А в заключение расскажу я вам повесть о том, как девушка по имени Хюдор вышла замуж. Вот с нее-то, с красавицы-раскрасавицы Хюдор, мы и начнем.
ПОВЕСТЬ О ХЮДОР, ДОЧЕРИ БОРНА
Хюдор, дочь Борна из дома Борнов, вступила в возраст невесты лишь этой зимой. Но загляни она в свое сердце — увидела бы, что Гэвин царил там еще с тех пор, когда думала она о замужестве так, как думают о новой кукле. Маленькой девочкой она слышала рассказы о Гэвине, сыне Гэвира из дома Гэвиров, и о его удаче; она росла — и слава Гэвина росла вместе с ней. Зимою на играх и собраниях за рукоделием, где встречается молодежь, Хюдор смотрела на него, сидя у стены или в сторонке, и один только Гэвин умещался тогда в ее очах — молодой, веселый, статный, с глазами цвета моря и белозубой улыбкой, щедрый и беспечный, как бог. Хюдор не старалась обратить на себя его внимание, она была горда, и она была дочь Борна. Даже ни одной шерстинки не выдернула она из его куртки, а ведь это совсем невинное кокетство, и даже не кокетство вовсе, никто бы не отказался с этой шерстинкой получить и себе часть от Гэвиновой удачи. Хюдор была спокойного нрава, и, если Гэвин снился ей по ночам, она от этого не сохла и не желтела лицом, и высыпалась не хуже, чем обычно. Ничто еще не возмутило тишины ее сердца, ибо чувство ее к Гэвину, хоть и не было больше детским, оставалось тихим, ровным и глубоким, как бездонные озера в лесу. Этим летом, думая о нем, Хюдор не гадала о будущем и не перебирала прошедшее; она пыталась представить себе, что делает сейчас Гэвин, и виделись ей корабли, сшибающиеся в схватке, и как трещат от удара ломающиеся весла, и чудовищный клубок сцепившихся в битве команд перекатывается с лязгом с одного корабля на другой, и города в огне, покорно сулящие выкупы (Хюдор никогда не видала каменных стен, и оттого представлялись они ей похожими на окружавший ее дом частокол), а чаще всего — корабль Гэвина: длинная, крепко обшитая дубом «змея», быстрая зеленая пена, хлещущая из-под ее носа от ударов волн. Ныряют вверх-вниз борта с выставленными вдоль них щитами, и на высокой «боевой корме» стоит Гэвин, бьется на ветру черный «волчий» парус, и над кораблем, с распущенными длинными волосами, летит прекрасная и грозная дева — судьба Гэвина, его удача, доля, участь его под небом, его филгья. Каждому дается она от рожденья, и не узнает поражений и неудач тот, чья филгья будет к нему добра. А такой удачливой филгьи, как у Гэвина, не бывало еще ни у кого на свете. Единственный из всех сыновей Гэвира, еще подростком уцелел он в распре Гэвиров и Локхиров, едва не погубившей до последнего человека два именитых этих дома, и, когда Гэвин стал капитаном, плававшие с ним много могли порассказать о том, как редкостною добычей или спасением бывали обязаны разве что лишь удаче Гэвина.
Хюдор верила твердо, что и в этот раз филгья Гэвина приведет его благополучно назад из летнего плавания, и осенью, когда играются свадьбы, сыграют свадьбу и для них, и Гэвин введет ее хозяйкою в свой дом.
А еще, думая о нем, Хюдор чувствовала гордость. Ведь сколько невест вокруг, есть и родовитее ее, и красивей, и любая мать была бы рада иметь своим зятем Гэвина, сына Гэвира, Гэвина-с-Доброй Удачей, а все-таки Гэвин выбрал ее. Так уж случилось, что искать ему невесту более было некому. Мать Гэвина погибла в той горькой распре, старый Гэвир недолго после того прожил и женить сына не успел, не успел даже и сговориться о его женитьбе, и сам Гэвин с этим не спешил. Он рано стал капитаном, в пятнадцатую свою зиму впервые пошел в море с отцом, на следующий год Гэвир, сын Гэвира из дома Гэвиров, остался уже дома, а корабль его и дружину повели Гэвин и помогавший ему сводный дядя, Кяхт, сын Гэвира из дома Гэвиров; а в следующем году Гэвир умер. Немного спустя и Кяхт погиб — разбил ему голову камень, брошенный с корабельной мачты, — но тогда он вырастил ужесвоего соколенка (как любил звать Гэвина) в сокола, которому не нужна была теперь ничья помощь ни в морских походах, ни в набегах на суше.
И остался Гэвин старшим мужчиной и на своем корабле, и в своем доме. Жениться — ведь для этого нужны сватовство, то-се, переговоры насчет вена за невесту, хлопоты… Все казалось ему, что это может еще годик да подождать; хозяйство у него в доме вела старая верная его нянька, Фамта, а в женщинах у Гэвина недостатка не было никогда, хоть он и не привозил домой женщин, достававшихся ему при разделе добычи, продавая обыкновенно их на Торговом острове по пути домой, и не держал наложниц в доме. Зачем это ему, если и без того зимою, когда Гэвин ставил свою охотничью палатку в заснеженном лесу, то и дело можно было увидеть ведущие к ее пологу следы маленьких девичьих унтят?
Был он из тех парней, вокруг которых девушки вились бы толпами, даже и не будь он ни сыном Гэвира, ни прославленным капитаном. Со всеми своими милыми он был щедр, не жалел для них самых замечательных заморских подарков и расставался с ними по-доброму; краснощекие дочки простых дружинников бегали к нему чуть ли не в открытую (в тех краях молодежь держат нестрого, лишь бы в подоле не принесла, а если и принесет, о таком отце, как Гэвин, пусть даже не брал он твою мать в свой дом, все одно говорят не со стыдом, а с гордостью), случалось и служанкам из иных домов бывать в палатке Гэвина.
Кумушки, судача о том, что с милыми своими гордый сын Гэвира так неразборчив, поговаривали даже порой, что — кто знает? — быть может, он и женится на одной из них. Гэвин многое себе позволял не как у других, а поскольку удача всюду шла с ним вместе, людям казалось это должным. Но кумушки кумушками, а Гэвин Гэвином. Чтоб задумался он о молодой хозяйке в доме, о сыне, будущем Гэвире, о семье, не румяные щечки нужны были, не задорные, быстрые глазки и не бойкий язычок. Говорят: орел выбирает в подруги себе орлицу, не куропатку. Вдруг прошлою зимой подсел он к Хюдор на посиделках, где девушки за работой то поют, то болтают, а парни их обхаживают.
— Давай подержу я тебе кудель, девушка, — сказал.
— Держи, — отвечала Хюдор, — если хочется.
— Какой ты красавицей нынче стала, Хюдор, дочь Борна, — улыбнулся ей Гэвин, — а ведь, когда уходил я той весной в плавание, была еще коротышкой!
— Разве? — спросила Хюдор.
— Была, была, тоненький такой стебелечек! Я помню… (Хюдор хотела спросить: разве и вправду стала она такой уж красавицей?) А теперь вон какая выровнялась — станом стройна, как молодая сосенка, коса у тебя точно золотая цепь, которой в городе Аршебе гавань загораживают! Не слышала, как мы нынче переплывали ту цепь?
— Не слышала еще, — сказала Хюдор.
Гэвин стал ей рассказывать, вот уж что он умел — угождать девушкам, охочим послушать про удивительное; случалось, наседали они на него целой толпой, требуя: «Расскажи!». И тогда тоже собрались вокруг, притихли от интереса. Переплывал цепь Гэвин вот как: его «змея» неглубоко сидела в воде, и, подведя ее к притопленной между поплавков цепи, он велел всем, кто не на веслах, с оружием в руках перейти на корму, и нос корабля поднялся; потом «змея» проплыла еще вперед, так что цепь оказалась под ее серединой, все перебежали на нос, и корабль перевалился через цепь и соскользнул с нее в воду; «змея» Гэвина, именем «Дубовый Борт», оказалась достаточно крепка и не переломилась.
У сдержанной Хюдор, слушавшей его, разгорались глаза. А Гэвин, рассказывая, смотрел на нее и думал: «Как раньше я тебя не замечал?» Не удивительно, впрочем, что не замечал, — Гэвин с тех пор переменился немного, да и Хюдор переменилась. И что сейчас заметил, не удивительно: и вправду выросла она красавицей, высокой и статной, сероглазой, молчаливой не от застенчивости, а от спокойного достоинства, с улыбкою редкой, зато ясной, как солнышко; не с первого взгляда привлекала она к себе, но кто уж разглядел красоту Хюдор, не позабыл бы ее никогда. Брови у нее были тонкие и темнее волос, отчего и прозвали ее Хюдор Темнобровка, и платья она носила неяркие, густо-синие или лиловые, и очень шли ей эти цвета.
— Ах, хороша была цепь, — заканчивал Гэвин, — хотел я даже не продавать ее, сюда привезти, да потом решил: зачем? Я-то не собираюсь никого держать на цепи, ни на золотой, ни на железной. А теперь вот думаю, надо было расковать да хоть одно звенышко привезти напоказ, ведь цепь из чистого золота и толщиной с руку, как твоя, Хюдор, коса!.. Зато вот нарукавья эти оттуда, из Аршеба. — И Гэвин вынул их из кармана на поясе так, словно были они из простого дерева. Девушки заахали, уж очень красивые были нарукавья, широкие да тонкие, с золотою крученой нитью и яркой финифтью такой тонкой работы, что не только здесь, но и на юге, должно быть, редко видали. Когда все налюбовались ими вдоволь, сказал Гэвин:
— Я таких две пары привез, одну сестренке отдал; а эту — бери-ка ты, девушка с косою как аршебская золотая цепь!
— Благодарю за подарок, Гэвин, сын Гэвира, — отвечала Хюдор, не отводя глаз. — Но за рассказ благодарю тебя вдвое, ибо он ценней. Золото сотрется, и финифть почернеет; а повесть об аршебской гавани будут повторять певцы, пока не уйдут под море острова…
— Певцы? — повторил Гэвин и тоже посерьезнел, взъерошил рукой русые свои кудри. — На певцов плоха надежда, Хюдор. Уж скорее они будут петь о чьей-нибудь красоте… родятся ведь после нас новые красавицы, и родятся новые капитаны; но, — добавил он, гордо встряхнув головой, — пусть только кто из них попробует меня превзойти!
Таким он был с Хюдор, и таким она его любила. Всю зиму он рассказывал ей о своих плаваниях, а встречались они прилюдно, и у охотничьей палатки Гэвина не видать было больше девичьих следов. Отец и братья Хюдор улыбались довольно; а она помалкивала, будто лестно ей было такое внимание, и более ничего.
Весною, когда после прощального пира пришли люди на берег проводить уплывающие из родного фьорда Гэвиновы корабли, Хюдор была там тоже — вся ее семья там была, провожая ее старшего брата, Борна, сына Борна из дома Борнов, который тоже отправился с Гэвином вместе. Красивее ничего Хюдор не видала в своей жизни, да и этот фьорд не видал зрелища красочнее, никогда еще с Гэвином не уходило такой пышной и гордой флотилии: восемь боевых «змей», четыре грузовых корабля с припасами, пять шестнадцативесельных юрких однодневок вдобавок, да еще в море к нему должны были присоединиться корабли из соседних округов.
Сверкали пурпуром паруса «Дубового Борта», и вторая «змея» Гэвина, именем «Лось», и остальные — разноцветными парусами, блестело все от воды и от солнца, рябило в глазах от полосатых шатров на палубах кораблей, щитов, выставленных вдоль бортов, золоченых флюгеров на шестах; как птицы летели над каждою «змеей» вымпелы с эмблемами тех именитых домов, чьи люди шли на корабле, и команды все — как на подбор, яркие плащи и доспехи горели на них ярче огня. И даже среди таких молодцов Гэвин был красивей всех, ярче всех, заметнее всех, Гэвин Морское Сердце, лучший из капитанов.
Хюдор, как всегда, смотрела на него со стороны: не годится в такой момент подходить к кораблям посторонним, семейные росстани все уже были раньше, дома, и старейшинами округи все, что нужно, уже было сказано — на прощальном пиру. А теперь — протрубили рога поход; но перед тем, как взойти на корму «Дубового Борта» по золоченой сходне, Гэвин улыбнулся Хюдор и распахнул пошире алый свой плащ, чтоб стал ей виднее пояс на нем, шитый золотом; вот тогда-то и ахнули кумушки, узнавши узор, который видали до того у Хюдор под иголкой: всю нынешнюю зиму она этот пояс вышивала. И все поняли, что осенью, вернувшись из-за моря, Гэвин пошлет сватать к старому Борну.
Сказано: нет радости без чьей-нибудь печали. Несколько дней спустя, уже совсем не так заметно и пышно, как Гэвин, и людей провожать его пришло куда меньше, уходил из своего фьорда единственный из именитых молодых людей округи, кто не с Гэвином пошел в боевое плавание по Летнему Пути, как зовут море в тех местах. Логер, сын Локхира из дома Локхиров, был тоже единственным из сыновей своего отца, кто уцелел в той распре; кроме него, остались в живых еще несколько его дядей и двоюродных братьев, осталась и часть богатства у приверженцев Локхиров после того, как старейшины округи десять зим назад решили, что достаточно уже было зла на их земле и нельзя допустить, чтобы кровь двух таких родов вовсе иссякла, и заставили Гэвиров и Локхиров сойтись и сговориться о мире. Локхиры свою часть договора выполняли честно, да и новых распрей не затевали, но люди все же продолжали держаться от них в стороне. С Логером, сыном Локхира, ходили за море только сыновья дружинников старого Локхира, отца его отца, и их сыновья, а сыновья сыновей росли, чтобы пойти в море с его сыном; такая уж была дружина у Локхиров — верная в удачные дни и в неудачные, на добрые дела, как и на злые, верная одинаково. Логер был неплохим капитаном, но не было у него, конечно, ни такой удачи, как у Гэвина, ни такой славы, и добыча много меньше. С Гэвином они были сверстники.
Уродился этот сын Локхира довольно видным парнем: сероглазым и без единой курчавинки в каштановых волосах, красивым той сумрачной красотой, которая бывала у Локхиров. Сам по себе он вырос бы, пожалуй, не в отличку от других, разве что тише и задумчивей нравом, чем его сверстники, но свирепая и грозная слава Локхиров следовала за ним по пятам, вот она-то и сделала его одиноким и угрюмо-молчаливым. На всех веселых шумствах холостежи, где должна бы кипеть и вырываться наружу молодая кровь, Логер, сын Локхира, не бывал в числе ни заводил, ни весельчаков. Но с тех пор, как Хюдор, дочь Борна, из худышки-пигалицы стала выравниваться в златокосую красавицу, все чаще Логер стал появляться там, где бывала она; и на играх, и на собраньях с рукодельем, где Хюдор смотрела на Гэвина, усевшись у стенки, — Логер поглядывал на нее все чаще от противоположной стены. Братья Хюдор наблюдали за этим с опаской: если бы сын Локхира посватался к их сестре, отказать ему было бы неосторожно; но тут как раз объявился Гэвин, хохочущий, шумный, беспечный Гэвин, и он один занял все пространство вокруг Хюдор, так что никто другой не мог больше поместиться туда.
Поговаривали кумушки-сплетницы, что, мол, если бы Логер не глядел на Хюдор, то и Гэвин не посмотрел бы на нее, и что все это, мол, была лишь старая история Гэвиров и Локхиров, старое сведение счетов на новый лад. Да только ошибались кумушки, как часто с ними бывает. Гэвин — это Гэвин. Он увидел саму Хюдор, а не ее отражение в чьих-то глазах. И он никогда ни на кого не обращал внимания, когда брал то, что хотел взять.
Случилось так нынешней зимой, что Хюдор, дочь Борна, уронила клубок золотых ниток. Выкатился клубок на самую середину комнаты, и двое оказались над ним одновременно: Гэвин и Логер. Но Логер не нагнулся за клубком: что было бы проку, если бы поднял он его и вернул хозяйке, что бы это изменило? А Гэвин поднял и улыбнулся Хюдор через головы всех вокруг.
— Ты всегда берешь то, что хочешь, верно, Гэвин? — сказал ему Логер, сын Локхира.
Но Гэвин не расслышал — он уже шел к Хюдор Темнобровке с ее клубком.
ПОВЕСТЬ О КЕТИЛЬ, ДОЧЕРИ ГЭВИРА
В конце лета Кетиль, дочь Гэвира, младшая сестра Гэвина, вышивала однажды в гостях у Хюдор. Девушки были знакомы с детства, но издали. Были они ровесницы, Хюдор даже чуть-чуть помладше, оттого что родилась осенью, а Кетиль — в конце лета, но именно Кетиль, дочь Гэвира из дома Гэвиров, казалась младшей из них. Она была хорошенькая и шаловливая, как молодой рысенок, и Йиррин, певец из дружины Гэвина, частенько говаривал, что у этой кошечки мягкая шерстка, но очень острые коготки. И не мудрено; Йиррину от ее коготков немало доставалось. Кетиль была порывиста, капризна, насмешлива и горда, как все Гэвиры; у нее гордость эта приняла вид заносчивости, порой по-ребячески смешной, а порою жестокой.
После того как умерла старая Фамта, Кетиль осталась хозяйкой в доме и справлялась, в общем, неплохо, только бывала несправедлива со слугами и никогда не хотела в этом признаваться, а порою, загоревшись каким-нибудь делом, превращала весь дом в один большой чан с мокнущим пером из подушек или в сушильню для лекарственных трав, так что ни вздохнуть, ни повернуться, и тогда Гэвин, хохоча, спасался в своей охотничьей палатке. Кроме Кетиль, у него была еще одна сестренка, Айнин, сорванец десяти зим от роду, души не чаявший в старшем брате и разорявший все птичьи гнезда и беличьи кладовые на два дня пути вокруг.
Этой зимой, как прошел слух про Хюдор и Гэвина, Кетиль зашла посмотреть поближе на ту, что могла стать ее невесткой. Пришла, конечно, не непрошеной — перед тем, встретившись с Хюдор на вечеринке, заговорила с нею, расспрашивая, не откажется ли та поделиться рецептом одного особенного пирога с грибами; обеих девушек, конечно, смущала причина, что свела их вместе, и Кетиль напускала на себя тогда особенную надменность, однако недолго, а Хюдор была особенно молчалива, и тоже недолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
ПОВЕСТЬ О ХЮДОР, ДОЧЕРИ БОРНА
Хюдор, дочь Борна из дома Борнов, вступила в возраст невесты лишь этой зимой. Но загляни она в свое сердце — увидела бы, что Гэвин царил там еще с тех пор, когда думала она о замужестве так, как думают о новой кукле. Маленькой девочкой она слышала рассказы о Гэвине, сыне Гэвира из дома Гэвиров, и о его удаче; она росла — и слава Гэвина росла вместе с ней. Зимою на играх и собраниях за рукоделием, где встречается молодежь, Хюдор смотрела на него, сидя у стены или в сторонке, и один только Гэвин умещался тогда в ее очах — молодой, веселый, статный, с глазами цвета моря и белозубой улыбкой, щедрый и беспечный, как бог. Хюдор не старалась обратить на себя его внимание, она была горда, и она была дочь Борна. Даже ни одной шерстинки не выдернула она из его куртки, а ведь это совсем невинное кокетство, и даже не кокетство вовсе, никто бы не отказался с этой шерстинкой получить и себе часть от Гэвиновой удачи. Хюдор была спокойного нрава, и, если Гэвин снился ей по ночам, она от этого не сохла и не желтела лицом, и высыпалась не хуже, чем обычно. Ничто еще не возмутило тишины ее сердца, ибо чувство ее к Гэвину, хоть и не было больше детским, оставалось тихим, ровным и глубоким, как бездонные озера в лесу. Этим летом, думая о нем, Хюдор не гадала о будущем и не перебирала прошедшее; она пыталась представить себе, что делает сейчас Гэвин, и виделись ей корабли, сшибающиеся в схватке, и как трещат от удара ломающиеся весла, и чудовищный клубок сцепившихся в битве команд перекатывается с лязгом с одного корабля на другой, и города в огне, покорно сулящие выкупы (Хюдор никогда не видала каменных стен, и оттого представлялись они ей похожими на окружавший ее дом частокол), а чаще всего — корабль Гэвина: длинная, крепко обшитая дубом «змея», быстрая зеленая пена, хлещущая из-под ее носа от ударов волн. Ныряют вверх-вниз борта с выставленными вдоль них щитами, и на высокой «боевой корме» стоит Гэвин, бьется на ветру черный «волчий» парус, и над кораблем, с распущенными длинными волосами, летит прекрасная и грозная дева — судьба Гэвина, его удача, доля, участь его под небом, его филгья. Каждому дается она от рожденья, и не узнает поражений и неудач тот, чья филгья будет к нему добра. А такой удачливой филгьи, как у Гэвина, не бывало еще ни у кого на свете. Единственный из всех сыновей Гэвира, еще подростком уцелел он в распре Гэвиров и Локхиров, едва не погубившей до последнего человека два именитых этих дома, и, когда Гэвин стал капитаном, плававшие с ним много могли порассказать о том, как редкостною добычей или спасением бывали обязаны разве что лишь удаче Гэвина.
Хюдор верила твердо, что и в этот раз филгья Гэвина приведет его благополучно назад из летнего плавания, и осенью, когда играются свадьбы, сыграют свадьбу и для них, и Гэвин введет ее хозяйкою в свой дом.
А еще, думая о нем, Хюдор чувствовала гордость. Ведь сколько невест вокруг, есть и родовитее ее, и красивей, и любая мать была бы рада иметь своим зятем Гэвина, сына Гэвира, Гэвина-с-Доброй Удачей, а все-таки Гэвин выбрал ее. Так уж случилось, что искать ему невесту более было некому. Мать Гэвина погибла в той горькой распре, старый Гэвир недолго после того прожил и женить сына не успел, не успел даже и сговориться о его женитьбе, и сам Гэвин с этим не спешил. Он рано стал капитаном, в пятнадцатую свою зиму впервые пошел в море с отцом, на следующий год Гэвир, сын Гэвира из дома Гэвиров, остался уже дома, а корабль его и дружину повели Гэвин и помогавший ему сводный дядя, Кяхт, сын Гэвира из дома Гэвиров; а в следующем году Гэвир умер. Немного спустя и Кяхт погиб — разбил ему голову камень, брошенный с корабельной мачты, — но тогда он вырастил ужесвоего соколенка (как любил звать Гэвина) в сокола, которому не нужна была теперь ничья помощь ни в морских походах, ни в набегах на суше.
И остался Гэвин старшим мужчиной и на своем корабле, и в своем доме. Жениться — ведь для этого нужны сватовство, то-се, переговоры насчет вена за невесту, хлопоты… Все казалось ему, что это может еще годик да подождать; хозяйство у него в доме вела старая верная его нянька, Фамта, а в женщинах у Гэвина недостатка не было никогда, хоть он и не привозил домой женщин, достававшихся ему при разделе добычи, продавая обыкновенно их на Торговом острове по пути домой, и не держал наложниц в доме. Зачем это ему, если и без того зимою, когда Гэвин ставил свою охотничью палатку в заснеженном лесу, то и дело можно было увидеть ведущие к ее пологу следы маленьких девичьих унтят?
Был он из тех парней, вокруг которых девушки вились бы толпами, даже и не будь он ни сыном Гэвира, ни прославленным капитаном. Со всеми своими милыми он был щедр, не жалел для них самых замечательных заморских подарков и расставался с ними по-доброму; краснощекие дочки простых дружинников бегали к нему чуть ли не в открытую (в тех краях молодежь держат нестрого, лишь бы в подоле не принесла, а если и принесет, о таком отце, как Гэвин, пусть даже не брал он твою мать в свой дом, все одно говорят не со стыдом, а с гордостью), случалось и служанкам из иных домов бывать в палатке Гэвина.
Кумушки, судача о том, что с милыми своими гордый сын Гэвира так неразборчив, поговаривали даже порой, что — кто знает? — быть может, он и женится на одной из них. Гэвин многое себе позволял не как у других, а поскольку удача всюду шла с ним вместе, людям казалось это должным. Но кумушки кумушками, а Гэвин Гэвином. Чтоб задумался он о молодой хозяйке в доме, о сыне, будущем Гэвире, о семье, не румяные щечки нужны были, не задорные, быстрые глазки и не бойкий язычок. Говорят: орел выбирает в подруги себе орлицу, не куропатку. Вдруг прошлою зимой подсел он к Хюдор на посиделках, где девушки за работой то поют, то болтают, а парни их обхаживают.
— Давай подержу я тебе кудель, девушка, — сказал.
— Держи, — отвечала Хюдор, — если хочется.
— Какой ты красавицей нынче стала, Хюдор, дочь Борна, — улыбнулся ей Гэвин, — а ведь, когда уходил я той весной в плавание, была еще коротышкой!
— Разве? — спросила Хюдор.
— Была, была, тоненький такой стебелечек! Я помню… (Хюдор хотела спросить: разве и вправду стала она такой уж красавицей?) А теперь вон какая выровнялась — станом стройна, как молодая сосенка, коса у тебя точно золотая цепь, которой в городе Аршебе гавань загораживают! Не слышала, как мы нынче переплывали ту цепь?
— Не слышала еще, — сказала Хюдор.
Гэвин стал ей рассказывать, вот уж что он умел — угождать девушкам, охочим послушать про удивительное; случалось, наседали они на него целой толпой, требуя: «Расскажи!». И тогда тоже собрались вокруг, притихли от интереса. Переплывал цепь Гэвин вот как: его «змея» неглубоко сидела в воде, и, подведя ее к притопленной между поплавков цепи, он велел всем, кто не на веслах, с оружием в руках перейти на корму, и нос корабля поднялся; потом «змея» проплыла еще вперед, так что цепь оказалась под ее серединой, все перебежали на нос, и корабль перевалился через цепь и соскользнул с нее в воду; «змея» Гэвина, именем «Дубовый Борт», оказалась достаточно крепка и не переломилась.
У сдержанной Хюдор, слушавшей его, разгорались глаза. А Гэвин, рассказывая, смотрел на нее и думал: «Как раньше я тебя не замечал?» Не удивительно, впрочем, что не замечал, — Гэвин с тех пор переменился немного, да и Хюдор переменилась. И что сейчас заметил, не удивительно: и вправду выросла она красавицей, высокой и статной, сероглазой, молчаливой не от застенчивости, а от спокойного достоинства, с улыбкою редкой, зато ясной, как солнышко; не с первого взгляда привлекала она к себе, но кто уж разглядел красоту Хюдор, не позабыл бы ее никогда. Брови у нее были тонкие и темнее волос, отчего и прозвали ее Хюдор Темнобровка, и платья она носила неяркие, густо-синие или лиловые, и очень шли ей эти цвета.
— Ах, хороша была цепь, — заканчивал Гэвин, — хотел я даже не продавать ее, сюда привезти, да потом решил: зачем? Я-то не собираюсь никого держать на цепи, ни на золотой, ни на железной. А теперь вот думаю, надо было расковать да хоть одно звенышко привезти напоказ, ведь цепь из чистого золота и толщиной с руку, как твоя, Хюдор, коса!.. Зато вот нарукавья эти оттуда, из Аршеба. — И Гэвин вынул их из кармана на поясе так, словно были они из простого дерева. Девушки заахали, уж очень красивые были нарукавья, широкие да тонкие, с золотою крученой нитью и яркой финифтью такой тонкой работы, что не только здесь, но и на юге, должно быть, редко видали. Когда все налюбовались ими вдоволь, сказал Гэвин:
— Я таких две пары привез, одну сестренке отдал; а эту — бери-ка ты, девушка с косою как аршебская золотая цепь!
— Благодарю за подарок, Гэвин, сын Гэвира, — отвечала Хюдор, не отводя глаз. — Но за рассказ благодарю тебя вдвое, ибо он ценней. Золото сотрется, и финифть почернеет; а повесть об аршебской гавани будут повторять певцы, пока не уйдут под море острова…
— Певцы? — повторил Гэвин и тоже посерьезнел, взъерошил рукой русые свои кудри. — На певцов плоха надежда, Хюдор. Уж скорее они будут петь о чьей-нибудь красоте… родятся ведь после нас новые красавицы, и родятся новые капитаны; но, — добавил он, гордо встряхнув головой, — пусть только кто из них попробует меня превзойти!
Таким он был с Хюдор, и таким она его любила. Всю зиму он рассказывал ей о своих плаваниях, а встречались они прилюдно, и у охотничьей палатки Гэвина не видать было больше девичьих следов. Отец и братья Хюдор улыбались довольно; а она помалкивала, будто лестно ей было такое внимание, и более ничего.
Весною, когда после прощального пира пришли люди на берег проводить уплывающие из родного фьорда Гэвиновы корабли, Хюдор была там тоже — вся ее семья там была, провожая ее старшего брата, Борна, сына Борна из дома Борнов, который тоже отправился с Гэвином вместе. Красивее ничего Хюдор не видала в своей жизни, да и этот фьорд не видал зрелища красочнее, никогда еще с Гэвином не уходило такой пышной и гордой флотилии: восемь боевых «змей», четыре грузовых корабля с припасами, пять шестнадцативесельных юрких однодневок вдобавок, да еще в море к нему должны были присоединиться корабли из соседних округов.
Сверкали пурпуром паруса «Дубового Борта», и вторая «змея» Гэвина, именем «Лось», и остальные — разноцветными парусами, блестело все от воды и от солнца, рябило в глазах от полосатых шатров на палубах кораблей, щитов, выставленных вдоль бортов, золоченых флюгеров на шестах; как птицы летели над каждою «змеей» вымпелы с эмблемами тех именитых домов, чьи люди шли на корабле, и команды все — как на подбор, яркие плащи и доспехи горели на них ярче огня. И даже среди таких молодцов Гэвин был красивей всех, ярче всех, заметнее всех, Гэвин Морское Сердце, лучший из капитанов.
Хюдор, как всегда, смотрела на него со стороны: не годится в такой момент подходить к кораблям посторонним, семейные росстани все уже были раньше, дома, и старейшинами округи все, что нужно, уже было сказано — на прощальном пиру. А теперь — протрубили рога поход; но перед тем, как взойти на корму «Дубового Борта» по золоченой сходне, Гэвин улыбнулся Хюдор и распахнул пошире алый свой плащ, чтоб стал ей виднее пояс на нем, шитый золотом; вот тогда-то и ахнули кумушки, узнавши узор, который видали до того у Хюдор под иголкой: всю нынешнюю зиму она этот пояс вышивала. И все поняли, что осенью, вернувшись из-за моря, Гэвин пошлет сватать к старому Борну.
Сказано: нет радости без чьей-нибудь печали. Несколько дней спустя, уже совсем не так заметно и пышно, как Гэвин, и людей провожать его пришло куда меньше, уходил из своего фьорда единственный из именитых молодых людей округи, кто не с Гэвином пошел в боевое плавание по Летнему Пути, как зовут море в тех местах. Логер, сын Локхира из дома Локхиров, был тоже единственным из сыновей своего отца, кто уцелел в той распре; кроме него, остались в живых еще несколько его дядей и двоюродных братьев, осталась и часть богатства у приверженцев Локхиров после того, как старейшины округи десять зим назад решили, что достаточно уже было зла на их земле и нельзя допустить, чтобы кровь двух таких родов вовсе иссякла, и заставили Гэвиров и Локхиров сойтись и сговориться о мире. Локхиры свою часть договора выполняли честно, да и новых распрей не затевали, но люди все же продолжали держаться от них в стороне. С Логером, сыном Локхира, ходили за море только сыновья дружинников старого Локхира, отца его отца, и их сыновья, а сыновья сыновей росли, чтобы пойти в море с его сыном; такая уж была дружина у Локхиров — верная в удачные дни и в неудачные, на добрые дела, как и на злые, верная одинаково. Логер был неплохим капитаном, но не было у него, конечно, ни такой удачи, как у Гэвина, ни такой славы, и добыча много меньше. С Гэвином они были сверстники.
Уродился этот сын Локхира довольно видным парнем: сероглазым и без единой курчавинки в каштановых волосах, красивым той сумрачной красотой, которая бывала у Локхиров. Сам по себе он вырос бы, пожалуй, не в отличку от других, разве что тише и задумчивей нравом, чем его сверстники, но свирепая и грозная слава Локхиров следовала за ним по пятам, вот она-то и сделала его одиноким и угрюмо-молчаливым. На всех веселых шумствах холостежи, где должна бы кипеть и вырываться наружу молодая кровь, Логер, сын Локхира, не бывал в числе ни заводил, ни весельчаков. Но с тех пор, как Хюдор, дочь Борна, из худышки-пигалицы стала выравниваться в златокосую красавицу, все чаще Логер стал появляться там, где бывала она; и на играх, и на собраньях с рукодельем, где Хюдор смотрела на Гэвина, усевшись у стенки, — Логер поглядывал на нее все чаще от противоположной стены. Братья Хюдор наблюдали за этим с опаской: если бы сын Локхира посватался к их сестре, отказать ему было бы неосторожно; но тут как раз объявился Гэвин, хохочущий, шумный, беспечный Гэвин, и он один занял все пространство вокруг Хюдор, так что никто другой не мог больше поместиться туда.
Поговаривали кумушки-сплетницы, что, мол, если бы Логер не глядел на Хюдор, то и Гэвин не посмотрел бы на нее, и что все это, мол, была лишь старая история Гэвиров и Локхиров, старое сведение счетов на новый лад. Да только ошибались кумушки, как часто с ними бывает. Гэвин — это Гэвин. Он увидел саму Хюдор, а не ее отражение в чьих-то глазах. И он никогда ни на кого не обращал внимания, когда брал то, что хотел взять.
Случилось так нынешней зимой, что Хюдор, дочь Борна, уронила клубок золотых ниток. Выкатился клубок на самую середину комнаты, и двое оказались над ним одновременно: Гэвин и Логер. Но Логер не нагнулся за клубком: что было бы проку, если бы поднял он его и вернул хозяйке, что бы это изменило? А Гэвин поднял и улыбнулся Хюдор через головы всех вокруг.
— Ты всегда берешь то, что хочешь, верно, Гэвин? — сказал ему Логер, сын Локхира.
Но Гэвин не расслышал — он уже шел к Хюдор Темнобровке с ее клубком.
ПОВЕСТЬ О КЕТИЛЬ, ДОЧЕРИ ГЭВИРА
В конце лета Кетиль, дочь Гэвира, младшая сестра Гэвина, вышивала однажды в гостях у Хюдор. Девушки были знакомы с детства, но издали. Были они ровесницы, Хюдор даже чуть-чуть помладше, оттого что родилась осенью, а Кетиль — в конце лета, но именно Кетиль, дочь Гэвира из дома Гэвиров, казалась младшей из них. Она была хорошенькая и шаловливая, как молодой рысенок, и Йиррин, певец из дружины Гэвина, частенько говаривал, что у этой кошечки мягкая шерстка, но очень острые коготки. И не мудрено; Йиррину от ее коготков немало доставалось. Кетиль была порывиста, капризна, насмешлива и горда, как все Гэвиры; у нее гордость эта приняла вид заносчивости, порой по-ребячески смешной, а порою жестокой.
После того как умерла старая Фамта, Кетиль осталась хозяйкой в доме и справлялась, в общем, неплохо, только бывала несправедлива со слугами и никогда не хотела в этом признаваться, а порою, загоревшись каким-нибудь делом, превращала весь дом в один большой чан с мокнущим пером из подушек или в сушильню для лекарственных трав, так что ни вздохнуть, ни повернуться, и тогда Гэвин, хохоча, спасался в своей охотничьей палатке. Кроме Кетиль, у него была еще одна сестренка, Айнин, сорванец десяти зим от роду, души не чаявший в старшем брате и разорявший все птичьи гнезда и беличьи кладовые на два дня пути вокруг.
Этой зимой, как прошел слух про Хюдор и Гэвина, Кетиль зашла посмотреть поближе на ту, что могла стать ее невесткой. Пришла, конечно, не непрошеной — перед тем, встретившись с Хюдор на вечеринке, заговорила с нею, расспрашивая, не откажется ли та поделиться рецептом одного особенного пирога с грибами; обеих девушек, конечно, смущала причина, что свела их вместе, и Кетиль напускала на себя тогда особенную надменность, однако недолго, а Хюдор была особенно молчалива, и тоже недолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63