С наибольшущей буквы "О", между прочим! Высморкаешься, выбросишь салфетку - и тотчас несется ищейка. Подбирает, разворачивает, убеждается: в бумажке - простые сопли, никаких шпионских записок. Все. Остаешься вне подозрений. До следующего чиха, разумеется...
- Стало быть, - вздохнул я, - посторонним на репортаж надеяться нечего. Дружок замахал руками:
- И думать забудь! Хотя...
Парня буквально распирало сознанием собственной исключительности. Дружок не утерпел. Понизил голос.
- По старой дружбе... Только я тебе ни словечка не говорил! Секретные сведения! В Карлсбаде, в Национальном парке, запретили посещать подземные гроты. Знаешь, эти: со сталактитами, сталагмитами, боковыми ответвлениями...
- С какой стати?
- Шевели мозгами, - хихикнул Дружок. Я изобразил зоологическую тупость.
- Нальди велел! Объявили во всеуслышание, будто пещеры почистить собрались да подновить, но дело-то не в этом! Из домов, расположенных неподалеку, людей выселяют! Временно... А от эпицентра до Карлсбада - без малого двести миль. И это совсем иная горная цепь!
- Ух ты, - произнес я. - Вот так-так!
- Из достоверных источников! - зашептал воодушевленный Мак-Кенна. - Только ежели ты, кляча старая, меня упомянешь как источник - дружбу побоку!.. Утро доброе, Пейтон!
Позади послышались шаги. Чья-то рука ухватила меня за плечо, бесцеремонно развернула. Существуют великолепные способы ответить на подобное приветствие, но все они изрядно расстраивают невоспитанной стороне здоровье. Бремя для встречных любезностей было неподходящим.
Я проглотил оскорбление действием и очутился лицом к лицу с худощавой особью, облаченной в серый костюм, серое габардиновое пальто и шляпу со столь узкими полями, что их назначение оставалось чистой загадкой. Особь, однако, не выглядела забавно - даже здесь, в Техасе, краю широкополых "стэтсонов".
Кстати, обладатели бесцветных, источающих расчетливую злобу глаз не кажутся забавными нигде и никогда. Я насмотрелся на подобных в Европе, во время войны. Там они таскали форменную одежду - тоже" между прочим, серую, - и маршировали строевым шагом...
- Он?!
Я подумал, что субъект обращается к Дружку. Это было бы глупо. Но рядом возник еще один: побольше, постарше, явно привыкший носить мундир, а не костюм. Возможно, офицер в отставке, а еще скорее - полицейский. Человек поглядел на меня, потом на пикап, кивнул.
- Он, мистер Пейтон. И машина та же. Проехал сквозь город час назад, вернулся и покатил медленно. Высматривает кого-то. Или что-то.
- Как давно раскатывает?
- Минут пятнадцать-двадцать. Затормозил впервые, именно здесь. Я и решил известить вас на всякий случай.
Пейтон безотрывно глядел на меня бесцветными глазищами. Ни серыми, ни голубыми, ни зелеными. Разумеется, какой-то пигмент наличествовал, но определить его затрудняюсь. О таких глазах лучше всего отозваться истасканным выражением "ледяные".
Глаза, присущие людям, которые всегда правы - даже если неправы в корне.
- Так, - произнес Пейтон. - Кто вы и что можете сказать в оправдание?
Дружок Мак-Кенна шагнул вперед:
- Отцепись, Пейтон, - сказал он весело. - Это вольный стрелок, фотограф газетный. Не всем же Дядя Сэм жалованье платит! Кой-кому и трудиться надо в поте лица. Что здесь преступного?
Я испытал известное смущение. Дружок ринулся оборонять приятеля, потихоньку состоявшего на жалованье у Дядюшки уже два с лишним года...
Субъект, именовавшийся Пейтоном, неторопливо уставился в округлую рожицу Мак-Кенны.
- Накануне выезда, - сказал он спокойным голосом, - уполномоченные люди полностью проинструктировали вас относительно общеобязательных правил поведения. И о причинах, вынуждающих к этому, уведомили. Велели не общаться с посторонними, прежде чем не окончится эксперимент. Тогда по его окончании вы сможете напечатать собранные материалы, предварительно подвергнутые соответствующей цензуре. Верно?!
- Верно, верно, - с досадой возразил Дружок. - Но где ты посторонних видишь? Я, получается, не могу старому товарищу "с добрым утром" сказать, а?
И подмигнул. Покорному слуге.
- Вы знаете этого человека? - вопросил Пейтон.
- Да конечно же! Ведь втолковываю...
- Давно знаете? Когда видались в последний раз?
- Черт побери...
Дружок нежданно осекся. Сообразил, наконец: миновали, в сущности, целые геологические эпохи. Но быстро воспрял духом и затараторил:
- Господи, помилуй, да мы работали бок о бок еще до войны! Парень был тощим, как щепка, молокососом в берете, и камерой новехонькой хвастал.
- Во время войны? После нее? Мак-Кенна сызнова поник.
- Боже мой... Время-то летит! Нет, Пейтон. Только до войны. Два или три года подряд.
- А сегодня случайно столкнулись возле мотеля, где... Говорите, он фотограф? Послушайте, очень удобное совпадение! Выйти наружу и двадцать лет спустя налететь на старинного друга! Вы теорию вероятности опровергаете, мистер Мак-Кенна!
- Мне ваши намеки не по вкусу! - взвился Дружок.
- Совпадение будет расследовано со всей скрупулезностью, не сомневайтесь. И лучше проваливайте отсюда. Вам едва ли пристало ручаться за старую любовь и дружбу прежних дней.
Пейтон, оказывается, читал Роберта Бернса, Удивления достойно...
Дружок пожал плечами, по-шутовски отдал честь:
- Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! Затем повернулся ко мне.
- До свидания. Вспышка! Помни репортерский девиз: Illegitimatti non carborundum. Это на латинском, - пояснил он Пейтону. - Означает: не дозволяй ублюдкам попирать себя?
И удалился.
Пейтон проводил его долгим взглядом, и я понял: если у Дружка могут возникнуть осложнения с допуском в "бункер" либо с военной цензурой - они возникнут обязательно и непременно. Я наживал умение навлекать на безвинных людей неприятности. Сперва Ле-Барон. Теперь - Мак-Кенна. Ле-Барону, разумеется, пришлось и вовсе худо, но Дружка тоже стоило пожалеть.
Я подобрался, готовясь к допросу на инквизиторский лад, однако внимание Пейтона временно отвлеклось. Высочайшие прения у грузовика завершались победой Ренненкампфа.
Темноволосый Нальди говорил:
- Доктор, почтительно прошу вас учесть: я знаю эти горы вдоль и поперек. Я знаю все ведущие к ним дороги, все примыкающие долины. И если я настаиваю...
- А я говорю, доктор, - насмешливо прервал его Ренненкамф, - что руковожу испытаниями и дальнейших отлагательств не потерплю. Мы обуздали энергию атома. И подняли человека на околоземную орбиту. С трудом верится" что не сможем успешно преодолеть несколько миль загаженного грязью проселка!
- Доктор!..
- Испытаний не переносим, - провозгласил Ренненкампф. - Это мое последнее, окончательное и бесповоротное слово!
Темноволосый ожег его презрительным взглядом, крутнулся и зашагал прочь. Миновал наше милое сборище. Я увидел и отпечатлел в памяти смуглое лицо, маленькие очки без оправы, красующиеся на длинном, чуть изогнутом носу. Нальди заскрежетал ключом, яростно отдирая свои апартаменты. Хлопнул дверью. Исчез.
- Это Генри Нальди? - осведомился я. - Темноволосый парень...
Пейтон посмотрел в упор.
- Это доктор Александр Нальди... - брякнул он, и тот же час прикусил язык. Я ухмыльнулся:
- Ну да, Александр. Спасибо. А Ренненкампфа... Прошу прощения, доктора Ренненкампфа зовут Луисом. Кажется, да...
Вынув блокнот и карандаш, я записал оба имени.
- А вас, господин Пейтон, как окрестили? Он вырвал у меня блокнот. Немного чересчур... Пейтон уже хватал покорного слугу за руку без разрешения, и я великодушно простил безмозглую дерзость. Но парень явно продолжал вести себя в прежнем духе... Выдергивая блокнот, он опять меня сграбастал - за кисть. Будучи столь безукоризненно одет, мог бы и светскими замашками обзавестись. Жаль голубчика...
- Поди сюда! - велел он безо всяких околичностей вроде "пожалуйста. - Побеседуем... Бронкович, осмотри автомобиль.
- Слушаю сэр, - отвечал верзила. - Как насчет леди?
- Леди?
Самолюбию Гейл нанесли сокрушающий удар, ибо моя спутница отнюдь не привыкла подолгу оставаться в тени. Как выяснялось, ее только что приметили вообще. Пять с плюсом господину Пейтону за служебное рвение: полностью сосредоточился на мне, дружке, Ренненкампфе и Нальди. Так и пулю в затылок заработать недолго было бы, окажись Гейл сообщницей настоящего чужеземного диверсанта... Пять с плюсом!
Пейтон заговорил, осекся, обернулся - и что-то изменилось в бесцветных ледяных глазах. Он уставился на пикап, как на доисторическое чудовище, изучил калифорнийский номерной знак, потом подозреваемого, сиречь меня самого. Спустя мгновение откашлялся, отпустил крепко зажатое в пальцах запястье. Мое, кстати.
- По трезвом размышлении, - промолвил он, - по трезвом размышлении, мы, пожалуй, действовали поспешно и опрометчиво.
Подобные речи в устах Пейтона равнялись признанию обыкновенного человека в том, что он зарубил родную мать украденным топором.
- И, - продолжил мой милый собеседник, - мистер Мак-Кенна справедливо заметил: вам, репортерам, действительно доводится зарабатывать где только возможно.
Блокнот исправно возвратился к законному владельцу.
- Заголовок, - ухмыльнулся Пейтон, - вероятно, будет звучать: "Ученые потонули в снегах!" Не возражаю. Такой репортаж совершенно допустим. Даже если выставляет нас в немного комическом свете. Не возражаю. Разрешите представиться: Поль Пейтон, командир охраны... Дэн Бронкович, мой главный заместитель... Простите, но фотографировать запрещается. Обойдитесь, пожалуйста, без иллюстраций.
Он помолчал, обвел нас - меня, Гейл и пикап - долгим взглядом, дотронулся пальцами до узкополой, чтоб не сказать вовсе бесполой шляпы и удалился крадущимся мягким шагом. Озадаченный Бронкович последовал за Пейтоном...
- И? - вопросительно произнесла Гейл.
Я торопился подальше от мотеля, но старался не гнать машину, словно человек, стремящийся опередить возможную погоню.
- Что стряслось? И почему нас отпустили?
- Не знаю в точности. Но Пейтон - тот, худощавый, - получил откуда-то наше подробное описание. И внезапно понял, с кем столкнулся. Думаю, вашингтонские воротилы порешили, наконец, делиться друг с другом нужными данными. Пейтону просто велели не замечать худого верзилу, хорошенькую женщину я старый калифорнийский пикап.
- О-о-о!
Я улыбнулся:
- Не могу изобразить огорчения. Субъект вел себя, выражаясь мягко, словно последняя уличная шантрапа, и давал рукам излишнюю волю. Не поступи приказы свыше вовремя, привелось бы давать подробные, исчерпывающие объяснения по поводу заряженного револьвера и металлического цилиндрика, засунутого в ботинок.
Поскольку мы вновь завязали умеренно прохладную дружбу, я ощутил каплю раскаяния, будучи вынужден лгать любовнице и сохранять невинный вид. Но кой чего Гейл и впрямь лучше было не знать. А вдобавок, не так уж и гнусно я солгал. Не заверял ведь, будто пленка по-прежнему обретается внутри цилиндра...
Глава 15
Вереница машин тронулась в путь после одиннадцати. Мы проследили за нею из гостиничного окна, глядевшего прямо на шоссейную развилку. Охрана, или не охрана, служба безопасности, или нет, а скрыть от любого постороннего взора подобный караван попросту немыслимо.
- Так-с, - объявил я. - Последние сомнения в исходе спора исчезли. Старший, разумеется, победил. Теперь - за работу. Пейтон со товарищи укатили. Давай перекусим, а потом разберем городишко по составным частям. Но, дорогая, увы и ах! Двинемся пешком. Улицу за улицей исследуем со всей дотошностью. Хоть калоши паршивые у тебя имеются? Надеть! Ввиду изобильной слякоти...
Снегопад возобновился - чтобы жилось еще веселее. Мы шлепали по жидкой грязи, хлюпали, пересекая лужи, ругались, обдаваемые ледяными фонтанами" которые взлетали из-под колес проезжавших автомобилей. К обеду собранные сведения составили нижеследующий список:
1. "Типи"<Индейский шалаш, приблизительно то же самое, что и вигвам>: одна штука.
2. Эскимосские "иглу": одна штука (совсем крохотная). Сооружена из мокрого снега веселыми испано-американскими детишками.
3. Вигвамы: ноль штук.
Мы проверили все названия, учинили осмотр каждому строению, хотя бы отдаленно смахивавшему на вигвам. Уже смеркалось, когда, злые и продрогшие, мы ввалились в любезно упомянутую владельцем бензоколонки "Чолью". Дробный зубовный дуэт умолк лишь после первого опрокинутого мартини.
- Все-таки, - выдавила Гейл, - я думаю, это "Типи".
"Типи" была небольшим кафе на окраине, а имя свое заработала благодаря огромному шатровому навесу. Летом туда въезжали прямо на автомобилях и поглощали мороженое, не слезая с насиженного места за рулем...
- Да она же закрыта наглухо.
- Это естественная оговорка умирающей женщины. Путаница. Типи... Вигвам... Дженни пыталась рассказать, но у нее уже, наверное, мысли перемешивались.
- Гейл, кафе заколочено! Владельцы убыли до весны. В Эль-Пасо. "Типи" отвергается. Гейл отмолчалась. Я спросил:
- Ты совершенно и всецело уверена, что сестра сказала "вигвам"?
- Опять! Конечно, я не могу быть уверена совершенно и всецело. Там стоял кавардак, орали, шумели, дрались... А Дженни умирала, еле языком ворочала. Но я думаю, что расслышала верно. Если ошибаюсь, то не преднамеренно...
- Хорошо, - оборвал я. - Допустим, вигвам. А Кариньосо? Название города?
Гейл спустила стакан так резко, что донышко звякнуло о столешницу, а содержимое наполовину выплеснулось.
- Почему ты постоянно ходишь вокруг да около? - спросила она с нежданным гневом. - Почему не скажешь откровенно: я по-прежнему считаю тебя считаю лживой дрянью, "вашей неотразимостью", шпионкой?!
Горло Гейл сдавила спазма. Пролетело несколько мгновений, прежде нежели тирада возобновилась.
- О, Господи, зачем я только впуталась в эту авантюру! Погляди на меня, Мэтт! Я двое суток не меняю одежды. Я у... устала, и х-хочу... х-хотя бы... вымыться. Какая же скотина твой вашингтонский начальник! Шантажист! Ой!
Она склонилась и принялась растирать пострадавшее место. Пинок, нанесенный мною под столом, пришелся прямо по голени. Сверкнув глазами, Гейл умолкла.
- Голосок-то понизь, - попросил я ласково. - Не надобно вопить на все заведение. Допейте, ваша неотразимость, изучите меню и прекратите истерику.
Выпрямившись, Гейл негромко произнесла:
- Когда-нибудь, сукин сын, тебе раскроят башку бейсбольной битой... О, если бы я могла полюбоваться на это!
- Едва ли сможешь, - ответил я. - Что касается твоего нежелания сотрудничать - скатертью дорога. Автобусы до Эль-Пасо уходят регулярно. Либо умолкни, либо проваливай.
Воспоследовало самое ошарашенное молчание. Гейл машинально отбросила со лба тонкую прядку волос. Допила мартини. Ровным, лишившимся всякого гнева голосом осведомилась:
- Но, если не ошибаюсь, отказавшись помогать вам, я предстану перед судом за шпионаж? Я искренне расхохотался.
- Да тебя же вокруг пальца обдели, дурочка. Неужто и сейчас не понимаешь? В покер играешь? Нет? Жаль, ибо я давно хотел сыграть с безмозглой, не умеющей блефовать богатой особой на огромную ставку... Бегите, ваша неотразимость, куда заблагорассудится. Вы в полнейшей безопасности. Ничего не стрясется, ни словечка никому не шепнут, уверяю.
Гейл заказала новый мартини, принялась неотрывно глядеть на меня поверх стеклянной закраины стакана. Потом с расстановкой и - о, боги бессмертные! - с гнусавым техасским акцентом изрекла:
- Как в одного человека может вместиться столько подлости и мерзости?
- Дары матушки-природы, - весело согласился покорный слуга. - А впоследствии обладатель оных трудился не щадя сил, дабы умножить первоначальное достояние.
Оставалось надеяться, Гейл не заподозрит, что шутовство сие весьма недалеко от истины.
- Все же не понимаю, - сказала моя спутница, разом переходя на правильный американский выговор, - с чего это вдруг тебе взбрело в голову отпустить меня подобру-поздорову? Не возражаю, - Боже, сохрани, - однако думала, я нужна вам с Макдональдом. Вы не пожалели трудов, чтобы доставить меня в Кариньосо.
- Допускали, что ты и впрямь поможешь раздобыть важные сведения и нужных людей. Потратили целый день. Попусту. А времени терять не следует.
Я осклабился.
- И потом: любопытно все-таки, чем займется ваша неотразимость, выйдя из-под непрерывного надзора? Выбор за вами, красавица...
Я растянул оскал до анатомически возможных пределов, уповая, что выгляжу достаточно злобным и циничным субъектом.
- Прощайте, ваша неотразимость. Очень приятно было познакомиться.
Вскочив, точно ужаленная, Гейл мягко и осторожно вернула стакан на место, схватила с ближайшего крючка свой меховой жакет и с достоинством, не оборачиваясь, вышла вон. Теперь, подумал я, коль скоро девица - не дура набитая (дурой Гейл отнюдь не казалась), придется ей извлечь на свет Божий всю банду и натравить на меня, покуда невыносимый Мэтт Хелм не покинул их поле зрения окончательно. Я осушил еще стаканчик, подивился внезапно прихлынувшему чувству одиночества. Кажется, дьявольски умному и коварному истребителю приличествует спокойно довольствоваться и собственным обществом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
- Стало быть, - вздохнул я, - посторонним на репортаж надеяться нечего. Дружок замахал руками:
- И думать забудь! Хотя...
Парня буквально распирало сознанием собственной исключительности. Дружок не утерпел. Понизил голос.
- По старой дружбе... Только я тебе ни словечка не говорил! Секретные сведения! В Карлсбаде, в Национальном парке, запретили посещать подземные гроты. Знаешь, эти: со сталактитами, сталагмитами, боковыми ответвлениями...
- С какой стати?
- Шевели мозгами, - хихикнул Дружок. Я изобразил зоологическую тупость.
- Нальди велел! Объявили во всеуслышание, будто пещеры почистить собрались да подновить, но дело-то не в этом! Из домов, расположенных неподалеку, людей выселяют! Временно... А от эпицентра до Карлсбада - без малого двести миль. И это совсем иная горная цепь!
- Ух ты, - произнес я. - Вот так-так!
- Из достоверных источников! - зашептал воодушевленный Мак-Кенна. - Только ежели ты, кляча старая, меня упомянешь как источник - дружбу побоку!.. Утро доброе, Пейтон!
Позади послышались шаги. Чья-то рука ухватила меня за плечо, бесцеремонно развернула. Существуют великолепные способы ответить на подобное приветствие, но все они изрядно расстраивают невоспитанной стороне здоровье. Бремя для встречных любезностей было неподходящим.
Я проглотил оскорбление действием и очутился лицом к лицу с худощавой особью, облаченной в серый костюм, серое габардиновое пальто и шляпу со столь узкими полями, что их назначение оставалось чистой загадкой. Особь, однако, не выглядела забавно - даже здесь, в Техасе, краю широкополых "стэтсонов".
Кстати, обладатели бесцветных, источающих расчетливую злобу глаз не кажутся забавными нигде и никогда. Я насмотрелся на подобных в Европе, во время войны. Там они таскали форменную одежду - тоже" между прочим, серую, - и маршировали строевым шагом...
- Он?!
Я подумал, что субъект обращается к Дружку. Это было бы глупо. Но рядом возник еще один: побольше, постарше, явно привыкший носить мундир, а не костюм. Возможно, офицер в отставке, а еще скорее - полицейский. Человек поглядел на меня, потом на пикап, кивнул.
- Он, мистер Пейтон. И машина та же. Проехал сквозь город час назад, вернулся и покатил медленно. Высматривает кого-то. Или что-то.
- Как давно раскатывает?
- Минут пятнадцать-двадцать. Затормозил впервые, именно здесь. Я и решил известить вас на всякий случай.
Пейтон безотрывно глядел на меня бесцветными глазищами. Ни серыми, ни голубыми, ни зелеными. Разумеется, какой-то пигмент наличествовал, но определить его затрудняюсь. О таких глазах лучше всего отозваться истасканным выражением "ледяные".
Глаза, присущие людям, которые всегда правы - даже если неправы в корне.
- Так, - произнес Пейтон. - Кто вы и что можете сказать в оправдание?
Дружок Мак-Кенна шагнул вперед:
- Отцепись, Пейтон, - сказал он весело. - Это вольный стрелок, фотограф газетный. Не всем же Дядя Сэм жалованье платит! Кой-кому и трудиться надо в поте лица. Что здесь преступного?
Я испытал известное смущение. Дружок ринулся оборонять приятеля, потихоньку состоявшего на жалованье у Дядюшки уже два с лишним года...
Субъект, именовавшийся Пейтоном, неторопливо уставился в округлую рожицу Мак-Кенны.
- Накануне выезда, - сказал он спокойным голосом, - уполномоченные люди полностью проинструктировали вас относительно общеобязательных правил поведения. И о причинах, вынуждающих к этому, уведомили. Велели не общаться с посторонними, прежде чем не окончится эксперимент. Тогда по его окончании вы сможете напечатать собранные материалы, предварительно подвергнутые соответствующей цензуре. Верно?!
- Верно, верно, - с досадой возразил Дружок. - Но где ты посторонних видишь? Я, получается, не могу старому товарищу "с добрым утром" сказать, а?
И подмигнул. Покорному слуге.
- Вы знаете этого человека? - вопросил Пейтон.
- Да конечно же! Ведь втолковываю...
- Давно знаете? Когда видались в последний раз?
- Черт побери...
Дружок нежданно осекся. Сообразил, наконец: миновали, в сущности, целые геологические эпохи. Но быстро воспрял духом и затараторил:
- Господи, помилуй, да мы работали бок о бок еще до войны! Парень был тощим, как щепка, молокососом в берете, и камерой новехонькой хвастал.
- Во время войны? После нее? Мак-Кенна сызнова поник.
- Боже мой... Время-то летит! Нет, Пейтон. Только до войны. Два или три года подряд.
- А сегодня случайно столкнулись возле мотеля, где... Говорите, он фотограф? Послушайте, очень удобное совпадение! Выйти наружу и двадцать лет спустя налететь на старинного друга! Вы теорию вероятности опровергаете, мистер Мак-Кенна!
- Мне ваши намеки не по вкусу! - взвился Дружок.
- Совпадение будет расследовано со всей скрупулезностью, не сомневайтесь. И лучше проваливайте отсюда. Вам едва ли пристало ручаться за старую любовь и дружбу прежних дней.
Пейтон, оказывается, читал Роберта Бернса, Удивления достойно...
Дружок пожал плечами, по-шутовски отдал честь:
- Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! Затем повернулся ко мне.
- До свидания. Вспышка! Помни репортерский девиз: Illegitimatti non carborundum. Это на латинском, - пояснил он Пейтону. - Означает: не дозволяй ублюдкам попирать себя?
И удалился.
Пейтон проводил его долгим взглядом, и я понял: если у Дружка могут возникнуть осложнения с допуском в "бункер" либо с военной цензурой - они возникнут обязательно и непременно. Я наживал умение навлекать на безвинных людей неприятности. Сперва Ле-Барон. Теперь - Мак-Кенна. Ле-Барону, разумеется, пришлось и вовсе худо, но Дружка тоже стоило пожалеть.
Я подобрался, готовясь к допросу на инквизиторский лад, однако внимание Пейтона временно отвлеклось. Высочайшие прения у грузовика завершались победой Ренненкампфа.
Темноволосый Нальди говорил:
- Доктор, почтительно прошу вас учесть: я знаю эти горы вдоль и поперек. Я знаю все ведущие к ним дороги, все примыкающие долины. И если я настаиваю...
- А я говорю, доктор, - насмешливо прервал его Ренненкамф, - что руковожу испытаниями и дальнейших отлагательств не потерплю. Мы обуздали энергию атома. И подняли человека на околоземную орбиту. С трудом верится" что не сможем успешно преодолеть несколько миль загаженного грязью проселка!
- Доктор!..
- Испытаний не переносим, - провозгласил Ренненкампф. - Это мое последнее, окончательное и бесповоротное слово!
Темноволосый ожег его презрительным взглядом, крутнулся и зашагал прочь. Миновал наше милое сборище. Я увидел и отпечатлел в памяти смуглое лицо, маленькие очки без оправы, красующиеся на длинном, чуть изогнутом носу. Нальди заскрежетал ключом, яростно отдирая свои апартаменты. Хлопнул дверью. Исчез.
- Это Генри Нальди? - осведомился я. - Темноволосый парень...
Пейтон посмотрел в упор.
- Это доктор Александр Нальди... - брякнул он, и тот же час прикусил язык. Я ухмыльнулся:
- Ну да, Александр. Спасибо. А Ренненкампфа... Прошу прощения, доктора Ренненкампфа зовут Луисом. Кажется, да...
Вынув блокнот и карандаш, я записал оба имени.
- А вас, господин Пейтон, как окрестили? Он вырвал у меня блокнот. Немного чересчур... Пейтон уже хватал покорного слугу за руку без разрешения, и я великодушно простил безмозглую дерзость. Но парень явно продолжал вести себя в прежнем духе... Выдергивая блокнот, он опять меня сграбастал - за кисть. Будучи столь безукоризненно одет, мог бы и светскими замашками обзавестись. Жаль голубчика...
- Поди сюда! - велел он безо всяких околичностей вроде "пожалуйста. - Побеседуем... Бронкович, осмотри автомобиль.
- Слушаю сэр, - отвечал верзила. - Как насчет леди?
- Леди?
Самолюбию Гейл нанесли сокрушающий удар, ибо моя спутница отнюдь не привыкла подолгу оставаться в тени. Как выяснялось, ее только что приметили вообще. Пять с плюсом господину Пейтону за служебное рвение: полностью сосредоточился на мне, дружке, Ренненкампфе и Нальди. Так и пулю в затылок заработать недолго было бы, окажись Гейл сообщницей настоящего чужеземного диверсанта... Пять с плюсом!
Пейтон заговорил, осекся, обернулся - и что-то изменилось в бесцветных ледяных глазах. Он уставился на пикап, как на доисторическое чудовище, изучил калифорнийский номерной знак, потом подозреваемого, сиречь меня самого. Спустя мгновение откашлялся, отпустил крепко зажатое в пальцах запястье. Мое, кстати.
- По трезвом размышлении, - промолвил он, - по трезвом размышлении, мы, пожалуй, действовали поспешно и опрометчиво.
Подобные речи в устах Пейтона равнялись признанию обыкновенного человека в том, что он зарубил родную мать украденным топором.
- И, - продолжил мой милый собеседник, - мистер Мак-Кенна справедливо заметил: вам, репортерам, действительно доводится зарабатывать где только возможно.
Блокнот исправно возвратился к законному владельцу.
- Заголовок, - ухмыльнулся Пейтон, - вероятно, будет звучать: "Ученые потонули в снегах!" Не возражаю. Такой репортаж совершенно допустим. Даже если выставляет нас в немного комическом свете. Не возражаю. Разрешите представиться: Поль Пейтон, командир охраны... Дэн Бронкович, мой главный заместитель... Простите, но фотографировать запрещается. Обойдитесь, пожалуйста, без иллюстраций.
Он помолчал, обвел нас - меня, Гейл и пикап - долгим взглядом, дотронулся пальцами до узкополой, чтоб не сказать вовсе бесполой шляпы и удалился крадущимся мягким шагом. Озадаченный Бронкович последовал за Пейтоном...
- И? - вопросительно произнесла Гейл.
Я торопился подальше от мотеля, но старался не гнать машину, словно человек, стремящийся опередить возможную погоню.
- Что стряслось? И почему нас отпустили?
- Не знаю в точности. Но Пейтон - тот, худощавый, - получил откуда-то наше подробное описание. И внезапно понял, с кем столкнулся. Думаю, вашингтонские воротилы порешили, наконец, делиться друг с другом нужными данными. Пейтону просто велели не замечать худого верзилу, хорошенькую женщину я старый калифорнийский пикап.
- О-о-о!
Я улыбнулся:
- Не могу изобразить огорчения. Субъект вел себя, выражаясь мягко, словно последняя уличная шантрапа, и давал рукам излишнюю волю. Не поступи приказы свыше вовремя, привелось бы давать подробные, исчерпывающие объяснения по поводу заряженного револьвера и металлического цилиндрика, засунутого в ботинок.
Поскольку мы вновь завязали умеренно прохладную дружбу, я ощутил каплю раскаяния, будучи вынужден лгать любовнице и сохранять невинный вид. Но кой чего Гейл и впрямь лучше было не знать. А вдобавок, не так уж и гнусно я солгал. Не заверял ведь, будто пленка по-прежнему обретается внутри цилиндра...
Глава 15
Вереница машин тронулась в путь после одиннадцати. Мы проследили за нею из гостиничного окна, глядевшего прямо на шоссейную развилку. Охрана, или не охрана, служба безопасности, или нет, а скрыть от любого постороннего взора подобный караван попросту немыслимо.
- Так-с, - объявил я. - Последние сомнения в исходе спора исчезли. Старший, разумеется, победил. Теперь - за работу. Пейтон со товарищи укатили. Давай перекусим, а потом разберем городишко по составным частям. Но, дорогая, увы и ах! Двинемся пешком. Улицу за улицей исследуем со всей дотошностью. Хоть калоши паршивые у тебя имеются? Надеть! Ввиду изобильной слякоти...
Снегопад возобновился - чтобы жилось еще веселее. Мы шлепали по жидкой грязи, хлюпали, пересекая лужи, ругались, обдаваемые ледяными фонтанами" которые взлетали из-под колес проезжавших автомобилей. К обеду собранные сведения составили нижеследующий список:
1. "Типи"<Индейский шалаш, приблизительно то же самое, что и вигвам>: одна штука.
2. Эскимосские "иглу": одна штука (совсем крохотная). Сооружена из мокрого снега веселыми испано-американскими детишками.
3. Вигвамы: ноль штук.
Мы проверили все названия, учинили осмотр каждому строению, хотя бы отдаленно смахивавшему на вигвам. Уже смеркалось, когда, злые и продрогшие, мы ввалились в любезно упомянутую владельцем бензоколонки "Чолью". Дробный зубовный дуэт умолк лишь после первого опрокинутого мартини.
- Все-таки, - выдавила Гейл, - я думаю, это "Типи".
"Типи" была небольшим кафе на окраине, а имя свое заработала благодаря огромному шатровому навесу. Летом туда въезжали прямо на автомобилях и поглощали мороженое, не слезая с насиженного места за рулем...
- Да она же закрыта наглухо.
- Это естественная оговорка умирающей женщины. Путаница. Типи... Вигвам... Дженни пыталась рассказать, но у нее уже, наверное, мысли перемешивались.
- Гейл, кафе заколочено! Владельцы убыли до весны. В Эль-Пасо. "Типи" отвергается. Гейл отмолчалась. Я спросил:
- Ты совершенно и всецело уверена, что сестра сказала "вигвам"?
- Опять! Конечно, я не могу быть уверена совершенно и всецело. Там стоял кавардак, орали, шумели, дрались... А Дженни умирала, еле языком ворочала. Но я думаю, что расслышала верно. Если ошибаюсь, то не преднамеренно...
- Хорошо, - оборвал я. - Допустим, вигвам. А Кариньосо? Название города?
Гейл спустила стакан так резко, что донышко звякнуло о столешницу, а содержимое наполовину выплеснулось.
- Почему ты постоянно ходишь вокруг да около? - спросила она с нежданным гневом. - Почему не скажешь откровенно: я по-прежнему считаю тебя считаю лживой дрянью, "вашей неотразимостью", шпионкой?!
Горло Гейл сдавила спазма. Пролетело несколько мгновений, прежде нежели тирада возобновилась.
- О, Господи, зачем я только впуталась в эту авантюру! Погляди на меня, Мэтт! Я двое суток не меняю одежды. Я у... устала, и х-хочу... х-хотя бы... вымыться. Какая же скотина твой вашингтонский начальник! Шантажист! Ой!
Она склонилась и принялась растирать пострадавшее место. Пинок, нанесенный мною под столом, пришелся прямо по голени. Сверкнув глазами, Гейл умолкла.
- Голосок-то понизь, - попросил я ласково. - Не надобно вопить на все заведение. Допейте, ваша неотразимость, изучите меню и прекратите истерику.
Выпрямившись, Гейл негромко произнесла:
- Когда-нибудь, сукин сын, тебе раскроят башку бейсбольной битой... О, если бы я могла полюбоваться на это!
- Едва ли сможешь, - ответил я. - Что касается твоего нежелания сотрудничать - скатертью дорога. Автобусы до Эль-Пасо уходят регулярно. Либо умолкни, либо проваливай.
Воспоследовало самое ошарашенное молчание. Гейл машинально отбросила со лба тонкую прядку волос. Допила мартини. Ровным, лишившимся всякого гнева голосом осведомилась:
- Но, если не ошибаюсь, отказавшись помогать вам, я предстану перед судом за шпионаж? Я искренне расхохотался.
- Да тебя же вокруг пальца обдели, дурочка. Неужто и сейчас не понимаешь? В покер играешь? Нет? Жаль, ибо я давно хотел сыграть с безмозглой, не умеющей блефовать богатой особой на огромную ставку... Бегите, ваша неотразимость, куда заблагорассудится. Вы в полнейшей безопасности. Ничего не стрясется, ни словечка никому не шепнут, уверяю.
Гейл заказала новый мартини, принялась неотрывно глядеть на меня поверх стеклянной закраины стакана. Потом с расстановкой и - о, боги бессмертные! - с гнусавым техасским акцентом изрекла:
- Как в одного человека может вместиться столько подлости и мерзости?
- Дары матушки-природы, - весело согласился покорный слуга. - А впоследствии обладатель оных трудился не щадя сил, дабы умножить первоначальное достояние.
Оставалось надеяться, Гейл не заподозрит, что шутовство сие весьма недалеко от истины.
- Все же не понимаю, - сказала моя спутница, разом переходя на правильный американский выговор, - с чего это вдруг тебе взбрело в голову отпустить меня подобру-поздорову? Не возражаю, - Боже, сохрани, - однако думала, я нужна вам с Макдональдом. Вы не пожалели трудов, чтобы доставить меня в Кариньосо.
- Допускали, что ты и впрямь поможешь раздобыть важные сведения и нужных людей. Потратили целый день. Попусту. А времени терять не следует.
Я осклабился.
- И потом: любопытно все-таки, чем займется ваша неотразимость, выйдя из-под непрерывного надзора? Выбор за вами, красавица...
Я растянул оскал до анатомически возможных пределов, уповая, что выгляжу достаточно злобным и циничным субъектом.
- Прощайте, ваша неотразимость. Очень приятно было познакомиться.
Вскочив, точно ужаленная, Гейл мягко и осторожно вернула стакан на место, схватила с ближайшего крючка свой меховой жакет и с достоинством, не оборачиваясь, вышла вон. Теперь, подумал я, коль скоро девица - не дура набитая (дурой Гейл отнюдь не казалась), придется ей извлечь на свет Божий всю банду и натравить на меня, покуда невыносимый Мэтт Хелм не покинул их поле зрения окончательно. Я осушил еще стаканчик, подивился внезапно прихлынувшему чувству одиночества. Кажется, дьявольски умному и коварному истребителю приличествует спокойно довольствоваться и собственным обществом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17