Подперев дверную ручку стулом, он оборвал телефонный провод и сунул его в карман. На старушку он обратил внимания не больше, чем на кучу стройматериалов, сложенных в углу.
— Значит, нету прохвессора? — промямлила бабуля ему вслед.
— Пошла вон, старая! — рявкнул на бегу последний из москвичей. Его топот, стихая, раздался со стороны лестницы.
* * *
Файнберг набрал ноль-два, сообщил об убийствах. Он назвал адрес, но представляться не стал, конспиративно-мудро сохранив инкогнито. Повесив трубку телефона, профессор поднял голову.
Дверь отделения медленно открывалась. Сначала появилась небольшая щель. Потом в нее просунулось нечто, похожее на толстый железный карандаш с дырой вместо грифеля. После этого дверь распахнулась...
В доли секунды человек с пистолетом оценил ситуацию. Увидев трупы и стоящего над ними старика с окровавленными руками и красными пятнами на опущенной маске, он все понял. Картину довершали страшные оттопыренные уши. Несмотря на маску, лицо, виденное на фотографии, москвич узнал сразу. В голове погребальным звоном прозвучали слова Мозга: «Го-лы-ми руками...» Ствол пистолета с глушителем начал движение. Файнберг зажмурился...
Неожиданно раздалось отчетливое «хрясь!», сходное со звуком вхождения топора в старое дерево. Выстрел не прозвучал. Вместо этого москвич рухнул на колени, а потом мягко завалился набок, безвольно раскинув руки.
Хана поставила в сторону снятый со стены огнетушитель и обтерла его ручку полой пальто.
— Быстрый такой. — Она перешагнула через неудавшегося истребителя научной медицинской мысли и оттолкнула ногой пистолет. — Еле успела. Сам понимаешь, я же не пожарный — бегать по лестницам с таким баллоном. Это тебе не носки дома вязать.
— Вика, ты откуда? — Файнберг поймал себя на том, что начинает привыкать к поочередному появлению бандитов и Виктории Борисовны с трансформацией первых в не очень одушевленные тела.
— Некогда, — отрывисто бросила она, прислушиваясь и одновременно осматривая поле боя. Кроме судорожного шумного дыхания последнего боевика, других звуков не было. — Где Тампук?
— Исчез, — Виктор Робертович развел руками.
— Разберусь, переодевайся. И сними ты эту дурацкую маску. — Хана быстрым шагом направилась к люксу.
* * *
Негромкие хлопки выстрелов в коридоре, сопровождающиеся шумом падения тел, Паук прослушал внимательно, как сообщение об очередной амнистии. Когда все стихло, он осторожно выглянул из люкса. Отшатнувшись, пахан повернул к Мананге бледное лицо. Сквозь сжатые зубы с присвистом вылетели слова:
— Хватай костыли, срываемся! — на лице у него застыло выражение отчаянной лихой решимости.
При виде бездыханных тел нигериец пришел в состояние, близкое к панике. Паук, утвердившийся в худших подозрениях, тоже с трудом держал себя в руках. Увидев приоткрытую дверь черного хода, они устремились туда. Авторитет мчался по мере сил. Из-за широко расставленных ног он напоминал жука-водомерку. Следом, прыгая на костылях, одноногой пулей летел негр, выставив вперед конечность в раскрошенном гипсе.
Двое пациентов «Панацеи», одетые только в пижамы, бинты и гипсы, покинули лечебное учреждение через неприметную дверь, ведущую в тихий заброшенный проулок. Немолодой мужчина, покрытый татуировками с ног до головы, шел первым. Его покачивало от слабости, но по-матросски расставленные ноги не давали упасть. По пятам скакал чернокожий на костылях. Загипсованная нога качалась между ними подобно кривому грязно-белому маятнику Странная парочка торопилась изо всех сил. Выходило здорово — что-то среднее между «Формулой-2» и ростом кукурузы в Заполярье, правда, ближе к последней. Зато упорству их могли бы позавидовать даже фанатики марафона.
— Надо помылить колеса, — тяжело отдуваясь, сказал пожилой, остановившись возле припаркованного у тротуара «Запорожца».
— Ноу бабки, ноу такси, — отозвался негр, с отчетливо-нерусским акцентом в речи и мыслях. Но глядя на машину с надеждой.
Его спутник не согласился, поэтому из переулка они уехали на машине. Паук сидел за рулем. Сзади лежал Мананга, накрытый сорванным с сиденья чехлом.
— Секи, Мишка, так на этой лайбе нас ни один бобик не зацепит. А будешь торчать, срисуют на раз, — бормотал авторитет.
— Секу, — глухо отвечал нигериец откуда-то снизу, трясясь от холода.
Дребезжащее чудо прошлого века выползло на просторы города, со скоростью хорошего велосипеда мчась прочь от больниц, убийц и проблем. В салоне работала печка, пытаясь нагреть несчастный кубометр плохо замкнутого пространства. Хриплый приемник шипел: «По тундре, по железной дороге...» А из дырки, проделанной в заднем стекле с целью угона, торчал, нимало не обеспечивая теплоизоляции, рукав от пижамы.
Долгий путь завершился в непостижимых глубинах Лиговки. Паук устало отер пот со лба и вышел из транспортного средства.
— Пойдем, Мишка. Нам сюда, в шхеру.
Мананга с трудом расправил окоченелое тело. От открывшейся панорамы района он ошалел. Подходящих случаю слов в разговорнике не было. Пришлось употребить выученное в общежитии мединститута:
— Джопа!
Так называемый «старый фонд» нависал над ними мрачными громадинами облупленных домов, скалился навстречу беззубыми черными ртами подворотен, капал на головы грязной водой с уродливых коричневатых сосулек и нестерпимо вонял.
Паук тронул замершего «кровника» за плечо:
— Не киксуй. Шхера законная, притрешься.
Дверцы «Запорожца» остались широко распахнутыми.
— Гегемон похмелится, приберет, — пояснил старый вор в ответ на недоумение, крупными буквами написанное на простодушной черной физиономии.
Мананга покрутил головой в поисках неведомого гегемона, но никого не увидел. Хотя чьи-то мутные, пронзительные глаза скрытыми локаторами уже обследовали остающуюся бесхозной машину.
Глава 28
ЗЕЛЕНАЯ АУРА АРМИИ
Жизнь Рыжова дала течь, крен, треснула пополам и собралась рухнуть в бездонную пучину. Что такое черные маги и каковы последствия их визитов, Игорь Николаевич знал не понаслышке. То есть читал в «Аномальных новостях». Недостающие детали додумало богатое воображение. Рыжов дрогнул душой и мелко затрясся телом. Его уютная холостяцкая квартирка, надежная тихая гавань, вдруг стала как магнитом притягивать темные силы. А сам новоиспеченный чародей превратился в мишень для всякой нечисти.
Карты Таро, в раскладе которых травматолог попытался найти подсказку, сквозняком сдуло со стола. Причудливые картинки разноцветным хороводом порхнули на пол. Когда он, огорченно закряхтев, ринулся их подбирать, вдруг оказалось, что красочные прямоугольники сложились в узор, явно похожий на стрелу. Причем карта, символизирующая избавление, лежала первой на острие. Общее направление пути, сулящего покой и счастье, было обращено в сторону выхода из квартиры. Более точных указаний не нашлось.
Рыжов благодарно погладил оберег, спасенный от чужих рук и глаз. Ни на секунду не сомневаясь, он подошел к входной двери и со счастливой улыбкой шагнул за порог. Замок за спиной щелкнул, отсекая прошлое. Проходя мимо почтового ящика, Игорь Николаевич притормозил, повинуясь неосознанному, несомненно, магически навеянному побуждению. Он осторожно исследовал содержимое многострадальной железной коробки. В крупные дырочки передней стенки его пальцы, похожие на сосиски «Школьные», не пролезли, но в металлическом боксе явно что-то лежало. Пришлось повозиться с замком. Тот открылся с трудом. Даже после вычерчивания над скважиной специально выученной «открывающей» руны. На извлеченном сероватом листке крупной чернильной кляксой синел штамп райвоенкомата. «Вот оно — избавление!» — озарило чародея.
Судьба ненавязчиво подсказала возможный выход. Мелкими печатными буквами она мягко предупреждала о неминуемых карах в случае «неявки на военные сборы». Бесконечно благодарный нежданному подарку, Рыжов взглянул на дату. Оказалось, прибыть он должен был вчера! Хватаясь за соломинку, как утопающий, он влетел обратно в квартиру и кинулся к телефону.
Жестяным командным голосом ему сообщили:
— Вчера была предварительная регистрация. Сегодня — отъезд.
— Я успею? — с затаенной надеждой спросил Рыжов.
— Попробуйте... — озадаченно отозвался глас военкомата в эфире.
Игорь Николаевич развил скорость убегающего зайца, с присущей этому грызуну замысловатостью траектории. В результате судорожных метаний от шкафа к кладовке и обратно, он пулей вылетел из дома уже через десять минут. К военкомату Рыжов подъехал на такси. Высадив пассажира, машина панически сорвалась с места и мгновенно растворилась в потоке транспорта. Обреченно курившие на крыльце мужики с любопытством осмотрели оставшиеся от мимолетного видения материальные следы: четкий след шипованной резины, голубоватое облачко выхлопных газов и человека с рюкзаком. Разглядев детали гардероба и неистребимое клеймо нелегкой врачебной судьбы на лице, кто-то из курильщиков уверенно припечатал;
— Наш!
Остальные недоверчиво осмотрели вновь прибывшего коллегу и одновременно выпустили по облаку едкого дыма дешевых сигарет.
Призванные на прохождение военных сборов врачи маялись второй день. Их периодически пересчитывали, инструктировали и оформляли... Но до отправки дело не доходило. К прибытию Рыжова пребывание в тесном коридоре породило в недрах группы глухое раздражение и тоскливое желание выпить. Преодолевая вялое сопротивление дежурного офицера, народ потянулся к ближайшему магазину. К вечеру разношерстный коллектив обрел стойкий оптимизм, сопровождающийся ощутимым ароматом алкогольных паров.
— Пора отправлять! — сурово сказал военком, услышав нарастающий гомон в коридоре.
— Команда «восемь» — выходи строиться! — злорадно заорал старший прапорщик, прекращая пьянку.
Игорь Николаевич облегченно выдохнул. Бегство начиналось успешно. Ударив по тоталитаризму двумя стаканами коньячного спирта, он почувствовал открытие чакр нараспашку. Поначалу ворвавшийся в них окружающий мир был причудливо ярок. Ауры собутыльников казались дружелюбно розовыми, а серый коридор — уютно-перламутровым. Потом в поле зрения вдруг попал человек с грязно-зеленым нимбом. Такого Рыжову видеть еще не доводилось. При тщательной фокусировке взгляда и ментальном изучении выяснилось, что это фуражка. А вот аура у товарища прапорщика отсутствовала напрочь! По всей видимости, излучение биоволн уставом не предусматривалось.
— Вас что, особо приглашать? Или сами уже ходить не можете?! — нестрашно зарычал прапор, по собачьи тоскливо глядя на громоздящуюся под креслами стеклотару.
Столкнувшись нос к носу с открытой военной угрозой, Игорь Николаевич ощутил себя законченным пацифистом. Чувство это состояло из трусливого оцепенения и позывов в туалет. Нечеловеческим усилием воли поборов страх, он посмотрел на сурового военного.
— Па-апрашу мне!.. — нагло начал отповедь чародей. Рука его почему-то сложилась в знак, изгоняющий ячмень с глаза. Но тут терпение мочевого пузыря переполнилось, и Рыжов неожиданно продолжил:
— ...Показать, где туалет!
— В Сертолово! — громовой бас прокатился трехкратным эхом по пустеющему коридору.
От неожиданности доктор чуть присел и на полусогнутых ногах засеменил к выходу.
Они прибыли в темноте. Серые ворота, украшенные неизменной пятиконечной звездой, с душераздирающим скрипом открыли путь в заповедный мир милитаризма. Учебный мотострелковый батальон жил своей вялой и загадочной жизнью. Между кирпичными коробками казарм с огромными фанерными лопатами уныло копошились солдаты. Придорожные сугробы имели необычайно прямоугольную форму. Ее достижение и было, очевидно, целью ленивых солдатских телодвижений.
У дальней казармы автобус скользнул лысой резиной по обледенелому асфальту и замер. Народ в салоне притих. Даже самые разухабистые члены команды прониклись суровой торжественностью момента. Зато прапор заметно оживился.
— От автобуса не отходить! — бодро скомандовал он, спрыгивая на землю.
«Вас здесь научат Родину любить!» — подумал он с ненавистью.
Глава 29
ШЕСТЕРКИ НЕ КАНАЮТ
«Законная» шхера Паука находилась в подъезде, отгороженном от окружающего мира кодовым замком. После набора хитрой комбинации: один-два-три-четрые — железная дверь распахнулась. Гражданин Теньков Владимир Сергеевич гордо пропустил вперед зарубежного гостя:
— Заваливай, Мишка. Приканали.
Ключ от квартиры он извлек из тайника. Замочная скважина с трудом отыскалась под клочьями полуистлевшей обивки. Дверь открылась, разрывая застарелую паутину в углу косяка. Не ожидавший увидеть ничего подобного Мананга тихо охнул. Прихожая напоминала бесплатный общественный туалет. Выкрашенные серой краской стены, кафельный пол и тусклая лампочка в зарешеченном колпаке навевали глухую казенную тоску.
— В натуре, как у Хозяина! — благостно, с легкой ностальгией, сказал Паук. — Тут шмон делать толково. Ни хрена не заныкаешь.
Кроме стола, двух привинченных к полу табуретов и откидной дощатой лежанки, в помещении ничего не было.
— Кто уаш хозаин? — Нигерийца бил озноб. От холода нога в гипсе онемела.
Ответ прозвучал как приговор народного суда без права апелляции:
— Фраер ты, Мишка, лопоухий. Тебя же еще в предвариловке опустят, если что. — Паук немного помолчал и продолжил чуть добрей:
— Хозяин — это, браток, закон. А закон наш такой, что и на воле всем — кича. Придется тебя учить. Без понятий ты в России сгинешь.
От холода Манангу скрутило вконец. В таком состоянии он прекрасно понимал, что сгинуть в этой стране легче легкого. Поэтому учиться африканец согласился сразу:
— Хочу канать у шхеру... — и добавил:
— Там — учиться.
Паук покачал головой. Опыт жизни в тюремной стране и стране тюрем был бесценен. Но, в конце концов, кровник право на обучение заслужил, несомненно, больше других.
Единственная дверь, ведущая из прихожей, была обита железом и снабжена окошечком с решеткой и заслонкой. Будь Мананга хоть немного знаком с системой исправительно-трудовых учреждений, он бы наверняка заподозрил, что дальше его ожидает камера с двухъярусными нарами. На самом деле в такую ностальгическую даль фантазия Паука не простиралась. Квартира была обычной. С кроватями, телевизором, холодильником и раздельным санузлом вместо параши. Более того, она была трехкомнатной и комфортабельной.
Мананга юркнул в тепло, радостно присматривая место в кресле у батареи.
— Ша, братан! Так в дом не входят! — остановил его строгий голос пахана. — Первый круг — прописка!
Магическое слово «прописка» негру знакомо не было. Мананга приоткрыл рот, готовясь черпать полным ковшом загадочную премудрость российского выживания:
— Прописка — как?
Паук задумался. С одной стороны, для брата по крови можно было сделать скидку на неопытность. С другой — жалость портит человека. Колебался он недолго.
— Секи, Мишка. Будем считать, что ты по первой ходке. Ну, короче, лох.
Слово Мананге не понравилось:
— Йа не лох, — сказал он, стуча зубами, но гордо.
— Лады, будешь «мужиком», — решил авторитет, одобрительно хмыкнув, — тогда входить нужно так...
— Куда? — тут же спросил африканец, поскольку в квартиру он уже вошел, а тащиться еще куда-то по холоду у него не было ни сил, ни желания.
— Куда угодно! Крайний раз тебе толкую — в этой стране порядок везде один, нишкни и секи. Зашел — зырь всем в шнифты, калганом не дергай. Шаг сделал, тормози.
Мананга неохотно, но покорно встал у двери и замер, глядя на Паука.
— О, толково! Теперь здоровайся.
— Дратуйте, как уаше доровье? — сказал негр серьезно.
— Тьфу ты! Какое доровье? Все кругом больные. Тубер да СПИД. За такой базар — сразу вилы. Скажи: «Общий привет!»
— Общий привьет, — послушно повторил Мананга.
— Ништяк. Теперь надо масть свою показать людям, ну в смысле, окрас. И обзваться. Без этого никак.
Нигериец ненадолго задумался, потом выдал самое страшное ругательство, выученное на чужбине:
— Мудак! — решив, что обозвался достаточно, он перешел к показу масти и окраса. Распахнув на груди пижаму, Мананга вызывающе ткнул себя пальцем в район сердца. — Я — чьернокожий.
Паук немного подумал, обижаться или нет. Потом не выдержал и расхохотался, надрывно кашляя. Его согнуло пополам, а между бурными приступами смеха раздавались тонкие всхлипывания. Кровник тоже весело улыбнулся за компанию.
— Мишка, на кой ты меня мудаком-то окрестил? — спросил пахан, немного придя в себя.
— Обзовись сделал. Ты хотел, — пояснил ученик с легкой обидой.
— Себя надо назвать, братан! Себя! — авторитет постучал по своей груди, попав куда-то между куполами храма и звездами под ключицей.
— Йа не мудак! — отказался Мананга наотрез.
— Погоняло надо назвать! Ну, типа, это — имя! — Паук стал серьезен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37