— Иногда мне кажется — у девочки не все дома. У нее какие-то подлые ухватки, и она несколько странная... Иногда я просто боюсь ее.Джозефина меня не интересовала. Я вернулся к Лоуренсу Брауну.— Вообще кто он такой? — спросил я. — Откуда взялся?Я сформулировал вопрос неуклюже. Бренда вспыхнула.— Он обыкновенный человек. Как я... Что мы можем поделать против всех них?— Вам не кажется, что вы несколько преувеличиваете грозящую вам опасность?— Нет. Они хотят, чтобы преступником оказался Лоуренс... или я. И этот полицейский на их стороне. Что я могу поделать против них?— Не стоит так накачивать себя, — сказал я.— Почему убийцей не может оказаться один из них? Или кто-то совершенно посторонний? Или один из слуг?— Ни у кого нет никаких мотивов.— О, мотив! А какой мотив может быть у меня? Или у Лоуренса?Чувствуя себя довольно неловко, я промямлил:— Они могут предполагать, что вы и... Э-э... Лоуренс любите друг друга... И хотите пожениться...Бренда резко выпрямилась.— С их стороны очень дурно так думать! Это неправда. У нас с Лоуренсом никогда не было даже разговоров на подобную тему. Я просто жалела его и всячески старалась утешить. Мы с ним друзья — и не более того. Вы ведь верите мне, правда?Я ей верил. Я верил, что Бренда и Лоуренс являются, как она выразилась, друзьями — и не более того. Но я также был твердо убежден, что миссис Леонидис любит молодого учителя, может быть и сама не подозревая об этом.И с этой мыслью я отправился вниз разыскивать Софию.Я уже собирался заглянуть в гостиную, когда София высунулась из двери в конце коридора.— Привет, — сказала она. — Я помогаю Нэнни готовить ленч.Я хотел было присоединиться к ней, но девушка вышла в коридор, прикрыла за собой дверь кухни и, взяв меня за руку, провела в пустую гостиную.— Ну? — спросила она. — Ты видел Бренду? Как она тебе показалась?— Честно говоря, мне ее жаль.София выглядела довольной.— Понятно. Значит, она успела тебя обработать.— Дело в том, — слегка раздражаясь, начал я, — что я могу посмотреть на сложившуюся ситуацию ее глазами. А ты не можешь.— В каком смысле ее глазами?— Скажи по-честному, София, кто-нибудь из вашей семьи когда-нибудь был добр по отношению к ней — или хотя бы вежлив?— Нет, мы не были добры к ней. С чего бы вдруг?— Просто из соображений христианского милосердия, если уж не из-за чего другого.— Какую высокую ноту ты берешь, Чарлз. Похоже, Бренда постаралась на славу.— Послушай, София, у меня такое впечатление... Я не понимаю, что с тобой происходит.— Я просто не привыкла притворяться, вот и все. Говоришь, ты посмотрел на ситуацию глазами Бренды? А теперь посмотри моими. Я не люблю тот тип молодых женщин, которые влипают в неприятные истории и под этой маркой выходят замуж за богатых стариков. У меня есть полное право не любить этот тип молодых женщин, и я не вижу необходимости скрывать свою неприязнь к ним. И если бы все факты этой истории были сухо запротоколированы на бумаге, тебе бы тоже совсем не понравилась подобная молодая женщина.— Она что, придумала все это? — спросил я.— О ребенке-то? Не знаю. Но я лично считаю — да.— И тебя возмущает, что твой дедушка купился на эту басню?— О, дедушка вовсе не купился. — София рассмеялась. — Дедушка никогда ни на что не покупался. Он хотел заполучить себе Бренду. Он отдавал себе полный отчет в своих действиях — и все вышло в соответствии с его планом. С точки зрения дедушки этот брак был чрезвычайно удачен — как и все остальные его деловые операции.— А приобретение Лоуренса Брауна в качестве учителя тоже можно считать одной из наиболее успешных операций твоего деда? — иронически осведомился я.София нахмурилась.— Знаешь ли, вполне возможно, что да. Дедушка хотел видеть Бренду счастливой и довольной. Может быть, он решил: нарядов и драгоценностей недостаточно для ее счастья. И решил удовлетворить мечту Бренды о некоем романтическом увлечении. Он прикинул, что молодой человек типа Лоуренса Брауна — по-настоящему домашний и спокойный, если ты понимаешь, о чем я говорю, — вполне подойдет для этой цели. Возвышенная платоническая дружба с оттенком печали, которая, безусловно, отвлечет Бренду от возможных поисков любви где-нибудь на стороне. Возможно, дедушка руководствовался в своих действиях именно такими соображениями. Он был старый хитрый черт, знаешь ли.— Да, похоже на то.— Конечно, он не мог предвидеть, что все это кончится его насильственной смертью... И именно поэтому... — Голос Софии зазвучал с неожиданной страстью: — Именно поэтому я не верю, что это на самом деле сделала Бренда. Ведь если бы она или Лоуренс собирались убить дедушку, он обязательно знал бы об этом. Наверное, тебе это кажется странным рассуждением...— Должен признаться, да.— Но ты просто не знал дедушку. Он не стал бы потворствовать собственным убийцам... Ну вот опять! Опять глухая стена...— Бренда напугана, София, — сказал я. — Страшно напугана.— Инспектор Тавернер со своим славным коллегой? Должна признать: выглядят они устрашающе. Лоуренс, полагаю, бьется в истерике?— Почти. Он был жалок. Не понимаю, что Бренда могла в нем найти.— Не понимаешь, Чарлз? На самом деле Лоуренс весьма привлекательный мужчина.— Этот слабак?! — искренне удивился я.— Почему-то мужчины всегда считают, что представительницы прекрасного пола непременно отдают предпочтение угрюмым грубым существам типа неандертальца. У Лоуренса безусловно есть достоинства... Но не думаю, что ты сможешь оценить их. — София внимательно взглянула на меня: — Да, Бренда глубоко запустила в тебя свои когти.— Не говори глупостей. Она даже не симпатична... И она вовсе не...— Не пыталась обольстить тебя? Конечно, нет. Она просто разжалобила тебя. Она не особенно красива и вовсе не умна — но у нее есть одно выдающееся качество: она умеет приносить неприятности. Она уже встала между тобой и мной.— София! — ошеломленно воскликнул я.София направилась к двери.— Забудь этот разговор, Чарлз. А сейчас я должна заняться ленчем.— Я помогу тебе.— Нет, останься здесь. Присутствие джентльмена на кухне страшно смутит Нэнни.— София! — окликнул я девушку, когда она уже выходила.— Да?— А почему вы не держите в доме прислугу? Какое-нибудь существо в передничке и накрахмаленном чепчике?— У дедушки был повар, две горничные и лакей. Ему нравилось иметь слуг. Он щедро платил им, и они были искренне преданы ему. У Клеменси и Роджера есть приходящая работница для уборки комнат. Они не любят держать прислугу — верней, Клеменси не любит. Если бы Роджер не перекусывал в Сити, он бы умер от истощения. Клеменси считает, что еда — это салат-латук, томаты и тертая морковка. Мы иногда нанимаем горничных, но когда мама закатывает очередную истерику, они нас покидают. Тогда какое-то время нас обслуживают приходящие работницы. Сейчас у нас именно такой период. Нэнни живет с нами постоянно и прекрасно справляется со всеми трудностями. Вот и все.София вышла. Я устроился в одном из огромных парчовых кресел и погрузился в размышления.Совсем недавно наверху я смотрел на ситуацию глазами Бренды. Здесь только что я смотрел на ситуацию глазами Софии. И я прекрасно понимал точку зрения Софии, которую можно было бы назвать точкой зрения семейства Леонидисов. Их возмущало присутствие в семейном гнезде чужака, пробравшегося сюда, как они полагали, бесчестным путем. И по-своему они были правы. Как сказала София, будучи изложенной на бумаге, история Бренды не показалась бы красивой...Но все-таки по-человечески я мог понять Бренду — а они не могли. Они всегда были богаты, всегда имели положение в обществе и не представляли себе, какие искушения могут подстерегать обездоленного человека. Миссис Леонидис мечтала о богатстве, роскошных туалетах, драгоценностях и безопасности — и о своем доме. И Бренда утверждала, что в обмен на все это она подарила своему старому мужу счастье. И я сочувствовал ей. Да-да, когда я разговаривал с ней, я определенно сочувствовал ей... А сейчас?Две стороны вопроса...Разные точки зрения... И где же истина?..Накануне я почти не спал ночью и встал очень рано, чтобы сопровождать Тавернера в Суинли-Дин. Теперь же, в теплой, напоенной ароматом цветов гостиной Магды Леонидис, в глубоком мягком кресле я был не в состоянии шевельнуть ни рукой ни ногой... Глаза мои слипались...Какие-то бессвязные мысли о Бренде, Софии и старике с портрета проплывали в голове и таяли в легком тумане...Я уснул... Глава 10 Сознание возвращалось ко мне очень медленно: сначала я даже не понял, что просыпаюсь.Тяжелый аромат цветов кружил голову. Напротив меня парило в воздухе круглое бледное пятно. Только через несколько секунд я понял, что смотрю на человеческое лицо, находящееся в двух-трех футах от меня. Наконец я нашел в себе силы сфокусировать взгляд: это было личико гоблина — круглое, с огромным выпуклым лбом и крохотными глазками-бусинками. Существо очень серьезно наблюдало за мной.— Привет, — сказало оно.— Привет, — сонно моргая, откликнулся я.— Я Джозефина.Это я уже понял. Сестре Софии на вид было лет одиннадцать-двенадцать. Этот феноменально безобразный ребенок внешностью напоминал дедушку. В девочке можно было предположить и острый ум Аристида.— Вы — жених Софии, — сообщила Джозефина.Я признал верность этого утверждения.— Но приехали вы сюда со старшим инспектором Тавернером. Почему вы приехали с ним?— Он мой друг.— Да? Он мне не понравился. Я ему ничего не скажу.— О чем?— О том, что я знаю. А я знаю очень многое. Мне нравится все знать.Она уселась на ручку кресла, продолжая внимательнейшим образом изучать мое лицо. Я почувствовал себя как-то неуютно.— Дедушку убили. Вы знаете?— Да, — сказал я. — Знаю.— Его отравили. Э-зе-ри-ном, — она выговорила название лекарства очень старательно. — Интересно, правда?— Пожалуй.— Нам с Юстасом страшно интересно. Мы любим детективные истории. Я всегда мечтала быть сыщиком. И сейчас я веду следствие. Собираю улики.Это был, как я понял, премерзкий ребенок.Девочка снова вернулась к интересующей ее теме.— А человек, который пришел с инспектором Тавернером, тоже сыщик, да? В книгах говорится — полицейских, переодетых в штатское, всегда можно узнать по обуви. Но у этого полицейского обыкновенные замшевые ботинки.— Все на свете требует перемен, — пробормотал я. Джозефина истолковала это замечание по-своему.— Да, — сказала она. — Думаю, скоро здесь произойдут большие перемены. Мы переедем в Лондон и будем жить в доме на набережной. Мама давно об этом мечтает. Она будет страшно довольна. А папа, пожалуй, бросит свою писанину. Раньше он не мог себе этого позволить. Он потерял кучу денег на «Иезавели».— На Иезавели? — переспросил я.— Да, вы не видели спектакля?— О! Это спектакль! Нет, не видел. Я был за границей.— Он не долго продержался на сцене, а точней, просто с треском провалился. Пожалуй, роль Иезавели не для мамы. А как вы считаете?Я суммировал все свои впечатления о Магде. Ни в розовом неглиже, ни в строгом костюме она не походила на Иезавель, но хотелось верить, что я был знаком еще не со всеми Магдами.— Пожалуй, ты права, — осторожно согласился я.— Дедушка сразу сказал, что спектакль провалится и что он не собирается вкладывать деньги в постановку пьески на религиозную тему. Но мама была страшно увлечена пьесой. Мне лично пьеса не особо понравилась. И ничего похожего на библейскую историю. Я имею в виду, что в пьесе Иезавель вовсе не такая злая, как в библии, — а страшно патриотичная и милая во всех отношениях. Это делало спектакль скучным. Кончался он, правда, хорошо: Иезавель выбросили из окна. Только никакие псы ее тело за стеной Изрееля не ели. Жаль, верно? В этой истории мне больше всего нравится, как псы едят ее тело. Мама говорит, поставить эпизод с псами на сцене нельзя, но я не понимаю почему. Можно ведь держать в театре дрессированных собак. — И девочка со смаком процитировала: — «И пошли хоронить ее, и не нашли от нее ничего, кроме черепа, и ног, и кистей рук». Интересно, почему псы не съели кисти ее рук?— Понятия не имею, — сказал я.— Трудно представить настолько разборчивых псов. Современные собаки совсем не такие. Они едят абсолютно все.Некоторое время Джозефина размышляла над этой библейской загадкой.— Жаль, что спектакль провалился, — сказал я.— Да. Мама страшно переживала. Рецензии были просто ужасные. Мама рыдала день напролет и запустила подносом с завтраком в Глэдис, и та отказалась у нас работать. Я чуть со смеху не лопнула.— Насколько я понял, ты любишь драматические ситуации, Джозефина, — заметил я.— Дедушкин труп вскрывали, чтобы установить причину смерти, — сообщила Джозефина.— Тебе жаль, что дедушка умер? — спросил я.— Не особенно. Я его не очень-то любила. Он запретил мне заниматься балетом.— А ты хотела заниматься балетом?— Да, и мама тоже хотела, чтобы я занималась, и папа не возражал, но дед сказал, это мне совершенно ни к чему.Девочка соскользнула с ручки кресла, сбросила тапочки и попыталась встать на носки.— Конечно, для этого нужны специальные туфли, пуанты, — пояснила она. — Да и в них иногда ноги стираешь до крови. — Она снова надела тапочки и небрежно поинтересовалась:— Вам нравится наш дом?— Не уверен, — ответил я.— Теперь его, наверное, продадут. Если только Бренда не захочет остаться жить здесь. И дядя Роджер с тетей Клеменси теперь, наверное, отложат свой отъезд.— А они собирались уезжать? — спросил я, слегка заинтересованный.— Да. Во вторник. Куда-то за границу. На самолете. И тетя Клеменси купила удобный и очень легкий чемодан.— Я не знал, что они собирались за границу, — сказал я.— Никто не знал. Это их секрет. Они только хотели оставить записку для дедушки. — Джозефина помолчала и добавила: — Но не приколотую к подушечке для иголок. Так оставляют записки жены, уходящие от своих мужей в очень-очень старых книгах. А в наше время это было бы глупо, потому что никто больше не держит у себя подушечек для иголок.— Да-да, конечно, Джозефина. А ты не знаешь, почему твой дядя хотел уехать?Девочка бросила на меня косой хитрый взгляд.— Пожалуй, знаю. Это связано с лондонским офисом дяди Роджера. Я подозреваю... Но не уверена... Он растратил какие-то деньги.— Почему ты так думаешь?Джозефина подошла ближе и горячо задышала мне в лицо:— В тот день незадолго до смерти дедушки дядя Роджер сидел у него в комнате при закрытых дверях. И они говорили, говорили... Дядя Роджер говорил, что всегда был никчемным дельцом, что не оправдал дедушкиных надежд и его волнуют не потерянные деньги, а утраченное в глазах дедушки доверие. Дядя был в ужасном состоянии.Я разглядывал Джозефину со смешанными чувствами.— Джозефина, тебе когда-нибудь говорили: подслушивать под дверями некрасиво?Девочка энергично закивала.— Конечно, говорили. Но если ты хочешь все знать, просто приходится подслушивать. Бьюсь об заклад, инспектор Тавернер подслушивает.Пока я обдумывал последнее утверждение, Джозефина продолжала захлебываясь:— И в любом случае, даже если они не подслушивает, то другой уж подслушивает наверняка...Ну этот, в замшевых ботинках. И они шарят по столам, и читают чужие письма, и вынюхивают чужие секреты. Но они глупы! Они не знают, где искать.Последние слова Джозефина произнесла с холодным высокомерием. По своей тупости я пропустил их мимо ушей. Неприятный ребенок продолжал:— Мы с Юстасом много чего знаем — но я знаю больше Юстаса. И не собираюсь ничего ему рассказывать. Он говорит: женщины не могут быть великими сыщиками. Но я считаю — могут. Я буду все записывать в блокнот, и потом, когда полиция окажется в тупике, я выйду вперед и скажу: «Я знаю, кто это сделал».— Ты читаешь много детективов, Джозефина?— Кучи.— Наверное, ты считаешь, что знаешь, кто убил твоего дедушку?— Да, считаю. Но мне нужны дополнительные улики. — Она помолчала и добавила: — Инспектор Тавернер подозревает Бренду, да? Или Бренду и Лоуренса вместе, потому что они — любовники.— Тебе не стоит говорить такие вещи, Джозефина.— Почему? Они же любовники.— Ты не можешь судить об этом.— Очень даже могу. Они пишут друг другу любовные письма.— Джозефина! Откуда ты это знаешь?— А я их читала. Ужасно слюнявые письма. Но Лоуренс вообще слюнтяй. Он побоялся идти на войну и работал кочегаром в госпитале. А во время бомбежек он просто зеленел от страха — нет, по правде зеленел. Мы с Юстасом страшно веселились по этому поводу.Пока я соображал, что следует отвечать в таких случаях, с улицы донесся шум подъезжающей машины. В мгновение ока Джозефина оказалась у окна и расплющила о стекло вздернутый носишко.— Кто это? — спросил я.— Мистер Гэйтскилл, дедушкин поверенный. Должно быть, насчет завещания.Возбужденно дыша, Джозефина бросилась из комнаты — безусловно, для возобновления своей детективной деятельности.В гостиную вошла Магда Леонидис и, к великому моему удивлению, приблизилась ко мне и взяла меня за руки.— О Боже! — произнесла она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19