Подоспел развод царских стрельцов, который попытался разнять дерущихся.
А вот это зря. Не любит этого наш народ.
— Менты поганые! — Кот Василий рванул на груди майку и затянул: — Врагу не сдается наш гордый «Варяг»…
Недавние противники объединились против представителей власти, посягнувших на их законное право дать в зубы и получить в глаз.
Поднятый хай поставил на уши всю столицу.
Собаки заливались лаем, сцепившиеся в драке мужики матерно комментировали ход потасовки, бабы принимали во всем происходящем самое живое участие: одни, подобрав юбки и истерично визжа, пытались выбраться из людского круговорота, понимая, что на их попытки упасть в обморок внимания не обратят — затопчут, и поминай как звали; вторые были заняты спасением собственных дражайших супругов, третьи азартно болели, делясь одна с другой мнением о ходе поединка, четвертые, сообразив, что это добром не кончится, поспешили прочь, разнося со скоростью степного пожара весть о побоище.
В процессе увеселительного мероприятия о моей скромной персоне позабыли. Даже мои стражники, и те увлеченно болеют за сборную стрелковую команду. Но произошло это после того, как я оказался намертво привязан к угловым стойкам помоста. Надежда воспользоваться минутной невнимательностью растаяла как снег под струей горячей жидкости. Лишь горький осадок остался.
Я присел на шероховатые доски и принялся наблюдать за сражением, по своему размаху не уступающим эпическим битвам минувшего.
Сидел я, смотрел… плюнул и отвернулся. Революционная ситуация на глазах перетекла в слепой бунт, где главное свернуть челюсть своему противнику, а не добиться чего-либо. Один Василий целеустремленно продолжает свою агитацию, пытаясь направить энергию масс на мое освобождение. Но его игнорируют даже ближайшие сподвижники, не говоря уже про случайных участников.
Взошедшее солнышко начинает припекать. Для осени очень даже… Так и голову напечь может.
— Царь-батюшка едет!!!
Надсадный вопль вырвался из сотен глоток, прокатившись по площади, словно цунами. Потасовка сама собой сошла на нет. Бывшие противники примирились и рухнули ниц пред венценосной особой.
— Слава тебе, царь-батюшка! Слава!!!
Кот-баюн, проявив удивительную для него проницательность, бросил на меня извиняющийся взгляд и поспешно ретировался. И правильно. За подстрекательство к восстанию и антицарские речи его по головке не погладят: укоротят национальное достояние на его уникальную голову, и все. Даже памятника благодарные потомки не поставят.
Царь Далдон величаво поприветствовал толпу ласковой улыбкой и брежневским покачиванием руки.
Человек сто краснокафтанников полукругом охватили Далдона с боярами да советниками, обеспечив безопасный путь до временной царской ложи.
Закончив с поклонами, толпа замерла в ожидании, утирая кровавые сопли и подсчитывая выбитые зубы.
Причина их ожидания стала ясна спустя несколько минут. Грохоча колесами, окованными металлическими ободами, на площадь выехало три груженые телеги. На первой — сдобные калачи да медовые пряники, на второй — колбасы и копченая осетрина и на последней, вызвавшей значительное оживление, — бочонки с первоклассной, из царевых погребов, бражкой.
С тем же рвением, с которым только что били друг другу лица, собравшиеся устремились к поспешно вскрытым бочонкам. На дне телеги отыскались и прототипы одноразовой посуды, изготовленные из дерева с минимальной обработкой.
Брага полилась рекой.
А кто-то говорил, что лозунг «Хлеба и зрелищ» придумали римляне. Ага, как же… Они лишь упростили наш исконный вариант: «Браги, хлеба и зрелищ». Кажется, все компоненты, требуемые для получения толпой удовольствия, на месте. Бесплатные брага и хлеб на телегах, а зрелище будет на десерт. Поскольку, как бы мне этого ни хотелось, главному действующему лицу развлечения — не самому активному, но единственно незаменимому, — сбежать не удалось.
Вот и палач пожаловал. С топором на плече и в куклуксклановском балахоне по самый пуп. Ему тоже налили и заставили выпить. А че? Он не уважает присутствующих? Да… для полноты ощущений мне только пьяного палача на собственной казни не хватало.
Уроды! Ни одна тварь и не подумала мне предложить….
Опорожнив половину бочонков, немного уменьшив горки с рыбой и колбасой, преимущественно рассовав по карманам, народ достиг необходимой кондиции — его потянуло на деяния. А поскольку морды у большинства в весьма плачевном состоянии, то и продолжать драку нет желания, то ли дело казнь. Как секс в резинке — есть и движение, и адреналин в крови, а последствий нет.
Царь-батюшка встал, улыбнулся и сыпанул в толпу горсть золотых монет. И сел на свое место. Ни слова, ни полслова. Скромненько и со вкусом.
Другое дело палач. Вот где человек, лепящий свой имидж своими руками. Он идет грозно, сверкая единственным глазом сквозь прорезь в съехавшем набок балахоне. Массивный топор мерно подпрыгивает на плече в такт шагам. Передник заботливо орошен свежей кровью. Крутанув топор, палач ловко перебросил его из руки в руку и… едва не лишился пальцев, уронив себе на ногу.
Несмотря на явный комизм ситуации, страх сковывает меня. Может, это и смешно, вот только к тому же и смертельно.
— Каково твое последнее желание? — величаво интересуется царь.
— О помиловании речи конечно же идти не может?
— Разумеется.
— Значит, так, хочу золотую рыбку или палочку-выручалочку.
— Нет.
— А мир во всем мире?
— А оно тебе надо?
— Ну… вообще-то я положительный герой.
— Ближе к делу.
— Сто грамм и пончик.
— На здоровье! — взревела толпа, взяв на себя роль тамады.
Я едва не поперхнулся. Своевременное пожелание.
— За дело! — скомандовал царь. Палач поплевал на руки.
Я обежал взглядом лица первого ряда зрителей, вычленяя знакомые. Вот Софон, рядом Баба Яга с Прокопом, вот Яринт и Потапыч, чуть правее Владигор с малознакомым волкодлаком.
Спрессованное в тугую пружину время хлопком начало раскручиваться, набирая обороты. Стрельцы подтащили меня к изрубленному чурбану и припечатали к нему грудью. Комок желчи подступил к самому моему горлу, не давая свободно вдохнуть.
Палач поднял топор, примеривая его к руке.
Я рванулся, ослепленный животным ужасом. Но тело словно окаменело. Лишь мычание сорвалось с моих губ.
— Остановитесь!
Словно прорвав пелену, застившую мозг, до моего сознания долетел звонкий женский крик. И нет голоса милее и чудеснее…
Глава 30
ТРИ УСЛОВИЯ ДЛЯ СЧАСТЬЯ
Что бы ни случилось… случается к лучшему… но от этого бывает только хуже…
Первый закон истории
Аленушка взбежала на помост и набросила мне на голову свою шаль. Я мгновенно лишился возможности наблюдать за происходящим, осталось лишь положиться на слух.
— Что это значит? — гневно воскликнул Далдон. — Отвечай, дочь моя.
— Я беру в мужья этого человека.
Это уже интересно.
Начинаю помаленьку извиваться, пытаясь принять более приемлемую для столь важного мероприятия позу.
— Что?! — Голос Далдона заставляет заледенеть самые храбрые сердца.
— По старинному обычаю, — продолжает гнуть свое царевна, — если приговоренного к казни человека покроет покрывалом и наречет своим суженым невинная дева, то он волею богов становится мужем ей, а не Смерти.
Наконец-то мне удается принять относительно вертикальное положение — остается подняться с колен. Но вот это-то и является проблемой из-за связанных рук и затекших ног. Трое-из-Тени, о которых я из-за волнения позабыл, — подхватили меня под белы рученьки и поставили на ноги.
От резкого движения накидка сползла набок, и я смог обозреть происходящее. Для этого, правда, приходится скашивать левый глаз, но эти мелкие неудобства ерунда по сравнению с тем, что меня ожидает в случае, если Аленушке не удастся настоять на своем.
Царь Далдон гневно сверкает очами и потрясает короной, но пока не отдает никаких приказов. Изрядно захмелевшая толпа растерянно собирается с мыслями: с одной стороны, ее пытаются лишить законного зрелища, а с другой — происходящее вышибает слезу. Бражка способна качнуть толпу из одной крайности в другую. От звериного буйства до умильного всеобщего лобызания и братания.
И тут на арену выступил начинающий шоумен в лице (или морде) кота-баюна Василия. Певец из него, прямо скажем, не очень, но зато оратор…
— Люди добрые! — заорал он, взбираясь на помост. — Судьбы человеческие куются на небесах. И лишь богам ведомо предназначение каждого человека. И не в людской власти становиться на пути высших сил. Нечего и…
Царь сделал стражникам знак убрать с помоста баюна. Думается, и для него найдется плаха и топор, тем паче что Далдон давно собирался это сделать.
— Беги, — посоветовал я коту.
Да он и сам это уже сообразил. Поэтому перешел сразу к делу:
— Горько!
Нахмурившаяся было от обилия ненужных слов толпа воспрянула духом, получив четкие инструкции к дальнейшему действию. Свадьба — это по-нашему.
— Горько!!! — взревел многоголосый хор. — Горько, горько…
Царевна зарделась, зато я не растерялся. Крутанув головой, сбросил покрывало и, оттолкнув стоявшего на пути стражника, запечатлел на ее устах горячий поцелуй.
Собравшимся это понравилось, и они затребовали повторения на бис, подлив бражки и скандируя:
— Горько!
Я с удовольствием повторил.
Далдон досадливо запустил короной в своих советников и хлопнул в ладоши. Шум мгновенно прекратился.
— Я согласен, — как-то уж очень быстро согласился он.
— Ура! — троекратно проревела толпа, и я в том числе.
— Да здравствует самый справедливый и милосердный царь на свете! — перекрывая восторженный рев толпы, провозгласил кот-баюн.
Стражники освободили меня от веревок, и Алена, подхватив под руку, потянула к Далдону. Мы дружно грохнулись ему в ноги и попросили благословения.
— Не так быстро, — охладил наш восторг царь. — Я согласен, но у меня есть три условия. Выполнишь — отдам за тебя дочь, а нет, не взыщи — голова с плеч.
— Какие условия?
— Завтра узнаешь. А сегодня будем пировать. Видишь, народ праздника желает.
Что-что, а праздник испортить он сумел. Неопределенность изматывает похуже ожидания казни. Знаем мы их царскую зловредную натуру. Забросит перстенек в море-окиян, а мне изволь достать его до завтрашнего утра. А у меня, как назло, ни одного ихтиандра знакомого или там команды аквалангистов…
— Что же ты не весел? — добродушно улыбаясь, поинтересовался царь, опорожняя серебряный кубок.
— Да вот мысль меня терзает…
— Какая?
От отчаяния набравшись смелости, ответил:
— Думаю — кого на свадьбу пригласить. Маловат дворец — все не поместятся.
От подобной наглости царь поперхнулся вином. Аленка чувствительно пихнула меня под ребра и прошептала на ухо:
— Не гневи.
Можно подумать, я сам не знаю, как опасно нарываться на царский гнев. Это чревато неприятностями покруче, чем у муравья, застрявшего на слоновьей тропе. Даже если не растопчет, то тряхнет так, что всю жизнь подпрыгивая ползать будешь.
Оставив народ пировать, мы с царевой свитой направились во дворец. Они верхом на конях, я на своих двоих. Что же… мы люди не гордые… можем и пешком пройтись. Особенно учитывая, что альтернативы все равно никакой.
У ворот в царскую слободу Далдон остановил коня и соизволил обратить внимание на мою скромную персону.
— Значицца так, волхв. Слушай мой царев указ. Коли выполнишь три мои поручения — быть тебе моим зятем, Аленушке — мужем. Коли нет — беги куда очи зрят, может, жизнь и спасешь, а вернешься ни с чем — плаха тебя ждать будет. Велю в готовности содержать — для казни лютой. Иди.
— Какие желания?
— Для интересу спросил аль счастия пытать будешь?
— Если это в силах человеческих и угодно небесам — свершу пожелания ваши.
Взмахом руки отослав свиту прочь, царь склонился ко мне:
— Что ж ты упертый такой? Поселись где от столицы подале и не высовывайся — я преследовать не буду.
— Не могу я без Алены.
— Так люба, что голову сложить готов?
— Люба.
Царь вздохнул.
— Вот ведь каков… Эй! — Повысив голос, он огласил свои условия. — Слушайте мой царев указ. Первое желание — Кощея со свету сживи аль в полон возьми, дабы неповадно было на нас войной ходить. Эта служба будет для отечества. Выполнишь — приходи, остальные узнаешь. Для царевны будут и для меня — царя тваво.
Развернув коня, он скрылся за воротами.
— Лучше убеги, — донеслось его пожелание. Аленушкино личико мелькнуло во дворе, и взлетела в прощальном напутствии ручка.
Понурив голову, я опустился на пожухлую траву, вытоптанную копытами и припорошенную пылью. Задал мне царь задачку, впору к ведьмачьему подарку обращаться. Сделать глоток, и прощай-прости, жизнь непутевая. Кощея мне вовек не одолеть. Даже с куклой и иголкой.
Чья-то рука опустилась мне на затылок и ласково погладила.
— Не горюнься, Аркаша, — просипела Баба Яга, — авось придумаем, как пособить горю твоему.
Подняв голову, я с удивлением увидел, что нахожусь в окружении своих друзей. Здесь и волкодлаки, и ведьма, и боевые маги, и домовой с котом Василием… Все собрались здесь. Верные друзья, которые рядом в тяжелую минуту, всегда готовые подставить плечо и подать руку.
— Что мне делать, други? — вопросил я.
— Знамо что, — за всех ответил кот Василий. — Выполнить Далдоново поручение и жениться на царевне. Я, конечно, без сапог, да и не на мельнице родился, но тоже не промах. Пусть только в мышь превратится — мигом съем, даром что сырого и немытого.
— Помолчи, пустобрех, — оттолкнул кота домовой. — Здесь совсем другие навыки нужны. Удавочку под воротник и коленом в хребет — пока язык не вывалится.
— Давайте отложим раздумья на утро — оно вечера мудренее, как говорила одна Кощеева знакомая жаба. На сегодня и так событий достаточно.
Я позволил усадить себя в ступу и оттранспортировать до моего дома, где тотчас провалился в беспокойный сон. Наполненный Кощеевым смехом и бесконечным падением в пропасть, стрекотаньем станкового пулемета, превращающегося в чудо-жезл, способный как по мановению палочки крушить все вокруг, и скрежетом зубов отполированного до блеска черепа, в глазницах которого вращаются чудом сохранившиеся глазные яблоки. Просыпаюсь весь в поту, с бешено колотящимся сердцем и рвущимся наружу криком, обессиленно падаю на влажную простыню и тотчас проваливаюсь в очередной кошмар. Сновидения отступают только под утро, оставив после себя изможденное тело, разметавшееся на скомканной, влажной от пота постели.
Нужно ли говорить, в каком настроении я встретил собственное пробуждение?
В сунувшегося первым кота я запустил подушкой. Благо начинающий поэт поднаторел в политической борьбе и без труда увернулся от летящего предмета. Следом за ним сунулся было домовой… Но поскольку пригодных для левитации посредством мускульной силы предметов под рукой не оказалось, я объяснил ему все на словах. Для краткости воспользовавшись отборными перлами «великого и могучего» и уместив все пожелания в одной фразе.
Меня оставили в покое, дав урвать остатки ускользающего сна. Но упражнение в словесности затронуло кнопку «Пуск» в мозгу, и он начал работать, набирая обороты и сминая пелену небытия.
Ну вот, поспали называется…
Потирая воспаленные глаза и с хрустом потягиваясь, я влезаю в свежую рубаху, натягиваю штаны, кое-как завязываю пояс и выхожу к честному народу.
— Доброе утро.
Бабушка Яга поднимает глаза от лезвия меча, которое до этого усердно полировала, и кивает в сторону печи:
— Возьми чегой-нибудь сам, лодырь.
— Да я… — Не найдя благозвучного оправдания, я поспешно перевожу разговор в иное русло. — А где все?
— Аиньки?
— Где остальные?
— Делом заняты.
— Каким? — отломив ломоть хлеба и плеснув в кружку топленого молока, интересуюсь я.
— Общим.
— Понятно…
Присыпав хлеб солью, я меланхолично сжевал его, запивая молоком, притом совершенно не чувствуя вкуса. В голове крутится только одно — как ликвидировать Кощея. После того, что мы натворили, вряд ли нам удастся проникнуть туда еще раз. Надеяться на расхлябанность стражи? Нет, смысла не имеет. Силой тоже не пробиться. Тут и танк не поможет, который я все равно не смогу протянуть в этот мир, равно как и раздобыть в том. Уж очень стены толстые — за ними и артобстрел пересидеть можно, главное уши ватой предварительно заткнуть. Мочкой правого уха чувствую — без волшебства здесь не обойтись. А вот тут-то тебе, волхв самозваный, и карты в руки.
— Бабушка, а у вас в чудесном сундучке, случаем, плаща али кепки-невидимки не завалялось?
— Аиньки, дорогой? А это что за невидаль такая?
— Обычная волшебная вещица, на востоке очень даже распространенная. Надеваешь такую папаху, и тебя не видно.
— Лысину под шапкой, может, и спрячешь, а человека — этого не могет быть. Сказки. Не бывает такого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38