А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

«О Масрур, где твой разум? Красные – мои, а белые – твои», – сказала девушка. И Масрур воскликнул: «Поистине, тот, кто на тебя смотрит, не владеет своим умом!» И когда Зейн-аль-Мавасиф увидела, в каком Масрур состоянии, она взяла у него белые и дала ему красные, и он сыграл с нею, и она его обыграла.
И Масрур продолжал играть с нею, и она его обыгрывала, и каждый раз он давал ей десять динаров, и Зейналь-Мавасиф поняла, что его отвлекает любовь к ней, и сказала: «О Масрур, ты получишь то, что хочешь, только когда обыграешь меня, как ты условился, и я буду с тобой играть только на сто динаров за каждый раз». – «С любовью и охотой», – сказал Масрур. И девушка стала с ним играть и обыгрывала его и повторяла это, и он всякий раз давал ей сотню динаров, и это продолжалось до утра, и Масрур не обыграл её ни разу. И он поднялся и встал на ноги, и Зейн-аль-Мавасиф спросила: «Что ты хочешь, о Масрур?» – «Я пойду домой и принесу денег. Может быть, я достигну осуществления надежд», – ответил Масрур. И девушка молвила: «Делай что хочешь из того, что тебе вздумалось».
И Масрур пошёл в своё жилище и принёс девушке все деньги, и, придя к ней, он произнёс такие два стиха:
«Привиделась в виденье сна птица мне
В саду приятном, где цветы радостны,
Я птицу ту, явилась лишь, изловил.
Верна мне будь – вот сна того явный смысл».
И когда Масрур пришёл к девушке со всеми своими деньгами, он стал с ней играть, и она обыгрывала его, и он не смог уже выиграть ни одной игры. И так продолжалось три дня, пока она не взяла у него всех его денег, и когда его деньги вышли, она спросила его: «О Масрур, что ты хочешь?» – «Я сыграю с тобой на москательную лавку», – сказал Масрур. «А сколько стоит эта лавка?» – спросила девушка. «Пятьсот динаров», – ответил Масрур. И он сыграл с нею пять раз, и она его обыграла, а потом он стал с ней играть на невольниц, поместья, сады и постройки, и она забрала у него все это, и все, чем он обладал.
А после этого она обратилась к нему и спросила: «Осталось ли у тебя сколько-нибудь денег, чтобы на них играть?» И Масрур ответил: «Клянусь тем, кто ввергнул нас с тобою в сети любви, моя рука не владеет больше ничем из денег или другого – ни малым, ни многим». – «О Масрур, все, что началось с согласия, не должно кончаться раскаянием, – сказала девушка.
Если ты раскаиваешься, возьми твои деньги и уходи от нас своей дорогой, и я сочту тебя свободным передо мною». – «Клянусь тем, кто предопределил нам все эти дела, если бы ты захотела взять мою душу, её было бы мало за твою милость! – воскликнул Масрур. – Я не полюблю никого, кроме тебя». – «О Масрур, – сказала Зейн-аль-Мавасиф, – тогда пойди и приведи судью и свидетелей и запиши на меня все твои владенья и поместья». И Масрур отвечал: «С любовью и охотой!»
И в тот же час и минуту он поднялся и, приведя судью и свидетелей, ввёл их к девушке, и когда судья увидел её, его ум улетел и сердце его продало и его разум взволновался из-за красоты её пальцев. «О госпожа, – воскликнул он, – я напишу свидетельство только с условием, что ты купишь эти поместья, и невольниц, и владенья, и они все окажутся в твоём распоряжении и обладании». – «Мы согласились в этом, напиши мне свидетельство, что собственность Масрура, его невольницы и то, чем владеет его рука, переходят в собственность Зейн-аль-Мавасиф за плату размером в столько-то и столько-то», – сказала Зейн-аль-Мавасиф. И судья написал, и свидетели приложили к этому подписи, и Зейн-аль-Мавасиф взяла свидетельство…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот сорок восьмая ночь
Когда же настала восемьсот сорок восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Зейн-аль-Мавасиф взяла у судьи свидетельство, в котором содержалось, что все, что было собственностью Масрура, стало её собственностью, она сказала: „О Масрур, уходи своей дорогой“.
И тогда к нему обратилась её невольница Хубуб и сказала ему: «Скажи нам какое-нибудь стихотворение» И он сказал об игре в шахматы такие стихи:
«Пожалуюсь на судьбу, на все, что случилось, я,
На шахматы, проигрыш и время я сетую,
На любовь к нежной девушке с прекрасной шеею –
Ведь равной ей в людях нет средь жён и среди мужчин.
Стрелу наложила глаз на лук свой прекрасная
И двинула ряды войск, людей побеждающих,
И белых, и красных, и коней поражающих,
И против меня пошла и молвила: «Берегись!»
Презрела она меня, персты свои вытянув
В ночной темноте, такой же, как её волосы.
Чтоб белых моих спасти, не мог я подвинуть их,
И страсть моих слез струю излиться заставила
И пешки, и ферзь её, и башни тяжёлые
Напали, и вспять бежит рать белых разбитая,
Метнула в меня стрелу глаз томных красавица,
И сердце разбито той стрелою моё теперь.
Дала она выбрать мне одно из обоих войск,
И выбрал я белых рать в расчёте на счастие
И молвил: «Вот белых войско – мне подойдёт оно,
Его для себя хочу, а ты возьми красные».
Играли мы на заклад, и так согласился я,
Её же согласия достигнуть я не сумел.
О горесть сердечная, о грусть, о тоска моя!
О близости с девушкой, на месяц похожею!
Душа не горит моя, о нет, не печалится
О землях, и только взгляда жаждет её она!
И стал я растерянным, смущённым, взволнованным,
И рок упрекал за то, что сталось со мною, я.
Спросила она: «Чем ты смущён?» И ответил я:
«О, могут ли пьющие, напившись, стать трезвыми»
О женщина! Ум она похитила стройностью,
Смягчится ль её душа, на камень похожая?
Я молвил, позарившись: «Сегодня возьму её
За проигрыш». Не боялся, не опасался я
И сердцем все время жаждал с нею сближения,
Покуда и так и так не стал разорённым я.
Влюблённый откажется ль от страсти терзающей,
Хотя бы в море тоски совсем погрузился он?
И денег не стало у раба, чтобы тратить их,
Он, пленник любви своей, желанного не достиг».
И Зейн-аль-Мавасиф, услышав эта стихи, подивилась красноречию его языка и сказала: «О Масрур, оставь это безумие, вернись к разуму и уходи своей дорогой. Ты загубил свои деньги и поместья игрой в шахматы и не получил того, что хочешь, и тебе ни с какой стороны не подойти к этому». И Масрур обернулся к Зейн-аль-Мавасиф и сказал ей: «О госпожа, требуй чего хочешь, – тебе будет все, что ты потребуешь. Я принесу тебе это и положу меж твоих рук». – «О Масрур, у тебя не осталось денег», – сказала девушка. И Масрур молвил: «О предел надежд, если у меня нет денег, мне помогут люди». – «Разве станет дарящий просящим дара?» – сказала Зейналь-Мавасиф. И Масрур ответил: «У меня есть близкие и друзья, и чего бы я ни потребовал, они мне дадут». – «Я хочу от тебя, – сказала тогда Зейн-аль-Мавасиф, – четыре мешочка благовонного мускуса, четыре чашки галии, четыре ритля амбры, четыре тысячи динаров и четыреста одежд из вышитой царской парчи. И если ты принесёшь мне, о Масрур, эти вещи, я разрешу тебе сближенье». – «Это для меня легко, о смущающая луны», – ответил Масрур. И затем Масрур вышел от неё, чтобы принести ей то, что она потребовала, а Зейн-аль-Мавасиф послала за ним следом невольницу Хубуб, чтобы та посмотрела, какова ему пена у людей, о которых он ей говорил.
И когда Масрур шёл по улицам города, он вдруг бросил взгляд и увидел вдали Хубуб. Он постоял, пока она не нагнала его, и спросил: «О Хубуб, куда идёшь?» И девушка ответила: «Моя госпожа послала меня за тобой следом для того-то и того-то». И она рассказала ему обо всем, что говорила ей Зейн-аль-Мавасиф, с начала до конца. И тогда Масрур воскликнул: «Клянусь Аллахом, о Хубуб, моя рука не владеет теперь ничем». – «Зачем же ты ей обещал?» – спросила Хубуб. И Масрур ответил: «Сколько обещаний не исполняет давший их, и затягивание дела в любви неизбежно». И, услышав от него это, Хубуб воскликнула: «О Масрур, успокой свою душу и прохлади глаза! Клянусь Аллахом, я буду причиной твоего сближения с ней!»
И затем она оставила его и пошла и шла до тех пор, пока не пришла к своей госпоже. И тогда она заплакала сильным плачем и сказала: «О госпожа моя, клянусь Аллахом, это человек большого сана, уважаемый людьми». И её госпожа молвила: «Нет хитрости против приговора Аллаха великого! Этот человек не нашёл у нас милостивого сердца, так как ты взяли его деньги, и не нашёл у нас любви и жалости в сближении. А если я склонюсь к тому, что он хочет, я боюсь, что дело станет известно». – «О госпожа, – сказала Хубуб, – нам не легко видеть его состояние. Но ведь подле тебя только я и твоя невольница Сукуб. Кто же из нас может заговорить о тебе, раз мы твои невольницы?»
И тут Зейн-аль-Мавасиф склонила на некоторое время голову к земле, и невольницы сказали ей: «О госпожа, наше мнение, что ты должна послать за ним и оказать ему милость. Не позволяй ему просить ни у кого из дурных. О, как горьки просьбы!» И Зейн-аль-Мавасиф вняла словам невольниц и, потребовав чернильницу и бумагу, написала Масруру такие стихи: «Сближенье пришло, Масрур, возрадуйся же тотчас, Когда почернеет ночь, для дела ты приходи, И низких ты не проси дать денег, о юноша:
Была я тогда пьяна, теперь возвратился ум.
Все деньги твои тебе вновь будут возвращены,
И, сверх того, о Масрур, я близость со мною дам.
Ты истинно терпелив, и нежностью встретил ты
Суровость возлюбленной, жестокой неправедно.
«Спеши же насытиться любовью и радуйся,
Небрежен не будь – не то узнает семья о нас.
Пожалуй же к нам скорей, не мешкая приходи,
Вкуси от плода сближенья, мужа покуда нет».
А потом она свернула письмо и отдала его своей невольнице Хубуб, а та взяла его и пошла с ним к Масруру и увидела, что Масрур плачет и произносит такие стихи поэта:
«Пахнуло на сердце мне любви дуновением,
И сердце истерзано чрезмерной заботою.
Сильнее тоска моя с уходом возлюбленных,
Глаза мои залиты потоком бегущих слез.
Мои подозренья таковы, что, открой я их
Камням или скалам твёрдым, быстро смягчились бы.
О, если бы знать, увижу ль то, что мне радостно,
Достанется ль счастье мне достигнуть желанного?
Совьются ль разлуки ночи после возлюбленной,
Избавлюсь ли от того, что сердце пронзило мне?..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот сорок девятая ночь
Когда же настала восемьсот сорок девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Масрур, когда усилилось в нем любовное безумие, стал произносить стихи, охваченный сильной страстью. И когда он напевал эти стихи и повторял их, вдруг услышала его Хубуб. И она постучала в ворота, и Масрур поднялся и открыл ей, и она вошла и подала ему письмо. И Масрур взял его и прочитал и спросил: „О Хубуб, какие за тобой вести о твоей госпоже?“ И невольница ответила: „В этом письме заключается то, что избавляет от ответа, так как ты из людей разумных“. И Масрур обрадовался великой радостью и произнёс такие два стиха:
«Вот пришло письмо, и обрадован содержаньем я.
И хотелось бы в глубине души сохранить его.
Лишь сильней любил я, целуя строки письма её,
И казалось мне, что жемчужина скрыта страсти в нем».
И потом он написал письмо, ей в ответ, и отдал его Хубуб, и та взяла его и отнесла Зейн-аль-Мавасиф. И, придя к ней, Хубуб начала ей описывать достоинства Масрура и рассказывать ей об его качествах и великодушии и стала ему помощницей в сближении с Зейн-альМавасиф. И Зейн-аль-Мавасиф сказала ей: «О Хубуб, он мешкает с приходом к нам». – «Поистине, он скоро придёт», – ответила Хубуб. И не закончила она ещё своих слов, как вдруг Масрур пришёл и постучался в ворота. И Хубуб открыла ему и взяла его и привела к своей госпоже Зейн-аль-Мавасиф, и та пожелала ему мира и приветствовала его и посадила с собой рядом.
А затем она сказала своей невольнице Хубуб: «Подай ему одежду из лучших, какие бывают». И Хубуб пошла и принесла одежду, шитую золотом, и Зейн-аль-Мавасиф взяла её и облачила в неё Масрура. И сама она тоже облачилась в платье из роскошнейших одежд и надела на голову сетку из свежего жемчуга, а поверх сетки она повязала парчовую повязку, обшитую жемчугом, драгоценными камнями и яхонтами. И она выпустила из-под повязки два локона, и к каждому локону привязала красный яхонт с меткой яркого золота, и распустила волосы, подобные тёмной ночи, и окурилась алоэ и надушилась мускусом и амброй. И её невольница Хубуб сказала ей: «Да сохранит тебя Аллах от сглаза!» И Зейн-аль-Мавасиф стала ходить, горделиво покачиваясь при каждом шаге, и невольница произнесла такие стихи из дивных своих стихотворений:
«И смутилась ивы ветвь гибкая от шагов её,
И напала взором на любящих, посмотрев, она.
Луна явилась во мраке ночи волос её,
Точно солнце, вдруг осиявшее тень кудрей её.
О, как счастлив тот, с кем почует рядом краса её,
Кто умрёт, клянясь её жизнью, за неё умрёт!»
И Зейн-аль-Мавасиф поблагодарила её, а потом она подошла к Масруру, подобная незакрытой луне. И, увидав её, Масрур поднялся на ноги и воскликнул: «Если моё предположение говорит правду, она не человек, а одна из невест рая». И потом Зейн-аль-Мавасиф велела подать стол, и он появился, и вдруг оказалось, что на краю стола написаны такие стихи:
Сверни с твоей ложкою ты к табору мисок
И всякими насладись жаркими и дичью.
На них перепёлки будут – я их всегда люблю –
И нежные курочки с цыплятами вместе.
Аллахом нам дан кебаб, румянцем гордящийся,
И зелень макаем мы в разбавленный уксус.
Прекрасен молочный рис, куда погружаются
Запястья до самого предела браслетов.
О, горесть души моей о двух рыбных кушаньях
На свежих лепёшечках из плотного теста!
И потом они стали есть и пить, наслаждаться и веселиться. И убрали скатерть кушаний, и подали скатерть вина, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыханье, и наполнил чашу Масрур и воскликнул: «О та, чей я раб, и кто моя госпожа!» И затем он стал напевать, произнося такие стихи:
«Глазам я дивлюсь моим – наполнить сумеют ли
Себя красотою той, что блещет красой своей?
И ей в её времени не встретишь подобных ты,
По тонкости её свойств и качеств приятности.
Завидует ивы ветвь всегда её гибкости
В одежде, когда идёт она, соразмерная.
Лик светлый её луну смущает во тьме ночной,
И яркий её пробор, как месяц, сияет нам.
Когда по земле пройдёт, летит аромат её,
Как ветер, что средь долин и гор овевает нас»
А когда Масрур окончил свои стихи, Зейн-аль-Мавасиф воскликнула: «О Масрур, всякому, кто крепко держится своей веры и поел нашего хлеба и соли, мы обязаны воздать должное! Брось же думать об этих делах, и я верну тебе все твои владения и все, что мы у тебя взяли». – «О госпожа, – ответил Масрур, – ты свободна от ответа за то, о чем ты говоришь, хотя ты была вероломна в клятве, которая между нами. А я пойду и сделаюсь мусульманином». И невольница Зейн-аль-Мавасиф, Хубуб, сказала ей: «О госпожа моя, ты молода годами и много знаешь, и я ходатайствую перед тобой именем великого Аллаха. Если ты не послушаешь моего ходатайства и не залечишь моего сердца, я не просплю этой ночи у тебя в доме». – «О Хубуб, – ответила девушка, – будет лишь то, чего ты хочешь. Пойди убери нам заново другую комнату».
И невольница Хубуб поднялась и заново убрала другую комнату, и украсила её, и надушила лучшими благовониями, как хотела и желала, и приготовила кушанья, и принесла вино, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыхание…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до восьмисот пятидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот пятидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Зейналь-Мавасиф приказала своей невольнице Хубуб заново убрать комнату развлечения, Хубуб поднялась и обновила кушанье и вино, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыхание. И Зейналь-Мавасиф сказала: „О Масрур, пришло время встречи и сближения, и если ты заботишься о нашей любви, скажи нам стихи с диковинным смыслом“. И Масрур произнёс такую касыду:
Я связан (а в сердце пламя ярким огнём горит)
Верёвкой сближения, в разлуке разорванной,
И страстью к девушке, что сердце разбила мне
И ум мой похитила щекой своей нежною.
Изогнута бровь у пей, и черны глаза её,
Уста её молнию напомнят улыбкою.
Всего прожила она четыре и десять лет,
А слезы мои о ней напомнят дракона кровь.
Увидел её в саду у быстрых потоков я,
С лицом лучше месяца, что в выси плывёт небес,
И встал я, пленённому подобный, почтительно,
И молвил: «Привет Аллаха, о недоступная!»
И мне на привет она охотно ответила
Словами прекрасными, как жемчуг нанизанный.
И речи мои услышав, в миг поняла она
Желанья мои, и сердце стало глухим её.
И молвила дева: «Речи эти не глупость ли?»
И молвил я: «Перестань бранить ты влюблённого!
И если меня ты примешь – дело не трудно мне.
Возлюбленные – как ты, а любящие – как я». –
Увидев, чего хочу, ока улыбнулась мне
И молвила: «Я творцом небес и земли клянусь,
Еврейка я, а еврейство – вера суровая,
А ты к христианам, без сомнения, относишься,
Как, хочешь ты близости – ты веры иной, чем я?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349