Пьер надо мной смеется…
– Вот я и говорю, что ты слишком своенравна, – сказал Максим.
– В каком смысле? – опешила Соня.
– Как с обоями… Хотела одно, решила другое, потом снова передумала…
Ты привыкла следовать своим прихотям, а в актерской профессии требуется дисциплина, – закончил он суровее, чем ему бы хотелось, с неожиданной для него самого ноткой обличительства.
– Мне все быстро надоедает… – Соня оправдывалась под натиском Максима. – Я еще не успеваю новую идею осуществить, как она мне уже надоедает… Ты прав. Так я и остаюсь, с недоклеенными обоями и с непосаженными кустами, – виновато подытожила она.
– И с мужем, которого ты не любишь, – дополнил Максим глуховатым голосом, глядя в окно.
Он и сам не знал, как он осмелился это сказать. Это было по меньшей мере неприлично. И снова непонятно, зачем. Ревность? Как же это глупо!..
Соня вскинула на него глаза с некоторым удивлением.
– Пьер меня понимает… Он не навязывается, он мне дает свободу жить так, как я хочу…
– Встречаться с Жераром, например? Соня вспыхнула.
– " – Ты не находишь, что это не твое дело? Максим находил. Но лез в атаку.
– Ты ведь вчера с ним была в ресторане, не так ли? Я видел, как вы переглянулись…
– Послушай, с какой стати…
– Твой муж дает тебе свободу иметь любовника?
– Мы не любовники!
– Я не вчера родился, Соня!
– Мы правда не любовники! И это не твое дело! По какому праву…
– Ты с ним вчера была в ресторане? Все равно Реми узнает.
– Ну и что? Я имею право ходить в ресторан с кем хочу!
– Тогда почему бы тебе не сказать об этом своему мужу? Зачем было врать про подругу?
– Это никого не касается! И Пьера тоже!
– Ты так думаешь? А он где был, по-твоему? Тоже с любовницей?
– У него нет любовницы!
– Он же куда-то уходил вчера, ты об этом ничьего не знала, не так ли?
Каждый живет своей жизнью, никто никого не стесняет, у тебя любовник, у него любовница, прекрасная семья, вы друг друга понимаете…
Соня молчала.
– Хорошо тебе жить так? Удобно? – продолжал нападать Максим.
– Какое твое дело, я не понимаю? – наконец холодно произнесла она. – С какой стати ты меня допрашиваешь? Ты что, в полиции нравов состоишь? В обществе борьбы за нравственность? Или ты ревнуешь?
Опля! Удар пришелся точно, точнее быть не может. Максим запнулся. Что ответишь, когда и сам не знаешь, что там у тебя замкнуло в глубине подсознания, что там за всплески снов и эротических видений на дне? Когда ты понимаешь, что ведешь себя глупо, но продолжаешь вести себя еще глупее?..
Теперь пришла его очередь замолчать.
Некоторое время они смотрели друг на друга, и Максим вел безгласную и безуспешную битву со своим желанием ощутить, ощутить в реальности, во всей физической конкретности, приснившееся соприкосновение их тел.
Он отвел глаза первым.
Пауза длилась.
– Я приготовлю кофе, – сказала наконец Соня и стала спускаться, легонько стуча каблучками по лестнице, оставив Максима в задумчивости у холодного стекла.
Он простоял так некоторое время, без всякой мысли, с сосущим ощущением пустоты в груди, глядя в темноту за окном… Пока в его размытом поле зрения не произошло какое-то движение. Едва легкое, едва заметное, но все же достаточное, чтобы Максим сфокусировал взгляд.
И этот взгляд выхватил из черных теней неясный силуэт человека, притаившегося в кустах недалеко от пролысины, о которой говорила Соня.
Непроизвольно отшатнувшись от окна, Максим тут же взял себя в руки и сообразил, что если не подходить к окну вплотную, то его нельзя разглядеть в темной комнате из сада. Осторожно приблизившись к окну снова, он стал внимательно разглядывать кусты.
Там никого не было. Сад был пуст, безмолвен и неподвижен, не выдавая никаких признаков или следов чужеродного присутствия.
Был ли там кто-то всего несколько секунд назад? Привиделось? Ночи ли полубессонные, полные мучительных грез, утомляющих тело и ум, сказываются?
Конечно, привиделось. За это время человек, если бы он там был, не сумел бы ни сбежать, ни перепрятаться. Это просто игра теней. Должно быть, тени так падают именно в этом месте, что и Соне примерещилось… Соня. Где она?
И Максим, бросив на прощание взгляд в пустынный сад, закрыл окно и спустился в гостиную.
– Извини, – произнес Максим, и Соня вздрогнула от неожиданности. Максим стоял на пороге кухни и смотрел на нее. – Извини, я действительно не имею права задавать тебе подобные вопросы. Это не мое дело.
Соня вручила ему поднос с чашками и кофейниками и, прихватив серебряную тарелочку с маленькими печеньицами, направилась за ним в гостиную.
– Я думаю, – заговорила она, – что Пьер на самом деле следил за мной вчера.
– За тобой?!
Максим бросил непроизвольный взгляд на окна-двери гостиной, выходившие в сад. Но они были плотно задернуты занавесями. И он испытал облегчение при мысли, что в них нельзя заглянуть из сада.
– Я не знаю точно… Но мне так кажется.
– Ты с Жераром была в ресторане?
– Да. Но только… Он мой поклонник, но не любовник.
– Зачем ты, Соня, я ведь извинился, это действительно меня не касается…
– Он не любовник, – упрямо продолжала Соня, – я просто позволяю ему за мной ухаживать. Меня это развлекает. Мне это… как ты говоришь, это роль, которая мне нравится… Род авантюры, приключения…
– Почему ты думаешь, что Пьер за тобой следил?
– Во-первых, ему негде больше быть. Я уверена, что у него нет никакой любовницы… Просто я его знаю. И раз он пытался скрыть от меня, что его не было дома…
– Я понимаю. А во-вторых?
– А во-вторых, мне показалось, что я его видела в соседнем зале.
– Он тебя ревнует?
– Не думаю. Мне кажется, что он давно подозревает, что у меня какие-то отношения с Жераром. И хочет знать, до какой степени. Не ревность, а так…
Любовь к точности. Профессиональная.
«Любовь к точности». Не она ли привела Пьера под окна, чтобы следить за своей женой, которую он с деланной игривостью оставил с молодым и симпатичным «родственником»? Хорошо еще, что я удержался от желания поцеловать Соню! Вот была бы сцена у окна!
Бог мой, что за глупости. Он же не сумасшедший, Пьер. Как он мог бы знать заранее, что мы остановимся у окна в гостевой комнате и что нас можно будет увидеть из сада? Никак, конечно. А больше там высматривать нечего, в гостиную не заглянешь… Не из-за чего сидеть полночи в саду. Мне просто показалось, безобидная игра теней.
Или там был другой воздыхатель, Жерар? Который изводится от мысли, что его место занято? Который попросил один раз своего сыночка проверить, не освободил ли я территорию, и, получив неутешительный ответ, приперся в сад, чтобы своими глазами увидеть, что тут происходит и когда я наконец свалю отсюда?"
Максим улыбнулся этой мысли и уже хотел было поделиться ею с Соней, но вовремя спохватился, что может лишь напугать ее.
– Ну что ж, – бодро сказал он, – по крайней мере, никаких загадок. Как справедливо заметил Реми, в этой истории и так предостаточно тайн.
Соня погрустнела.
– Что ты думаешь, – спросила она, – об исчезновении папы?
Максим покачал головой.
– Я теряюсь в догадках. Много концов, и ни один из них никуда не ведет.
А ты что думаешь?
– Я боюсь думать что бы то ни было… Мне страшно узнать правду. Хотя я ее уже знаю.
– Ты уверена, что правда в том…
– Что я его больше никогда не увижу. Живым. Снова Максим был шокирован ее прямотой. Он потер лоб.
– Знаешь, – произнес он после некоторой паузы, – когда я был маленький, у нас была дача под Москвой. Зимой там все заносило снегом – глубоким, чистым, нетронутым. Когда мы приезжали на каникулы, нужно было идти в сарай за дровами, чтобы растопить печь, а сарай был на краю нашего участка, у забора. Я шел с папой за дровами, и мои валенки увязали в сугробах. Представляешь? Ногу заносишь, чтобы сделать следующий шаг, а валенок остается на месте, по края в снегу, и через носок к ступне тут же пробирается жгучий холод. А то еще, бывало, не удержишься, особенно когда в руках дрова, и ляпнешься босой ступней в снег… Я, маленький, часто заглядывал в голубоватые лунки моих следов в снегу – верил, что там живут маленькие человечки, которые цепляются за мой валенок и не пускают его. Хотел их подстеречь… И вот сейчас у меня такое чувство, будто делаешь шаг, а валенок стоит на месте. И только холод…
– Я понимаю. Но что я могу сделать? Заявление в полицию мы положили, если бы папа нашелся, живой или мертвый, нам бы сообщили. Детектива наняли. Что еще?
Максиму снова вспомнился силуэт в саду… Был или не был? По его спине побежал холодок.
– Не знаю, надо попытаться как-то выстроить версии. – Он опустил наконец свою руку, прикрывавшую нервным жестом глаза, и посмотрел на Соню:
– Ты же лучше знаешь тех, кто тебя окружает, своего мужа…
"Он уговорил меня остаться, потому что рассчитывал таким образом избавиться от Жерара! – вдруг осенило Максима. – Его донимает мысль, что у жены какие-то отношения с этим Карлсоном – он не знает точно какие, но ревнует.
Успешно выжив Жерара из дома, он потом испугался, что я тоже представляю опасность… Вот что означал его странный, напряженный взгляд на прощание! И он засел в саду… Он?"
– Ты подозреваешь Пьера? – удивилась Соня. —Ты предполагаешь, что он мог… иметь к этому какое-то отношение? Он не способен на такое.
– Тебе лучше знать. Но мне он кажется человеком расчетливым, меркантильным, практичным, который готов на многое, чтобы заполучить то, что он считает ценностью… – «Тебя, например», – чуть не добавил Максим.
– Он такой и есть, – слегка улыбнувшись, ответила Соня.
Максим хотел было снова вскинуться с обличениями, в которых не было нужды… Но удержался.
– Тебя это не раздражает? – спросил он только.
– Ты меня не знаешь, Максим. Это то, что мне нужно.
– Не совсем понимаю… – «Я говорю не правду, Сонечка, я тебя прекрасно понимаю…»
– Ну, мне спокойно с ним…
– И это все, что тебе нужно? «Понимаю, но лезу На рожон. Как последний дурак. Как бы остановиться? Может, просто уйти?»
– А что ты хочешь? Я вроде рачка, а он для меня подходящая ракушка.
Защита.
– От кого?
– От себя, наверное.
– Я так и понял, что ты Пьера не любишь!.. «Хватит, Максим, уймись, эта не твоя женщина и никогда тебе принадлежать не будет; у тебя нет никаких прав ее упрекать в чем бы то ни было!»
– Я к нему привязана. Я его люблю, по-своему. Но не так, как обычно понимают это слово. Так я не хочу.
– А чего же ты хочешь?
Соня неопределенно мотнула головой, глаза ее потемнели и сузились, изучая какую-то точку на поверхности стола.
– С меня хватит, – тихо сказала она наконец. – Я хочу покоя. Покоя, больше ничего.
И она взглянула Максиму прямо в глаза, словно проверяя, хорошо ли он ее понял.
Конечно, Максим ее понял. Уже давно понял, уже все это знал, почувствовал, догадался. Более того, он не собирался нарушать ни ее тщательно выстроенный мирок, ни ее драгоценный покой. Он уважает право каждого человека на свою точку зрения и так далее, и тому подобное.
Но он взбесился. Одно мгновение он смотрел на нее со всей высоты своего роста, почти надменно, откинув голову, сверху вниз, прикусив крепкими зубами нижнюю губу и раздувая ноздри. Потом он властно протянул руку, крепко взял ее за плечо и потянул на себя. Яростно сжав ее хрупкое тело в своих больших руках, он опустил голову к ее лицу и, щекоча усами, выдохнул ей прямо в губы:
– Тогда зачем ты меня заставила остаться с тобой?
Соня замерла в его руках. Веки прикрыла, и темные полукружья зрачков стали садиться во влажный туман, как два заходящие черные солнца. Ресницы бросили на щеки тень. Губы, всегда капризные, приоткрылись в какой-то жалобной полуулыбке.
Щелочка между передними зубками. Легкий пушок над верхней губой.
Маленькая родинка на крыле носа. Ее лицо обращено к нему, так близко…
Сон. Его кожа, впитывающая столь желанное прикосновение. Его взгляд, плавящийся в ее темных глазах, мерцающих из-под прикрытых век. Его кровь, горячо толкающаяся в венах. Его рот возле ее губ, он ловит ее дыхание… Вот она, в его руках, в его власти! Ну же, ну! Еще ближе, еще миллиметр, наклонись, прикоснись – вот он, момент, как раз сейчас!
Он разжал руки и выпустил ее. Он не сумел бы объяснить, почему. Он заторопился, и Соня, не пытаясь его удержать, довезла его до станции РЕР (Поезда метро, обслуживающие пригород. ).
Когда Максим вошел в темную квартиру дяди, ему показалось, что там витал дух постороннего присутствия.
Или ему это только показалось? Надо действительно срочно сменить замки.
Глава 13
Максим проснулся в половине десятого, разбитый и опустошенный. К десяти часам уже должен был приехать Вадим, чтобы продолжить работу над сценарием.
Максим вскочил и помчался умываться.
"Все, баста, – думал он, брея подбородок и глядя в зеркало на свое бледное отражение, на нездоровые синие круги под глазами. – Хватит. Снов, тайных страстей, сердцебиений, как у пятнадцатилетнего мальчика, – хватит всего! Закрыли тему. Моя родственница и замужняя женщина, не более. Никаких эпитетов и игр воображения. Просто привлекательная женщина. Таких навалом. У меня таких пол-Москвы, привлекательных. Нашел из-за чего колотиться, дурак! Ты мне это брось! Вот и хорошо, – покивал он отражению, – договорились, бросаем.
Пятиюродная сестра, да? Заметано".
Запах яичницы и кофе с молоком еще витал в квартире, когда появился Вадим. Он тоже был бледен и подавлен.
– Налей мне кофе, если остался, – вяло попросил он. – Голова как песком набита. Плохо спал.
– С молоком? – спросил Максим.
– Без. Телефон разрывается – журналисты звонят, со студии звонят без конца. Они что думают, если бы у меня были новости, я бы не позвонил? – Вадим горестно покачал головой. – Я никому не сказал, что я здесь. Только Реми. Он поехал встречаться с Мадлен, обещал позвонить потом сюда.
Он уселся на кухне за маленьким столиком, грустно наблюдая за действиями Максима.
– У Реми есть новости? – спросил его Максим.
– Так, мелочи. Это был не Пьер.
– Где?
– Ну, женщина, которая сюда приходила, когда ты спал.
– Пф! – фыркнул Максим. – Конечно, не Пьер.
– А ты-то откуда знаешь?
– Вадим, ты же режиссер! Ну подумай, разве он может быть в роли женщины? Как он по улице-то пойдет?
– А чего ему по улице ходить? Он из машины и в машину. И вокруг темно.
Только-то и видно, что женская одежда. Он же не рассчитывал на тебя наткнуться.
– Ладно, в любом случае это был не он.
– Откуда ты знаешь? Ты тоже говорил с Реми?
– Я с Соней вчера говорил. Она видела Пьера в ресторане, где была сама.
– Он что, следил за ней?
– Послушай… – произнес Максим, – ты в каких отношениях с Соней? Если я могу тебе задать такой вопрос.
– В хороших.
– Ну конечно, я понимаю, что в хороших, но я имею в виду – ты вчера сказал, что вы друзья…
– Это так. Можно сказать – с детства, несмотря на разницу в возрасте.
Мои родители старше Арно, но они с Арно дружили. Я вырос на глазах у Арно, а Соня выросла на моих глазах… Она мне доверяла, еще когда девочкой была. Свои секреты рассказывала, советовалась. С тех пор как она вышла замуж, мы стали реже видеться, да я и с Арно стал куда реже встречаться. Но все-таки встречались. Иногда семьями, иногда мы с ней в кафе сбегались поболтать. Я люблю ее. Она нежный человечек, ранимый. И одинокий, хотя Пьер ее безумно любит и балует.
– Вот как? – неприязненно спросил Максим.
– Ты разве не заметил?
Максим лишь пожал плечами, не ответив.
– А почему ты спрашиваешь? – поинтересовался Вадим.
– Думаю, имею ли я право тебе рассказать то, что мне вчера сказала Соня.
– О том, что Пьер за ней следил? Меня это не удивляет. Она в ресторане была с Жераром?
– Это тебе Реми сказал?
– Реми хранит чужие секреты. Что, в точку попал?
– Попал.
– Я просто догадался. Соня мне говорила как-то о ее отношениях с Жераром. И тебе, стало быть, Соня призналась?
– Да. Только мне она сказала, что никаких отношений у нее с Жераром нет и она просто принимает его ухаживания, – с излишней напористостью проговорил Максим.
Вадим еле заметно усмехнулся:
– Так оно и есть. – И, помолчав, добавил:
– Она ребенок, понимаешь?
Такой Питер Пен женского рода, уцепившийся изо всех сил за детство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Вот я и говорю, что ты слишком своенравна, – сказал Максим.
– В каком смысле? – опешила Соня.
– Как с обоями… Хотела одно, решила другое, потом снова передумала…
Ты привыкла следовать своим прихотям, а в актерской профессии требуется дисциплина, – закончил он суровее, чем ему бы хотелось, с неожиданной для него самого ноткой обличительства.
– Мне все быстро надоедает… – Соня оправдывалась под натиском Максима. – Я еще не успеваю новую идею осуществить, как она мне уже надоедает… Ты прав. Так я и остаюсь, с недоклеенными обоями и с непосаженными кустами, – виновато подытожила она.
– И с мужем, которого ты не любишь, – дополнил Максим глуховатым голосом, глядя в окно.
Он и сам не знал, как он осмелился это сказать. Это было по меньшей мере неприлично. И снова непонятно, зачем. Ревность? Как же это глупо!..
Соня вскинула на него глаза с некоторым удивлением.
– Пьер меня понимает… Он не навязывается, он мне дает свободу жить так, как я хочу…
– Встречаться с Жераром, например? Соня вспыхнула.
– " – Ты не находишь, что это не твое дело? Максим находил. Но лез в атаку.
– Ты ведь вчера с ним была в ресторане, не так ли? Я видел, как вы переглянулись…
– Послушай, с какой стати…
– Твой муж дает тебе свободу иметь любовника?
– Мы не любовники!
– Я не вчера родился, Соня!
– Мы правда не любовники! И это не твое дело! По какому праву…
– Ты с ним вчера была в ресторане? Все равно Реми узнает.
– Ну и что? Я имею право ходить в ресторан с кем хочу!
– Тогда почему бы тебе не сказать об этом своему мужу? Зачем было врать про подругу?
– Это никого не касается! И Пьера тоже!
– Ты так думаешь? А он где был, по-твоему? Тоже с любовницей?
– У него нет любовницы!
– Он же куда-то уходил вчера, ты об этом ничьего не знала, не так ли?
Каждый живет своей жизнью, никто никого не стесняет, у тебя любовник, у него любовница, прекрасная семья, вы друг друга понимаете…
Соня молчала.
– Хорошо тебе жить так? Удобно? – продолжал нападать Максим.
– Какое твое дело, я не понимаю? – наконец холодно произнесла она. – С какой стати ты меня допрашиваешь? Ты что, в полиции нравов состоишь? В обществе борьбы за нравственность? Или ты ревнуешь?
Опля! Удар пришелся точно, точнее быть не может. Максим запнулся. Что ответишь, когда и сам не знаешь, что там у тебя замкнуло в глубине подсознания, что там за всплески снов и эротических видений на дне? Когда ты понимаешь, что ведешь себя глупо, но продолжаешь вести себя еще глупее?..
Теперь пришла его очередь замолчать.
Некоторое время они смотрели друг на друга, и Максим вел безгласную и безуспешную битву со своим желанием ощутить, ощутить в реальности, во всей физической конкретности, приснившееся соприкосновение их тел.
Он отвел глаза первым.
Пауза длилась.
– Я приготовлю кофе, – сказала наконец Соня и стала спускаться, легонько стуча каблучками по лестнице, оставив Максима в задумчивости у холодного стекла.
Он простоял так некоторое время, без всякой мысли, с сосущим ощущением пустоты в груди, глядя в темноту за окном… Пока в его размытом поле зрения не произошло какое-то движение. Едва легкое, едва заметное, но все же достаточное, чтобы Максим сфокусировал взгляд.
И этот взгляд выхватил из черных теней неясный силуэт человека, притаившегося в кустах недалеко от пролысины, о которой говорила Соня.
Непроизвольно отшатнувшись от окна, Максим тут же взял себя в руки и сообразил, что если не подходить к окну вплотную, то его нельзя разглядеть в темной комнате из сада. Осторожно приблизившись к окну снова, он стал внимательно разглядывать кусты.
Там никого не было. Сад был пуст, безмолвен и неподвижен, не выдавая никаких признаков или следов чужеродного присутствия.
Был ли там кто-то всего несколько секунд назад? Привиделось? Ночи ли полубессонные, полные мучительных грез, утомляющих тело и ум, сказываются?
Конечно, привиделось. За это время человек, если бы он там был, не сумел бы ни сбежать, ни перепрятаться. Это просто игра теней. Должно быть, тени так падают именно в этом месте, что и Соне примерещилось… Соня. Где она?
И Максим, бросив на прощание взгляд в пустынный сад, закрыл окно и спустился в гостиную.
– Извини, – произнес Максим, и Соня вздрогнула от неожиданности. Максим стоял на пороге кухни и смотрел на нее. – Извини, я действительно не имею права задавать тебе подобные вопросы. Это не мое дело.
Соня вручила ему поднос с чашками и кофейниками и, прихватив серебряную тарелочку с маленькими печеньицами, направилась за ним в гостиную.
– Я думаю, – заговорила она, – что Пьер на самом деле следил за мной вчера.
– За тобой?!
Максим бросил непроизвольный взгляд на окна-двери гостиной, выходившие в сад. Но они были плотно задернуты занавесями. И он испытал облегчение при мысли, что в них нельзя заглянуть из сада.
– Я не знаю точно… Но мне так кажется.
– Ты с Жераром была в ресторане?
– Да. Но только… Он мой поклонник, но не любовник.
– Зачем ты, Соня, я ведь извинился, это действительно меня не касается…
– Он не любовник, – упрямо продолжала Соня, – я просто позволяю ему за мной ухаживать. Меня это развлекает. Мне это… как ты говоришь, это роль, которая мне нравится… Род авантюры, приключения…
– Почему ты думаешь, что Пьер за тобой следил?
– Во-первых, ему негде больше быть. Я уверена, что у него нет никакой любовницы… Просто я его знаю. И раз он пытался скрыть от меня, что его не было дома…
– Я понимаю. А во-вторых?
– А во-вторых, мне показалось, что я его видела в соседнем зале.
– Он тебя ревнует?
– Не думаю. Мне кажется, что он давно подозревает, что у меня какие-то отношения с Жераром. И хочет знать, до какой степени. Не ревность, а так…
Любовь к точности. Профессиональная.
«Любовь к точности». Не она ли привела Пьера под окна, чтобы следить за своей женой, которую он с деланной игривостью оставил с молодым и симпатичным «родственником»? Хорошо еще, что я удержался от желания поцеловать Соню! Вот была бы сцена у окна!
Бог мой, что за глупости. Он же не сумасшедший, Пьер. Как он мог бы знать заранее, что мы остановимся у окна в гостевой комнате и что нас можно будет увидеть из сада? Никак, конечно. А больше там высматривать нечего, в гостиную не заглянешь… Не из-за чего сидеть полночи в саду. Мне просто показалось, безобидная игра теней.
Или там был другой воздыхатель, Жерар? Который изводится от мысли, что его место занято? Который попросил один раз своего сыночка проверить, не освободил ли я территорию, и, получив неутешительный ответ, приперся в сад, чтобы своими глазами увидеть, что тут происходит и когда я наконец свалю отсюда?"
Максим улыбнулся этой мысли и уже хотел было поделиться ею с Соней, но вовремя спохватился, что может лишь напугать ее.
– Ну что ж, – бодро сказал он, – по крайней мере, никаких загадок. Как справедливо заметил Реми, в этой истории и так предостаточно тайн.
Соня погрустнела.
– Что ты думаешь, – спросила она, – об исчезновении папы?
Максим покачал головой.
– Я теряюсь в догадках. Много концов, и ни один из них никуда не ведет.
А ты что думаешь?
– Я боюсь думать что бы то ни было… Мне страшно узнать правду. Хотя я ее уже знаю.
– Ты уверена, что правда в том…
– Что я его больше никогда не увижу. Живым. Снова Максим был шокирован ее прямотой. Он потер лоб.
– Знаешь, – произнес он после некоторой паузы, – когда я был маленький, у нас была дача под Москвой. Зимой там все заносило снегом – глубоким, чистым, нетронутым. Когда мы приезжали на каникулы, нужно было идти в сарай за дровами, чтобы растопить печь, а сарай был на краю нашего участка, у забора. Я шел с папой за дровами, и мои валенки увязали в сугробах. Представляешь? Ногу заносишь, чтобы сделать следующий шаг, а валенок остается на месте, по края в снегу, и через носок к ступне тут же пробирается жгучий холод. А то еще, бывало, не удержишься, особенно когда в руках дрова, и ляпнешься босой ступней в снег… Я, маленький, часто заглядывал в голубоватые лунки моих следов в снегу – верил, что там живут маленькие человечки, которые цепляются за мой валенок и не пускают его. Хотел их подстеречь… И вот сейчас у меня такое чувство, будто делаешь шаг, а валенок стоит на месте. И только холод…
– Я понимаю. Но что я могу сделать? Заявление в полицию мы положили, если бы папа нашелся, живой или мертвый, нам бы сообщили. Детектива наняли. Что еще?
Максиму снова вспомнился силуэт в саду… Был или не был? По его спине побежал холодок.
– Не знаю, надо попытаться как-то выстроить версии. – Он опустил наконец свою руку, прикрывавшую нервным жестом глаза, и посмотрел на Соню:
– Ты же лучше знаешь тех, кто тебя окружает, своего мужа…
"Он уговорил меня остаться, потому что рассчитывал таким образом избавиться от Жерара! – вдруг осенило Максима. – Его донимает мысль, что у жены какие-то отношения с этим Карлсоном – он не знает точно какие, но ревнует.
Успешно выжив Жерара из дома, он потом испугался, что я тоже представляю опасность… Вот что означал его странный, напряженный взгляд на прощание! И он засел в саду… Он?"
– Ты подозреваешь Пьера? – удивилась Соня. —Ты предполагаешь, что он мог… иметь к этому какое-то отношение? Он не способен на такое.
– Тебе лучше знать. Но мне он кажется человеком расчетливым, меркантильным, практичным, который готов на многое, чтобы заполучить то, что он считает ценностью… – «Тебя, например», – чуть не добавил Максим.
– Он такой и есть, – слегка улыбнувшись, ответила Соня.
Максим хотел было снова вскинуться с обличениями, в которых не было нужды… Но удержался.
– Тебя это не раздражает? – спросил он только.
– Ты меня не знаешь, Максим. Это то, что мне нужно.
– Не совсем понимаю… – «Я говорю не правду, Сонечка, я тебя прекрасно понимаю…»
– Ну, мне спокойно с ним…
– И это все, что тебе нужно? «Понимаю, но лезу На рожон. Как последний дурак. Как бы остановиться? Может, просто уйти?»
– А что ты хочешь? Я вроде рачка, а он для меня подходящая ракушка.
Защита.
– От кого?
– От себя, наверное.
– Я так и понял, что ты Пьера не любишь!.. «Хватит, Максим, уймись, эта не твоя женщина и никогда тебе принадлежать не будет; у тебя нет никаких прав ее упрекать в чем бы то ни было!»
– Я к нему привязана. Я его люблю, по-своему. Но не так, как обычно понимают это слово. Так я не хочу.
– А чего же ты хочешь?
Соня неопределенно мотнула головой, глаза ее потемнели и сузились, изучая какую-то точку на поверхности стола.
– С меня хватит, – тихо сказала она наконец. – Я хочу покоя. Покоя, больше ничего.
И она взглянула Максиму прямо в глаза, словно проверяя, хорошо ли он ее понял.
Конечно, Максим ее понял. Уже давно понял, уже все это знал, почувствовал, догадался. Более того, он не собирался нарушать ни ее тщательно выстроенный мирок, ни ее драгоценный покой. Он уважает право каждого человека на свою точку зрения и так далее, и тому подобное.
Но он взбесился. Одно мгновение он смотрел на нее со всей высоты своего роста, почти надменно, откинув голову, сверху вниз, прикусив крепкими зубами нижнюю губу и раздувая ноздри. Потом он властно протянул руку, крепко взял ее за плечо и потянул на себя. Яростно сжав ее хрупкое тело в своих больших руках, он опустил голову к ее лицу и, щекоча усами, выдохнул ей прямо в губы:
– Тогда зачем ты меня заставила остаться с тобой?
Соня замерла в его руках. Веки прикрыла, и темные полукружья зрачков стали садиться во влажный туман, как два заходящие черные солнца. Ресницы бросили на щеки тень. Губы, всегда капризные, приоткрылись в какой-то жалобной полуулыбке.
Щелочка между передними зубками. Легкий пушок над верхней губой.
Маленькая родинка на крыле носа. Ее лицо обращено к нему, так близко…
Сон. Его кожа, впитывающая столь желанное прикосновение. Его взгляд, плавящийся в ее темных глазах, мерцающих из-под прикрытых век. Его кровь, горячо толкающаяся в венах. Его рот возле ее губ, он ловит ее дыхание… Вот она, в его руках, в его власти! Ну же, ну! Еще ближе, еще миллиметр, наклонись, прикоснись – вот он, момент, как раз сейчас!
Он разжал руки и выпустил ее. Он не сумел бы объяснить, почему. Он заторопился, и Соня, не пытаясь его удержать, довезла его до станции РЕР (Поезда метро, обслуживающие пригород. ).
Когда Максим вошел в темную квартиру дяди, ему показалось, что там витал дух постороннего присутствия.
Или ему это только показалось? Надо действительно срочно сменить замки.
Глава 13
Максим проснулся в половине десятого, разбитый и опустошенный. К десяти часам уже должен был приехать Вадим, чтобы продолжить работу над сценарием.
Максим вскочил и помчался умываться.
"Все, баста, – думал он, брея подбородок и глядя в зеркало на свое бледное отражение, на нездоровые синие круги под глазами. – Хватит. Снов, тайных страстей, сердцебиений, как у пятнадцатилетнего мальчика, – хватит всего! Закрыли тему. Моя родственница и замужняя женщина, не более. Никаких эпитетов и игр воображения. Просто привлекательная женщина. Таких навалом. У меня таких пол-Москвы, привлекательных. Нашел из-за чего колотиться, дурак! Ты мне это брось! Вот и хорошо, – покивал он отражению, – договорились, бросаем.
Пятиюродная сестра, да? Заметано".
Запах яичницы и кофе с молоком еще витал в квартире, когда появился Вадим. Он тоже был бледен и подавлен.
– Налей мне кофе, если остался, – вяло попросил он. – Голова как песком набита. Плохо спал.
– С молоком? – спросил Максим.
– Без. Телефон разрывается – журналисты звонят, со студии звонят без конца. Они что думают, если бы у меня были новости, я бы не позвонил? – Вадим горестно покачал головой. – Я никому не сказал, что я здесь. Только Реми. Он поехал встречаться с Мадлен, обещал позвонить потом сюда.
Он уселся на кухне за маленьким столиком, грустно наблюдая за действиями Максима.
– У Реми есть новости? – спросил его Максим.
– Так, мелочи. Это был не Пьер.
– Где?
– Ну, женщина, которая сюда приходила, когда ты спал.
– Пф! – фыркнул Максим. – Конечно, не Пьер.
– А ты-то откуда знаешь?
– Вадим, ты же режиссер! Ну подумай, разве он может быть в роли женщины? Как он по улице-то пойдет?
– А чего ему по улице ходить? Он из машины и в машину. И вокруг темно.
Только-то и видно, что женская одежда. Он же не рассчитывал на тебя наткнуться.
– Ладно, в любом случае это был не он.
– Откуда ты знаешь? Ты тоже говорил с Реми?
– Я с Соней вчера говорил. Она видела Пьера в ресторане, где была сама.
– Он что, следил за ней?
– Послушай… – произнес Максим, – ты в каких отношениях с Соней? Если я могу тебе задать такой вопрос.
– В хороших.
– Ну конечно, я понимаю, что в хороших, но я имею в виду – ты вчера сказал, что вы друзья…
– Это так. Можно сказать – с детства, несмотря на разницу в возрасте.
Мои родители старше Арно, но они с Арно дружили. Я вырос на глазах у Арно, а Соня выросла на моих глазах… Она мне доверяла, еще когда девочкой была. Свои секреты рассказывала, советовалась. С тех пор как она вышла замуж, мы стали реже видеться, да я и с Арно стал куда реже встречаться. Но все-таки встречались. Иногда семьями, иногда мы с ней в кафе сбегались поболтать. Я люблю ее. Она нежный человечек, ранимый. И одинокий, хотя Пьер ее безумно любит и балует.
– Вот как? – неприязненно спросил Максим.
– Ты разве не заметил?
Максим лишь пожал плечами, не ответив.
– А почему ты спрашиваешь? – поинтересовался Вадим.
– Думаю, имею ли я право тебе рассказать то, что мне вчера сказала Соня.
– О том, что Пьер за ней следил? Меня это не удивляет. Она в ресторане была с Жераром?
– Это тебе Реми сказал?
– Реми хранит чужие секреты. Что, в точку попал?
– Попал.
– Я просто догадался. Соня мне говорила как-то о ее отношениях с Жераром. И тебе, стало быть, Соня призналась?
– Да. Только мне она сказала, что никаких отношений у нее с Жераром нет и она просто принимает его ухаживания, – с излишней напористостью проговорил Максим.
Вадим еле заметно усмехнулся:
– Так оно и есть. – И, помолчав, добавил:
– Она ребенок, понимаешь?
Такой Питер Пен женского рода, уцепившийся изо всех сил за детство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39