.. Но если я поеду туда на машине, полицейские обязательно увяжутся за мной и будут задавать мне всякие неуместные вопросы, правда? А что я должна им отвечать? Но как ты спокоен, Филип! Как ты можешь быть так спокоен?! Разве ты не понимаешь, мы можем теперь уехать из этого ужасного дома? Свобода!.. Свобода! О, какой кошмар... Наш бедный старый дорогуша... Конечно, мы никогда не покинули бы его, будь он жив. Он в нас действительно просто души не чаял...Несмотря на все старания этой интриганки наверху. Я совершенно уверена, что если бы мы уехали и оставили бы его в ее власти, она живо лишила бы нас наследства. Мерзкая тварь! В конце концов, бедняжке было уже под девяносто...И все интересы семьи ничего не значили для него по сравнению с интересами этой ужасной женщины. Знаешь, Филип, я думаю, теперь есть прекрасная возможность для постановки «Эдит Томпсон». Эта шумиха вокруг убийства привлечет к нам внимание. Да, все говорят — с моим носом играть только в комедии, но, знаешь ли, в «Эдит Томпсон» очень много комичного... Вряд ли сам автор осознавал это... Я знаю, как играть героиню: пошлое, глупое, фальшивое существо — и вдруг в последнюю минуту...Магда выбросила руку вперед — сигарета выпала из мундштука на полированный стол красного дерева и задымилась. Филип спокойно взял ее со стола и бросил в корзинку для мусора.— Вдруг... — прошептала Магда Леонидис, глаза ее расширились и лицо оцепенело, — ...Начинается этот кошмар...Секунд двадцать ее напряженное лицо выражало полнейший ужас, потом неожиданно расслабилось и медленно искривилось: перепуганный и сбитый с толку ребенок собирался заплакать.Потом вдруг с лица ее разом исчезли все эмоции — словно были стерты влажной губкой, — и миссис Леонидис повернулась ко мне и деловито спросила:— Вы не находите, что Эдит Томпсон нужно играть именно так?Я сказал, что на мой вкус Эдит Томпсон нужно играть именно так. Кто такая эта Эдит Томпсон, я представлял себе очень слабо, но мне было важно не испортить отношений с матерью Софии в самом начале знакомства.— Очень похоже на Бренду, не правда ли? — сказала Магда. — Знаете, мне это только что пришло в голову. Очень интересная мысль. Может, стоит поделиться ею с инспектором?Мужчина за письменным столом почти незаметно нахмурился.— Тебе нет никакой нужды встречаться с ним, Магда, — сказал он. — Я сам могу сообщить инспектору все интересующие его сведения.— Не встречаться с инспектором?! — повысила голос Магда. — Конечно же, я должна с ним встретиться! Дорогой, дорогой, но ты начисто лишен воображения! Ты не понимаешь важности разных деталей. Инспектор захочет узнать о развитии событий в подробностях, его будут интересовать всякие, знаешь, мелкие частности: ну там, кто-то заметил случайно что-то странное...— Мама, — сказала София, появляясь в дверях, — ты не станешь вливать инспектору в уши всякую чепуху.— Но, София, дорогая...— Я знаю, мамочка, ты уже все тщательно продумала и готова разыграть потрясающий спектакль. Но здесь ты ошибаешься. Глубоко ошибаешься.— Но ведь ты даже не знаешь...— Я все знаю. Но ты будешь играть совершенно другую роль, дорогая. Подавленная несчастьем женщина... Замкнутая, уклончиво отвечающая на вопросы... Все время настороже... Защищающая интересы семьи.На лице Магды Леонидис изобразилось наивное детское недоумение.— Милая, ты действительно полагаешь...— Да. И тут не может быть никаких разговоров, — отрезала София и добавила, увидев довольную понимающую улыбку матери: — Я приготовила тебе шоколад. Он в гостиной...— О... Прекрасно... Умираю от голода.В дверях Магда на мгновение задержалась.— Вы себе не представляете, — сообщила она то ли мне, то ли книжному шкафу за моей спиной, — как это замечательно иметь взрослую дочь!После этой заключительной реплики она вышла.— Бог знает, что она может наболтать полиции, — сказала мисс де Хэвилэнд.— Все будет в порядке, — уверила тетушку София.— Она может ляпнуть все, что угодно.— Не беспокойся, — сказала София. — Она будет играть так, как потребует режиссер. А сейчас ее режиссером являюсь я!Она вышла вслед за матерью, но тут же вернулась:— Тебя хочет видеть инспектор Тавернер, папа. Ты не возражаешь, если Чарлз будет присутствовать при вашем разговоре?Мне показалось, что легчайшая тень удивления скользнула по лицу Филипа Леонидиса. Еще бы! Но его привычка никогда ничему не удивляться в этот раз сыграла мне на руку.— Да-да, конечно, — неопределенно промямлил он.Вошел главный инспектор Тавернер — основательный, располагающий к доверию и производящий умиротворяющее впечатление человека решительного и делового.Извините, еще одна неприятная мелкая формальность, — казалось, говорил его вид, — и мы тут же уберемся из вашего дома восвояси — и ни для кого это не будет так приятно, как для меня. Мы совершенно не хотим докучать вам, уверяю вас...Не знаю, как ему удалось сообщить все это без всяких слов — просто деловито пододвинув стул к письменному столу хозяина, — но на присутствующих его поведение подействовало явно благотворно. Я ненавязчиво сел в углу.— Слушаю вас, инспектор, — сказал Филип.— Я вам понадоблюсь, инспектор? — отрывисто поинтересовалась старая леди.— Не сейчас, мисс де Хэвилэнд. Я задам вам несколько вопросов чуть позже, если позволите...— Конечно. Я буду наверху.И она вышла, прикрыв за собой дверь.Слушаю вас, инспектор, — повторил Филип.Я знаю, вы человек занятой, и не хочу отнимать у вас много времени. Но должен с полной определенностью заявить, что наши подозрения подтвердились. Ваш отец умер не естественной смертью. Причиной смерти явилась слишком большая доза физостигмина, обычно известного под названием эзерин.Филип чуть наклонил голову вперед. Никаких особых эмоций на его лице не отразилось.— Не знаю, возникают ли у вас какие-нибудь предположения в связи с этим обстоятельством... — продолжал Тавернер.— Какие предположения у меня могут возникнуть? Я лично считаю, что отец принял яд по ошибке.— Вы действительно так считаете, мистер Леонидис?— Да. Я нахожу это вполне возможным. Не забывайте, отцу было почти девяносто, и его зрение оставляло желать лучшего.— И поэтому он перелил содержимое пузырька с глазными каплями в бутылочку из-под инсулина? Вы действительно находите вероятным подобное предположение, мистер Леонидис?Филип не ответил. Лицо его стало даже еще более бесстрастным.— Мы нашли пузырек из-под эзерина, — продолжал Тавернер, — в мусорном ведре — пустой, на нем нет ни одного отпечатка пальца. Это само по себе странно. В обычном случае на пузырьке должны были бы остаться чьи-нибудь отпечатки. Скорей всего, вашего отца, возможно, его жены или лакея... Филип Леонидис поднял глаза.— А кстати, как насчет лакея? — спросил он. — Насчет Джонсона?— Вы подозреваете в совершении преступления Джонсона? Конечно, возможность у него была. Но когда дело доходит до мотива — что получается? Ваш отец имел обыкновение ежегодно выплачивать лакею вознаграждение, которое с течением времени все увеличивалось. Эти деньги, как объяснил Джонсону мистер Леонидис, выплачивались вместо положенного слуге наследства. После семи лет службы у Леонидиса ежегодно выдаваемая сумма достигла весьма значительных размеров и продолжала увеличиваться с каждым годом. Естественно, Джонсон был заинтересован в том, чтобы ваш отец жил как можно дольше. Более того, хозяин со слугой находились в прекрасных отношениях, и у Джонсона была совершенно безукоризненная репутация — это опытный и преданный своему хозяину слуга. — Тавернер помолчал. — Джонсона мы не подозреваем.— Понимаю, — сказал Филипп ничего не выражающим тоном.— А сейчас, мистер Леонидис, не расскажите ли вы мне поподробней о ваших перемещениях по дому в день смерти вашего отца?— Конечно, инспектор. Весь день я находился здесь, в библиотеке, — за исключением тех случаев, когда выходил в столовую.— Вы видели отца в тот день?— По обыкновению я заходил к нему после завтрака пожелать доброго утра.— Вы оставались с ним наедине?— В комнате находилась моя... Э-э... Мачеха.— Ваш отец выглядел как обычно?В голосе Филипа появился легкий оттенок иронии:— Предчувствия скорой насильственной смерти как будто не терзали его. — Отцовская часть дома полностью изолирована от вашей?— Да, туда можно попасть только через дверь в холле.— Эта дверь запирается?— Нет.— Никогда?— Я никогда не видел, чтобы ее запирали.— И любой может свободно пройти оттуда сюда?— Безусловно. Дом разделен в достаточной мере условно — для удобства домашних.— Как вы узнали о смерти отца?— Мой брат Роджер, который занимает второй этаж западного крыла здания, прибежал вниз и сообщил, что у отца внезапный приступ удушья.— Что вы сделали после этого?— Я позвонил доктору — почему-то никому не пришло в голову сделать это сразу. Доктора не оказалось дома, но я попросил передать ему, чтобы он срочно приехал в «Три фронтона». Потом я пошел наверх.— И дальше?— Отец определенно находился при смерти. Он умер до прихода доктора. В голосе Филипа не слышалось и намека на какое-либо чувство. Это была сухая констатация факта.— Где находились в это время остальные члены вашей семьи?— Жена была в Лондоне. Она вернулась вскоре после смерти отца. София, полагаю, тоже отсутствовала. Двое младших — Юстас и Джозефина — были дома.— Надеюсь, вы не поймете меня неправильно, мистер Леонидис, если я поинтересуюсь, как смерть вашего отца отразится на вашем финансовом положении.— Я нахожу похвальным ваше стремление узнать все обстоятельства дела. Отец сделал всех нас совершенно независимыми в финансовом отношении. Моего брата он назначил президентом и главным акционером крупной фирмы по поставкам товаров — крупнейшей его компании — и полностью доверил Роджеру управление этим предприятием. Мне же он выделил крупную сумму в облигациях и ценных бумагах, чтобы я мог использовать этот капитал по своему усмотрению. Так же отец поступил и в отношении двух моих сестер, ныне покойных.— Но тем не менее мистер Аристид оставался очень богатым человеком?— Нет, в то время отец оставил себе сравнительно скромное состояние, только для поддержания интереса к жизни, как он говорил. Но с тех пор... — чуть заметная улыбка тронула губы Филипа, — в результате различных деловых операций он стал еще более богатым, чем прежде.— Вы с братом поселились здесь в связи с какими-нибудь... денежными затруднениями?— Конечно, нет. Просто для удобства. Отец часто повторял, что был бы рад жить с нами под одной крышей. По различным семейным обстоятельствам меня это тоже устраивало. Кроме того, — неторопливо добавил Филипп, — я всегда любил отца. Я переехал сюда с семьей в тридцать седьмом году. За аренду я не плачу, но выплачиваю свою долю страховых взносов.— А ваш брат?— Брат переехал сюда во время войны, когда в сорок третьем немцы разбомбили его дом в Лондоне.— Мистер Леонидис, у вас есть какое-нибудь представление об условиях завещания вашего отца?— Есть, и очень отчетливое. Он написал свое завещание в сорок шестом году. Мой отец ничего не скрывал от нас, и у него было чрезвычайно развито чувство семьи. Он созвал семейное собрание, на котором присутствовал и его поверенный, — последний по просьбе отца ознакомил всех с условиями завещания. Мистер Гэйтскилл, несомненно, уже дал вам исчерпывающую информацию по этому поводу. Моей мачехе оставалось сто тысяч фунтов в дополнение к весьма щедрому содержанию. Остальные деньги должны были быть разделены на три части, одна из которых предназначалась мне, другая — брату и третья — моим троим детям. Состояние отца огромно, но и налог на наследство, конечно, будет очень большим.— Что завещается слугам?— Ничего. Заработная плата слуг увеличивалась с каждым годом службы здесь.— Извините за нескромный вопрос... Вы сейчас не нуждаетесь по какой-либо причине в деньгах?— Налог на доходы, как вы знаете, сейчас довольно значителен, но нам с женой хватает денег на все. Более того, отец часто делал нам щедрые подарки и в случае надобности немедленно помог бы деньгами любому из нас. — Филип помолчал и потом холодно отчеканил: — Уверяю вас, инспектор, у меня не было причин желать смерти отца.— Не надо думать, что я в чем-то подозреваю вас, мистер Леонидис. Просто мы должны знать все обстоятельства дела. Теперь, боюсь, я вынужден буду задать вам еще один щекотливый вопрос. Это касается отношений между вашим отцом и его женой. У них были хорошие отношения?— Насколько мне известно — великолепные.— Они не ссорились?— Думаю, нет.— У них была... очень большая разница в возрасте...— Да.— Вы... Извините... одобряли второй брак вашего отца?— Моего мнения никто не спрашивал.— Это не ответ, мистер Леонидис.— Если вы настаиваете, я отвечу. Я находил этот брак неумной затеей. — Вы пытались протестовать против него?— Меня поставили перед свершившимся фактом.— Наверно, это сильно потрясло вас?Филип не ответил.— Вы были недовольны поведением вашего отца?— Мой отец имел полную свободу делать все, что ему хочется.— Вы находились в дружеских отношениях с миссис Леонидис?— Безусловно. Мы крайне редко виделись.Инспектор поменял тему.— Вы можете рассказать что-нибудь о мистере Лоуренсе Брауне?— Боюсь, нет. Его нанимал мой отец.— Но он был нанят учить ваших детей, мистер Леонидис.— Да, это так. Мой сын переболел детским церебральным параличом — в легкой форме к счастью, после чего было признано нецелесообразным отдавать его в школу. Отец предложил нанять для Юстаса и его младшей сестры Джозефины домашнего учителя. Выбор кандидатур в то время был довольно ограниченным — выбирать приходилось из людей, освобожденных от военной службы. Рекомендации этого молодого человека показались отцу и тете (которая всегда занималась детьми) удовлетворительными, и я согласился с их решением. Могу добавить, что преподаватель полностью устраивает меня: он добросовестен и компетентен.— Он живет на половине вашего отца? Не здесь?— Просто наверху больше свободных комнат.— Не замечали ли вы когда-нибудь... извините, за этот вопрос... каких-нибудь признаков интимных отношений между Лоуренсом Брауном и вашей мачехой?— У меня не было возможности заниматься подобными наблюдениями.— Вы не слышали каких-либо сплетен или слухов на эту тему?— Я не обращаю внимания на сплетни и слухи, инспектор.— Весьма похвально, — вздохнул инспектор Тавернер. — Значит, вы ничего не видели, ничего не слышали и ничего не можете сказать?— Если вам угодно формулировать это таким образом, инспектор, — то да.Тавернер поднялся.— Что ж, благодарю вас, мистер Леонидис.Я незаметно последовал из библиотеки вслед за Тавернером.— Да-а, — протянул инспектор. — Этот тип бесчувствен как бревно. Глава 7 — А теперь мы побеседуем с миссис Филип, — сказал Тавернер. — Ее сценический псевдоним Магда Уэст.— Что она за актриса? — поинтересовался я. — Имя ее мне как будто знакомо. Полагаю, я ее видел в каких-то постановках, но не помню, когда и где.— Миссис Филип из тех, кто почти добился удачи на актерском поприще, — сказал Тавернер. — Пару раз она с блеском сыграла главные роли в Вест-Энде и сделала себе имя. Часто играет в маленьких «интеллектуальных» театриках и воскресных клубах. По моему твердому убеждению, Магде Леонидис как актрисе мешает то, что ей надо зарабатывать себе на хлеб. У нее всегда есть возможность выбирать себе роли и театры и время от времени финансировать спектакли, в которых она играет главную роль (обычно для нее неподходящую). В результате из профессионалов миссис Леонидис сползла, скорей, в разряд любителей. Безусловно, она очень хороша — особенно в комедиях. Но режиссеры не особенно любят работать с ней: слишком уж у нее независимый и беспокойный характер. Говорят, эта дама обожает раздувать ссоры и получает удовольствие от своего легкого интриганства. Не знаю, насколько это соответствует истине, но и среди своих коллег-актеров Магда не пользуется особой популярностью.Из гостиной вышла София и сказала:— Мама ждет вас, инспектор.Я прошел за Тавернером в просторную гостиную и в первый момент не узнал женщину, сидевшую на обтянутом парчой канапе.На Магде был темно-серый костюм великолепного покроя и плиссированная розовато-лиловая блузка, заколотая у шеи маленькой камеей. Ее тициановские волосы были уложены в высокую прическу в стиле эпохи Эдуарда Ш. Я впервые смог оценить очаровательный вздернутый носик миссис Леонидис. Просто не верилось, что сидевшая передо мной дама — это уже знакомое мне буйное существо в розовом пеньюаре.— Инспектор Тавернер? — произнесла женщина. — Пожалуйста, входите и присаживайтесь. Вы будете курить? Ужасная история. До сих пор в голове не укладывается.У нее был тихий невыразительный голос человека, решившего хранить самообладание во что бы то ни стало.— Буду рада помочь вам, — продолжала Магда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19