– Как ты догадался, где она?
Он пожал плечами и понес ее наверх, слегка покачиваясь при каждом шаге.
Спустившись вниз, он немедленно направился к выходу.
– Подожди.
Он обернулся к Сэнди.
– Пожалуйста, – прибавила она. – Я сварю кофе. Не уходи еще. Пожалуйста.
Он вдруг почувствовал, что слишком устал, чтобы сопротивляться. Вслед за ней он пошел на кухню.
– Прежде чем что-то говорить, – сказала она, насыпая кофе в конический фильтр, – выслушай меня, хорошо? Я хочу, чтобы ты знал, как я переживаю.
– Из-за чего?
– В каком смысле «из-за чего»?
– Я имею в виду, мне хочется знать, из-за чего именно ты переживаешь. Ты переживаешь из-за того, что трахалась с мужем своей сестры? Переживаешь из-за того, что лгала мне? Переживаешь из-за того, что Джулия видела вас? Переживаешь из-за того, что Горрик – мелкий честолюбивый подонок? Объясни мне, Сэнди, из-за чего конкретно ты переживаешь.
Она заплакала.
– Из-за всего. Из-за всего. Ты даже не представляешь, насколько переживаю.
– Безусловно, я о многом не имею представления. Есть еще что-нибудь, что мне бы следовало знать? Или я должен выразиться иначе, кто-нибудь еще, о ком мне следует знать?
Она с убитым видом смотрела на него, не замечая, что вода в кофеварке давно кипела.
– Как ты могла? – продолжал он с мукой в голосе. – Как ты могла?
– Не знаю. Я сама себе задавала этот вопрос весь прошедший год. Словно это сделал кто-то другой.
– Нет, это сделал не кто-то другой. Это сделала ты. Расскажи мне, как это произошло. Я имею в виду, как именно это было. Расскажи мне, как случилось, что ты спала с мужем своей сестры?
– Ты хочешь разложить жизнь по этаким маленьким аккуратненьким коробочкам и все точно надписать, – горько бросила она.
Он отодвинул свой стул, не сводя с нее глаз.
Когда она вновь заговорила, ее голос звучал отстраненно и глухо.
– У них были трудности…
– Ох, пожалуйста, не морочь мне этим голову.
– Он зашел за книгой. Не знаю, просто одно привело к другому.
– Послушай, вот в этом-то и штука. Вот что до меня не доходит. На мой взгляд, одно и другое не приводят, – он сделал резкий жест, – к этому.
Она разлила кофе по чашкам и села напротив него. Ее голос был ровным, задумчивым.
– Я бы могла привести миллион причин, и все они выглядели бы как оправдания. Может, мне хотелось получить то, что есть у Энн. Может, мне хотелось узнать, нужно ли мне то, что есть у Энн. Доказать себе раз и навсегда, что мне этого не нужно. Казалось, ей все всегда дается так легко. За всю жизнь она ни единого дня не была в одиночестве. Казалось, она всегда все делает правильно. Не знаю. Просто у нее все складывалось так удачно, понимаешь?
– Ты права. Это и в самом деле похоже на ворох оправданий. И притом дерьмовых оправданий.
– Может, это не имело никакого отношения к Энн. Может, просто все дело было в нас.
– В нас?
– Во мне и в Теде.
Джона передернуло.
– Мы все время ненавидели друг друга, – сказала она. – Ненавидели друг друга за то, что делали.
– Предполагается, что это меняет дело?
– Нет.
– И значит, вот что стоит за всем этим? – спросил Джон.
– За всем чем?
– За твоей убежденностью в вине Теда. Ты мстишь ему?
– Нет, – вскинулась она. – Он это сделал, я знаю, что сделал. Джон, он мне угрожал. Сказал, что, если я не заставлю Эйли изменить показания, он обо всем этом расскажет.
– Ты все это время общалась с ним?
– Нет. Да. В некотором роде.
– О, Господи. – Он закатил глаза. – Сэнди, если он угрожал тебе, это означает оказывать давление на свидетеля. Почему ты не обратилась в полицию?
– А как же девочки, Джон? – раздраженно сказала она. – Разве ты не понимаешь, у них, кроме меня, никого не осталось. Я бы все что угодно отдала, лишь бы они не узнали об этом. Я пыталась защитить их. – Она хрипло рассмеялась. – Что за ирония судьбы! Откуда мне было знать, что Джулия нас видела?
– Ты можешь вообразить, каково ей было все это время?
Сэнди не ответила.
– Послушай, – наконец произнесла она, – есть еще один момент. Однажды он пригрозил, что убьет меня. Под конец нашего… – она опустила глаза, – как бы его ни назвать… он сказал, что, если я когда-нибудь хоть как-то обижу Энн, он убьет меня. Джон, в его взгляде было нечто такое…
– Если ты была так уверена, что он способен на насилие, почему не предупредила Энн?
– Если бы я только это сделала…
– Когда ты собиралась рассказать мне об этом, Сэнди? И собиралась ли?
– Я пыталась.
– Нет. Если бы ты хотела, то рассказала бы.
– Ты не всегда облегчаешь задачу, – сказала она, глядя на него.
Он ничего не сказал.
– Джон, это была ошибка, ужасная ошибка. Но это было давно. До тебя.
Он не шелохнулся.
– Что теперь? – тихо спросила она.
– Не знаю, – печально отозвался он. – Я не знаю.
Она кивнула.
– Спасибо, что нашел Эйли.
Он поднялся, чтобы уходить.
Она проводила его к выходу и придержала дверь, глядя на него снизу вверх покрасневшими глазами.
– Пожалуйста, не надо меня ненавидеть.
– Я не ненавижу тебя.
– Ты все еще меня любишь?
– Не искушай судьбу.
Она чуть улыбнулась, кивнула.
Он еще раз взглянул на нее и ушел.
Тед позвонил поздно вечером.
– Эйли нашлась?
– Да.
– Где она была?
– В старом доме, – ответила Сэнди.
– С ней все в порядке?
– Да.
– Она что-нибудь говорила?
– О чем?
– Насчет завтра.
– Нет. Она вообще ни о чем не говорила.
– Значит, ты не знаешь, что она скажет?
– Нет.
Возникла пауза. Имя Джулии вертелось на языке у обоих, но ни один не мог произнести его.
Тед что-то проворчал и повесил трубку.
В его квартире везде горел свет. Все приведено в порядок, протерто от пыли, разложено по местам. За последние долгие часы он почистил кухонную раковину, ванну и туалет, отодвинул холодильник на три дюйма от стены и соскоблил открывшуюся коричневую полоску смазки.
Он все время похлопывал пальцами по стакану, а потом по бедрам, расхаживая взад и вперед по квартире.
Он немного замедлил шаг и извлек чертежи своего будущего дома в горах из пустого ящика бюро, где хранил их в тонкой оберточной бумаге, заботливо оберегая от повреждения и утраты, словно некий талисман. Он разложил их на кухонном столе и принялся неторопливо, методично стирать и заново чертить прекраснейшие из линий в ожидании прихода утра.
Старший из двоих стариков притащился к зданию суда за час до того, как судебный пристав, потягивая сок из желто-коричневой упаковки, появился, чтобы отпереть двери. Старик быстро прошел в пустой зал и занял свое излюбленное место. Ради этого дня он принарядился в блейзер в бело-голубую клетку с бледно-желтыми пятнами на лацканах, его всклокоченные седые волосы сбились, обнажив лысину, которую им полагалась прикрывать, и торчали по бокам, словно крылья. В ночь перед заседанием он слишком волновался, чтобы заснуть. Когда вслед за ним прибыл его приятель, он распечатал коробочку с сушеными абрикосами, и оба принялись потихоньку жевать, пока зал наполнялся и публика рассаживалась по местам.
Ровно в девять тридцать Сэнди провела Эйли, одетую в синюю плиссированную юбку и белый свитер, на передний ряд. Новые туфли натирали Эйли пятку и скользили по мраморному полу, когда она проходила мимо рядов любопытных глаз. Когда они уселись на свои места, Сэнди крепко держала ее за руку, как ради нее, так и ради себя. Тед полуобернулся и взглянул на свою дочь, чистенькую, свежую и напуганную. Он мягко улыбнулся и увидел, как ее губы начали складываться в какую-то гримасу, которую он не сумел разобрать. Заметив это, Сэнди наклонилась и пригладила волосы Эйли, чтобы отвлечь ее, а Тед снова переключился на Фиска, шепча ему на ухо последний совет. Фиск осторожно кивнул. Несмотря на то, что он множество раз звонил Сэнди, ему так и не удалось добиться, чтобы она привела к нему Эйли. Он непроизвольно постукивал ногой по мраморному полу.
Судья Карразерс уже заняла свое место, когда дверь в зал в последний раз открылась. Сэнди обернулась и заметила, как Джон протиснулся в последний ряд. Прямо перед ним сидел Горрик с блокнотом и ручкой в руке. Она смотрела на его бесстрастное лицо, пока открывалось заседание, но он не реагировал.
– Защита вызывает Эйли Уоринг.
Сэнди крепко стиснула руку Эйли и прошептала:
– Только говори правду.
Эйли неуверенным шагом вышла вперед, приняла присягу и взобралась на возвышение, где находилось место для свидетеля.
Судья Карразерс обратилась к ней, ободряюще улыбаясь:
– Здравствуй, Эйли.
– Здравствуйте.
– Скажи, пожалуйста, сколько тебе лет? – спросила судья.
– Одиннадцать.
– Славный возраст, насколько мне помнится. А где ты живешь, Эйли?
– Раньше я жила на Сикамор-стрит. Теперь живу на Келли-лейн.
– С кем ты живешь?
– С моей тетей Сэнди.
– Эйли, ты знаешь, что такое правда?
– То, что происходило на самом деле?
– Очень хорошо. А знаешь ли ты, что такое ложь?
– Когда что-то выдумываешь.
– Хорошо. Ты только что приняла присягу. Ты понимаешь, что это значит?
– Я обещала говорить правду.
Судья Карразерс улыбнулась.
– Очень хорошо, Эйли. – Она повернулась к Фиску. – Можете приступать.
Фиск не спеша приблизился к Эйли, его губы раздвинула улыбка, как он надеялся, успокаивающая, только уголки, подрагивающие уголки губ выдавали некоторую неуверенность.
– Здравствуй, Эйли.
– Здравствуйте.
– Я постараюсь закончить как можно быстрее. Дорогая, ты, твоя сестра и папа 20 октября ездили на гору Флетчера на выходные?
– Да.
– Вы хорошо провели время с папой?
Эйли кивнула.
– Он говорил что-нибудь насчет того, чтобы поехать туда еще раз?
– Да. Он сказал, что в следующий раз мы поедем все вместе.
– И мама тоже?
– Да. Все вместе.
– Вы вернулись в Хардисон с папой и Джулией в воскресенье 22 октября?
– По-моему, да.
– Эйли, когда в тот день вы пришли домой, твои мама и папа начали ссориться?
– Да.
– А что ты делала?
Она взглянула на Теда, подавшегося вперед, к ней.
– Я пошла на кухню выпить стакан апельсинового сока.
– А где была Джулия?
– Она осталась в гостиной.
– Когда ты была на кухне, что ты слышала?
– Я слышала, как они ругаются.
– А прежде ты слышала, чтобы они так ссорились?
– Да.
– Точно так же?
– Думаю, да.
Фиск глянул в свои записи, потом на Теда, но его внимание было целиком поглощено дочерью.
– Эйли, ты слышала, чтобы Джулия что-нибудь говорила?
– Да.
– Что ты слышала?
– Джулия закричала: «Перестань! Нет!»
– И что ты делала потом?
– Я вышла в гостиную.
Эйли говорила так тихо, что судья Карразерс наклонилась вперед и сказала:
– Ты не могла бы говорить чуточку погромче, детка?
– Я вышла в гостиную, – повторила Эйли.
– И что ты увидела?
Эйли играла пальцами, крутя один вокруг другого.
– Что ты увидела? – опять спросил Фиск.
Она положила указательный палец на большой, потом большой – на указательный.
– Я видела, как Джулия набросилась на папу, – прошептала она.
Фиск расправил плечи.
– Это очень важно, Эйли. Я хочу, чтобы ты хорошенько подумала. Джулия набросилась на отца до или после того, как выстрелило ружье?
Эйли в последний раз покрутила пальцами.
– До того.
– Извини, я тебя не слышу.
– Джулия бросилась на него до того, как ружье выстрелило.
По залу громко пронесся шорох и ропот голосов. Старик на заднем ряду с таким жаром хлопнул приятеля по колену, что тот от неожиданности вскрикнул. Присяжные, вытянувшие шеи в сторону Эйли, на секунду обернулись. Сэнди впилась ногтями себе в бедро, бормоча проклятия, и, глянув на обращенное к ней в профиль лицо Теда, заметила, как на нем медленно проступает улыбка.
– Ты уверена, что ружье выстрелило лишь после того, как Джулия набросилась на отца? – В голосе Фиска появилась уверенность, которую он раньше лишь изображал.
– Да.
– У меня больше нет вопросов.
– Она лжет! – выпалила Сэнди, задыхаясь, чувствуя, как у нее кружится голова.
– Соблюдайте порядок, – сказала судья Карразерс.
– Но ведь она лжет! – крикнула Сэнди, вскочив с места, вцепившись в дубовый барьер перед собой.
– Тихо, – потребовала судья Карразерс. – Я не допущу ничего подобного в этом зале! – Она изо всех сил стукнула молотком.
Эпилог
Свет, проникавший снаружи сквозь лабиринт голых веток прямо перед тремя большими окнами, отбрасывал на некрашеный пол гостиной причудливые призрачные тени. Рабочие, строившие дом, советовали Теду расчистить побольше зарослей на участке в три акра, но он отказался. Дом – простой, без украшений, не загроможденный мебелью – стоял оазисом среди леса, грозившего поглотить его при малейшей возможности. Когда они только переехали сюда два месяца назад, последние листья день и ночь непрерывно скреблись в окна. Теперь, в разгар зимы, лишь серебристо-белый снег громоздился на карнизах, на ветках и на холмах, вздымавшихся позади, отражаясь в комнате. В ней не было вычурной мебели и ярких красок, на стенах не было ни картин, ни фотографий. Дом нельзя было увидеть с дороги. Он был точно такой, каким он его задумал.
Тед поставил чашку с кофе на белую деревянную стойку, отделявшую кухню от гостиной. Все было светлым и просторным, кругом порядок и чистота. Он вытер со стойки лужицу и глянул на часы. Одним глотком допив кофе, сунул чашку в посудомоечную машину и подошел к подножию лестницы в самом центре дома.
– Джулия? Если мы вообще собираемся ехать, пора пошевеливаться. Уже три часа. Ты идешь?
Взявшись рукой за балясину перил, он ждал ответа. Никогда не отличавшийся терпением, он был вынужден за последние десять месяцев много ждать. Ждать, пока закончится строительство дома. Ждать, несмотря на вынесенный вердикт о невиновности, пока вернутся клиенты, пока исчезнет пятно. Ждать, пока его дочери забудут о прошлом. Он хмурился, тщетно пытаясь расслышать шаги. В нескольких шагах от него Эйли, устроившись в кресле, пристально следила за ним. Она теперь предпочитала ни на минуту не упускать его из виду. После суда был период, когда она так цеплялась за него, что он сомневался, отпустит ли она когда-нибудь его руку, отойдет ли от него хоть на шаг. Он не мог отделаться от мысли, что она берет причитающееся ей, что он ей должен; и он, разумеется, задолжал ей. И все же он задумывался о том, когда же она насытится, если это вообще возможно. Он ободряюще улыбнулся ей и еще раз крикнул наверх.
Джулия наконец спустилась, на плече у нее болтались новые белые ботинки с коньками. Длинные волосы перехвачены резинками.
– Я же сказала, я не хочу идти.
– А я сказал, что вторая половина воскресенья – время семейное. Можешь хоть запереться в своей комнате на шесть с половиной дней в неделю с наушниками на голове, но только не в воскресенье.
Джулия, насупясь, посмотрела на него.
– Ты это говоришь только потому, что так всегда говорила мама.
Тед помрачнел. Джулия, когда-то стремившаяся во что бы то ни стало освободиться, с недавних пор превратилась в охранителя прошлого, на каждом шагу выставляя перед ним Энн, словно магический талисман.
– Ты готова?
– Да.
Они взяли из гардероба в прихожей свои куртки, и Тед наклонился помочь Эйли застегнуть парку, а она стояла неподвижно и безвольно, следя за его руками. Он запер дверь и смотрел, как Джулия и Эйли спешили по морозу к машине на подъездной аллее. Обе уселись на заднее сиденье, но по разные стороны, отвернувшись каждая к своему окну. Глядя на них в зеркало заднего вида, Тед снова был ошеломлен мертвой тишиной, повисшей между ними, тяжелой, непроницаемой. Он включил радио, и они поехали вниз по извилистой дороге вдоль крутого склона Кендл-хилл, слушая развлекательную программу в перерыве футбольного матча.
Когда они подъехали к автомобильной стоянке на дальнем конце озера Хоупвелл, Джулия первая выскочила из машины еще до того, как Тед вынул ключ из зажигания. К тому времени, как Эйли и Тед добрались до края замерзшего озера, на ходу натягивая варежки и перчатки, она уже сидела на скамье, сунув ноги в ботинки с коньками, и разглядывала уже катавшуюся публику, чьи разноцветные куртки и шапки двигались на фоне белого льда, белого неба. Она отъехала от скамьи, как только к ней приблизилась Эйли.
Тед встал на колени и туго зашнуровал ботинки Эйли, чтобы у нее не подворачивались ноги, хотя это вроде бы не помогало, и два воскресенья с тех пор, как они начали ездить сюда, Эйли уходила с катка шатаясь, с ноющими мышцами.
– Ну вот, так надежно. Встретимся на льду, – он слегка хлопнул ее по спине, словно подталкивая, но она не сдвинулась с места, а терпеливо ждала, пока он надевал свои большие черные ботинки.
Тед задвинул свою обувь под скамейку рядом с обувью девочек и встал, взяв Эйли за руку.
– Ну хорошо, идем.
Когда они делали первые неуверенные шаги по неровному льду, он огляделся и заметил зеленую парку и узкие джинсы Джулии далеко справа. Она уже отыскала мальчика, с которым и приехала встретиться. Он знал, что она терпит эти прогулки только из-за мальчика, хотя Теду было неизвестно его имя и даже неизвестно, был ли мальчик один и тот же каждую неделю, однако подозревал, что нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36