Что у нее на душе? Что на сердце?На секунду он подумал, что лучше бы ему назначить встречу у берега моря, где покрытые пеной серые волны заглушили бы его яростные слова. Но он должен сдерживать свой пыл. Она носила его ребенка, и хоть ему и стало бы легче, если бы он излил весь свой гнев, он не должен был этого делать.– Я видел тебя по телевизору сегодня днем, – неожиданно сказал он.Это было последним, что она ожидала от него услышать.– Да? – осторожно спросила она.Подошла официантка с блокнотом, но он с раздражением отмахнулся рукой. Затем наклонился через стол так близко, что Ева могла чувствовать тепло его дыхания и видеть темные радужные оболочки его глаз, делавшие его похожим на сущего дьявола.– Говорят, ты очень… телегенична, сага, – раздельно сказал он.Он произнес эти слова так, что можно было принять их за комплимент, а можно и за оскорбление.– Камера любит тебя, не так ли, Ева? – продолжал он с обманчивой мягкостью, – она отбрасывает интригующие тени с высоких скул, и твое лицо выглядит так, будто состоит только из серо–зеленых глаз, в которых, как в океане, может утонуть любой мужчина.В этих словах, похоже, зазвучала поэзия, но произносил их Лука как человек, который сам не верит в то, что говорит.– Если это комплимент, прошу их больше не делать, – нетвердо сказала Ева, поймала взгляд официантки и улыбнулась ей.Та, слава богу, тут же подошла к столику.– Мне, пожалуйста, палтус с молодым картофелем и зелеными бобами, – сказала она небрежно и даже весело. – И обычную питьевую воду… Лука? Что будешь ты?Если бы взглядом можно было убить!.. – подумала она с секундным удовлетворением.– То же самое, – бросил он коротко.Он был взбешен. Женщина сама сделала заказ!Сделала ли она это специально, чтобы продемонстрировать их равенство или даже свое превосходство? Жилка застучала у него на виске. На секунду он задал себе вопрос, что она сделает, если он сейчас обойдет стол, поднимет ее со стула и начнет целовать.Прижмется ли нетерпеливо к его телу, обовьет ли его шею руками с присущей ей страстью?– Лука? С тобой все в порядке?Фантазии его исчезли, и следом пришло жгучее чувство несправедливости.– Нет, Ева, со мной не все в порядке. На самом деле я разгневан, я очень–очень зол, более чем когда–либо в жизни. Но я делаю все возможное, чтобы побороть эту злость.Он что, пытается запугать ее? Что ж, скоро он выяснит, что она не боится.– Ты великолепно с этим справляешься, – сказала она.– Я не смогу больше с этим справляться, великолепно справляться, если ты не уберешь с лица эту милую улыбку и не скажешь мне, зачем взялась за это новое шоу.Слово «шоу» он насмешливо растянул.– "Полдень с Евой"? – вежливо переспросила она.– Ева, – предостерегающе сказал он. – Я хочу услышать ответ на свой вопрос.Она решила прекратить игру в кошки–мышки. Она вольная птица. Может, у него и были права на ребенка, но только не на нее саму. У нее есть полное право жить так, как она считает нужным.– По утрам меня сильно тошнит, ну и чтобы… Лука, а в чем, собственно дело?– Тошнит? – хрипло переспросил он. – Ты не говорила мне об этом!– Не говорила. Для беременной женщины это обычное явление.– А ребенок?Его лицо выглядело таким растерянным, что Ева поневоле смягчилась.– С ребенком все прекрасно, – сказала она. – Это действительно так. Я часто хожу к врачу. Она говорит, что я здорова как бык, ну, и все остальное, что принято говорить беременным женщинам!Внезапно он понял, что его главным чувством, поглотившим на миг весь его разум, была благодарность за то, что она выбрала врача–женщину! Если он не имел возможности смотреть на ее голый растущий живот, то и не хотел, чтобы какой–то другой мужчина – будь то даже доктор – имел такую возможность.– Новую передачу создали специально для меня, – продолжала она.– Чтобы вся страна могла принимать участие в твоей беременности! Отлично! Все включены. Кроме, разумеется, отца ребенка.– Оставь. Это региональный канал! Не вся страна смотрит!– Ты нарочно не хочешь понять сути?Принесли их заказ. Над горячей рыбой вился ароматный парок.– Прости, а в чем суть?Он вздохнул. Ева была сильной женщиной, он это сознавал. А также невероятно гордой и независимой.И еще упрямой. Все равно, это было как гром среди ясного неба – вдруг выяснить, что он ей совсем не нужен!– Кто знает, что я отец ребенка?Ева молчала.– Ева?Глаза их встретились.– Я сказала только Лиззи, – призналась она. – Даже Майку не говорила, хотя, думаю, она ему уже рассказала.Ева вспомнила реакцию Лиззи. Та была не удивлена, а, скорее, шокирована.– Не могу сказать, что это твоя вина, – бормотала она, глядя на Еву в вопросительном ожидании.Глупо было бы делать вид, что она не понимала безмолвного вопроса подруги.– Все кончено, – сказала она спокойно.Лиззи не могла скрыть досады.– И ты довольна ситуацией?– Вполне, – сказала она с оптимизмом, возможно слегка наигранным.– Ну, тогда все в порядке. Соответствует духу времени!Лиззи заговорщицки наклонилась вперед.– Возможно, все даже к лучшему! Майк говорит, что Лука Карделли широко известен в итальянской прессе. Репутация у него еще та! Но нечему удивляться, да? Наш итальянский друг относится к тому типу мужчин, в которых нельзя влюбляться!– Это точно, – серьезно согласилась Ева.Рассказывай, рассказывай мне об этом, Лиззи, думала она про себя. Мне просто необходимо сейчас слушать такие вещи.Лука пристально на нее смотрел. Так она не объявила, кто был отцом ребенка! Он–то думал, что это давно уже общеизвестный факт.– Только Лиззи, – повторил он. – Может быть, тебе стыдно, что я отец твоего ребенка?– Не делай из себя посмешище!– Тогда почему ты держала это в тайне?Она со звоном положила вилку.– Потому что не была уверена, собираешься ли ты участвовать в жизни ребенка. И я подумала, что если нет, то лучше уж никому не знать правды. Особенно тем, кого это мало касается. Я не хотела, чтобы каждый показывал на меня пальцем и высказывал обо мне поспешные суждения.Он подумал, что замужество легко смогло бы решить эти проблемы. Но она столь твердо, столь решительно отказалась.– Мне кажется, ты должна это открыть, – сказал он. – Расскажи всем или не говори никому, но не уклоняйся от ответа на этот вопрос. Ребенок будет знать, кто его отец. Лучше, чтобы и остальные тоже знали.– Это не так просто, – спокойно сказал она, и продолжила, заметив в его глазах вопрос, – из–за специфики моей работы моя личная жизнь как на ладони. Поэтому на вопросы людей о том, кто отец ребенка, я ответила раз и навсегда – "без комментариев".Он тихо выругался.– И ты этим довольна?Ева пожала плечами.– Так уж обстоят дела.Но он же еще мог все изменить! Заметив еле уловимые морщинки вокруг ее глаз, он решил, что еще не пришло время.– Ты ничего не ешь! – мягко, но укоризненно сказал он и тут же нахмурил брови. – Ты хорошо питаешься, Ева? Так, как надо?– А что?Он посмотрел неодобрительно.– По тебе не заметно, что ты беременна.– Я знаю. Это бывает у некоторых женщин, чаще у худощавых, спортивных. Вероятно, что–то подобное и у меня.Она подумала, что рассуждает как мать–героиня, хотя это была ее первая беременность.Как, однако, успокаивает, когда есть возможность обсудить вещи такого рода с кем–то, кому есть до этого дело. И даже если Луке нет дела до нее самой, то он определенно обеспокоен судьбой ребенка.– Так ты хорошо ешь?Он не собирался слезать с этой темы.Это настойчивое внимание к тому, как она питается, тоже было приятно. Это ведь не доктор спрашивает. У врача профессиональный интерес, а тут личный, живой.Она подцепила вилкой кусочек рыбы и начала жевать, как послушный ребенок.– Ем я как лошадь. Рыбу, фрукты, овощи, шелушеный рис. И, конечно, вишневое мороженое для ровного счета. – Она улыбнулась ему. – Это тебя удовлетворяет?Он выпил воды. Удовлетворяет ли это его? Он даже припомнить не мог, когда в последний раз был таким неудовлетворенным, физически и морально. Он поднял на нее глаза, и Ева прочитала в них уважение, пусть и с долей ехидства из–за насмешливой улыбки, которой он скривил губы. Он выглядел таким неотразимым, что она почувствовала неожиданное желание быть ему полностью послушной и сказать, что все будет хорошо. Но она сама не была в этом уверена, а говорить впустую не могла. Она боролась с непреодолимым побуждением спросить его, не могут ли они просто забыть все те события, которые привели их в эту запутанную ситуацию, и начать все с нуля. Но и этого она не могла сделать. Слишком многое произошло, и скоро должен родиться ребенок. Ей нужно было защититься от боли, не ради себя даже, а ради ребенка. Мать с разбитым сердцем не сумеет должным образом напитать соками свое дитя. Еще она хотела научить своего ребенка – их ребенка – самым важным вещам, одной из которых была честность.– Ты так и не сказал мне, что думаешь о ребенке, который должен родиться, – тихо сказала она. – Кроме гнева, разумеется.Он вспомнил, что ярость поглотила его тогда, как огромное вспыхнувшее пламя.– Гнев давно прошел. Мне не стоило так реагировать.– Думаю, это была естественная реакция. – Ее глаза светились. – И что пришло на смену гневу?Это было для него сложным вопросом. Он не привык подменять слова эмоциями, но последние его чувства казались ему очень важными. Он был обязан ей о них сказать.– Гордость, – ответил он. – И волнение.Ева смотрела на него в изумлении.– Ты удивлена?Он поднял брови.– Так и есть.Она почувствовала сильный жар внутри. Какие нужные, какие замечательные слова гордость и волнение.– А ты? – спросил он. – Что чувствуешь ты?– По правде сказать, я тоже взволнованна. И сильно, – сказала Ева.Но еще больше она была напугана, если уж говорить всю правду. Но ему она этого не скажет. Она была взрослой женщиной, которая привыкла брать ответственность на себя. Она не собиралась плакаться Луке в жилетку.Он кивнул, но хотел узнать что–то еще.– Но ты не испытывала гнева?– Гнева? О нет. – Она отрицательно покачала головой. – Нет. Гнев выражается у женщин по–другому. Глупой я себя чувствовала, это правда. Обманутой.– Но я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обманутой.– А чего же ты хочешь, Лука?Она уже задавала ему этот вопрос, и он с удивлением обнаружил тогда, что не знал на него ответа. На этот раз он знал ответ.– Я хочу принимать участие в твоей беременности, – сказал он. – Когда ты будешь на приеме у врача, я тоже хочу там быть. Когда тебе будут делать УЗИ, я тоже хочу видеть, как бьется сердце моего малыша.От волнения она положила вилку и уставилась в тарелку. Его слова задели ее за живое, и понадобилась минута, чтобы успокоиться. Она подняла взор в надежде, что он не заметит блеска слез в ее глазах. Он тоже не ожидал, что его слова произведут такое действие.Она начала говорить самым прозаичным голосом.– Каким образом ты собираешься это делать? Мы живем за много километров друг от друга. Думаю, я смогу посылать тебе снимки УЗИ, писать электронные письма и делать прочие вещи такого рода.Он покачал головой.– Нет, только не из вторых рук, – сказал он твердо.– А как же? – спросила она.– Сообщай мне заранее, и я буду прилетать к твоим посещениям врача.– А твоя работа?Он посмотрел на нее, сознавая, что она ни капли не понимает, в чем заключается его работа. Но откуда ей было знать? Она знает, что он владеет банком, но она не жила в Италии и даже близко себе не представляет масштабы его могущества и власти. Но, поскольку она не собиралась заявлять на него никаких прав, он не видел причин, почему бы не рассказать ей об этом. Испытываешь поистине освобождающее чувство, когда не приходится приуменьшать свою значимость.– Я богат настолько, что могу больше не работать, Ева, – сказал он мягко и с некоторой долей небрежности. – В данной ситуации я, безусловно, так и поступлю. Я могу прилетать и улетать, когда захочу. Ради ребенка.Ева не знала, как на это реагировать. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Войдя в кабинет, где делают УЗИ, первое, что увидел Лука, – это яркие лампы. Он нахмурился, прищурил глаза, привыкая к яркому свету, но при взгляде в глубь комнаты нахмурил брови еще больше. Там на столике лежала Ева, а лаборантка в белом халате смазывала ее разросшийся живот каким–то густым желе.Тем временем мужчина в белом халате водил над ее животом каким–то прибором. В углу молодая женщина в позвякивающих сережках вела серьезную беседу с другим мужчиной, держащим в руках видеокамеру.Все они посмотрели на вошедшего, а женщина с сережками улыбнулась и, прежде чем Ева смогла ее остановить, сказала:– Простите, мы здесь производим съемку.Наступило короткое, натянутое молчание.– А что именно, – спросил Лука с угрожающей ноткой в голосе, – как вам кажется, вы снимаете?Женщина в сережках пристально на него посмотрела.– Мы снимаем сюжет для телешоу. Здесь становится очень тесно, поэтому не могли бы вы выйти из кабинета?Ева подумала, что только что бросили бомбу.Смертоносную бомбу.– Я никуда не выйду, – проскрипел Лука. – Боюсь, что выйдете вы. Убирайтесь!– Простите?– Вы не будете, повторяю, не будете снимать никакого телешоу. Вы сами выйдете или мне выкинуть ваши чертовы камеры?Женщина в сережках с недоумением посмотрела на Еву.– Ева?Казалось бы, Ева должна была быть унижена и рассержена на Луку, который своей выходкой мог поставить под угрозу ее карьеру. Но она не испытывала ничего подобного. В теории съемка УЗИ для шоу была великолепной идеей, но на практике это оказалось уж слишком большим вторжением в ее личную жизнь.И она еще никому не была так рада, как Луке в сей момент.– Кто этот человек, Ева?– Это…– Я отец ребенка, – с презрительной холодностью прервал разговор Лука. – И я хочу увидеть на экране УЗИ своего ребенка. В конфиденциальной обстановке.Что–то в его голосе и выражении лица заставляло всех повиноваться, и съемочная команда не стала исключением. Бормоча и щелкая языками, они собрали оборудование и вышли, но женщина в сережках успела повернуться к Еве и сказать:– Будь добра, позвони мне попозже.Луке понадобилось несколько секунд, чтобы привести в порядок дыхание, и лаборантка в белом халате подмигнула им.– А я–то надеялась, что меня покажут по телевизору! – пошутила она.Лука криво ей улыбнулся, но свирепо взглянул на Еву, как бы говоря: "С тобой я поговорю позже". Она почувствовала себя школьницей, которую вызвали к директору. Но весь гнев Луки прошел, как только лаборантка начала водить сканером по животу и расплывчатые пятна серого и черного начали приобретать очертания.– Вот и мы, – сказала лаборантка, – две ручки и две ножки – отлично. А вот сердце. Видите, как оно бьется?Наступила тишина, все затаили дыхание.– Ой, смотрите, – воскликнула лаборантка, – он сосет большой палец!– Он? – вскричал Лука.– Ой, простите! Мы всегда говорим «он». Просто привычка, знаю, что не стоит этого делать. Хотите узнать пол своего ребенка? – спросила она небрежно.Лука и Ева одновременно подняли вверх глаза.– Нет, – хором сказали они, их глаза встретились, и в этом было что–то объединяющее.Но когда лаборантка протерла насухо ее живот и велела одеваться, Ева почувствовала себя неловко.Лицо Луки казалось задумчивым и даже напряженным. Она дотянулась до своих брюк.– Я, пожалуй, оденусь.– Я подожду снаружи, – коротко бросил Лука.Одеваясь, Ева сказала себе, что он не сможет ее запугать. Не сможет. Она допускала, что он был зол, даже разгневан, но он не имел права указывать ей, как жить. Она вздохнула, с трудом натягивая брюки. Пока все шло гладко. До сего момента он вел себя как ангел, спустившийся с небес, – посещал все врачебные сеансы и очаровал половину персонала больницы. Он прилетал к ней по первому сигналу, как будто летел не из другой страны, а всего лишь с южного побережья на северное.Она с нетерпением ждала его звонков. Ей даже было легче говорить с ним по телефону, потому что не нужно было смотреть на его великолепное смуглое лицо или справляться с ощущением, что перед ней мужчина, чувство к которому у нее никак не угасло.Впрочем, кое–что изменилось. Влечение к нему оставалось прежним, но теперь она поняла, чего так испугалась, увидев Луку на вечеринке у Майкла и Лиззи.Того, что он был "единственным на планете". Она уже наступила когда–то на эти грабли, и ей не хотелось наступать на них снова.Он ждал ее у регистратуры, и в его лице читалась угроза.– Ты на машине?Она кивнула.– Дай мне ключи.Она протянула их, думая, уж не стала ли она одной из тех пугливых женщин, которым в глубине души нравится подчиняться. Но она решила, что иногда для разнообразия можно позволить кому–то взять на себя ответственность за нее. Она зевнула. Он не проронил ни слова, когда они садились в машину, и всю дорогу до Хембла в машине стояла мертвая тишина.– Лука?– Не сейчас, Ева, – спокойно сказал он. – Я стараюсь сосредоточиться на дороге, а если мы сейчас начнем разговор, боюсь, мне это не удастся.Он припарковал машину и лишь тогда начал входить в раж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15