Несмотря на восьмой час вечера, жизнь в нижней палате парламента била ключом. Слуги народа явно домой не спешили. Ребров надеялся, что Большаков также еще у себя в кабинете, и это было лучшее время для обстоятельного разговора.
Целый день Виктор провалялся дома на диване, слушая Рахманинова и размышляя, насколько верно его решение навсегда порвать с предводителем всех юных российских толстосумов. И пришел к выводу, что это будет по меньшей мере честно - если он останется, то вряд ли теперь сможет заставить себя гореть на работе.
Собственное благородство грело душу, и с твердым намерением обставить свой уход по-человечески Виктор отправился в Госдуму. Он чувствовал громадное облегчение от того, что решение наконец-таки принято, и хотел как можно быстрее выполнить задуманное.
В приемной Большакова сидела только Люся.
- Алексей у себя? - спросил Ребров.
- Сидит, - укоризненно констатировала она.
- Один?
- Нет, у него - Садиров. Большаков просил пока к нему никого не пускать.
В этот момент зазвонил внутренний телефон - Большаков вызывал свою секретаршу. Люся прошла в кабинет начальника, но через минуту опять появилась в двери. В руках она держала небольшой поднос с посудой.
- И купи мне пару пачек сигарет, - раздался ей вслед голос Алексея.
- Как обычно? - на всякий случай уточнила она.
- Да, "Мальборо".
Люся поставила поднос на маленький столик, где она всегда готовила чай, и вышла из приемной, хлопнув за собой дверью.
- Это был какой-то кошмар! - услышал Ребров голос Большакова, очевидно, продолжавшего ранее начатый разговор.
Виктор понял, что Люся неплотно закрыла дверь в кабинет.
- Представь себе картину, - рассказывал Алексей, - я сижу в красном уголке какого-то ЖЭКа, а напротив меня - избиратели. Примерно так десять-двенадцать полоумных теток. И они по очереди рассказывают мне душещипательные истории: у одной пенсию задерживают, у другой - пьяный сосед сверху залил квартиру, третья живет с двумя десятками кошек и ее хотят выселить за антисанитарию. В общем, бред полный! И как ты думаешь, что делаю я? - По интонации Большакова чувствовалось, что сейчас он скажет что-то очень смешное. - Я сижу перед ними и как школьник все это добросовестно записываю. Нет, ты только представь эту картину.
Раздался сдержанный, дипломатичный смех Садирова.
- Встречи с избирателями - это те издержки в работе любого депутата, которых невозможно избежать, - сказал он.
- Это понятно, - покладисто согласился пребывавший в хорошем расположении духа Большаков, - но почему на такие встречи приходят самые сумасшедшие из них? Так я начну думать, что никто из приличных людей за меня не голосовал... Кстати, - вспомнил он, - человек пять всучили мне жалобы в письменном виде. Посмотри, что там можно сделать, и вообще поставь эти бумаги на контроль, чтобы авторы потом не морочили мне голову... У тебя есть проблемы? - очевидно, реагируя на какой-то жест или гримасу Садирова, спросил он.
Разговор носил самый общий характер, но Виктор, понимая, что подслушивать неудобно, собрался уже было встать и прикрыть дверь, однако в этот момент Садиров сказал:
- Алексей, давай все-таки что-то решать с Ребровым.
- Я же тебе сказал: делай так, как ты считаешь нужным, - вздохнул Большаков. - Хотя...
- Ну что хотя?! - не давая ему развить мысль, возразил Садиров. - Ты посмотри, сегодня его опять весь день не было... Я вроде бы руковожу всем твоим аппаратом, но, похоже, он подчиняется лишь тебе. И делает только то, что ему хочется. А у меня сейчас каждый человек на счету.
Как старый прожженный аппаратчик, Садиров каленым железом выжигал все, что он не мог контролировать.
- Конечно, Ребров себя уже исчерпал, - сказал Большаков таким тоном, словно ему было неприятно вести этот разговор. - А держать его за прежние заслуги я не могу - у нас не благотворительная организация... В общем, как я тебе и говорил раньше, можешь от него избавиться, только постарайся найти предлог посущественнее, чем сегодняшний прогул. Сделай все красиво...
Виктор тихонько встал и вышел в коридор, беззвучно прикрыв за собой дверь. Он не стал ждать лифт, а сбежал по лестнице и вышел на улицу.
Глава XXIV
ВА-БАНК
1
Теплый майский вечер окончательно опустился на Москву. По Тверской двигался сплошной пестрый поток людей. Летние кафе были переполнены, отовсюду слышались смех, музыка. И если бы кто-то попытался найти в этой праздной толпе самого несчастного человека, то долго мучиться с выбором ему бы не пришлось.
Ребров брел куда-то вверх по Тверской, никого и ничего не замечая вокруг. Ощущение жестокой несправедливости, помноженное на бессильную злобу, перехватывало ему горло. Он уже забыл, что всего час назад сам хотел уйти от Большакова, и теперь чувствовал себя так, будто бы его предали или по крайней мере использовали в своих целях, а потом без всякого сожаления выбросили, как пустой спичечный коробок.
Он считал, что сделал для Большакова немало хорошего и, безусловно, заслуживал хотя бы формального объяснения причин увольнения, а может быть, даже откровенного разговора и извинений. Но никак не уничижительной фразы за спиной: "Себя он уже исчерпал!"
Виктор дошел до Пушкинской площади, свернул на Бульварное кольцо и побрел в сторону Арбата. Кое-как ему удалось взять себя в руки, и он попытался спокойно обдумать ситуацию, в которую попал. Ему всегда было проще справиться с проблемой, когда он раскладывал ее на составляющие.
"Давай разберемся, что тебя так поразило и чего ты так кипятишься?! мысленно спрашивал он себя. - Неужели ты когда-нибудь думал, что Большаков - образец честности, порядочности? Или ты считал его носителем высоких нравственных идеалов?" И без всякого колебания Ребров отвечал на это решительно: "Нет!" "Тогда, может быть, тебе казалось, что между вами существуют какие-то особые отношения, что вас связывает крепкая мужская дружба?" - следовал очередной вопрос. И он тоже вызвал у него лишь кривую ухмылку.
Убеждая себя, что ничего удивительного, неестественного в предательстве Большакова в общем-то нет, Виктор пытался облегчить свои страдания, избавиться от мук уязвленного самолюбия, но, как ни странно, добился совершенно противоположного результата. Он вдруг отчетливо понял, что по-настоящему разобрался в самозваном вожаке юных предпринимателей не сейчас и не неделю, не месяц назад. Да и слово "разобрался" было в данном случае неточным.
С той самой их первой встречи в Сочи, Ребров прекрасно знал, что представляет собой Большаков. И тем не менее согласился работать на него, помогал ему во всем. Другими словами, Виктор добровольно пошел на унизительные компромиссы с совестью, и результатом этого могло стать только новое унижение. Так что винить ему сейчас некого.
Анна была абсолютна права, когда говорила, что Ребров сам "помогал надувать тот мыльный пузырь, который будет сидеть сейчас в парламенте". И неважно, чем Виктор при этом руководствовался: желанием доказать себе и другим, что он чего-то стоит, подобраться через Большакова поближе к Шелесту или какими-то другими соображениями.
Но самым смешным и глупым ему сейчас показалось то, что мысленно он всегда дистанцировался и от Большакова, и от Союза молодых российских предпринимателей. На деле же это был всего лишь самообман. Ребров подумал, что за последние десять-двенадцать месяцев он вообще сделал довольно много вещей, преследовавших вроде бы благородные цели, но результаты оказывались совершенно противоположные.
Вначале он написал разоблачительную статью о "Русской нефти", и именно она во многом отвела подозрение от организаторов и исполнителей убийства Лукина, убедила всех, что президента компании затравили. Потом он занялся сбором компрометирующих материалов на Шелеста, даже в Заборск ездил, но в итоге, пусть лишь фактом своего присутствия, агитировал акционеров металлургического комбината отдать голоса в пользу "Московского кредита". Наконец, именно он свел Большакова и Шелеста, от чего выиграли оба. Без всяких натяжек благими намерениями Реброва и в самом деле была устлана дорога в ад.
Это было довольно печальное подведение итогов целого года жизни, окончательно добившее Виктора. Причем, когда после статьи о компании "Русская нефть" у него начались проблемы, ему было больно, неприятно, обидно, но хотелось сражаться, доказывать что-то себе и другим, защищаться. Сейчас же, узнав, что Большаков решил выбросить его, Ребров чувствовал лишь безмерную усталость и опустошение.
Он понял, что так и не смог победить своих врагов, быть вне тех правил игры, вне той системы, которую они создали. Однако так же, как тонущий человек делает последнее отчаянное усилие, прежде чем сдаться окончательно, Виктор вдруг весь внутренне сжался от ярости и желания все-таки что-то изменить.
"Я должен найти выход из ситуации! - сказал он себе. - Я должен исправить все, что наделал за последний год!!" Возможно, эта мысль была лишь спасительным самообманом, позволявшим не умереть немедленно от стыда, боли и унижения, но внезапно его голова и в самом деле заработала четко и яростно.
Весь погруженный в свои поиски, Ребров прошел бульварами мимо Никитских Ворот, Арбата, Пречистенки и очнулся только на набережной Москвы-реки, недалеко от почти уже восстановленного храма Христа Спасителя. Именно здесь, облокотившись на парапет и смотря на медленно бегущую, почти черную в ночи воду, отражающую свет фонарей на другом берегу, Виктор понял, что ему надо сделать. Решение было простым и ясным, как путеводитель фирмы "Полиглот".
- Ты хотел, чтобы я был генератором идей для тебя? - с усмешкой пробормотал он. - Хорошо, я им буду!
Часам к двум ночи он вернулся домой, заварил крепкий чай, тихонько включил любимого Рахманинова, а потом долго стоял у окна, шлифуя детали своего плана.
Спал в эту ночь Ребров всего несколько часов, но утром поднялся абсолютно свежим. Он на скорую руку выпил кофе и пошел в Думу. Виктор знал, что Большаков приезжает на работу примерно в половине десятого утра, и хотел встретить его первым. Апатия последних полутора месяцев улетучилась бесследно. Он был полон энергии и планов.
2
Большаков открыл дверь своей приемной без двадцати десять. В это время здесь были только Виктор и Левон. Помощник по всем вопросам всегда приходил пораньше, чтобы прикрыть даму своего сердца Люсю, имевшую обыкновение опаздывать на работу.
- Доброе утро! - энергично поздоровался Большаков, стремительно проходя к себе в кабинет.
Очевидно, он торопится сделать какие-то дела до начала заседания нижней палаты парламента, тем не менее Ребров вошел следом.
- Алексей, - сказал он, - мне нужно с тобой поговорить.
- Это срочно? - поинтересовался Большаков. На его озабоченном, но вполне дружелюбном лице не было даже намека на то, что не далее как вчера вечером он дал команду избавиться от Виктора. Чтобы показать степень своей занятости, Алексей похлопал ладонью по толстой бумажной кипе на краю стола. - Я хотел кое-что просмотреть...
Ежедневно парламентские комитеты и комиссии плодили целые горы макулатуры и, размножив все это, рассылали депутатам. Однако вряд ли нормальный человек способен был не только глубоко разобраться, но даже бегло ознакомиться с этими бумажными завалами.
- У меня появилась одна неплохая идея, - заявил Виктор. - Думаю, она наконец-таки поможет тебе заняться серьезным делом.
- Серьезным? - поднял глаза Большаков. - Выгляни в окно. Мы с тобой сидим не в скобяной лавке, а в здании российского парламента.
- И кто ты в этом парламенте?! - усмехнулся Ребров.
Бледные выпуклые глаза Большакова окостенели.
- Мы с тобой давно друг друга знаем, - он говорил с подчеркнутой вежливостью, - но между нами все же есть определенная дистанция. Так вот, мне кажется, ты эту дистанцию перестал чувствовать.
В воздухе повеяло флюидами неприязни. Их концентрация на один кубический метр явно превышала допустимую экологами норму.
- Я всегда думал, что моя главная задача - помочь тебе разобраться с проблемами, а не лизать задницу, - отпарировал Виктор.
Когда Ребров готовился к этому разговору, он решил, что должен постоянно владеть инициативой, нападать и постараться как можно сильнее разозлить Большакова. В общем-то Виктору была приемлема любая реакция на его слова - раздражение, ярость, издевка, саркастический смех, - но только не равнодушие, что автоматически разрушало разработанный им план.
- И какие же проблемы, по-твоему, у меня есть? - холодно спросил Алексей.
- С тех пор как ты попал в Думу, у тебя появился комплекс неполноценности. Ты перестал быть лидером - заискиваешь здесь перед всеми, пытаешься пристроиться к различным фракциям, пролезть в их руководство. Кто же тебя туда пустит?! А из-за этой мелкой суеты ты просто теряешь лицо. Вот твоя главная проблема!
В этот момент дверь приоткрылась и в комнату заглянул Ринат Садиров. Увидев, что здесь все свои, он сделал шаг вперед, но его остановил Большаков.
- Извини, нам надо поговорить, - сказал он и, когда Садиров с обиженным и недоуменным лицом вышел, спросил у Виктора, изображая доброго доктора, готового выслушать любой бред пациента: - Ну и что, по-твоему, я должен делать?
- Перехватить инициативу! Тебе нужна свежая идея, которая позволила бы вести собственную игру в парламенте... и, может быть, вообще на политической сцене России.
- И ты хочешь сказать, что у тебя такая идея есть?
- Да, - кивнул Ребров.
- Ну?
- Хочешь, чтобы я начал рассказывать прямо сейчас? - Виктор ломался, чувствуя, что Большаков уже сгорает от любопытства. - Ты же торопился на заседание.
- Заседание подождет, - нетерпеливо отмахнулся Алексей.
- Хорошо, - согласился Ребров. - В общем, я думаю, что ты должен взвалить на свои плечи историческую миссию: помочь российским демократам покончить с романтическим периодом в их недолгой истории.
Большаков невольно улыбнулся:
- Начало - неплохое.
- Постарайся точно понять то, что я тебе сейчас буду говорить, гипнотизируя собеседника, сказал Виктор. Ему и в самом деле было очень важно, чтобы Большаков понял его с первого раза. - Не мне тебе рассказывать, что демократы пришли к власти, используя недовольство людей коммунистами и той экономической системой, которая существовала в стране семьдесят лет: огромные государственные предприятия, монопольное производство, а страну прокормить невозможно. Демократы пообещали народу капитализм и свободный рынок. Так вот от этого свободного рынка в первую очередь и пострадали промышленные гиганты. А ведь на них работают сотни тысяч, миллионы людей, и они впали в еще большую нищету, чем прежде. Поэтому, если ты организуешь, ну, скажем, патриотическое движение и фонд для оказания помощи в структурной перестройке отечественным промышленным гигантам - это будет беспроигрышный вариант. Тебе, как президенту предпринимательского союза, такая роль особенно подходит, и, развернув новую шумную кампанию, ты можешь превратиться в одну из самых заметных политических фигур страны.
По лицу Большакова пробежала тень разочарования.
- Ну и что тут нового? Сразу несколько фракций в Думе ратуют за оказание государственной помощи крупным предприятиям...
- Я так и знал, что ты скажешь это, - удовлетворенно кивнул Виктор. Да, за помощь крупным предприятиям выступают, скажем, коммунисты. Но у них сейчас нет ни власти, ни денег, и их никто не принимает всерьез. Какие-то средства можно найти в правительстве, но сидящие там правые все еще очарованы идеей свободного рынка. Они надеются, что он сам все в России отрегулирует, и боятся даже заикнуться о поддержке промышленных гигантов, потому что считают, что это бросит тень на их доброе имя. Тем самым они настраивают против себя и влиятельных директоров, и региональные власти, и вообще миллионы людей. Должен найтись кто-то ни правый и ни левый, а просто умный, к тому же имеющий выход на правительство, то есть на деньги, кто будет эксплуатировать эту идею. И лучше ее, для того чтобы делать политическую карьеру, сегодня ничего не может быть!
- Но, во-первых, у меня нет выхода на правительство! - воскликнул Большаков. - А во-вторых, ты очень наивен - у самого правительства нет сейчас денег.
- Чтобы помочь всем предприятиям, денег в стране и в самом деле нет. Но их вполне достаточно, чтобы закрутить масштабную, шумную кампанию, возразил Ребров. - А что касается выходов на правительство, то у тебя есть Шелест! У вас с ним сложились прекрасные деловые отношения. Как раз вы можете провернуть всю эту затею. В основе ее, как я уже говорил, будут две составляющие - патриотическое движение и специальный фонд для оказания помощи структурной перестройке предприятий.
- А почему Шелест должен быть заинтересован в реализации этой идеи? упрямствовал Большаков.
- Да потому, что он только такими вещами и занимается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47