Бедная девушка с суеверным ужасом следила, как, вторя энергичным взмахам рук, шевелится в дырявом носке большой палец правой ноги. Закончив шаманить, Рыжов успокоился, натянул тапок и как ни в чем не бывало возобновил прием больных. Но, вероятно, магический контур так и не был закрыт. Неприятности неотвратимо надвигались...
* * *
А в это время на скользких ступеньках травмпункта стоял чернокожий молодой человек в двубортном драповом пальто, шапке «пирожком», белых брюках и в одном черном ботинке. Второй был примотан к гипсовой подошве. По черным щекам текли слезы. Нога в хлопчатобумажном носке и гипсовых колодках быстро замерзала. Перед ним стояла его новая знакомая и сочувственно улыбалась.
— Не реви, мой маленький никарагуанский друг. Местный Франкенштейн, — она ехидно ухмыльнулась, — обещал мне, что через три недели ты поправишься. В крайнем случае, через месяц. Я с тобой и про себя-то забыла. Пойду поищу, где можно полечиться с меньшим ущербом для здоровья. Счастливо тебе, амиго...
У каждого человека есть причина, по которой он либо успешен и счастлив, либо, наоборот, находится в глубоком и вонючем месте. И если покопаться, окажется, что это не какой-нибудь героический подвиг или банальное предательство друга, а всего-навсего неверно завязанные шнурки или неэстетично выполненный зевок. С этой точки зрения, оглянуться — поступок чрезвычайно значимый и очень ответственный... Виктория Борисовна оглянулась. И, посмотрев назад, она все изменила впереди. Крутые повороты в жизни часто начинаются с необъяснимых движений.
Первая же попытка нигерийца двинуться с места оказалась и последней. Перевернутая шапка-пирожок отлетела далеко в сторону: Подчиняясь законам физики, отяжелевшая нога стянула Манангу вниз по скользкой лестнице. Лед кончился на четвертой ступеньке, и движение прекратилось. Покорно ожидая продолжения кошмара, Мананга лежал, закрыв глаза и прислушиваясь к себе. Падающий с неба снег густо облепил черные курчавые волосы, таял на щеках и стекал за воротник, смешиваясь со слезами.
— Мне кажется, Тампук, как честный человек, ты должен познакомить меня со своими родителями, — произнес у самого уха голос, ставший уже почти родным. — Похоже, мы так никогда не расстанемся.
Глава 4
ТОЧКА ПРОСЧЕТА
— "Жучки" есть?
— Только тараканы.
Два неприятных молодых человека в замешательстве уставились на ползущее по стене жирное насекомое.
— Мочим?
— Нечем.
Они зачехлили сканирующую аппаратуру и вышли в коридор. Журналы отыскались на подоконнике. Крепкие руки привычно потянулись к «Криминалу».
— Кто?
Повисла непростая пауза. Ответ прозвучал чуть слышно, как выстрел из водяного пистолета:
— Ты!
— Спасибо.
Оба снова скрылись за дверью. Через несколько секунд оттуда раздался хлопок и чавкающий хруст.
Два неприятных молодых человека вернулись в коридор. Негромко пискнули рации.
— Чисто, — коротко доложил один.
— Конкретно! — припечатал второй. — Можно завозить.
Они молча кивнули друг другу и сели на стулья у двери.
На этом спокойная больничная жизнь закончилась. Через полчаса открылись двери лифта, и оттуда выехала каталка. На ней билось тело, с ног до головы расписанное татуировками. Оно принадлежало Пауку. Одному из самых влиятельных криминальных авторитетов города выпало умирать от рака в хирургическом отделении заурядной больницы.
— Кантуй тише, быки долбаные! Рак у меня, а не мастырка дешевая! — орал он санитарам на непонятном языке со своего предсмертного одра-самоката.
* * *
Два неприятных молодых человека поднялись со стульев. Шеф явно был не в настроении. Они поспешно открыли перед ним дверь проверенной палаты, отводя взгляды в сторону.
— Караси потворные! Кинули, чушки! Законный бокс! Смайнали кончаться в крытку с ящиком и гужбанят на мои бабки! Суки рваные-е!!! (В переводе с фени на русский литературный это звучит примерно так: «Негодяи, осужденные за изнасилование! Ввели в заблуждение, опустившиеся, презираемые в тюрьме, люди. Отличная палата! Поместили умирать в тюрьму с телевизором и развлекаются на мои деньги. Предатели!») — Донеслось теперь уже изнутри.
Почти сразу в кабинете заведующего отделением появились заинтересованные лица. Двое вошли без стука и разошлись по углам, как боксеры в ринге.
— Когда умрет пациент Теньков? — по-доброму поинтересовались посетители фальшивым дуэтом.
— Сделаем все, что в наших силах, — уклончиво ответил доктор.
— Вот именно, — двусмысленно подмигнул один, кутаясь в меховой воротник кожаного пальто.
— Только попробуй! — грозно рыкнул второй, дергая молнию своего спортивного костюма.
Заведующий ничего не понял, послушно кивнул и в очередной раз написал заявление об уходе.
* * *
«На кой нужен журавль в небе, если нет утки под кроватью?» — навязчивая фраза долбила мозг и провоцировала позывы к мочеиспусканию. Пациент Теньков осторожно повернулся на бок, шлепая по полу рукой в поисках «железной птицы». За три дня, проведенных в больнице, он так и не научился находить утку с первого раза. Кровать жалобно скрипнула, матрас наполовину сполз.
— Зашхерили парашу, гниды, — прошипел Паук, и в этот момент ладонь погрузилась в полужидкое содержимое судна, заклейменного красными буквами «ХО».(X. О. — хирургическое отделение. (Здесь и далее — примечания авторов.))
— Сестра! — заорал Владимир Сергеевич что было сил, но никто не отозвался.
В неудобной позе быстро затекала рука. Теньков продолжал лежать, предпочитая не уточнять, во что вляпался. На это не осталось сил. Жизнь по частям уходила из него. Паук медленно умирал. Врачи говорили — от рака. Само это слово вызывало не лучшие ассоциации. А рак в прямой кишке мог и вовсе подорвать авторитет, заработанный потом и кровью. Причем чужой и немалой.
— Сестра! — снова завопил Владимир Сергеевич, но и в этот раз на крик никто не откликнулся.
Он закрыл глаза. В ушах зашумело. То ли от мыслей в голове, то ли от потери крови из... больного места. Паук задумался. Всю жизнь он шел по этапу, и нынешний, похоже, был последним.. Умирать не хотелось. Он представил сотни голодных кладбищенских червяков, которые не признают никаких авторитетов... По спине пробежал холодок. Страшно, ох, как страшно! А вдруг там все-таки что-то есть? Вдруг нынешние мучения — только начало, и «ответку держать» придется. Да еще одному за всех? А загробный сходняк, судя по слухам, не здешние «терки». Там «прессуют» по полной программе.
И тут пахан понял, что может купить для всех билеты на небесный экспресс! Не зря же он держал общак. И отдавать не собирался. Потому что некому. Воров в ближайшем окружении не осталось. Он был последним. Его преемники принадлежали чужому миру. Завещать деньги братвы «спортсмену», а тем более «бухгалтеру» было «в падлу». Неуемная бодрость и здоровая агрессивность Бая вызывала ту же ненависть, что и холеная самодостаточность Мозга.
— Подогнал петухов к орлу (Допустил пассивных гомосексуалистов к сердцу.), — простонал Паук. — Только кони двину, они бухнут в кайф и дернут хип хамрить, суки! (Не успею я умереть, как они напьются алкоголя и сразу поедут совершать половые акты с молодыми девушками легкого поведения. Изменники!)
Он пошевелился, и боль в посадочном месте снова напомнила о себе. Сразу вспомнилась причина всех его бед: негр из аэропорта со своим поганым амулетом. Его шаманский вопль и внезапно открывшееся кровотечение... Теньков тряхнул головой, отгоняя наваждение. «По понятиям» он просто обязан был поделиться неприятностями с окружающими.
— Откинуться с гарниром в одну харю? (Умирать в испражнениях и одиночестве?) Вот вам! — Он, наконец, вытащил из судна перепачканную в дерьме руку и показал кукиш в сторону двери. Брызги испражнений полетели в направлении невидимых врагов. — Прицепом пойдете!
* * *
Решение пришло мгновенно — все встало на свои места, оформившись в простой до гениальности план уничтожения врагов.
— Сестра! — закричал он в третий раз во всю глотку.
На этот раз в коридоре раздался стук каблучков и топот охранников. Когда дверь в палату открылась, Паук уже взял себя в руки.
— Еще раз оставишь парашу, заставлю вылакать прямо из миски, — тихо произнес он, холодно глядя в глаза испуганной медсестре. Затем повернул голову к охранникам:
— Бая и Мозга ко мне к семи часам. Свободны, быки.
* * *
Бая разыскали в спортивном зале. Он помчался в больницу, пряча на ходу пистолет в карман тренировочных брюк. Теперь почти килограмм металла болтался где-то возле колена. Андрею Яковлевичу Буркову приходилось придерживать штаны за резинку. Когда он, растрепанный и потный, вбежал в палату, обнажая в оскале неполный комплект желтоватых зубов, у кровати больного уже стоял Мозг. Артур Александрович Кнабаух расположился в изножье кровати и многозначительно молчал. Он был гладко выбрит и элегантен. Кожаное пальто с меховым воротником сидело безупречно. На шум в дверях Мозг даже не повернулся. Лишь сокрушенно покачал головой и чуть заметно развел руками — мол: «Я же говорил».
Вид все еще живого пахана и пантомима Мозга резко испортили Андрею Яковлевичу настроение.
— Ты чё руками водишь, умник?! — Бай поправил штаны, и ручка пистолета невзначай высунулась из кармана. — Ты чё башкой трясешь? А?
Он сделал шаг в сторону Мозга. Тот чуть повернул голову. С выражением глубокого презрения Кнабаух оглядел соперника и тихо произнес, почти прошипел:
— Вы бы хоть с хозяином поздоровались... спортсмен.
Тот остановился, решая, что делать. С одной стороны, не хотелось слушать эту гниду. С другой — не поздороваться с шефом — тоже вроде «западло». Решение рождалось полминуты.
— Здравствуйте, — наконец буркнул Бай и тут же снова понес:
— А ты чё башкой трясешь?! Я не понял?
— Когда, позвольте спросить, вы, разрядник, вообще что-нибудь понимали? — невозмутимо отозвался Кнабаух.
И в этот момент Паук поднял руку. В комнате мгновенно воцарилась тишина. Такая, в какой и подобает решаться судьбе больших денег. Преемники замерли у кровати умирающего шефа — внешне разительно несхожие, но одинаково сильные и опасные. Как крокодил и змея. В случае смерти хозяина оба имели равные права на его место. Пахан в последний раз прикинул, как половчее прихватить их с собой. А заодно и негра, чтобы не шаманил где попало.
Ход жутковатых мыслей прервало выпавшее, наконец, из штанов Бая оружие. С неприятным треском, пистолет «Макарова» ударился о кафельную плитку, подпрыгнул, еще раз стукнулся о пол и замер, уставившись стволом на Паука.
«Скоро мне конец», — расценил знамение Паук.
«Скоро ему конец», — внутренне позлорадствовал Бурков.
«Скоро нам всем конец», — зябко передернул плечами Кнабаух.
— От вас кусочек отломился, — сказал Мозг, изображая удивление. — Вы, разрядник, прямо Железный Дровосек какой-то.
— Кто гомосек?! — Бай быстро присел и поднял оружие. — Ты меня не провоцируй, мозготрах. Папа, он меня провоцирует? — Пистолет мешал, и бандит перекладывал его из одной руки в другую, перекрывая ходом ствола почти всю палату.
— Зашхерь волыну (Убери оружие!), урод! — неожиданно громко рявкнул больной пахан.
Все вздрогнули, а Бай от неожиданности снова выронил «Макарова».
— Ну, сука! — он снова присел, хватая оружие, но его остановил жесткий голос Паука.
— Амбец! Не мацай дуру! Присохни в позе и секи сюда! (Хватит! Не трогай пистолет! Замри и слушай меня.)
Тон последних слов гостей озадачил. С Кнабауха на секунду слетела маска скорби. На лице проявилось обычное выражение жестокой сосредоточенности. Бурков напрягся и сжал кулаки.
«Порвут друг друга, падлой буду!» — Паук был доволен. Даже мысли о смерти отошли на второй план. Пахан продолжил кратко и незатейливо:
— Ша, сявки! Общак и кодлу отдакну чисто на отходе. (Короче, холуи. Деньги, принадлежащие группировке, и руководство преступным сообществом передам перед самой смертью...) Двадцать пятого февраля в Пулково приканал черножопый чушок с камнем на канате. Он там один на весь рейс в чернилах. Кто притаранит булыжник и негра — тому все. Второму — от лома уши!
Последние слова застали Бая уже у двери. Пистолет снова лежал в кармане. На этот раз Бурков придерживал его двумя руками. Со стороны это смотрелось неприлично. Как настоящий спортсмен, он улыбался в предвкушении борьбы. Кнабаух остался. В отличие от соперника радости он не испытывал. Умирающий произнес не те слова, которые хотелось услышать. Повисла пауза.
— Мы пошли? — заискивающе спросил Бай.
— Фас, — удовлетворенно ответил хозяин.
Дверью палаты чуть не убило сидевшего за ней охранника. Плечом задев неоткрытую створку, Бурков сорвался за добычей, словно натравленная борзая. Бай со сворой взяли след. Топот нескольких пар ног пронесся по коридору.
— Хана тебе, интеллиген сраный! — Крик и последовавший за ним жуткий хохот наполнили тихую белокафельную обитель.
Артур Александрович стоял и рассматривал «расписанное» тело пахана. Тюремный боди-арт действовал на него всегда одинаково — Кнабаух паниковал. Он представлял, как под кожу входит длинная татуировочная игла, вызывая невыносимую боль. От Паука за километр несло холодом и тюрьмой, а вблизи ощущение становилось просто нестерпимым. В один миг в голове пронеслись жуткие картины: нары и табуреты, привинченные к полу, страшные лица сокамерников в тусклом свете зарешеченной лампочки... Кнабаух стоял и шептал одними губами:
— Господи, только не тюрьма. Что угодно — только не тюрьма. Спаси и сохрани. Господи, от тюрьмы и от сумы... — тут он понял, что его понесло не в ту степь, и замолчал.
— Чего ты там базлаешь? (Говоришь?) — Паук улыбнулся, будто читал мысли. — Ссышь, когда страшно?
От такой проницательности Мозга передернуло. Ему вспомнилось счастливое лицо убегающего Бая, которому, по всей видимости, было все равно, что сума, что тюрьма...
— Вам это надо? — Мозг посмотрел в бледное, как посмертная маска, лицо пахана.
— Фас, — повторил Паук и закрыл глаза.
Кнабаух не торопясь вышел из палаты. Два неприятных молодых человека сидели у дверей, словно выполняя команду: «Сидеть-охранять!».
— Псарня какая-то, — буркнул Артур Александрович и покачал головой. Затем, глядя вслед убегающей стае в спортивных костюмах, задумчиво произнес:
— Типичная ошибка всех спортсменов в нашем деле: думают, что выстрел — это старт, а не финиш.
Кнабаух вышел из больницы, зябко поежился и поднял норковый воротник пальто. Бай уже подбегал к своему джипу.
Открывая дверь, он неловко поскользнулся и несколько раз неуклюже взмахнул руками. В попытке сохранить равновесие ноги засеменили на месте, и конкурент распластался на капоте. Долгожданным болезненным падением пируэт все-таки не завершился.
— Жаль, — тихо сказал себе Кнабаух и досадливо хлопнул по ладони лайковыми перчатками.
Тем временем Бурков оторвался от машины и махнул рукой соратникам, завопив, как на футбольном матче.
— Пацаны, в атаку!
Мозг был уверен, что спортсмен при этом улыбался во весь беззубый рот.
— Дегенерат! — произнес Кнабаух вслед и пожал плечами.
Перед ним бесшумно остановился «мерседес». Водитель степенно вышел и открыл дверцу. Мозг забрался на заднее сиденье, с минуту о чем-то размышлял, а затем негромко скомандовал:
— В штаб.
В машине его ждал невысокого роста крепыш лет сорока. Он удобно устроился на переднем сиденье, надвинув на глаза широкополую шляпу. Со стороны могло показаться, что человек спит.
— Игнат, а почему тебя называют Спецом? — вдруг спросил его Кнабаух.
— Острое люблю, — тут же ответил немногословный собеседник. Получилось довольно двусмысленно.
— У тебя пистолет с собой?
— Обязательно, — поля шляпы удивленно поднялись.
Из-под них выглянуло гладко выбритое лицо. Спокойные глаза выжидательно смотрели на шефа. Водитель, увлеченный общением с машиной, разговором не интересовался.
— Будь добр, дай мне, — в задумчивости Мозг произносил слова почти машинально.
Человек в шляпе извлек откуда-то из-под мышки ТТ и протянул назад. Не снимая перчаток, Кнабаух взял оружие. В голове услужливо образовался полный набор набивших оскомину литературных штампов: «приятная тяжесть», «вороненая сталь», «смертоносный металл» и так далее. Усилием воли Артур Александрович остановил поток примитивного мыслеобразования.
— Гадость какая! — он вернул пистолет. — Старик становится невыносим. Несмотря на все мои, не побоюсь этого слова, титанические усилия, пенсионер находится в здравом уме, и это вызывает у меня опасения, — Кнабаух зябко передернул плечами. — Ты, Игнат, — он выговаривал имя очень сочно, с видимым удовольствием, — объявляй, пожалуйста, сбор. На пять часов.
* * *
«Лендкрузер» Бая ехал в другую сторону. Бурков тараторил без умолку. Сопровождающие удивленно переглядывались и на всякий случай улыбались в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
* * *
А в это время на скользких ступеньках травмпункта стоял чернокожий молодой человек в двубортном драповом пальто, шапке «пирожком», белых брюках и в одном черном ботинке. Второй был примотан к гипсовой подошве. По черным щекам текли слезы. Нога в хлопчатобумажном носке и гипсовых колодках быстро замерзала. Перед ним стояла его новая знакомая и сочувственно улыбалась.
— Не реви, мой маленький никарагуанский друг. Местный Франкенштейн, — она ехидно ухмыльнулась, — обещал мне, что через три недели ты поправишься. В крайнем случае, через месяц. Я с тобой и про себя-то забыла. Пойду поищу, где можно полечиться с меньшим ущербом для здоровья. Счастливо тебе, амиго...
У каждого человека есть причина, по которой он либо успешен и счастлив, либо, наоборот, находится в глубоком и вонючем месте. И если покопаться, окажется, что это не какой-нибудь героический подвиг или банальное предательство друга, а всего-навсего неверно завязанные шнурки или неэстетично выполненный зевок. С этой точки зрения, оглянуться — поступок чрезвычайно значимый и очень ответственный... Виктория Борисовна оглянулась. И, посмотрев назад, она все изменила впереди. Крутые повороты в жизни часто начинаются с необъяснимых движений.
Первая же попытка нигерийца двинуться с места оказалась и последней. Перевернутая шапка-пирожок отлетела далеко в сторону: Подчиняясь законам физики, отяжелевшая нога стянула Манангу вниз по скользкой лестнице. Лед кончился на четвертой ступеньке, и движение прекратилось. Покорно ожидая продолжения кошмара, Мананга лежал, закрыв глаза и прислушиваясь к себе. Падающий с неба снег густо облепил черные курчавые волосы, таял на щеках и стекал за воротник, смешиваясь со слезами.
— Мне кажется, Тампук, как честный человек, ты должен познакомить меня со своими родителями, — произнес у самого уха голос, ставший уже почти родным. — Похоже, мы так никогда не расстанемся.
Глава 4
ТОЧКА ПРОСЧЕТА
— "Жучки" есть?
— Только тараканы.
Два неприятных молодых человека в замешательстве уставились на ползущее по стене жирное насекомое.
— Мочим?
— Нечем.
Они зачехлили сканирующую аппаратуру и вышли в коридор. Журналы отыскались на подоконнике. Крепкие руки привычно потянулись к «Криминалу».
— Кто?
Повисла непростая пауза. Ответ прозвучал чуть слышно, как выстрел из водяного пистолета:
— Ты!
— Спасибо.
Оба снова скрылись за дверью. Через несколько секунд оттуда раздался хлопок и чавкающий хруст.
Два неприятных молодых человека вернулись в коридор. Негромко пискнули рации.
— Чисто, — коротко доложил один.
— Конкретно! — припечатал второй. — Можно завозить.
Они молча кивнули друг другу и сели на стулья у двери.
На этом спокойная больничная жизнь закончилась. Через полчаса открылись двери лифта, и оттуда выехала каталка. На ней билось тело, с ног до головы расписанное татуировками. Оно принадлежало Пауку. Одному из самых влиятельных криминальных авторитетов города выпало умирать от рака в хирургическом отделении заурядной больницы.
— Кантуй тише, быки долбаные! Рак у меня, а не мастырка дешевая! — орал он санитарам на непонятном языке со своего предсмертного одра-самоката.
* * *
Два неприятных молодых человека поднялись со стульев. Шеф явно был не в настроении. Они поспешно открыли перед ним дверь проверенной палаты, отводя взгляды в сторону.
— Караси потворные! Кинули, чушки! Законный бокс! Смайнали кончаться в крытку с ящиком и гужбанят на мои бабки! Суки рваные-е!!! (В переводе с фени на русский литературный это звучит примерно так: «Негодяи, осужденные за изнасилование! Ввели в заблуждение, опустившиеся, презираемые в тюрьме, люди. Отличная палата! Поместили умирать в тюрьму с телевизором и развлекаются на мои деньги. Предатели!») — Донеслось теперь уже изнутри.
Почти сразу в кабинете заведующего отделением появились заинтересованные лица. Двое вошли без стука и разошлись по углам, как боксеры в ринге.
— Когда умрет пациент Теньков? — по-доброму поинтересовались посетители фальшивым дуэтом.
— Сделаем все, что в наших силах, — уклончиво ответил доктор.
— Вот именно, — двусмысленно подмигнул один, кутаясь в меховой воротник кожаного пальто.
— Только попробуй! — грозно рыкнул второй, дергая молнию своего спортивного костюма.
Заведующий ничего не понял, послушно кивнул и в очередной раз написал заявление об уходе.
* * *
«На кой нужен журавль в небе, если нет утки под кроватью?» — навязчивая фраза долбила мозг и провоцировала позывы к мочеиспусканию. Пациент Теньков осторожно повернулся на бок, шлепая по полу рукой в поисках «железной птицы». За три дня, проведенных в больнице, он так и не научился находить утку с первого раза. Кровать жалобно скрипнула, матрас наполовину сполз.
— Зашхерили парашу, гниды, — прошипел Паук, и в этот момент ладонь погрузилась в полужидкое содержимое судна, заклейменного красными буквами «ХО».(X. О. — хирургическое отделение. (Здесь и далее — примечания авторов.))
— Сестра! — заорал Владимир Сергеевич что было сил, но никто не отозвался.
В неудобной позе быстро затекала рука. Теньков продолжал лежать, предпочитая не уточнять, во что вляпался. На это не осталось сил. Жизнь по частям уходила из него. Паук медленно умирал. Врачи говорили — от рака. Само это слово вызывало не лучшие ассоциации. А рак в прямой кишке мог и вовсе подорвать авторитет, заработанный потом и кровью. Причем чужой и немалой.
— Сестра! — снова завопил Владимир Сергеевич, но и в этот раз на крик никто не откликнулся.
Он закрыл глаза. В ушах зашумело. То ли от мыслей в голове, то ли от потери крови из... больного места. Паук задумался. Всю жизнь он шел по этапу, и нынешний, похоже, был последним.. Умирать не хотелось. Он представил сотни голодных кладбищенских червяков, которые не признают никаких авторитетов... По спине пробежал холодок. Страшно, ох, как страшно! А вдруг там все-таки что-то есть? Вдруг нынешние мучения — только начало, и «ответку держать» придется. Да еще одному за всех? А загробный сходняк, судя по слухам, не здешние «терки». Там «прессуют» по полной программе.
И тут пахан понял, что может купить для всех билеты на небесный экспресс! Не зря же он держал общак. И отдавать не собирался. Потому что некому. Воров в ближайшем окружении не осталось. Он был последним. Его преемники принадлежали чужому миру. Завещать деньги братвы «спортсмену», а тем более «бухгалтеру» было «в падлу». Неуемная бодрость и здоровая агрессивность Бая вызывала ту же ненависть, что и холеная самодостаточность Мозга.
— Подогнал петухов к орлу (Допустил пассивных гомосексуалистов к сердцу.), — простонал Паук. — Только кони двину, они бухнут в кайф и дернут хип хамрить, суки! (Не успею я умереть, как они напьются алкоголя и сразу поедут совершать половые акты с молодыми девушками легкого поведения. Изменники!)
Он пошевелился, и боль в посадочном месте снова напомнила о себе. Сразу вспомнилась причина всех его бед: негр из аэропорта со своим поганым амулетом. Его шаманский вопль и внезапно открывшееся кровотечение... Теньков тряхнул головой, отгоняя наваждение. «По понятиям» он просто обязан был поделиться неприятностями с окружающими.
— Откинуться с гарниром в одну харю? (Умирать в испражнениях и одиночестве?) Вот вам! — Он, наконец, вытащил из судна перепачканную в дерьме руку и показал кукиш в сторону двери. Брызги испражнений полетели в направлении невидимых врагов. — Прицепом пойдете!
* * *
Решение пришло мгновенно — все встало на свои места, оформившись в простой до гениальности план уничтожения врагов.
— Сестра! — закричал он в третий раз во всю глотку.
На этот раз в коридоре раздался стук каблучков и топот охранников. Когда дверь в палату открылась, Паук уже взял себя в руки.
— Еще раз оставишь парашу, заставлю вылакать прямо из миски, — тихо произнес он, холодно глядя в глаза испуганной медсестре. Затем повернул голову к охранникам:
— Бая и Мозга ко мне к семи часам. Свободны, быки.
* * *
Бая разыскали в спортивном зале. Он помчался в больницу, пряча на ходу пистолет в карман тренировочных брюк. Теперь почти килограмм металла болтался где-то возле колена. Андрею Яковлевичу Буркову приходилось придерживать штаны за резинку. Когда он, растрепанный и потный, вбежал в палату, обнажая в оскале неполный комплект желтоватых зубов, у кровати больного уже стоял Мозг. Артур Александрович Кнабаух расположился в изножье кровати и многозначительно молчал. Он был гладко выбрит и элегантен. Кожаное пальто с меховым воротником сидело безупречно. На шум в дверях Мозг даже не повернулся. Лишь сокрушенно покачал головой и чуть заметно развел руками — мол: «Я же говорил».
Вид все еще живого пахана и пантомима Мозга резко испортили Андрею Яковлевичу настроение.
— Ты чё руками водишь, умник?! — Бай поправил штаны, и ручка пистолета невзначай высунулась из кармана. — Ты чё башкой трясешь? А?
Он сделал шаг в сторону Мозга. Тот чуть повернул голову. С выражением глубокого презрения Кнабаух оглядел соперника и тихо произнес, почти прошипел:
— Вы бы хоть с хозяином поздоровались... спортсмен.
Тот остановился, решая, что делать. С одной стороны, не хотелось слушать эту гниду. С другой — не поздороваться с шефом — тоже вроде «западло». Решение рождалось полминуты.
— Здравствуйте, — наконец буркнул Бай и тут же снова понес:
— А ты чё башкой трясешь?! Я не понял?
— Когда, позвольте спросить, вы, разрядник, вообще что-нибудь понимали? — невозмутимо отозвался Кнабаух.
И в этот момент Паук поднял руку. В комнате мгновенно воцарилась тишина. Такая, в какой и подобает решаться судьбе больших денег. Преемники замерли у кровати умирающего шефа — внешне разительно несхожие, но одинаково сильные и опасные. Как крокодил и змея. В случае смерти хозяина оба имели равные права на его место. Пахан в последний раз прикинул, как половчее прихватить их с собой. А заодно и негра, чтобы не шаманил где попало.
Ход жутковатых мыслей прервало выпавшее, наконец, из штанов Бая оружие. С неприятным треском, пистолет «Макарова» ударился о кафельную плитку, подпрыгнул, еще раз стукнулся о пол и замер, уставившись стволом на Паука.
«Скоро мне конец», — расценил знамение Паук.
«Скоро ему конец», — внутренне позлорадствовал Бурков.
«Скоро нам всем конец», — зябко передернул плечами Кнабаух.
— От вас кусочек отломился, — сказал Мозг, изображая удивление. — Вы, разрядник, прямо Железный Дровосек какой-то.
— Кто гомосек?! — Бай быстро присел и поднял оружие. — Ты меня не провоцируй, мозготрах. Папа, он меня провоцирует? — Пистолет мешал, и бандит перекладывал его из одной руки в другую, перекрывая ходом ствола почти всю палату.
— Зашхерь волыну (Убери оружие!), урод! — неожиданно громко рявкнул больной пахан.
Все вздрогнули, а Бай от неожиданности снова выронил «Макарова».
— Ну, сука! — он снова присел, хватая оружие, но его остановил жесткий голос Паука.
— Амбец! Не мацай дуру! Присохни в позе и секи сюда! (Хватит! Не трогай пистолет! Замри и слушай меня.)
Тон последних слов гостей озадачил. С Кнабауха на секунду слетела маска скорби. На лице проявилось обычное выражение жестокой сосредоточенности. Бурков напрягся и сжал кулаки.
«Порвут друг друга, падлой буду!» — Паук был доволен. Даже мысли о смерти отошли на второй план. Пахан продолжил кратко и незатейливо:
— Ша, сявки! Общак и кодлу отдакну чисто на отходе. (Короче, холуи. Деньги, принадлежащие группировке, и руководство преступным сообществом передам перед самой смертью...) Двадцать пятого февраля в Пулково приканал черножопый чушок с камнем на канате. Он там один на весь рейс в чернилах. Кто притаранит булыжник и негра — тому все. Второму — от лома уши!
Последние слова застали Бая уже у двери. Пистолет снова лежал в кармане. На этот раз Бурков придерживал его двумя руками. Со стороны это смотрелось неприлично. Как настоящий спортсмен, он улыбался в предвкушении борьбы. Кнабаух остался. В отличие от соперника радости он не испытывал. Умирающий произнес не те слова, которые хотелось услышать. Повисла пауза.
— Мы пошли? — заискивающе спросил Бай.
— Фас, — удовлетворенно ответил хозяин.
Дверью палаты чуть не убило сидевшего за ней охранника. Плечом задев неоткрытую створку, Бурков сорвался за добычей, словно натравленная борзая. Бай со сворой взяли след. Топот нескольких пар ног пронесся по коридору.
— Хана тебе, интеллиген сраный! — Крик и последовавший за ним жуткий хохот наполнили тихую белокафельную обитель.
Артур Александрович стоял и рассматривал «расписанное» тело пахана. Тюремный боди-арт действовал на него всегда одинаково — Кнабаух паниковал. Он представлял, как под кожу входит длинная татуировочная игла, вызывая невыносимую боль. От Паука за километр несло холодом и тюрьмой, а вблизи ощущение становилось просто нестерпимым. В один миг в голове пронеслись жуткие картины: нары и табуреты, привинченные к полу, страшные лица сокамерников в тусклом свете зарешеченной лампочки... Кнабаух стоял и шептал одними губами:
— Господи, только не тюрьма. Что угодно — только не тюрьма. Спаси и сохрани. Господи, от тюрьмы и от сумы... — тут он понял, что его понесло не в ту степь, и замолчал.
— Чего ты там базлаешь? (Говоришь?) — Паук улыбнулся, будто читал мысли. — Ссышь, когда страшно?
От такой проницательности Мозга передернуло. Ему вспомнилось счастливое лицо убегающего Бая, которому, по всей видимости, было все равно, что сума, что тюрьма...
— Вам это надо? — Мозг посмотрел в бледное, как посмертная маска, лицо пахана.
— Фас, — повторил Паук и закрыл глаза.
Кнабаух не торопясь вышел из палаты. Два неприятных молодых человека сидели у дверей, словно выполняя команду: «Сидеть-охранять!».
— Псарня какая-то, — буркнул Артур Александрович и покачал головой. Затем, глядя вслед убегающей стае в спортивных костюмах, задумчиво произнес:
— Типичная ошибка всех спортсменов в нашем деле: думают, что выстрел — это старт, а не финиш.
Кнабаух вышел из больницы, зябко поежился и поднял норковый воротник пальто. Бай уже подбегал к своему джипу.
Открывая дверь, он неловко поскользнулся и несколько раз неуклюже взмахнул руками. В попытке сохранить равновесие ноги засеменили на месте, и конкурент распластался на капоте. Долгожданным болезненным падением пируэт все-таки не завершился.
— Жаль, — тихо сказал себе Кнабаух и досадливо хлопнул по ладони лайковыми перчатками.
Тем временем Бурков оторвался от машины и махнул рукой соратникам, завопив, как на футбольном матче.
— Пацаны, в атаку!
Мозг был уверен, что спортсмен при этом улыбался во весь беззубый рот.
— Дегенерат! — произнес Кнабаух вслед и пожал плечами.
Перед ним бесшумно остановился «мерседес». Водитель степенно вышел и открыл дверцу. Мозг забрался на заднее сиденье, с минуту о чем-то размышлял, а затем негромко скомандовал:
— В штаб.
В машине его ждал невысокого роста крепыш лет сорока. Он удобно устроился на переднем сиденье, надвинув на глаза широкополую шляпу. Со стороны могло показаться, что человек спит.
— Игнат, а почему тебя называют Спецом? — вдруг спросил его Кнабаух.
— Острое люблю, — тут же ответил немногословный собеседник. Получилось довольно двусмысленно.
— У тебя пистолет с собой?
— Обязательно, — поля шляпы удивленно поднялись.
Из-под них выглянуло гладко выбритое лицо. Спокойные глаза выжидательно смотрели на шефа. Водитель, увлеченный общением с машиной, разговором не интересовался.
— Будь добр, дай мне, — в задумчивости Мозг произносил слова почти машинально.
Человек в шляпе извлек откуда-то из-под мышки ТТ и протянул назад. Не снимая перчаток, Кнабаух взял оружие. В голове услужливо образовался полный набор набивших оскомину литературных штампов: «приятная тяжесть», «вороненая сталь», «смертоносный металл» и так далее. Усилием воли Артур Александрович остановил поток примитивного мыслеобразования.
— Гадость какая! — он вернул пистолет. — Старик становится невыносим. Несмотря на все мои, не побоюсь этого слова, титанические усилия, пенсионер находится в здравом уме, и это вызывает у меня опасения, — Кнабаух зябко передернул плечами. — Ты, Игнат, — он выговаривал имя очень сочно, с видимым удовольствием, — объявляй, пожалуйста, сбор. На пять часов.
* * *
«Лендкрузер» Бая ехал в другую сторону. Бурков тараторил без умолку. Сопровождающие удивленно переглядывались и на всякий случай улыбались в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37