А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

.
Вместо ответа Борька фыркнул и убрал голову, справедливо предположив, что сахаром его сегодня не будут угощать.
Сделав еще один глоток, я принялся размышлять о возможных действиях.
Во-первых, можно забить на это дело и распрощаться с головой денька через три. Сюжетец для самоубийц…
Во-вторых, если хочется жить (а еще как хочется!), то нужно линять из этого царства. Или в дальние страны (и что там делать?), или назад в свой родной захолустный городок, затерянный на бескрайних просторах бывшего Союза Советских Социалистических Республик начала XXI века.
Еще есть и в-третьих — это исправить гусли-самогуды и озолотиться. Тогда мне не придется отказываться от новых вылазок в царский сад. Самый желанный вариант и самый трудноосуществимый, если вообще возможный…
Рассудив и так и этак, я решил сделать следующее: отправиться в XXI век и попытаться устранить поломку. Все-таки техника там посовременнее, может, какой кулибин и восстановит инструмент. А нет, так хоть головой рисковать не буду. А вернуться можно и инкогнито, благо косметология позволяет менять внешность до полной неузнаваемости.
Сказано — сделано. Пора в путь.
Первым делом я отправился в пристройку, игравшую роль конюшни, засыпал полные ясли овса и поставил ведро чистой колодезной воды. Зачем мучить скотинку? На три дня — ему хватит — раньше на неделю оставлял, и ничего, а потом либо я вернусь, либо пожалуют стражники за моей головой…
Борька подошел и ткнулся мордой мне в плечо, словно чувствуя, что расстаемся.
Я почесал ему за ухом и похлопал по холке.
— Не трусь, вороной, прорвемся.
Конь согласно фыркнул, забрызгав лицо и рубаху слюной. Ну что ты с ним будешь делать?
Пройдясь по двору, я осмотрел свои владения, может, не доведется боле…
Несколько яблонь с краснобокими плодами, густо усеявшими ветки. Если погода не подкачает, то урожай будет отменный. Грядка огурцов, радующих своим стремлением к количеству.
Я сорвал пару огурчиков и смачно сгрыз их. Вкуснотища!
— Эх-хе-хе…
Вернувшись в хату, я запер дверь на засов и направился к тайнику, прихватив с собой гусли. На всякий случай. Иногда оставишь какую-нибудь вещь на столе, а она возьмет и не перейдет в другой мир, исчезнет, и все. Вернешься за ней, а ее и тут уже нет. Нонсенс. Явное нарушение основного закона мироздания — ничто не возникает из ничего, и ничто не исчезает бесследно, а лишь переходит из одного состояния в другое. Кажется, так или где-то около того.
В руках-то спокойнее будет.
Осторожно откидываю люк подвала и спускаюсь вниз, бережно придерживая инструмент. Затем опускаю крышку на место и закрываю на все засовы. Теперь сверху никто не проникнет — нечего им между реальностями шастать. Одного меня хватит с головой.
Подняв гусли-самогуды, я прошествовал по длинному коридору, по обеим сторонам которого, на расстоянии полутора метров друг от друга, расположены двери. Каждая ведет в иной мир. На некоторых прибиты таблички с корявыми надписями. Это я пометил, куда ведет данный проход. Всего тридцать восемь дверей, но табличек только шесть. И это не потому, что я страдаю отсутствием любопытства, — наоборот, но все дело в том, что это очень опасное занятие. Мой предшественник оставил пометки на всех, но как догадаться, что может значить перечеркнутый кружок, кособокий крестик и знак вопроса или две запятые и длинная пунктирная линия? Мой мозг, даже вооруженный дедукцией, пасует.
Лишь один мир встретил меня не враждебно — мир, где избушка расположена в царстве славного Далдона. Я так и написал на табличке: «ЦАРСТВО ДАЛДОНА. РУСЬ СКАЗОЧНАЯ».
Еще одна табличка гласит: «РОДИНА МОЯ. СОВРЕМЕННОСТЬ».
Именно туда и лежит моя дорога.
Следующие известные мне проходы ведут в сильно отличающиеся друг от друга по времени места, но с одинаково негативным приемом, оказанным мне по прибытии.
Третья по правой стороне дверь переносит в первобытный лес (избушка превращается в пещеру).
Это вторая дверь, сквозь которую я прошел (первая привела меня в царство Далдона, доказав, что не всегда первый блин комом). В то время от путешествия я ожидал лишь интересных приключений… Таинственный полумрак пещеры, ярко пылающее в зените солнце, буйство зелени у подножия горы, соленый ветерок, пахнущий морем… Чем не курорт? Впитывая все это великолепие всеми фибрами своей городской, изъеденной смогом души, я заметил у самых ног, за небольшим осколком базальта маленькое животное. Это была покрытая редким курчавым пушком обезьянка с непропорционально большой головой и голым задом. Она настойчиво пыталась извлечь из трещины в скальном монолите какое-то насекомое, тыкая в нее очищенной от листьев веточкой. Чтобы лучше рассмотреть дивное создание, я сделал шаг вперед, и каменная крошка предательски скрипнула под моими подошвами. Обезьянка испуганно пискнула и проворно развернулась, явив моему взору оскаленные клыки и мечущийся из стороны в сторону взгляд. Вот только бежать ей было некуда…
Не делая резких движений и успокаивающе шепча: «Спокойно… Все хорошо…», я извлек из кармана завернутый в пакет бутерброд, разломил его пополам и бросил шипящему от страха животному. Обезьянка отпрянула, вжавшись в камень, затем принюхалась и проворно схватила угощение. Поджаренные кусочки хлеба полетели в сторону — наверное, ей не понравился запах майонеза с чесноком, — а вот ломоть отварной свинины мигом был проглочен, не задержавшись на зубах. Сделав правильные выводы из моего поведения, возможный мой далекий предок осмелел: он пискнул, показав, что хочет еще. А мне не жалко…
Поглотив все мои мясные запасы, кроме колбасы, которой побрезговала, обезьянка сыто рыгнула и погладила свое вздувшееся брюшко, что-то лопоча по-своему.
Дабы укрепить возникшее доверие, я снял с шеи пережиток пионерского прошлого — камень куриный бог, небольшой круглыш с дырочкой посредине и старательно выцарапанной буквой «В». Развязав шнурок, я с помощью отломанной на ближайшем дереве ветки смастерил игрушку. Продемонстрировав притихшей малышке принцип действия колеса, предоставил ей возможность разнообразить свои игры. Она сперва обнюхала конструкцию, затем повторила мое движение. Куриный бог послушно изобразил колесо. Обезьянка пискнула и сунула ветку с камнем за щеку.
Ее большие глаза пронзительной голубизны с любопытством уставились на меня, ожидая, что я предложу еще.
Вот только умные мысли у меня закончились.
Затянувшуюся паузу прервал далекий крик.
Моя новая знакомая встрепенулась, бросила на меня взгляд и серой молнией ринулась прочь. Ни спасибо, ни до свидания. Впрочем, чего от них ожидать — дикие люди, времена и нравы.
Спустя мгновение, прервав череду моих раздумий о стратегии дальнейшего поведения, крик повторился, но уже немного левее. Словно отвечая ему, откуда-то из-за моей спины раздался грозный звериный рык, полный первобытной ярости, подстегиваемой голодом и охотничьим азартом. Какой-то из местных хищников вышел на охоту.
С перепуга я излишне резко обернулся, пытаясь увидеть опасность, и ноги мои скользнули по базальтовому щебню. Я взмахнул руками, пытаясь за что-нибудь уцепиться — напрасно, — и камнем покатился вниз, собирая богатый урожай синяков, ссадин, ушибов, порезов, а для полноты картины жирной точкой получив сотрясение мозга.
Опираясь одной рукой о валун, прервавший мой скоростной спуск, я второй схватился за голову, которая гудела точно колокол. Перед глазами кружила стая ярких светлячков. Но вот наконец их стало меньше, да и звон в ушах затих, оставив ватную приглушенность звуков.
Рык повторился значительно ближе и с противоположной стороны, но теперь он не был неожиданным, и я сумел погасить вспыхнувшую было панику. Вместе с частью самообладания вернулась способность мыслить и действовать.
Как любое существо, не наделенное острыми когтями или зубами и непробиваемой кожей, но зато обладающее в избытке инстинктом самосохранения, я избрал в качестве способа борьбы с опасностью бегство. Зарыться поглубже, залезть повыше или убежать подальше. Зарыться некуда, да я и не крот, бегать с детства плохо приучен, а лазать по деревьям — обезьянья привычка. Впрочем, если вспомнить Дарвина и современных психологов, добавивших к его учению утверждение, что от истоков мы ушли значительно меньше, чем считал основатель теории дарвинизма, то…
На стоящее рядом дерево залезть труда мне не составит — оно разлапистое и невысокое, но я не за яблоками собрался, в нашем деле чем труднее залезть, тем лучше.
Вздрагивая от каждого звука, ежесекундно ожидая удара мощной когтистой лапы, я кое-как взгромоздился на нижнюю ветку огромного доисторического дерева и стер с лица кровь и пот, заливавшие глаза. Пелена, застившая взор, прояснилась.
Прижав руку к кровоточащей ссадине на лбу, я ощутил жгучее покалывание, вызванное попаданием соли в открытую рану.
Рев раздался одновременно с двух сторон, совсем близко — метрах в десяти, и в треске раздвигаемого кустарника к подножию моего убежища вышли два похожих друг на друга зверя.
От разочарования я сплюнул на их грязные головы, чувствуя, как от злости и стыда начинает пылать лицо.
Но кто же мог предположить, что этот грозный рык может исторгнуть глотка такого ничтожества? До той поры я наивно полагал, что дворняжки появились сравнительно недавно — одновременно с возникновением городских свалок. Ошибочка вышла.
Ростом с пуделя, со свалявшейся шерстью, по внешнему виду напоминавшей коврик у входа в общественную уборную, местные презренные падальщики органично смотрелись бы у мусорного бака с зажатыми между лап хвостами и испуганными глазами.
Заметив меня, «охотники» подняли такой визг, что стало больно ушам. Недолго думая я выдернул из переплетения листьев сухую обломанную ветку и бросил ее вниз.
Подтвердив мое предположение об их родстве с дворняжками, звери, скуля, бросились прочь. А рычали-то, рычали…
Уняв нервную дрожь, я начал подумывать о том, что было бы неплохо слезть с дерева. Но видимой возможности осуществить это, не изображая из себя Икара в последние десять секунд полета, не наблюдалось. Уж больно толст и гладок был ствол дерева, на который меня загнал страх. И как я только умудрился взгромоздиться на него?
Нет в жизни справедливости — где-то вызывают службу спасения, чтобы снять с дерева кота, а тут человек сидит, как попугай на жердочке, и никто не спешит лестницу принести… Придется самому выкручиваться. Сейчас сдвинусь к концу ветки, она прогнется под моим весом, и можно будет попробовать спрыгнуть на землю — вон на те кочки.
— У-у-ааа!
И кого несет на этот раз?
Сверкая голым задом, размахивая зажатым в руке дрыном и напролом ломясь сквозь заросли кустарника, мимо пробежал первобытный человек. Классического образца неандерталец, точно такой изображен в учебнике истории. Массивный торс, покрытый густыми бурыми волосами, кривые короткие ноги, руки ниже колен и голова, словно кусок глины, над которой скульптор остановился на минутку, стараясь наметить общую форму, и бросил это неблагодарное занятие, предпочтя работу с более послушным материалом. Мощные надбровные дуги, глубоко посаженные глазки, квадратная челюсть, выдающаяся далеко вперед, отчего создавалось впечатление постоянного оскала на и без того довольно угрюмом лице.
На мгновение застыв подобно изваянию, неандерталец шумно фыркнул, смущенный неизвестным ему запахом, источником которого, вероятнее всего, послужил я, и бросился бежать дальше.
Убежать ему не дали.
Свистнул брошенный сильной рукой камень, и волосатый человек покатился по земле, оставляя на ветках клочья волос. Полурык-полувой сорвался с его губ жалобой на несправедливость жизни.
В ответ со всех сторон раздалось улюлюканье, заставившее содрогнуться мое сердце. Я понял, кто охотник… и похолодел.
Неандерталец тяжело поднялся на ноги и из последних, тающих с каждым мгновением сил рванулся к пещере.
Очередной брошенный камень задел ветвь дерева и ушел в сторону.
Но особого значения этот промах не имел. Эволюция неотвратимо мчалась по намеченному пути, безжалостно расчищая дорогу будущему царю природы. Преследователи взяли беглеца в кольцо и теперь медленно, но верно сжимали его, производя при этом много шума. Сами оставались в тени деревьев, чтобы не подвергать себя ненужному риску — добыча и без того была у них в руках.
Неандерталец, не видя противника, но чувствуя его всеми фибрами своей первобытной души, издал нечленораздельный вопль и сломя голову бросился вперед.
Наперерез ему из-за кустов выскочил голый человек с самодельным копьем.
Дерево столкнулось с деревом, раздался треск.
Взмахнув поломанным копьем, охотник с пробитым черепом рухнул на землю, обильно орошая зеленую траву алой кровью.
Мой желудок нехорошо подскочил к горлу, едва не выдав мое месторасположение.
Неандерталец, не останавливаясь, перепрыгнул через поверженного противника и ринулся дальше.
Манящий вход в пещеру так обманчиво близок — два десятка шагов, и каменные своды сомкнутся над его головой.
Шаг, второй, третий…
Мне начало казаться, что беглец оставит этот раунд за собой. Но свист сразу нескольких копий прервал стремительный бег неандертальца. Две или три обожженные с одного конца палки запутались в ветвях кустарника, одно копье скользнуло по бедру беглеца, но последнее, брошенное твердой рукой более удачливого охотника, ударило в спину, бросив тело жертвы на камни. Он упал у того самого валуна, который остановил мое падение.
Скребя пальцами по древку, неандерталец силился вырвать ненавистное оружие из своей спины, но набежавшие со всех сторон преследователи пресекли эти попытки.
Взлетел каменный топор, и я закрыл глаза, чтобы не видеть творящегося ужаса. Моря искусственной крови в фильмах ужасов и ряды безликих трупов после очередного миротворческого акта — это совсем не то. Экран телевизора оставляет душе лазейку для оправдания собственного бездействия, а здесь…
Глаза не видели, но уши отчетливо уловили хруст кости и предсмертный хрип.
До боли сжав зубы и впившись в дерево онемевшими пальцами, я силой воли заставил себя сидеть неподвижно и дышать как можно тише.
Открыв глаза, я увидел, что охотники уже собираются уходить.
Тот, кто не видел, что тут происходило, мог бы подумать, что это просто группа нудистов собралась в культпоход. Вот только тела были излишне волосаты, да лица перепачканы кровью поверженного противника.
Среди взрослых тел мелькнуло маленькое, смутно знакомое. Маленькая обезьянка проворно подскочила к телу неандертальца и, сунув ладошку в распоротое брюхо, зачерпнула остатки крови.
Один из охотников прикрикнул на нее, взмахнув рукой. Она оскалилась и убежала, на ходу облизывая пальцы.
Подобрав оброненное во время погони оружие, дикари ушли, унеся с собой свою добычу. Моего присутствия они так и не заметили. Что было тому виной — терпкий аромат крови или плохой нюх, неизвестно, но мне посчастливилось избежать их гостеприимства.
Нужно ли говорить, что, покинув дерево, при этом ободрав руки и подвернув ногу, я поспешил в родной подвал, пообещав себе заложить дверь, ведущую сюда.
Вот только не сделал этого, просто повесил соответствующую табличку: «ДИКОСТЬ ПОЛНАЯ». Это уже много позже в мои мозги закралось сомнение — а прошлое ли это? Насколько мне помнится, из одежды в то время существовали лишь травяные набедренные повязки да звериные шкуры, а моя одежда не преобразовалась ни в первое, ни во второе… Но что это могло означать, я не знаю.
Следующий разведанный мною проход — седьмая дверь слева ведет в Киевскую Русь времен князя Владимира, не знаю которого из трех существовавших, но все равно Красна Солнышка.
Здесь тоже приятного времяпрепровождения не получилось.
Сперва все шло неплохо, но после того, как на просьбу калики перехожего насчет монетки на дело богоугодное я ответил: «Бог подаст!», на меня начали плохо посматривать. А уж как колокола полдень отбили, а я не перекрестился, так сразу принялись лазутчика басурманского ловить, меня то есть. Пока к околице гнали, кольями да кулаками потрясая, много о злодеяниях своих узнал. Если весь список привести, так Золотая Орда от злости позеленеет, как жалкая медная подделка. Одних девок молодых украл столько, что почитай на все восточные гаремы хватит, еще и мне останется, а коней увел — так и не счесть. Душегуб и тать нощной международного масштаба. Наверное, меня попутали с местным Бен Ладеном.
Последняя по левой стороне дверь — это вообще врата ада. Непонятное селение, в котором верховодит местного масштаба Торквемада, которого обуяли религиозный фанатизм и страсть к огню. Всякий, кто не такой, как все, идет на костер, впрочем, обычного человека тоже сожгут за милую душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38