своих повозках и не далее двух шагов, трубок не курить и даже чубуков
в руках не держать" и т.д. Строго! И солдатам особый наказ: "ни с кем
не разговаривать и показывать свирепый вид!" Во как! Хотели этим про-
хождением без чубуков и свирепым видом солдат предостеречь возможных
будущих бунтовщиков, буде таковые в Верхнеудинске окажутся, от посяга-
тельств на начальство и от Бога установленные порядки.
В городе Верхнеудинске этап был встречен местной полицией. В отда-
лении и на возвышениях кое-какой народец все-таки кучками тол-
пился. По свидетельству одного из злодеев, посягавшего на отмену тор-
говли людьми в России: "На улицах не заметно было никого порядочных.
На лицах - одно глупое любопытство". Впрочем, были замечены и несколь-
ко разряженных по особому случаю дам и верхнеудинских денди, показав-
ших забредшим сюда столичным жителям, что здесь тоже люди живут, а не
только в разных там петербургах!
Вот и письмо деда от 8-го июля - типичное, на мой взгляд, письмо из
ссылки: "хочется... порассказать тебе много, много..." и ничего не
рассказывает. Письмо оказалось вдруг помечено "N 124", а у меня оно
всего лишь семнадцатое, это по какой же малости, по каким осколкам
приходится собирать ушедшее навсегда.
Ст. Борзя. Июля 8-го дня. 1904. Дорогая голубка Кароля! Третьего
дня получил твое письмо. Очень рад твоему здоровью и удо-
вольствию, которое ты получаешь в обществе своей племянницы. Но далеко
не могу порадоваться твоему сообщению, что ты проводишь лето не так,
как тебе хотелось, и что суета домашняя надоедает тебе и утомляет. Это
уж плохо, и я от души хотел бы знать, что ты хоть воздухом пользуешься
вволю, гуляешь, купаешься и вообще пользуешься летом, как им и нужно
пользоваться.
Желаю тебе лично и всем прочим артистам Ивановского театра успешно
провести свои роли в спектакле. Это хорошо, что у Вас затеяли спек-
такль - всегда это, для меня, по крайней мере, было хорошим и интерес-
ным развлечением; думаю, и для всех участников спектакля это будет
приятным удовольствием. Жалею, что не могу быть зрителем на этом инте-
ресном (по составу исполнителей) спектакле.
Сергею Максимовичу не мешает напомнить "мнение", которое о нем было
сказано на Святках во время игры "во мнения", - что он никогда не учит
своих ролей. Желаю ему не оправдать на этот раз мнение о нем.
Должен сказать, что особенно я был доволен, узнав из твоего письма
о намерении твоего папы выписать "мою" Марью к вам. Боюсь, что на фаб-
рике она может избаловаться. Впрочем, я не могу протестовать против
этого. Если она будет у Вас, то сообщи мне об этом, а ей передай мой
поклон. Я ею всегда был доволен и охотно возьму опять к себе, раз она
этого пожелает.
Кароля! Если получишь (наверное даже получишь) из Курска от д-ра
Шлоккера квитанцию о взносе мною денег в кассу Чистовича, то не удив-
ляйся особенно, а сохрани эту квитанцию - она для меня очень важна. Я
отправил на днях туда деньги и прошу квитанцию выслать тебе.
Ну, милая, ты прости, но право писать больше нечего. Собственно я
сел было написать только несколько строк, а именно - страшно хочется
расцеловать тебя, дорогая, побеседовать с тобой и порассказать тебе
много, много... Вот главное, что хотел написать, а остальное все не-
важно.
Я вполне здоров и благополучен. Шлю мой сердечный привет твоим ро-
дителям, Эльзе, Грете и твоей тете.
Последнюю благодари за ее привет. Сейчас поеду кататься верхом. Пиши
ты! Крепко целую тебя, моя дорогая, жму твою руку и желаю лучше-
го. Весь твой Н. Кураев. В пояснение можно сказать, что привет переда-
ла милая тетя Берта,
сестра Вильгельма Францевича, с ее таким неудачным, тяп-ляп составлен-
ным, "Свидетельством о смерти" вы познакомились.
Государь провел этот же день, 8-е июля, в Петергофе в дачном режи-
ме. Дед катался верхом, а государь на байдарках.
Дневник императора. 8-го июля. Четверг. Утро было дождливое. Имел
два доклада. Завтракала т. Маруся. Поехали с визитом к Анастасии,
видели д. Мишу. Вернулись к 4 ч. до-
мой; погулял один. Читал много. Покатался с Мишей на байдарках. После
обеда ходил с
Аликс к Коттеджу. Захват нашими добровольцами двух пароходов английс-
кого и германского
в Красном море произвел громадный переполох в Европе. Катание на бай-
дарках совпало с "инцидентом" в Красном море, запечат-
ленном в дневнике двумя бесстрастными строчками: "Захват нашими добро-
вольцами двух пароходов английского и германского в Красном море про-
изводит громадный переполох в Европе". Такое мог бы записать разве что
провинциальный обыватель, черпающий сведения из ежедневной газетки
"Курьер Бугульмы".
Наша крейсерская борьба с военной контрабандой, шедшей из Европы в
Японию, одна из славных страниц, написанных мужеством и решительностью
русских моряков в ходе этой, увы, бесславной войны.
20 июня вспомогательный крейсер "Петербург", а 22 июня вспомога-
тельный крейсер "Смоленск", "загримированные" под угольщиков, спрятав
артиллерию в трюмы, под флагом кораблей торгового "Добровольного фло-
та" вышли из Севастополя, прошли Босфор и Дарданеллы и через Суэцкий
канал вышли в Красное море. Посланный загодя в Суэц под видом предста-
вителя "Добровольного флота" отставной контр-адмирал Пташинский дал
сведения о кораблях, везущих военную контрабанду в Японию. Ночью в
Красном море на кораблях "Петербург" и "Смоленск" были установлены
75-мм и 120-мм орудия и с восходом солнца поднят русский военно-морс-
кой флаг. Крейсера приступили к досмотру грузов и почты в южной части
Красного моря между островами Таир-Зебеир и Цукур. На остановленном
немецком пакетботе "Принц Генрих" были изъяты два письма с документами
об отправлении из Германии в Японию оружия на пароходах "Скандия" и
"Никлин"...
В результате активных действий крейсеров "Петербург" и "Смоленск"
три английских транспорта, "Малака", "Ардова" и "Формоза", уличенные в
контрабанде, и немецкий пароход "Скандия" были задержаны и отправлены
с призовыми командами в Либаву... Крейсера "Терек", "Рион" и "Днепр",
действуя в Желтом море и в районе Гонконга, обнаружив контрабанду на
английских и немецких судах, экипажи снимали, корабли топили.
Милые европейские родственники, пользуясь глупостью и алчностью
своей российской родни на троне, устроили ей войну на Дальнем Востоке,
рассчитывая и на прямой барыш, а тут такие вдруг убытки! Разумеется
"вся Европа" переполошилась: "Спасайся, кто может!" Бедные англичане
тут же послали в Порт-Саид свою эскадру из двенадцати броненосцев,
двух броненосных крейсеров и двух миноносцев. Еще Тит Ливий приметил,
что "меж царями товарищество невозможно", родство, да, но не товари-
щество. Нравы царей, похоже, самая постоянная вещь в этом переменчивом
мире.
Вот и получается, то мы Европу спасаем, то Европа нас спасает, то
сама от нас спасается, отношения все время панические, а не соседские,
не родственные. Конечно, это соблазнительно все бы свои беды и "бесс-
мысленную" кровь списать на чей-нибудь счет, то "турка гадит", то "не-
мец финтит", то "англичанка за нос водит", только пока сами без царя в
голове, так оно и будет.
9-го июля государь осмотрел санитарный поезд имени его матушки, им-
ператрицы Марии Федоровны. А у нас сохранился "след" от этого поезда!
Фотографический снимок, вылинявший в силу высокого содержания серебра
в старой фотобумаге, но лица видны, буквы читаются.
Все-таки интересно, разбирая то, что уцелело от прежней жизни,
убеждаться в том, что сшита она воедино самым неожиданным образом. Вот
и еще одна ниточка, тоньше паутинки, но материальная же, можно потро-
гать, связывает наш дом с домом Романовых!
Деревянный перрон, на перроне трое военных, над ними, на фронтоне
станционного деревянного здания надпись "Ст. БОРЗЯ". Крайний слева на
снимке бравый офицер в белом кителе, оставляющий самое хорошее впечат-
ление о русской армии. Под ним чернилами дедовой рукой написано "Рейн-
вальд". Метрах в двух от него, так же лицом к нам, мой двадцативосьми-
летний дед, он в белой тужурке с погонами, на нем офицерская фуражка и
черные брюки, а вот руки совсем не по-военному засунуты в карманы ту-
журки. "Кураев". Слева от деда тоже метрах в двух в высоких сапогах, в
гимнастерке, с карабином, опущенным прикладом на перрон, солдатского
обличья рослый воин - "Дронов". На обратной стороне карточки запись:
"Снимок сделан медицинской сестрой Альбрехтой сан. поезда им. импер.
Марии Федор."
Снимок будет препровожден бабушке и в одном из августовских писем
откомментирован. Компания оказалась случайной. Дед отправлял в Иркутск
больного тифом. Офицер Дронов, один из наиболее симпатичных деду сос-
луживцев, собрался на охоту. А бравый Рейнвальд "занимался уничтожени-
ем водки" в станционном буфете.
Дневник императора. 9-го июля. Пятница. Утром все, за исключением
Аликс, отправились в город на похороны
Н.<|>Н. Обручева. Узнав, что шествие не прибыло в Лавру, остались в
поезде у нашего павильона. Осмотрел новый санитарный поезд Мама, ко-
мендантом которого состоит полк. Ерехович, устраивала его внутри Апрак
- очень практично и хорошо.
В 12 1/4 поехал с Мама на отпевание, после чего в Мраморный дворец.
Завтракали у тети Ольги. В 2 1/2 отправились с Мишей, Ольгой, Минни и
Георгием на "Александрии" в Петергоф. Дуло сильно. После чая принял
доклад Коковцева. Вечером зашли - Аликс в кресле - в Коттедж.
В ежедневных записях царя, скорее всего, нет ни понудительного во-
левого усилия, ни стремления к самодисциплине. Как утренняя и вечерняя
молитва для верующего, умывание поутру и вечером для опрятного, мытье
рук перед едой для брезгливого - вовсе не обязанность, а потребность,
так же и записи в дневнике, и ежедневные прогулки при любой погоде и
при любых обстоятельствах, потребность, а не долг и не понуждение.
Вот и после отречения, в начале марта 1917 года, государь прибыл в
Царское Село, вернее, был доставлен, поскольку въезд ему в Царское Се-
ло до отречения был закрыт, рыдая рассказал жене о конце своего царс-
твования, рассказал о том, что с ним случилось в Могилеве, Пскове и
Киеве, пока они не виделись и... пошел гулять, и первый раз за многие
годы прогулка не удалась. Вс°, - прежняя жизнь оборвалась даже в прос-
тых, казалось бы, подробностях.
"Она подвела меня к окну, - пишет о государыне фрейлина Вырубова, -
я никогда не забуду того, что увидела, когда мы обе, прижавшись друг к
другу, в горе и смущении выглянули в окно. Мы были готовы сгореть от
стыда за нашу бедную родину. В саду, около самого дворца, стоял Царь
всея Руси и с ним преданный его друг князь Долгорукий. Их окружало 6
солдат, вернее, 6 вооруженных хулиганов, которые все время толкали Го-
сударя, то кулаками, то прикладами, как будто бы он был какой-нибудь
преступник, покрикивая: ёТуда нельзя ходить, г.полковник, вернитесь,
когда вам говорят!"" Государь совершенно спокойно на них посмотрел и
вернулся во дворец. Как и полагается фрейлине в таких ситуациях, Выру-
бова лишилась чувств, но государыня самообладания не потеряла, просто
старалась запомнить лица этих солдат.
Думая о странных свойствах все-таки женственной души нашего импера-
тора, склонного более к тихому коварству нежели открытой угрозе и пря-
мому поступку, начинает казаться, что этот, в сущности, одинокий чело-
век, самим сознанием своей исключительности обреченный на одиночество,
всякий раз, отправляясь на прогулку, надеялся встретить доброго, пони-
мающего, любящего человека, чтобы с радостным облегчением вручить себя
его попечению, как отчасти вручал Мама, отчасти Александре Федоровне,
отчасти Григорию Ефимовичу... О чем он думал, чего он ждал, вышагивая
по часу, по полтора, и в снег, и под дождем, и в пыльную погоду? А мо-
жет, как раз "приходил в себя", пока однажды не услышал: "Туда нель-
зя..."
Думал ли дед о своем государе? Молился ли за него? Мысленно проща-
ясь с бабушкой, не исключая для себя и печального жребия, собирался ли
он умереть и за возлюбленного самодержца? Впрочем, он человек прямой,
и если в день своих именин, о которых напишет бабушке, не сказал о
своем счастье быть тезкой государя, стало быть, скорее всего, об этом
и не помнил.
Раскаты дальневосточных громов доносились лишь в телеграммах, но
погрохатывать стало и около столицы, хотя до 1905 года было еще полго-
да. Еще полгода до того дня, после которого даже такой некровожадный
человек, как Осип Эмильевич Мандельштам, напишет: "Урок девятого янва-
ря - цареубийство - настоящий урок трагедии: нельзя жить, если не бу-
дет убит царь". Жестко? Еще бы! Вот как поэт объясняет эту неотврати-
мую жестокость: "Любая детская шапочка, рукавичка или женский платок,
жалко брошенный в этот день на петербургском снегу, оставались памят-
кой, что царь должен умереть, что царь умрет". ...И на снегу умирать
тоже не сахар, но пока еще лето.
Удар грома во время грозы, явление довольно обыкновенное, переполо-
шил 25-го июля царя и всю семью. Всего десять дней назад бомбой, бро-
шенной у Варшавского вокзала был убит министр внутренних дел и шеф
жандармов Вячеслав Константинович Плеве вместе со своим кучером. Два
года назад был убит предшественник Плеве, Сипягин Дмитрий Сергеевич, и
тоже террористами. Будешь вздрагивать, заслышав похожий на взрыв удар
грома. Плеве было всего 58 лет, мог бы еще служить и служить, на что
государь и надеялся. "В лице Плеве я потерял друга и незаменимого мин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18