4 ноября 1919 года Начальник гарнизона Коробов Какой гарнизон, под
каким флагом простирал свою власть и силу на Фа-
теж 4 ноября 1919 года? На печати ни черта не разберешь, какая власть
из быстро менявшихся в девятнадцатом году в Курской губернии выдала
это спасительное приложение к "безвозмездным" лошадям.
Кроме деникинцев, григорьевцев, буденовцев и зеленых была еще ка-
кая-то сволочь, именовавшая себя "червоным казачеством". От этих "чер-
воных казаков" в равной мере страдали и белые и красные, но более
всех, разумеется, обыватели. "Червоные казаки" были непобедимы, потому
что победа им была как бы и не нужна, та, окончательная победа; их
вполне удовлетворяла победа на неделю, а то и на пару часов.
Именно "червоные казаки" то ли захватили Фатеж, то ли от кого-то
освободили, но двое победителей тут же ворвались в квартиру д-ра Кура-
ева, латавшего в это время в больнице какого-то раненого мерзавца, и
тут же вытряхнули из кладовки дивные кожаные чемоданы, с которыми ба-
бушка путешествовала за границей. "Минуточку, господа! - всполошилась
бабушка, ей было тогда тридцать восемь. - Терпение, я сейчас найду
ключи". Чемоданы, естественно, были под ключами. "Червоные казаки" не
оставляли впечатление опытных путешественников и о такой невидали, на-
до думать, не слыхали. Они уставились на хозяйку, что-то деловито ра-
зыскивающую. На Большой Московской, куда выходили окна столовой, пост-
реливали и кто-то проносился галопом. Нетерпеливые освободители, устав
ждать, выхватили шашки, чтобы полоснуть чемоданы, тащить тяжесть не
глядя, было несподручно. "По шву, господа, по шву!" - быстро подсказа-
ла бабушка, привычная к кропотливой и тонкой работе. Трудно сказать,
последовали бы "червоные казаки" бабушкиному совету или нет, но под
окном раздалась неуставная команда: "Срывайся!!" и потрошители чемода-
нов ограничились вербальным выражением неудовольствия за потерянное
время. Покинули они нашу семью навсегда, по-английски, не прощаясь,
гулко топоча по лестнице калошами, надетыми прямо на толстые вязаные
чулки.
Магический "Пропуск N 18", как следует из семейного же предания,
был действителен при любой власти довольно долго и потому на всякий
случай хранится. Интересно, что "предъявитель сего" не назван ни това-
рищем, ни господином, даже в должности не помянут, утаил о себе почти
все и сам Коробов, подписавшийся начальником гарнизона. Нет, что ни
говори, радостно встречать свидетельства того, что на Руси есть люди,
способные подняться над политическими, социальными и даже исторически-
ми рамками, трезво сознавая необходимость помогать страждущим "во вся-
кое время дня и ночи"...
И почему бы безвестному Коробову, с его умом и добрым сердцем, не
быть российским императором?
А подлинный, природный, быть может, уже единственный в России веря-
щий в свою богоданность, не ограничился обходом эскадры на кронштадт-
ском рейде, а прибыл в Ревель, чтобы еще раз полюбоваться стройными
"колоннами" кораблей, посетить несокрушимые броненосцы, стремительные
крейсера и заботливые транспорты.
Ах, какие броненосцы у нас были в Кронштадте! Парадный строй кораб-
лей вызывает подростковый энтузиазм и осмыслива-
ется как-то по-женски: раз красивы - значит неотразимы, то есть непо-
бедимы. Такими же непобедимыми казались и пехота и кавалерия, велико-
лепно смотревшиеся на парадах и маневрах. Да и сам Куропаткин стал во-
енным министром, идя от победы к победе на смотрах и маневрах. Это це-
нилось.
Дневник императора. 26-го сентября. Воскресенье. Проснулся солнеч-
ным утром. Красиво выглядел Ревель, когда мы подъез-
жали к нему в 9 час. На станции встретило все начальство и депутации,
пересели в маленький поезд и доехали до "Штандарта", стоявшего в пор-
ту. Приятно было попасть на свою милую яхту. В 10 час. была отслужена
обедня. Завтракали в 12 ч. Отправился в 3 часа на паров. катере на:
"Ослябя", "Орел", "Бородино", "Суворов" и "Имп. Александр III". С
предпоследнего смотрел на взрывы контр-мин. Дул свежий NW и поэтому
волна ходила на рейде крупная и приставать было трудно. К вечеру стих-
ло. В 8 ч. был обед всем адмиралам и командирам судов 2-й эскадры Ти-
хого океана, красиво стоявшей несколькими колоннами на рейде. Разгова-
ривал с ними на палубе, ночь была ясная, но прохладная.
Маленькое "сокровище" было помещено в каютах Мама. Через одиннад-
цать лет "маленькое "сокровище", наследник, начнет свой
первый дневник. Об этом с улыбкой напишет Александра Федоровна на
фронт, в Ставку, государю, с улыбкой, потому что у Бэби нет времени,
он торопится и "днем описывает обед и отход ко сну". "Передай Алексею,
- напишет в ответ отец, - что я очень рад, что он начал писать свой
дневник. Это научает ясно и кратко выражать свои мысли".
Это очень существенное замечание. Стало быть, государь всерьез счи-
тал свой "Дневник", это приложение к камер-фурьерскому журналу, собра-
нием мыслей?! "Проснулся солнечным утром..." "На станции встретило все
начальство и депутации..." "Смотрел на взрывы контр-мин..." Понятно,
что в таком контексте даже тропарь "Спаси Господи" или "Господи, помо-
ги и спаси Россию!" кажутся мыслью оригинальной и неожиданной.
Было бы наивно на основании одного лишь "Дневника" представить себе
жизнь русского императора этакой приятной жизнью дорогого гостя, о ко-
тором все заботятся, стараются развлечь, и на котором лежат только
легкие обязанности дружеских общений, прогулок, обедов и приемов. За
царя, за право влиять на него, вкладывать в него свои мысли, делать
орудием в осуществлении своих желаний, соперничало великое множество
народа. Плотно окруженный светской и свитской челядью, многообразной
родней, иностранными агентами, "Божьими людьми", ловкими авантюриста-
ми, он был раздираем на части, он постоянно стоял перед необходимостью
выбрать чью-то сторону и по возможности предсказать, как это будет
оценено противоположной стороной. Но вся эта борьба "за него", как
свидетельствует "Дневник", происходила "вне его", была элементом жизни
внешней. Это поразительно, если похвала в "Дневнике" редкость, то бра-
ни, порицания, осуждения, резкости совсем нет! Жена честила неугодных
"скотами" и "мерзавцами", судила о людях резко и безапелляционно. Он
же, зная, что его слово казнит и милует, возвышает и низвергает, был
сдержан даже в личном "Дневнике". Сдержан или неподвижен? Иногда ка-
жется, что привычка к перемещению в пространстве, эти обязательные
ежедневные прогулки, заменяли внутреннее движение, внутренне он совер-
шенно неподвижен. Человек-символ обречен на эту трагическую неподвиж-
ность.
Идет война, война складывается неудачно, но в ее сюжетосложении он
никак не участвует; да, его куда-то тянут, толкают, пугают, сулят, на-
дувают, он участвует в принятии ответственных решений, но в нем нет не
только азарта игрока, но и азарта болельщика. Он как король на шахмат-
ном поле, фигура главнейшая, но с очень короткой сферой активных дейс-
твий, все обширное поле, простреливаемое из конца в конец любым "офи-
цером", для него лишь пространство для созерцания борьбы за его жизнь
и благополучие.
С Дальневосточного театра приходят трагические вести, царь начинает
догадываться, что ему, быть может, не говорят всей правды. Но мыслей о
том, почему положение складывается ЇH¦?''-Hрсx bслей о том, что сле-
дует предпринять для изменения ситуации, на страницах "Дневника" не
появляется. Мысли обо всем этом существуют как бы вне его, ему их при-
носят, он выбирает...
Дневник императора. 1-го октября. Покров Пресвятой Богородицы. По-
года была серая и прохладная. В 11 час. поехали к обедне. Завтракал
Андрей (деж.). Принял Мирского, гулял и в 6 час. принял Коковцева. Чи-
тал много. Обедал в спальне.
Наступление наших войск к Лаояну было остановлено японцами; наша
армия несколько отошла назад. Потери у нас по-видимому большие.
Русские войска терпели, пока еще только на суше, одно поражение за
другим в строгом соответствии с оборонительно-отступательной стратеги-
ей командующего Куропаткина.
В многодневном сражении под Лаояном стойко дравшиеся русские войска
уже добыли победу, но командовавший из фанзы полководец не мог и
представить и вообразить такого чуда, а потому и не помышлял о том,
чтобы пожать ее плоды. Японская пехота под Лаояном была вдрызг истре-
пана, конницы, умеющей отступление противника превратить в бегство,
японцы не имели, резервы для решительного склонения чаши весов в нашу
пользу у Куропаткина были, и все-таки приказ был отдан на отступление.
"Инициатива есть важнейшая добродетель полководца". "Сосредоточен-
ность сил - лучший залог победы". Все азы военного искусства, запи-
санные в уставы и наставления, забы-
ты, как забыто и предупреждение Скобелева о том, что Куропаткин, слу-
живший со Скобелевым и высоко им ценимый как штабист, не годится "на
первые роли", как человек, не обладающий волей, твердостью и реши-
мостью, необходимыми для осуществления задуманных операций.
Не почерпнув решительности и твердости в опыте генерала Скобелева,
Куропаткин вполне мог бы призанять недостающих боевому генералу ка-
честв у более чем твердой Александры Федоровны, обнаружившей в полной
мере, правда на германской войне, способность управлять и войсками, и
министрами, и верховным главнокомандующим.
А неожиданную твердость и решительность на японской войне обнаружи-
ла не Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса, а ее соплеменница Каролина
Мария Юзефа.
Дед, едва отбив атаку командира полка и его наглого помощника, был
вынужден открыть "второй фронт", и против кого?..
Ст. Борзя. Октябрь. 1-е ч. 1904 г. Дорогая деточка Кароля! После
моего последнего письма к тебе я получил от тебя уже три пись-
ма, а сегодня получил и открытку. Вижу, моя дорогая, как ты страдаешь
и терзаешься, какое тяжелое душевное состояние переживаешь.
Если бы ты знала, как горько и больно это знать! Но что же делать,
милая? У тебя явилась мысль ехать сюда, и ты спра-
шиваешь меня, можно ли это сделать. Ты с нетерпением ждешь моего отве-
та и просишь ответить не умом, а сердцем. Но я, милая Кароля, не могу
ответить только сердцем, я должен поэтому дать тебе два ответа.
Я думаю, тебе не нужны мои уверения в том, что был бы несказанно
рад видеть тебя, обнять, расцеловать. Конечно твой приезд сюда дал бы
мне много счастья и хороших минут. Я не хочу даже справляться о зако-
нах, не хочу принимать во внимание то, как к этому отнесется мое на-
чальство. Это для меня безразлично, и лично я не испугаюсь никаких для
себя неприятностей. Но меня тревожит мысль о том, с чем для тебя, моя
дорогая, сопряжена будет эта поездка. Мне страшно подумать, что ты
должна будешь одна ехать такую даль и подвергаться в дороге всяким
случайностям; страшно подумать, что, приехав сюда, ты должна будешь
жить в дурной и неудобной квартире во время здешних ужасных ветров и
морозов. Но главное, конечно, это неизвестность нашего положения. Ведь
мы все время держимся наготове к выступлению. Что же будет, если через
несколько дней после твоего приезда полк будет выступать в поход, а ты
должна будешь опять одна совершить обратное путешествие? Ведь об этом
подумать ужасно. Или еще хуже - ты приедешь сюда и узнаешь, что
два-три дня тому назад наш полк ушел. Как ты будешь чувствовать себя,
дорогая, и что мне придется передумать и перечувствовать за твою судь-
бу?! Даже если бы ты и застала нас и могла бы здесь устроиться на вре-
мя стояния нашего полка, то и тогда 15 дней в каждом месяце я должен
буду оставлять тебя тут одну в то время как сам буду в командировках.
А у меня эти командировки ежемесячные. Мне противна мысль, что ты во-
лей-неволей должна будешь оставаться в обществе наших офицеров, кото-
рые ничего не могут дать ни уму, ни сердцу. Сколько всяких других слу-
чайностей здесь в глуши может быть? Ну, не дай Бог, ты заболеешь? Ведь
я всю жизнь буду мучиться сознанием того, что это моя вина. А здесь
даже лечиться не всегда есть чем. Наконец я знаю, что твои родители не
согласятся на эту поездку сюда, и значит мы оба должны будем совершен-
но испортить и с ними отношения. Все это, Кароля, так серьезно и так
грустно, что я умом не могу согласиться на твою поездку. Ты знаешь,
дорогая, что когда было легко сделать подобную вещь (напр. приехать в
Ольховатку), я сам просил тебя не раз к себе. Но теперь ехать за тыся-
чи верст быть может затем, чтобы даже не увидеться, нет смысла.
Я понимаю, как тебе тяжело и мучительно оставаться дома. Но я
все-таки более спокоен за тебя теперь, чем когда ты будешь здесь. Я
знаю, что там ты окружена людьми, которые хотя и не понимают тебя, но
которые тебя любят и всегда в состоянии о тебе позаботиться. А тут ты
ошибаешься в своем предположении успокоить себя и улучшить свое наст-
роение. Вряд ли тебе доставит удовольствие видеть меня в моем ужасном
состоянии от безделья. А ведь с твоим приездом не изменится самое
главное в моем отвратительном положении, это отсутствие дела, что меня
убивает и повергает в самое гадкое расположение духа. Я и тебя только
измучаю своим настроением, когда пройдут первые порывы радости и
счастья. Подумай, дорогая, милая Кароля, обо всем этом и поступай, как
хочешь.
Если бы ты была уже моей женой, я прямо сказал бы тебе "не езди":
теперь же ты пока вполне свободна, и я не хочу и не могу стеснять те-
бя.
Я сказал все, что думаю и чувствую, постарайся, голубка, понять ме-
ня и не обижайся на меня. Кстати, мой совет: поменьше слушать Марию
Егоровну и посерьезнее критиковать ее глупые речи. Когда тебе не гро-
зила никакая опасность, и ты, и я обходились без советов Мар. Егор.,
теперь же, когда твой рассудок и даже чувство позволяют тебе рисковать
собой, тебя "укрепляет в твоих намерениях" Мария Егоровна! Я, конечно,
не могу сказать ей за это "спасибо".
Ну, теперь поговорим о другом. Ты, конечно, читала уже приказ Куро-
паткина о скором наступлении наших. Отступление кончилось, и теперь
наша очередь идти вперед. Это очень радостное событие. Мы думаем все,
что на нашем полку это может отразиться двояко: или и нас потребуют
туда, когда начнется наступление, или же скоро после перехода русских
войск в наступление наш полк расформируют совсем, разумеется, если на
нашей стороне будет успех. И то, и другое приятно, конечно, последнее
более желательно. Я от души рад твоим успешным занятиям грамотой с Ду-
няшей и сердечно поздравляю и учительницу и ученицу.
Завтра я еду в командировку - вероятно до Читы, а по возвращении
оттуда, дней через 5, поеду снова по всей линии Забайкальской дороги.
Жизнь у нас становится все дороже и дороже, все больше замечается
недостаток в самых необходимых вещах. Даже табаку достать очень труд-
но. Поэтому я обращаюсь к тебе с просьбой, помня твое разрешение в
случае нужды обратиться к тебе. Закажи в Москве набить тысячи три па-
пирос и пришли мне, конечно, если это тебя не затруднит. Табак возьми
Асмолова (средний, или лучше выше-средний сорт), не дороже 4-х рублей
и не дешевле 2 р. 60 коп. за фунт. Гильзы NN 42 или 43, с длинным
мундштуком и длинной куркой. Если можно будет тебе это уладить, то
сделай - я буду очень тебе благодарен. Пришли почтой.
Недавно получил письмо от Алекс. Мих. Пишет о новостях в земстве;
много интересного, но мало приятного. Ей я еще не отвечал, на днях от-
вечу.
Вероятно дня через 3-4 напишу тебе еще, а сейчас ложусь спать, так
как уже 1 ч. ночи, а вставать к поезду нужно в 5 ч. утра.
Я вполне здоров и благополучен. Страдаю, как и прочие, от безделья.
До свидания, мой милый ангел! Крепко и без конца целую тебя, обни-
маю
и жму твою руку! Горячо тебя любящий твой Коля. Будь здорова, дорогая,
верь, надейся и терпи! Странная война, странный полководец Куропат-
кин, объявляющий на весь
божий свет о готовящемся наступлении, странен и полковой врач, уже
полгода варящийся в армейском котле, а все еще предполагающий, что в
войне есть правила, вроде как во французской борьбе, сначала один на-
падает, потом другой, по очереди. "Теперь наша очередь идти вперед..."
Раз из этого не делается тайны, стало быть, это тоже "по правилам".
Откуда было знать деду, попавшему в казачий полк, что конница, в
которой у русских было над японцами полнейшее превосходство, оказалась
в русско-японской войне несостоятельной.
Холмистая, пересеченная местность, изобилующая сопками, ущельями,
теснинами, разливающимися после дождей реками, - сама территория южной
Манчжурии, где развернулись главные события, была скверным театром для
выступления конницы, зависящей более других родов оружия от характера
местности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18