Или – не хотел верить? Смерть так не шла Арно, эта роль была явно не для его актерской фактуры – яркой, сочной и жизнерадостной…
Впрочем, тот режиссер, что ставит жизнь и смерть на сцене человеческой судьбы, вряд ли в раздаче ролей руководствуется эстетическими соображениями.
Они сидели втроем в маленьком просмотровом видеозале, и вспышки света на экране озаряли три сосредоточенных лица. Реми переспрашивал время от времени, кто что сказал – микрофон видеокамеры не очень хорошо улавливал звук на большом расстоянии. Прошли сцены репетиции; мелькали лица съемочной группы, гримерша кокетливо улыбнулась в камеру, возникал Вадим, отдающий распоряжения; пошла наконец основная сцена с Арно. На некоторое время немногочисленные зрители этого маленького зала забыли о цеди своего просмотра, захваченные игрой Арно Дора.
– Великолепно. Превосходно сыграно. А, что скажешь, Максим? – Вадим повернулся к нему с оживлением, но, увидев выражение Максимова лица, словно вспомнил, зачем он здесь, и помрачнел: "Что я буду делать, если Арно не отыщем?
Где я теперь такого актера найду?.." – тихо запричитал он себе под нос.
Максим молча перевел взгляд на экран, на котором дядя, помахав в камеру Максиму, уже огибал угол дома и потом снова высунулся из-за угла, изобразив, что его тошнит. Реми внимательно вглядывался в экран. Затем изображение заслонили чьи-то ноги. «Это я камеру на землю поставил, когда писать ходил», – объяснил Максим. Ноги ушли; открылась сцена с лежащей на земле девочкой, которая удачно попала прямо в центр кадра. Вадим заинтересовался неожиданным ракурсом с Максимовой камеры и, снова увлекшись, стал комментировать сцену с точки зрения актерской задачи.
Максим не слушал. Ему был хорошо знаком этот режиссерский эгоизм-энтузиазм, и он вовсе не осуждал Вадима, но сейчас сердце его болезненно сжалось. Он ни разу не просматривал свою кассету и даже забыл о ней, и теперь он видел лицо дяди, живого и реального, и молил его молча: ну объявись, ну возникни откуда-нибудь, нарушь эту молчаливую пустоту длиной почти в неделю, скажи, что разыграл, что запил, что свалял Дурака, – но только объявись!.. И ему показалось, что он вот-вот заплачет, и это будет неприлично – плакать, ему, мужчине и известному режиссеру; и еще он подумал, что успел привязаться к своему пятиюродному Дяде больше, чем он предполагал, и теперь для него в стране Франции действительно образовалась пустота, в его сознании, по крайней мере; пустота, которую никто не смог бы заполнить, даже и Соня; Соня – это вообще не то, что может заполнить твою душу, тебя; Соня – это, наоборот, то, что ты заполняешь… Даже не заполняешь, не так; Соня – это то, во что ты падаешь.
Пропасть, в которую ты срываешься. Срываешься и падаешь, летишь, без конца, без дна… Ему остро захотелось домой, в Москву, к друзьям, к поклонникам и поклонницам, к привычному стилю и быту, и, главное, подальше от этого темного зала, от этого детектива, от Вадима, от Сони – да-да. Сони, подальше от нее и от ее загадок; подальше от всей этой гнетущей атмосферы необъяснимого и мрачного исчезновения дяди, привкуса преступления, ужаса, смерти…
Кассета закончилась. Экран погас, и в зальчике зажегся неяркий свет.
Подождав, Вадим спросил:
– Ну и как, вам это дало что-нибудь? Детектив смотрел на него, задумавшись. Вадим повторил вопрос.
– Скажите, – произнес наконец Реми, – а вы… И замолчал. Оба режиссера смотрели на него в ожидании продолжения.
– Я не понимаю, – снова заговорил Реми, – в этой сцене… Что-то странное… Да?
– В последней? – спросил Вадим.
– Зачем он… Или это…
Реми смотрел на них невидящими глазами.
– Реми, – позвал его Максим, – вы какую сцену имеете в виду? Последнюю?
– В этом доме есть подвал?
– Да. Из него как раз вылезали актеры. Только он почти весь засыпан обвалившимися камнями…
– Прогоните мне еще раз сцену с вашей актрисой, – скомандовал Реми. – Там, где она на земле возле пролома.
Свет снова погас, и замелькали только что виденные кадры.
– Вы говорили, что у вас была проблема со световым эффектом, – бормотал Реми. – Ну-ка помедленней.
Он прогонял снова кадр за кадром. Напряженное молчание зависло в душном зальчике. «Падший ангел» вставал на четвереньки и вновь плюхался в грязь. Ее личико принимало все более горькое выражение.
– Хороша, правда? – вполголоса спросил Вадим у Максима.
– Хороша, – искренне и безразлично ответил Максим.
– Боже мой, как же так, все, все насмарку! Столько уже сделано, столько уже вложено сил, денег, времени – и таланта! И теперь – все в мусорную корзину!
– снова стал сокрушаться Вадим. – Кто теперь мне заменит…
– Там тень, – сказал Реми.
– Где?
– В кадре.
Вадим и Максим уставились на экран. Разумеется, тень. Тело девочки дает тень, так ведь? Она же не привидение, не зомби, это натурально, что тень!
– Нет, – сказал Реми, – то есть да. От нее, конечно, тень. Но я имею в виду не от нее тень, а… И снова замолчал.
– Ну, – нетерпеливо произнес Вадим, – не тяните. Я плохо что-то понимаю, о чем идет речь.
– …а в проломе…
Максим и Вадим снова вперились взглядами в экран.
– Там тень с обратной стороны дома, – внятно выговорил наконец Реми. – Там что-то есть. Смотрите! Смотрите не на актрису, а в пролом.
Взгляды сосредоточились в указанном направлении.
Там действительно что-то было.
И это что-то медленно ползло с обратной стороны дома.
В зале зависло оцепенение.
– Можно сделать изображение покрупнее? – деловито нарушил тишину Реми.
– Да, конечно, – засуетился Вадим. – Моррис, – крикнул он.
– Я слышал, – отозвался голос из проекторской. – Сделаю.
Три пары глаз не отрывались от экрана. Качество изображения ухудшилось от увеличения, размытая серая масса шевелилась в рамке пролома, и трудно было угадать ее неясные очертания.
– Что это?! – Вадим повернулся к Реми. В его глазах стоял ужас.
– Распорядитесь, чтобы мне сделали хорошие покадровые фотографии, – отрывисто произнес Реми, вставая, – с этих кадров и с финальных кадров с Арно.
Там, где он заворачивает за угол.
– А с Арно – зачем? – спросил Вадим, робея. – Что вы там нашли?
Реми посмотрел на него.
– Вы разве не поняли? В финальных кадрах…
– Что?! – не выдержал Максим. – Что в финальных кадрах?!
– В финальных кадрах месье Дора убили.

Глава 17

Вадим ахнул и по-женски прикрыл рукой рот; Максим взялся рукой за горло, жестко схваченное спазмом;
Реми глянул на обоих сурово.
– Я туда еду, – сказал детектив. – Кто со мной?
– Я не могу, – простонал Вадим. – Это выше моих сил.
– Я поеду, – проговорил Максим.
– Поехали. А вы займитесь фотографиями, немедленно, – бросил он через плечо Вадиму.
Реми не любил слабонервных. Во всяком случае, слабонервных мужчин.
Вадим, сбиваясь, объяснял, как ехать. Максим сказал, что помнит дорогу, и сел в машину Реми. Вадим просил держать его в курсе.
Они снова выехали в ночь и дождь. Фонари плакали и сползали по стеклам, и их сглатывали дворники, беспрестанно маячившие перед глазами. Болтало радио, что-то о введении 35-часовой рабочей недели, и это было так нелепо некстати, так раздражающе некстати… Но Максим не посмел попросить Реми его выключить, так как детектив, казалось, был погружен в прослушивание новостей.
Словно почувствовав его мысли, Реми выключил радио: «Мне все равно не перепадет, у меня ненормированный рабочий день и ненормированная рабочая ночь…»
Съехав с шоссе, Реми включил мощные фары, и их ослепительный свет пробился сквозь дождь и выхватил из черноты развалины дома. Максим снова с содроганием подивился его не правдоподобной кошмарности. Реми выскочил из машины под дождь, вытащил что-то из багажника и прикрикнул на Максима:
– Вы идете или в машине остаетесь?
Максиму стало неловко, что детектив заметил его замешательство. Он нехотя вылез, вытащил из воротника своей куртки тонкий, как презерватив, капюшон и напялил его на голову. Дождь немедленно забарабанил по пластику, как по крыше, дробью отдаваясь в голове. Они приблизились к разрушенному дому, и Максим, стараясь подавить дрожь от холода и нервозности, начал объяснять, как и где располагались актеры во время съемок. Но Реми его не слушал. Он заглянул в подвал, откуда во время съемок появлялись актеры, бегло оглядел его и двинулся вдоль развалин. Возле пролома, где снималась Май, он присел на корточки, заглянул в него, выворачивая по-птичьи голову, высветил фонариком густую тьму, затем встал и начал обходить дом. Максим плелся за ним.
Реми потоптался на углу, на склизкой глине, где Максим сделал последние кадры с дядей, и направился к обратной стороне пролома. Снова заглянул в него, покрутился, поползал вокруг. Пятачок света от его фонарика беспорядочно метался в темноте.
– Там следы? – спросил Максим.
– Бог с вами, какие следы после недельных дождей! Реми поднялся с почерневшими от грязи коленками и двинулся было дальше, как, не пройдя и двух метров, он вдруг снова резко присел на корточки, и Максим чуть не налетел на него.
– Тут дыра есть, – сказал детектив, вставая. – Я так, собственно, и думал, – добавил он удовлетворенно.
Максим подошел поближе и увидел то, что когда-то было, возможно, подвальным окном, а теперь представляло собой бесформенную дыру с обвалившимися кирпичами. Луч света соскользнул в нее, но бесплодно: тьма была непроглядной.
– Полезли? – спросил почти весело Реми.
– Я следую за вами, – ответил Максим. Реми исчез в дыре.
– Погодите, – сказал он Максиму из черноты, – я вам руку подам.
Луч мазнул темноту, Реми чертыхнулся, что-то грохнуло.
– Сейчас-сейчас, – доносилось до Максима, – здесь какой-то столярный стол, тут надо поосторожней, чтобы ноги не переломать… Его двигали, мне кажется, кто-то его придвинул к окну, он раньше в углу стоял, судя по следам пыли… А это что? Погодите, Максим, сейчас… Это что? Это вот что… Не спускайтесь, Максим! Здесь следы крови. Кем-то уже затертые… Я не хочу, чтобы мы их смазали.
Вот и все. Все предчувствия, страхи, мысли, которые гнал от себя, – вот они, материализовались. Там кровь. «Папы нет в живых». Соня тоже чувствовала.
Они все чувствовали, но не хотели об этом говорить, не хотели в это верить, надеялись…
Реми вылез.
Максим был не в состоянии задавать вопросы. Он бессильно сел на какой-то мокрый камень. Внутри у него была схватывающая пустота, будто от голода. «А я ведь действительно ничего не ел с утра, – подумал он. – И уже не смогу». Он бездумно следил за шагающим взад-вперед Реми, и в голове у него, как и в желудке, была пульсирующая пустота.
Реми огибал угол и возвращался, останавливаясь сначала у пролома, потом у лаза в подвал, и снова повторял этот путь, погруженный в размышления. Максим промок насквозь, несмотря на куртку: джинсы отяжелели от воды и противно и холодно липли к телу. Он вытащил сигареты из внутреннего кармана куртки и, сделав ладонь крышечкой над пламенем зажигалки, прикурил. Затяжка принесла ему облегчение, словно стало немножко теплей и уютней от этого крошечного огонька, дружественного знака из привычного ему мира, в котором не было кошмарных развалин и преступлений.
– Теперь вы поняли? – остановился наконец Реми.
– Что?
– Как дело было?
– Не то чтобы очень…
Было бы преувеличением сказать, что Максим испытывал желание вникнуть в детали.
– Смотрите, – сказал деловито Реми. – Ваш дядя завернул за угол…
Он стал показывать:
– Вот так… И наткнулся на нож.
– Нож?!
– Выстрел из пистолета был бы слышен, не так ли? Это было бы слишком рискованно, даже с глушителем: на съемках стоит тишина и…
– И кто это был? С ножом?
Реми удивленно посмотрел на него.
– Кто? Я не знаю кто! Я знаю только, что кто-то его поджидал, кто-то прятался здесь за домом… И ударил Арно ножом в тот момент, когда он завернул за угол. И вот тут ваш дядя повернулся, держась руками за живот, – удар, видимо, пришелся в живот… И вы его увидели. И сняли на видео – нам с этим просто очень повезло! Вы решили, что он изображает, что его тошнит…
– Бог мой… – прошептал Максим.
– Это понятно, он держался руками за живот, согнувшись, и лицо его перекосила гримаса… Естественно, вы, ничего не подозревая и будучи под впечатлением от его роли человека в похмелье, решили, что месье Дор доигрывает свою роль для вас одного, для племянника. Я уверен, что на фотографиях с вашей пленки, которые я распорядился сделать, мы сумеем рассмотреть либо рукоятку ножа, либо кровь… Скорее рукоять ножа, потому что, если бы убийца его сразу вытащил, – рассуждал с энтузиазмом Реми, – то следы крови были бы повсюду и при уборке техники их бы кто-нибудь заметил…
Максим закрыл глаза. Слова Реми добивали его безжалостно.
– Извините, – сказал детектив. – Я немного увлекся.
– Ничего, – выдавил из себя Максим. – Продолжайте.
– Короче, – продолжал более сдержанно Реми, – убийца, должно быть, подхватил тело, которое упало таким образом, что немного заслонило проем. Если бы актриса хоть раз повернула голову в сторону пролома, она бы его увидела…
Но она смотрела, разумеется, в камеру, то есть в другую сторону. Ее сцена шла плохо, задуманный световой эффект не удавался, потому что пролом был частично заслонен, но никому это не пришло в голову. Вадим был вынужден сцену повторять, а убийца все это время медленно, стараясь не производить шума, тащил тело к подвалу… Он наверняка заранее побывал на этом месте и все продумал. Сделал ставку на то, что все будут смотреть на играющую актрису, а сама актриса будет смотреть в камеру… К тому же идея поместить ее голову непосредственно перед проломом пришла Вадиму только на месте съемки, заранее это не планировалось, и убийца предполагал полную безопасность своих действий. Не говоря уж о том, что вашу видеокамеру, да еще и поставленную на землю прямо напротив пролома – вернее, точно напротив актрисы, – ОН никак не мог предвидеть… Когда съемки были закончены, естественно, никто ничего не заметил, так как тело было уже спрятано в этом подвале. Тот подвал, в котором работали актеры, находится за стеной.
– Погодите! Не понимаю, ведь я видел, как дядя уходил…
– Дядя ли?
– Значит, в дядиной куртке ушел убийца?!
– Получается, что да. И уехал на его машине. Которую бросил недалеко от дома Ксавье.
– И что, – спросил, холодея, Максим, – тело – там? – указал он окоченевшей рукой на подвальное окошко.
– Нет. Его перепрятали.
Максим перевел с облегчением дух. Мысль о том, что детектив сейчас начнет вытаскивать труп из подвала, среди этих черных кошмарных развалин под мерзким проливным дождем, казалась ему непереносимой.
– А… вы уверены?..
– Что тело перепрятали?
– Нет… Что вообще… Что дядю убили… Может, он поранился чем-то?
– Сами посудите, Максим, – сказал мягко Реми, – если бы он просто поранился, разве бы он так пошел спокойно к машине? Слазав предварительно зачем-то в подвал, где оставил следы крови? Нет, он бы обратился за помощью! В крайнем случае он бы поехал в больницу, ну, домой хотя бы, а не исчез, предварительно поставив свою машину недалеко от дома Ксавье…
– Да…
– И кроме того – вернемся к вашей видеозаписи, – вы сами видели, что-то ползло с обратной стороны пролома?
Максим молча кивнул. Во рту у него было сухо, а в горле першило, словно он заболевал.
– Но это что-то, как вы поняли, было тело, тело месье Дора… И оно, строго говоря, не ползло. Строго говоря, его тащили. Из чего мы делаем такое заключение? Вы же режиссер, вы понимаете разницу между этими двумя движениями… Когда человек ползет, у него колени сгибаются, образовываются просветы между телом и землей, а когда его тащат…
– Я понял.
Реми глянул на него и замолчал.
Максим бросил в грязь дотлевший окурок.
– Что будем делать? – тихо спросил он у Реми.
– Какой вы… впечатлительный, – с удивлением всмотрелся в него Реми. – Ишь, белый весь. А с виду вроде крепкий… Полицию будем вызывать. Теперь у нас есть место преступления. И, соответственно, время преступления. Нужно только установить с уверенностью, что кровь действительно принадлежит Арно, проанализировать следы в подвале, там они должны были сохраниться, даже, может, повезет с отпечатками…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39