Покойная, видите ли, работала для нас.
Большие, очаровательные, голубовато-серые глаза распахнулись, потом сузились:
- Работала для... Вы, ничтожество! Агент, вербующий проституток, или просто сутенер?
- Славно судите о младшей сестре, ничего не скажешь... Да, я агент. Но другого сорта. И Сара... виноват, Мэри-Джейн, служила агентом... Думали, она пляшет на этой помойке забавы ради?
- Нет, - произнесла Гейл. - Я подумала...
- Что?
Гейл вздохнула:
- Что подумали бы вы сами, если младшая сестра бежит из дому... скажем, в предельно расстроенных чувствах и невменяемом состоянии? А несколько лет спустя узнаете: она выкрасила волосы и раздевается публике на потеху в ночном вертепе?
- Я просто подумал бы.
- Подумал бы! Некоторые друзья - замечательные, черт их побери! - с вурдалачьим удовольствием намекали: прокатились, вот, по Хуаресу и в кабаре "Чихуахуа" повидали такое... Нет-нет, мы не вправе пересказывать! Хотя и стоило бы... Нет, извините, не можем! Вот я и уговорила Сэма отправиться в Мексику на пару. Просто не решалась идти в подобный притон одна. Сэм отказывался, брыкался, но я настояла на своем. Ты, говорю, задолжал ей - так имей честности каплю, заплати!
- Задолжал?
Слегка пожав плечами, Гейл пояснила:
- Обычнейший любовный треугольник - только внутрисемейный. Понимаете? Привлекательная старшая сестра - простите за похвальбу - и младшая: неклюжая, застенчивая дылда. И Сэм: высокий, приглядный молодой мужчина. Сперва он приударял за Дженни. То ли забавлялся, то ли на деньги ее положил глаз - после отцовской смерти нам обеим осталось немало. Но именно приударял - не более. А эта дурочка влюбилась без памяти. Увидела принца, распознавшего истинную красоту замарашки-Золушки...
Она внезапно прервала речь.
- Какая гадость... Какую мерзость я сказала! Дженни умерла час назад... Забудьте...
- Ничего не слыхал... Надо полагать, вы отбили Сэма у сестры. Дабы спасти заблудшую бедняжку.
Пожимать плечами, кажется, вошло у Гейл в стойкое правило.
- Возможно. Сама не знаю, чего ради. По благородным соображениям, пожалуй... Только Дженни застигла нас наедине - и врасплох. Понимаете?
Я кивнул.
- Подробности опускаю - вспомнить жутко. Думала, она пристрелит обоих. Размахивала револьвером... У Дженни был собственный револьвер. Она отлично скакала верхом, плавала, как рыба, стреляла, как заправский охотник...
- Дальше.
- Дальше, размахнувшись посильнее, сестра выкинула оружие в окно. От соблазна подальше. И поутру исчезла. Я разыскивала Дженни, как-то раз поймала в Нью-Йорке, попыталась навестить, но девочка захлопнула и замкнула дверь прямо перед моим лицом. Пришлось поневоле оставить ее в покое.
Гейл опять пожала плечами.
- А потом, через несколько лет, начали доноситься гнусные слухи о мексиканском кабаре, варьете... Как это правильно зовут?
Я ухмыльнулся.
- Ночным клубом.
Гейл разгневанно свела брови, но тотчас овладела собой.
- Остальному были свидетелем сами.
Сощурившись, она с изрядной расстановкой произнесла:
- Коль скоро вы правительственный агент, - я верно истолковала намек? - предъявите что-нибудь впечатляющее и вполне убедительное.
- Значков и личных карточек мы не носим. Обладают неприятным свойством высовываться либо вываливаться в самый неподходящий миг.
- Прикажете верить на слово?
- Это значительно облегчило бы жизнь обоим.
- Уж вам-то наверняка облегчило бы! - презрительно обронила Гейл. - Только забываете об одной подробности. Я была очевидицей случившемуся. Мэри-Джейн вовсе не собиралась вам ничего передавать. И говорить не собиралась. Вы торчали рядом, она глядела на вас в упор, а потом отвернулась. Ко мне. Извольте объясниться, господин самозванец.
- Не объяснюсь, - ответил я. Ибо незачем. Гейл нахмурилась:
- Это как понимать?
- Очень просто. Прошу, когда предстоящая процедура завершится, иметь в виду: вам открыли чистейшую истину. Я действительно состою на секретной службе у правительства Соединенных Штатов. И попросил вручить мне известную вещь, равно как и сообщить сведения, переданные вашей сестрой. Агентом той же самой тайной организации, в которой числюсь я. Таковы факты. Вероятно, их не следовало излагать, и мне закатят хорошую, заслуженную взбучку, но все же кладу карты на стол и всепокорнейше прошу...
- Дражайший! Вы считаете меня прирожденной и непроходимой дурой? Поверить подобному безо всяких доказательств?
- О да, - вздохнул я. - Вы - дура. Утонченная, хитрая дура, полагающая всех без исключения мужчин лжецами, боящаяся в критическую минуту положиться на чье-либо честное слово. Я дал вам последнюю возможность. Ибо чту память покойной Мэри-Джейн.
Гейл окрысилась:
- Господи, помилуй, это вы дурак! Прикажете верить незнакомцу, впервые встреченному в толпе отъявленного сброда? Бросившему друга на произвол судьбы?
- Не судите, и да не судимы будете. В особенности, не судите о вещах, в которых не смыслите ни черта. Если футбольная команда борется за победу, игрок намерен ударить по воротам, а где-то позади товарища сбивают с ног - что же, по-вашему, нападающий остановится, обернется и ринется подымать упавшего? Чушь!
- Разные вещи! Разные! Это... Не знаю правил вашей игры, но это ведь не футбол!
- Конечно. Только и вы - не мяч. Понимаете? Увы и ах, она понимала навряд ли. Я огляделся, ища нечто, почти неизменно имеющееся в гостиничных номерах. Обнаружить искомое удалось не сразу, но пристальное изучение комнаты убедило: изящно переплетенная Библия покоится в ящике скрипучего комода.
Я положил руку на Священное Писание и, не отрывая глаз от женщины, произнес:
- Клянусь и присягаю: изложенное мною - правда, чистая правда и ничего, кроме правды. Господь свидетель.
И водворил Библию на место.
Последовало долгое безмолвие. Затем Гейл решительно замотала головой. Толковать надлежало так: я воробей стреляный, на мякине провести не получится.
- Мэри-Джейн, - тихо сказала Гейл, - не намеревалась отдавать и сообщать вам ничего! И верить голословным россказням не стану. Докажите!
- Достаточно убедительные доказательства мне удастся получить "и предъявить часа через два. Или через два дня - как посчастливится. А я не в состоянии следить за вами двое суток. Следить, понимаете ли, приходится непрерывно - иначе вы сотворите что-нибудь с известной вещицей или отколете номер похлеще... Мы оба измотаемся до упаду. Не упоминаю таких мелочей, как еда, сон, отправление природных потребностей... Слушайте внимательно. Убежден: Мэри-Джейн отрастила на меня зуб. Длиною со слоновий бивень. И не пожелала разговаривать из чисто личной неприязни... Однажды, в Сан-Антонио, вышла ошибка. Я счел вашу сестру неприятельским разведчиком...
Рассказ о приключениях двухлетней давности не отнял много времени.
- ...Разумеется, все произошло прежде, нежели прилюдное раздевание стало оперативной задачей Мэри-Джейн. Поражаюсь подобной злопамятности, но только ею и могу объяснить нынешний случай. Слишком унизительным показался, наверное, первый настоящий обыск.
Я по-прежнему говорил правду - надеялся, что говорю правду, ибо телефонная беседа с Маком наталкивала на очевидный вывод.
Колеблясь, не сводя с меня взора, Гейл полюбопытствовала:
- А почему, собственно, вы и Дженни столкнулись в Сан-Антонио?
- Здесь уж извините, промолчу. Совершенно секретно.
- В каком агентстве или бюро вы служите?
- Смотри предыдущий параграф.
- Но, если вы и впрямь работаете на правительство, зачем похитили меня бандитским образом? Револьвером пугали? Тьфу, ручкой паршивой!
- Во-первых, не хотел осложнений и помех, покуда не получу необходимых сведений. Во-вторых, на вопрос о месте службы отвечу самым косвенным намеком: начальство категорически запрещает просить помощи у иных, похожих на наше, государственных учреждений. Только при жесточайшей нужде. Которой и не дозволили возникнуть. Использовав бандитские приемы. Убедил?
Молчание.
- Гейл, я уже рассказал больше, нежели должен или вправе. Можно задать миллион вопросов. И ни на единый ответа не получите. Либо не буду знать, что ответить, либо не смогу. Просто посмотрите на меня пристально и решите сами: лгут вам или нет. Не теряйте времени. Шевелите мозгами... Ну? Поверьте же!
И я немедленно понял: переиграно. Словечко "поверьте" погубило весь мой гамбит. Его можно использовать - иногда, лишь единожды и с огромной осторожностью. Только нынче оно все чаще звучит в устах подонков, предателей, коммунистов, уголовников и мелких обманщиков. Грязным это словечко сделалось. Разумный человек пошлет вас ко всем чертям, услыхав мягко и вкрадчиво произнесенное "поверьте". А Гейл была человеком разумным.
- Нет! - произнесла она.
Я вздохнул глубоко, точно вынырнувший гиппопотам.
- Ну-с... В эдаком разе... Кажется, возникает закономерность. Всякий раз, начиная знакомство с урожденной Спрингер, я вынужден попросить ее раздеться.
Ошарашенная Гейл остолбенела.
- Дражайший...
- Разоблачиться. Устроить стриптиз. Как выражался конферансье? "Донага!" Добро пожаловать на сцену.
Гейл отступила на шаг" ударилась о комод. Выпрямилась. Прямо воплощение оскорбленного достоинства...
- Милейший!..
- Послушайте, не разыгрывайте простушку. Вы - не Мэри-Джейн. Вы переспали с четырьмя законными супругами и Сэмом Гунтером. Это равняется пяти. По самому скромному подсчету... Кстати, не вздумайте завопить, ринуться к телефону или учинить нечто подобное. Очутитесь на полу, оглушенная крепко и основательно. Между прочим, - ухмыльнулся я, стараясь казаться елико возможно похабнее, - сделаетесь бесчувственны и беспомощны...
- Вы не осмелитесь! - прошипела Гейл. - Новое надувательство...
Что верно, то верно: я блефовал. И не впервые. Уже выдавал вечное перо за шестизарядный револьвер. А Гейл была не из тех, кого можно "купить" повторно. Девка отлично уразумела: за разбойничьей внешностью кроется хрупкая поэтическая натура.
Касайся возникшее затруднение только личного досмотра, я, пожалуй, продолжил бы урезонивать мирно и миндальничать напропалую. Но следовало не только отыскать и отобрать: надлежало получить сведения словесные.
А для этого надобно произвести соответствующий эффект. Потрясающий. В самом прямом и буквальном смысле... Вдобавок, высокомерная, презрительная болтовня Гейл и впрямь начинала раздражать.
Я сделал проворный шаг, оскалился, разодрал серебристое вечернее платье.
Глава 7
Это вполне могло бы сойти за новый подвиг Геракла. Гейл облачалась не для стриптиза, на строгих одеяниях змейки отсутствуют; портняжка то ли был храбрым, то ли нет - Бог весть, - но уж умелым оказался несомненно. Сшил на совесть и славу. А материалом послужил, как уже упоминалось, обойный штоф, не протиравшийся на бабушкиных креслах десятилетиями!
"Разодрал" - чересчур сильно сказано, и прошу прощения за случайное хвастовство. Я лишь немного надорвал платье у ворота (чудом не надорвав собственный живот) и стянул его с женщины - сверху вниз, точно шкуру со зверя снимал "чулком".
Пролетело целое мгновение, прежде нежели Гейл осознала, что же именно творится. Затем она вцепилась в сдергиваемое платье. Воспоследовала безмолвная и малопочтенная борьба между мужчиной и женщиной. Под конец, я исхитрился ухватить оба запястья Гейл в левую руку, а правой сызнова принялся разрушать произведение безвестного швеца. Платье соскользнуло до талии. Покорный слуга резко дернул обойный штоф, стараясь повредить наиболее уязвимые части; на деле проверяя справедливость пословицы "где тонко - там и рвется".
Тонко было сбоку. Я рванул в последний раз - и платье лопнуло до нижней кромки подола. С подрубленной кромкой поделать я не сумел ничего, но и надобности в этом не замечалось. Платье обрушилось на пол.
Я отступил и обозрел плоды трудов своих. Непроизвольно рванувшись вперед, Гейл осеклась, уразумела, что ногти в ход пускать и бесполезно, и небезопасно.
Мы созерцали друг друга. Женщина выглядела почти забавно - в длинных белых перчатках, синих туфлях с каблуками-шпильками, лифчике, пояске, уснащенном подвязками, и чулках. Точь-в-точь одна из идиотских псевдопорнографических открыток, приклеиваемых на стенках дешевых кабачков.
Только модели на упомянутых фото чуток соблазнительнее. Не подумайте, пожалуйста, будто Гейл не блистала красотой и свежестью - напротив! Я вновь неверно выразился: модели на упомянутых фото улыбчивы, задорны и юны. А передо мною стояла женщина взрослая" прелестная и разъяренная донельзя. Я осклабился:
- Будьте добры, донага!
Онемевшая от унижения и злости, Гейл попала в положение, обычно определяемое: куда ни кинь - везде клин. Будучи одета на вышеописанный лад, она и предпринять-то ничего не могла, ибо всякая попытка ругаться или драться оказалась бы одновременно смехотворной и возбуждающей для стоящего напротив негодяя... Повторяю: Гейл была женщиной разумной.
А потому вздохнула - глубоко и прерывисто; заставила себя рассмеяться. Правда, искреннего веселья гораздо больше сыскалось бы даже в хохоте проголодавшейся гиены.
- Ну и ну! - сказала Гейл, утихомирившись. - Да вы и впрямь человек действия!
- Вам честно предоставили все мыслимые шансы. Вам доказывали. Вас умасливали. Перед вами клялись на Библии. Мало, мало, мало!.. В последний раз: отдадите нужную мне вещь по-хорошему, или раздеть силой и обыскать с полной дотошностью?
Гейл скривилась.
- Будьте вы неладны! Платье стоило сто семьдесят пять долларов, а куплено было в Далласе неделю назад. Впервые надела!
Она помолчала и прибавила:
- Не думайте, что я стану вести заведомо проигрышную баталию из-за трусиков и бюстгальтера. Берите.
Гейл сунула два пальца в самое банальное место - под лифчик. Извлекла маленький предмет. Протянула мне.
Предмет оказался крошечным стальным цилиндром, с липкой лентой, позволявшей приклеить вещицу на затылке. И надежно, между прочим, приклеить. И не только на затылке, а где заблагорассудится.
Внутри цилиндра обретался ролик микропленки. Уж и не знаю, как умудрялись орудовать шпионы былых времен, понятия не имевшие о фотоаппаратах "Минске"...
Я поднял взгляд.
Гейл неторопливо стягивала длинные, достигавшие локтей перчатки.
Светская дама, внезапно вылетевшая вон из платья, может служить уморительным зрелищем, однако просто прелестная женщина, которая стоит перед вами в ослепительном нижнем белье - совсем иное дело. Она бывает неотразима. Или поразительна. И никогда не бывает смехотворна.
Отнюдь не смущенная своей полунаготой, Гейл приблизилась - вполне спокойно, - встала рядом, извлекла из белой сумочки сигареты и зажигалку. Я не препятствовал.
- Что здесь? - осведомилась Гейл.
На пленке, столь крошечной, что и развернуть ее было затруднительно, виднелось только пять отснятых кадров. Я лишь угадал, что на первом обретается некая надпись. Прочесть ее невооруженным глазом и мечтать не приходилось. Я скатал пленку, вернул в цилиндр, завинтил крышечку. Спрятал цилиндр во внутреннем кармане.
- Тебя это не касается, да и меня, пожалуй, тоже. В любом случае, без особого проектора не разглядеть. А проектор, сама понимаешь, недоступен.
Последнее утверждение уже отдавало преднамеренной ложью. Бывший профессиональный фотограф, я при всякой возможности беру в путь уйму полезных принадлежностей. В их числе - и ахроматический увеличитель, способный сослужить вполне удовлетворительную службу. Но сейчас надлежало заниматься вещами поважнее.
- Выкладывай остальное, - потребовал я. Неторопливо ухмыльнувшись, Гейл затянулась, выдохнула дым. Прямо в лицо вашему покорному слуге. Она была красивой, при данных обстоятельствах чересчур тепло одетой женщиной... И сознавала это.
- Попробуй, заставь, - молвила Гейл. Я обреченно махнул рукой:
- Жизнь тебя хоть чему-нибудь учит? Глаза женщины сузилась:
- Поясни!
- Неужто не понимаешь? Ведь не мытьем, так катаньем я из тебя вытрясу все до последнего словечка.
- Похоже...
Новая струя пущенного мне в физиономию табачного дыма.
- Похоже, кто-то кого-то намеревается истязать? Как лю-бо-пытно! Любо-пытки... Любовные пытки...
- Слушай, дура, - назидательно изрек я, - давай не будем ерничать по этому поводу. Сперва узнай, что значит "пытки", а потом шути. Ежели не передумаешь...
Гейл широко улыбнулась:
- Покажи... Может, и не передумаю! Я, разумеется, временно ошарашил ее, встряхнув и вышвырнув из платья вон. Однако милая особа восстановила душевное равновесие с поразительной быстротой. Лишиться дорогой одежды - невелика трагедия. Вне сомнения, Гейл уже не раз и не два изорвала, измарала, повредила чудесное, с иголочки, платьице... Образ жизни должен был сказываться... И всякий раз она заставляла мужчину горько пожалеть о причиненном ущербе. Заплатить. И от меня попытается требовать платы - сейчас или попозже. А пока что разгуливает перед провинившимся полуголая, игриво болтает к нагло дымит сигаретой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Большие, очаровательные, голубовато-серые глаза распахнулись, потом сузились:
- Работала для... Вы, ничтожество! Агент, вербующий проституток, или просто сутенер?
- Славно судите о младшей сестре, ничего не скажешь... Да, я агент. Но другого сорта. И Сара... виноват, Мэри-Джейн, служила агентом... Думали, она пляшет на этой помойке забавы ради?
- Нет, - произнесла Гейл. - Я подумала...
- Что?
Гейл вздохнула:
- Что подумали бы вы сами, если младшая сестра бежит из дому... скажем, в предельно расстроенных чувствах и невменяемом состоянии? А несколько лет спустя узнаете: она выкрасила волосы и раздевается публике на потеху в ночном вертепе?
- Я просто подумал бы.
- Подумал бы! Некоторые друзья - замечательные, черт их побери! - с вурдалачьим удовольствием намекали: прокатились, вот, по Хуаресу и в кабаре "Чихуахуа" повидали такое... Нет-нет, мы не вправе пересказывать! Хотя и стоило бы... Нет, извините, не можем! Вот я и уговорила Сэма отправиться в Мексику на пару. Просто не решалась идти в подобный притон одна. Сэм отказывался, брыкался, но я настояла на своем. Ты, говорю, задолжал ей - так имей честности каплю, заплати!
- Задолжал?
Слегка пожав плечами, Гейл пояснила:
- Обычнейший любовный треугольник - только внутрисемейный. Понимаете? Привлекательная старшая сестра - простите за похвальбу - и младшая: неклюжая, застенчивая дылда. И Сэм: высокий, приглядный молодой мужчина. Сперва он приударял за Дженни. То ли забавлялся, то ли на деньги ее положил глаз - после отцовской смерти нам обеим осталось немало. Но именно приударял - не более. А эта дурочка влюбилась без памяти. Увидела принца, распознавшего истинную красоту замарашки-Золушки...
Она внезапно прервала речь.
- Какая гадость... Какую мерзость я сказала! Дженни умерла час назад... Забудьте...
- Ничего не слыхал... Надо полагать, вы отбили Сэма у сестры. Дабы спасти заблудшую бедняжку.
Пожимать плечами, кажется, вошло у Гейл в стойкое правило.
- Возможно. Сама не знаю, чего ради. По благородным соображениям, пожалуй... Только Дженни застигла нас наедине - и врасплох. Понимаете?
Я кивнул.
- Подробности опускаю - вспомнить жутко. Думала, она пристрелит обоих. Размахивала револьвером... У Дженни был собственный револьвер. Она отлично скакала верхом, плавала, как рыба, стреляла, как заправский охотник...
- Дальше.
- Дальше, размахнувшись посильнее, сестра выкинула оружие в окно. От соблазна подальше. И поутру исчезла. Я разыскивала Дженни, как-то раз поймала в Нью-Йорке, попыталась навестить, но девочка захлопнула и замкнула дверь прямо перед моим лицом. Пришлось поневоле оставить ее в покое.
Гейл опять пожала плечами.
- А потом, через несколько лет, начали доноситься гнусные слухи о мексиканском кабаре, варьете... Как это правильно зовут?
Я ухмыльнулся.
- Ночным клубом.
Гейл разгневанно свела брови, но тотчас овладела собой.
- Остальному были свидетелем сами.
Сощурившись, она с изрядной расстановкой произнесла:
- Коль скоро вы правительственный агент, - я верно истолковала намек? - предъявите что-нибудь впечатляющее и вполне убедительное.
- Значков и личных карточек мы не носим. Обладают неприятным свойством высовываться либо вываливаться в самый неподходящий миг.
- Прикажете верить на слово?
- Это значительно облегчило бы жизнь обоим.
- Уж вам-то наверняка облегчило бы! - презрительно обронила Гейл. - Только забываете об одной подробности. Я была очевидицей случившемуся. Мэри-Джейн вовсе не собиралась вам ничего передавать. И говорить не собиралась. Вы торчали рядом, она глядела на вас в упор, а потом отвернулась. Ко мне. Извольте объясниться, господин самозванец.
- Не объяснюсь, - ответил я. Ибо незачем. Гейл нахмурилась:
- Это как понимать?
- Очень просто. Прошу, когда предстоящая процедура завершится, иметь в виду: вам открыли чистейшую истину. Я действительно состою на секретной службе у правительства Соединенных Штатов. И попросил вручить мне известную вещь, равно как и сообщить сведения, переданные вашей сестрой. Агентом той же самой тайной организации, в которой числюсь я. Таковы факты. Вероятно, их не следовало излагать, и мне закатят хорошую, заслуженную взбучку, но все же кладу карты на стол и всепокорнейше прошу...
- Дражайший! Вы считаете меня прирожденной и непроходимой дурой? Поверить подобному безо всяких доказательств?
- О да, - вздохнул я. - Вы - дура. Утонченная, хитрая дура, полагающая всех без исключения мужчин лжецами, боящаяся в критическую минуту положиться на чье-либо честное слово. Я дал вам последнюю возможность. Ибо чту память покойной Мэри-Джейн.
Гейл окрысилась:
- Господи, помилуй, это вы дурак! Прикажете верить незнакомцу, впервые встреченному в толпе отъявленного сброда? Бросившему друга на произвол судьбы?
- Не судите, и да не судимы будете. В особенности, не судите о вещах, в которых не смыслите ни черта. Если футбольная команда борется за победу, игрок намерен ударить по воротам, а где-то позади товарища сбивают с ног - что же, по-вашему, нападающий остановится, обернется и ринется подымать упавшего? Чушь!
- Разные вещи! Разные! Это... Не знаю правил вашей игры, но это ведь не футбол!
- Конечно. Только и вы - не мяч. Понимаете? Увы и ах, она понимала навряд ли. Я огляделся, ища нечто, почти неизменно имеющееся в гостиничных номерах. Обнаружить искомое удалось не сразу, но пристальное изучение комнаты убедило: изящно переплетенная Библия покоится в ящике скрипучего комода.
Я положил руку на Священное Писание и, не отрывая глаз от женщины, произнес:
- Клянусь и присягаю: изложенное мною - правда, чистая правда и ничего, кроме правды. Господь свидетель.
И водворил Библию на место.
Последовало долгое безмолвие. Затем Гейл решительно замотала головой. Толковать надлежало так: я воробей стреляный, на мякине провести не получится.
- Мэри-Джейн, - тихо сказала Гейл, - не намеревалась отдавать и сообщать вам ничего! И верить голословным россказням не стану. Докажите!
- Достаточно убедительные доказательства мне удастся получить "и предъявить часа через два. Или через два дня - как посчастливится. А я не в состоянии следить за вами двое суток. Следить, понимаете ли, приходится непрерывно - иначе вы сотворите что-нибудь с известной вещицей или отколете номер похлеще... Мы оба измотаемся до упаду. Не упоминаю таких мелочей, как еда, сон, отправление природных потребностей... Слушайте внимательно. Убежден: Мэри-Джейн отрастила на меня зуб. Длиною со слоновий бивень. И не пожелала разговаривать из чисто личной неприязни... Однажды, в Сан-Антонио, вышла ошибка. Я счел вашу сестру неприятельским разведчиком...
Рассказ о приключениях двухлетней давности не отнял много времени.
- ...Разумеется, все произошло прежде, нежели прилюдное раздевание стало оперативной задачей Мэри-Джейн. Поражаюсь подобной злопамятности, но только ею и могу объяснить нынешний случай. Слишком унизительным показался, наверное, первый настоящий обыск.
Я по-прежнему говорил правду - надеялся, что говорю правду, ибо телефонная беседа с Маком наталкивала на очевидный вывод.
Колеблясь, не сводя с меня взора, Гейл полюбопытствовала:
- А почему, собственно, вы и Дженни столкнулись в Сан-Антонио?
- Здесь уж извините, промолчу. Совершенно секретно.
- В каком агентстве или бюро вы служите?
- Смотри предыдущий параграф.
- Но, если вы и впрямь работаете на правительство, зачем похитили меня бандитским образом? Револьвером пугали? Тьфу, ручкой паршивой!
- Во-первых, не хотел осложнений и помех, покуда не получу необходимых сведений. Во-вторых, на вопрос о месте службы отвечу самым косвенным намеком: начальство категорически запрещает просить помощи у иных, похожих на наше, государственных учреждений. Только при жесточайшей нужде. Которой и не дозволили возникнуть. Использовав бандитские приемы. Убедил?
Молчание.
- Гейл, я уже рассказал больше, нежели должен или вправе. Можно задать миллион вопросов. И ни на единый ответа не получите. Либо не буду знать, что ответить, либо не смогу. Просто посмотрите на меня пристально и решите сами: лгут вам или нет. Не теряйте времени. Шевелите мозгами... Ну? Поверьте же!
И я немедленно понял: переиграно. Словечко "поверьте" погубило весь мой гамбит. Его можно использовать - иногда, лишь единожды и с огромной осторожностью. Только нынче оно все чаще звучит в устах подонков, предателей, коммунистов, уголовников и мелких обманщиков. Грязным это словечко сделалось. Разумный человек пошлет вас ко всем чертям, услыхав мягко и вкрадчиво произнесенное "поверьте". А Гейл была человеком разумным.
- Нет! - произнесла она.
Я вздохнул глубоко, точно вынырнувший гиппопотам.
- Ну-с... В эдаком разе... Кажется, возникает закономерность. Всякий раз, начиная знакомство с урожденной Спрингер, я вынужден попросить ее раздеться.
Ошарашенная Гейл остолбенела.
- Дражайший...
- Разоблачиться. Устроить стриптиз. Как выражался конферансье? "Донага!" Добро пожаловать на сцену.
Гейл отступила на шаг" ударилась о комод. Выпрямилась. Прямо воплощение оскорбленного достоинства...
- Милейший!..
- Послушайте, не разыгрывайте простушку. Вы - не Мэри-Джейн. Вы переспали с четырьмя законными супругами и Сэмом Гунтером. Это равняется пяти. По самому скромному подсчету... Кстати, не вздумайте завопить, ринуться к телефону или учинить нечто подобное. Очутитесь на полу, оглушенная крепко и основательно. Между прочим, - ухмыльнулся я, стараясь казаться елико возможно похабнее, - сделаетесь бесчувственны и беспомощны...
- Вы не осмелитесь! - прошипела Гейл. - Новое надувательство...
Что верно, то верно: я блефовал. И не впервые. Уже выдавал вечное перо за шестизарядный револьвер. А Гейл была не из тех, кого можно "купить" повторно. Девка отлично уразумела: за разбойничьей внешностью кроется хрупкая поэтическая натура.
Касайся возникшее затруднение только личного досмотра, я, пожалуй, продолжил бы урезонивать мирно и миндальничать напропалую. Но следовало не только отыскать и отобрать: надлежало получить сведения словесные.
А для этого надобно произвести соответствующий эффект. Потрясающий. В самом прямом и буквальном смысле... Вдобавок, высокомерная, презрительная болтовня Гейл и впрямь начинала раздражать.
Я сделал проворный шаг, оскалился, разодрал серебристое вечернее платье.
Глава 7
Это вполне могло бы сойти за новый подвиг Геракла. Гейл облачалась не для стриптиза, на строгих одеяниях змейки отсутствуют; портняжка то ли был храбрым, то ли нет - Бог весть, - но уж умелым оказался несомненно. Сшил на совесть и славу. А материалом послужил, как уже упоминалось, обойный штоф, не протиравшийся на бабушкиных креслах десятилетиями!
"Разодрал" - чересчур сильно сказано, и прошу прощения за случайное хвастовство. Я лишь немного надорвал платье у ворота (чудом не надорвав собственный живот) и стянул его с женщины - сверху вниз, точно шкуру со зверя снимал "чулком".
Пролетело целое мгновение, прежде нежели Гейл осознала, что же именно творится. Затем она вцепилась в сдергиваемое платье. Воспоследовала безмолвная и малопочтенная борьба между мужчиной и женщиной. Под конец, я исхитрился ухватить оба запястья Гейл в левую руку, а правой сызнова принялся разрушать произведение безвестного швеца. Платье соскользнуло до талии. Покорный слуга резко дернул обойный штоф, стараясь повредить наиболее уязвимые части; на деле проверяя справедливость пословицы "где тонко - там и рвется".
Тонко было сбоку. Я рванул в последний раз - и платье лопнуло до нижней кромки подола. С подрубленной кромкой поделать я не сумел ничего, но и надобности в этом не замечалось. Платье обрушилось на пол.
Я отступил и обозрел плоды трудов своих. Непроизвольно рванувшись вперед, Гейл осеклась, уразумела, что ногти в ход пускать и бесполезно, и небезопасно.
Мы созерцали друг друга. Женщина выглядела почти забавно - в длинных белых перчатках, синих туфлях с каблуками-шпильками, лифчике, пояске, уснащенном подвязками, и чулках. Точь-в-точь одна из идиотских псевдопорнографических открыток, приклеиваемых на стенках дешевых кабачков.
Только модели на упомянутых фото чуток соблазнительнее. Не подумайте, пожалуйста, будто Гейл не блистала красотой и свежестью - напротив! Я вновь неверно выразился: модели на упомянутых фото улыбчивы, задорны и юны. А передо мною стояла женщина взрослая" прелестная и разъяренная донельзя. Я осклабился:
- Будьте добры, донага!
Онемевшая от унижения и злости, Гейл попала в положение, обычно определяемое: куда ни кинь - везде клин. Будучи одета на вышеописанный лад, она и предпринять-то ничего не могла, ибо всякая попытка ругаться или драться оказалась бы одновременно смехотворной и возбуждающей для стоящего напротив негодяя... Повторяю: Гейл была женщиной разумной.
А потому вздохнула - глубоко и прерывисто; заставила себя рассмеяться. Правда, искреннего веселья гораздо больше сыскалось бы даже в хохоте проголодавшейся гиены.
- Ну и ну! - сказала Гейл, утихомирившись. - Да вы и впрямь человек действия!
- Вам честно предоставили все мыслимые шансы. Вам доказывали. Вас умасливали. Перед вами клялись на Библии. Мало, мало, мало!.. В последний раз: отдадите нужную мне вещь по-хорошему, или раздеть силой и обыскать с полной дотошностью?
Гейл скривилась.
- Будьте вы неладны! Платье стоило сто семьдесят пять долларов, а куплено было в Далласе неделю назад. Впервые надела!
Она помолчала и прибавила:
- Не думайте, что я стану вести заведомо проигрышную баталию из-за трусиков и бюстгальтера. Берите.
Гейл сунула два пальца в самое банальное место - под лифчик. Извлекла маленький предмет. Протянула мне.
Предмет оказался крошечным стальным цилиндром, с липкой лентой, позволявшей приклеить вещицу на затылке. И надежно, между прочим, приклеить. И не только на затылке, а где заблагорассудится.
Внутри цилиндра обретался ролик микропленки. Уж и не знаю, как умудрялись орудовать шпионы былых времен, понятия не имевшие о фотоаппаратах "Минске"...
Я поднял взгляд.
Гейл неторопливо стягивала длинные, достигавшие локтей перчатки.
Светская дама, внезапно вылетевшая вон из платья, может служить уморительным зрелищем, однако просто прелестная женщина, которая стоит перед вами в ослепительном нижнем белье - совсем иное дело. Она бывает неотразима. Или поразительна. И никогда не бывает смехотворна.
Отнюдь не смущенная своей полунаготой, Гейл приблизилась - вполне спокойно, - встала рядом, извлекла из белой сумочки сигареты и зажигалку. Я не препятствовал.
- Что здесь? - осведомилась Гейл.
На пленке, столь крошечной, что и развернуть ее было затруднительно, виднелось только пять отснятых кадров. Я лишь угадал, что на первом обретается некая надпись. Прочесть ее невооруженным глазом и мечтать не приходилось. Я скатал пленку, вернул в цилиндр, завинтил крышечку. Спрятал цилиндр во внутреннем кармане.
- Тебя это не касается, да и меня, пожалуй, тоже. В любом случае, без особого проектора не разглядеть. А проектор, сама понимаешь, недоступен.
Последнее утверждение уже отдавало преднамеренной ложью. Бывший профессиональный фотограф, я при всякой возможности беру в путь уйму полезных принадлежностей. В их числе - и ахроматический увеличитель, способный сослужить вполне удовлетворительную службу. Но сейчас надлежало заниматься вещами поважнее.
- Выкладывай остальное, - потребовал я. Неторопливо ухмыльнувшись, Гейл затянулась, выдохнула дым. Прямо в лицо вашему покорному слуге. Она была красивой, при данных обстоятельствах чересчур тепло одетой женщиной... И сознавала это.
- Попробуй, заставь, - молвила Гейл. Я обреченно махнул рукой:
- Жизнь тебя хоть чему-нибудь учит? Глаза женщины сузилась:
- Поясни!
- Неужто не понимаешь? Ведь не мытьем, так катаньем я из тебя вытрясу все до последнего словечка.
- Похоже...
Новая струя пущенного мне в физиономию табачного дыма.
- Похоже, кто-то кого-то намеревается истязать? Как лю-бо-пытно! Любо-пытки... Любовные пытки...
- Слушай, дура, - назидательно изрек я, - давай не будем ерничать по этому поводу. Сперва узнай, что значит "пытки", а потом шути. Ежели не передумаешь...
Гейл широко улыбнулась:
- Покажи... Может, и не передумаю! Я, разумеется, временно ошарашил ее, встряхнув и вышвырнув из платья вон. Однако милая особа восстановила душевное равновесие с поразительной быстротой. Лишиться дорогой одежды - невелика трагедия. Вне сомнения, Гейл уже не раз и не два изорвала, измарала, повредила чудесное, с иголочки, платьице... Образ жизни должен был сказываться... И всякий раз она заставляла мужчину горько пожалеть о причиненном ущербе. Заплатить. И от меня попытается требовать платы - сейчас или попозже. А пока что разгуливает перед провинившимся полуголая, игриво болтает к нагло дымит сигаретой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17