Я перерезал ему горло и в наступившей тишине прислушался к шороху речного прибоя. Я опасался, что Зверолову удалось похитить мальчика, и надеялся услышать из леса его голос, зовущий на помощь. И я услышал его тихий и слабый стон:
— Залмоксис!
Голос прозвучал где-то рядом. Я отыскал Волчонка, скрытого ветвями кустарника. Он лежал на спине, раскинув руки. Подле него, уткнувшись лицом в кусты, лежал мертвый Зверолов.
Вся одежда Волчонка была залита кровью. Я склонился над ним.
— Ты ранен? Сейчас я осмотрю тебя.
— Не надо, — простонал Волчонок, — не причиняй мне боль, я уже ощупал себя, у меня проломлена грудная клетка.
— Нет, — прошептал я в ужасе, — ты ошибся. Сейчас я отнесу тебя домой, и мы выходим тебя.
Но я видел по обилию крови и по неестественно бледному цвету его лица, что он прав.
— Мы ударили одновременно, — сказал Волчонок, но я перебил его:
— Не говори, не трать силы…
— Нет, нет, я хочу, чтобы ты знал, как я умер. Силы мне уже не нужны. Мы ударили, его топор вошел мне в грудь, но я вытащил его, ох как было больно. — Волчонок всхлипнул и продолжил: — Теперь уже не так, теперь мне только холодно. Я не хочу явиться в Чертог Воинов с торчащим из груди топором, железо все еще вызывает у меня отвращение.
Я стоял на коленях перед умирающим мальчиком, содрогаясь от собственного бессилия. Бессилие, удушающее, леденящее кровь бессилие…
— Я умираю, как настоящий воин, правда? Я умираю на поле боя от раны, нанесенной врагом! Теперь я буду с тобой всегда. Все так, как ты хотел, Залмоксис!
«Неправда, — думал я, — я никогда этого не хотел». Тот, другой, у кого было больше прав на это имя, возможно, действительно считал, что лучшая смерть для мальчишки именно такая. Но мой разум бунтовал против этого.
Ему было рано умирать. Он должен был еще вырасти, многому научиться, ему еще предстояло стать мужчиной, познать любовь.
— Залмоксис, как же так! Ведь ты должен был встретить меня там, у входа в Серую Долину. Неужели мне придется идти по ней одному? Но ты не сомневайся во мне. Ведь я сам привел тебя сюда, здесь ты нужен. Не бойся, я не подведу тебя, я справлюсь, я найду дорогу.
— Нет, нет, малыш, ты не будешь один. Тебя встретят, тебя проводят, ты не заблудишься. С тобой будет наша Госпожа, она пожалеет ребенка, она позаботится о тебе.
— Я не ребенок, Залмоксис, скажи мне, ведь так, я воин? Я умираю, как мужчина, я попаду в Чертог Воинов, правда?
— Конечно, в Чертог Воинов, Бледная Госпожа проводит тебя туда.
— Попроси ее об этом, Залмоксис, — пробормотал Волчонок.
Его глаза застыли, уставившись в небеса. В мертвых зрачках отразилась луна.
Я не стал просить ее об этом, я закричал:
— Проклятая! Скольких еще ты отберешь у меня? Сколько нужно смертей, чтобы ты насытилась? Когда-нибудь я доберусь до тебя, и ты заплатишь мне за все мои потери!
Но Бледная Госпожа осталась безучастной к моим проклятиям, лишь презрительно скрылась за темной тучей. Она получила назначенную за Вендис жертву, ко всему другому она была равнодушна.
Я вспомнил слова эллина, которому было предсказано, что однажды он встретится с варваром, чья душа будет чиста и открыта, кто будет жаждать знаний и под его руководством превратится в Светоч, способный изменить жизнь дикарей. Ослепленный собственной мудростью эллин Светоча не разглядел. А теперь та чистая и открытая душа, охваченная самой искренней верой, душа, изменившая жизнь даков, отлетала, чтобы встретиться со своим богом в Чертоге Воинов. Эллин ошибся во мне, я был лишь орудием в руках Светоча.
Я поднял безжизненное тело ребенка и пошел, покачиваясь, словно во сне. Я шел с мертвым мальчиком на руках, аккуратно ступая, чтобы не потревожить его, будто он просто спал. Мне отчаянно хотелось плакать, рыдать, выть, но глухая тоска сковала меня, и я словно окаменел. Утрата была слишком тяжела, чтобы смыть ее слезами. Я принес драгоценную ношу вождю даков и аккуратно положил у его ног.
— Ты сам когда-то посвятил своего сына Залмоксису. Он принял твой дар, вождь, — сказал я.
Склонившаяся над очагом жена Креока тихо поднялась, выронив крючок, которым она доставала мясо из котла. Креок коротко рыкнул на нее, женщина вжалась в стену, подавив судорожный вздох. Вождь склонил голову, длинные седые волосы свесились ему на лицо, так что я не мог разглядеть его выражения. Он казался спокойным и ничем не выдал своего горя.
— О, великий Залмоксис! Жизнь моего сына принадлежит тебе, — произнес Креок слегка дрожащим голосом. — Я отдал моего волчонка тебе еще давно. Благодарю за то, что ты принял мою жертву!
«Безумец, — подумал я, — кругом одни безумцы. Мне надо бежать прочь от них, пока безумие не охватило и меня».
Я не стал говорить ему, что Волчонка выбрала себе в жертву Бледная Госпожа, а не Залмоксис. Я просто молча вышел и побрел в свою пещеру.
Весь день я оставался в пещере, прислушиваясь к разносившемуся по Долине печальному волчьему вою. Идти к Креоку я не осмелился, я до ужаса боялся встретить скорбный взгляд его молчаливой жены.
Ближе к вечеру пришла Вендис и принесла мне обед. Тихая, заплаканная, она положила передо мной кусок вареной оленины и села напротив смотреть, как я поглощаю еду.
Я жевал мясо, не отрывая взгляда от Вендис, наблюдая, как пролегает складка на девичьем лбу, эта горькая складка еще не оставляет следа и все же намечает место для будущей морщины. С некоторых пор красота вызывает у меня мучительное желание испортить, уничтожить ее. Я с наслаждением смотрел, как складка на лбу уродует лицо девушки, и подбирал наиболее жестокие слова, чтобы причинить ими как можно больше боли, удержать эту складку на лбу Белой Волчицы. С удовольствием представлял, как станет она морщинистой старухой и выплачет голубизну своих глаз. Они поблекнут и потеряют цвет, никто больше не вспомнит о красоте Белой Волчицы, никто, может быть, кроме меня. Возможно, я буду вспоминать этот вечер и содрогаться от собственной жестокости, но это будет потом, гораздо позже, когда моя собственная боль излечится от времени, и мне не будет надобности причинять боль другим, чтобы утихомирить свою. Я почувствовал, как внутри меня начала разрастаться боль, где-то в районе солнечного сплетения, маленькая навязчивая боль, будто инородное тело, просилась на свободу. Она терзала меня, словно чудовище, а все мое тело скрутило незнакомое прежде желание — причинить еще большую боль девушке, уже не душевную, а физическую. Мой разум подчинился этому желанию и начал строить странные фантазии, в которых лицо Вендис было перекошено от ужаса, в которых были боль, ее боль, ее крик и, может быть, смерть.
Словно пробудившись от кошмарного сна, я вскочил, тряхнул головой, отгоняя наваждение, со страхом посмотрел на Вендис. Неужели я хотел сделать это с беззащитной девушкой, вся вина которой заключалась в том, что она напоминала мне о Моране?
Я привлек к себе девушку и сжал ее в своих объятиях. Она всхлипнула, уткнувшись мне в плечо. Я почувствовал, как дрожит ее тело под моими ладонями. Прежнее томление охватило меня, я, все еще обнимая ее, навалился на нее всем телом, пытаясь подмять под себя. Вендис глухо вскрикнула, вцепившись выпущенными когтями в мою рубаху. Я попытался завладеть ее руками, сжал коленями ее ноги, чтобы она не вырвалась.
— Посмотри правде в глаза, Вендис, — рычал я, все больше возбуждаясь. — Волки — однолюбы. Мне никогда не полюбить тебя. Какая теперь разница, ты все равно уже погибла. Никогда тебе не узнать, какой бывает любовь, узнай хотя бы, что такое наслаждение.
Вендис вырвала руку из моих пальцев и царапнула меня по щеке. От внезапной боли я ослабил хватку, она выскользнула и оттолкнула меня, вскочив с пола, отбежала в сторону. У выхода из пещеры она остановилась и с горечью выкрикнула:
— Ты говоришь так, будто вовсе не волк. Ты слишком жесток для волка. Наверное, ты и впрямь бог!
Из глаз Белой Волчицы брызнули слезы, личико сморщилось в горестной гримасе, и я почувствовал наконец удовлетворение: кому-то стало больно так же, как мне.
Все еще лежа на полу, я отер щеку, она была в крови. Когти Белой Волчицы оставили глубокие шрамы. Желание, мгновение назад пронзившее меня, словно внезапный удар кинжала, отпустило мое тело, и я чуть ли не с изумлением взирал на раскрасневшуюся Вендис. Чего она так испугалась? Внутри меня было пусто, казалось, никакого чувства я уже не способен испытать, даже боли, только безграничную всеохватывающую пустоту. Я поднялся вслед за Вендис, она хотела убежать, но я воскликнул:
— Постой, я не причиню тебе вреда. Выслушай меня, Вендис.
Она остановилась, прижавшись спиной к каменной стене. Я должен был выполнить последнюю свою обязанность, должен был сказать ей о Бледной Госпоже.
— Слушай меня, Вендис! Тебе предначертан иной путь, ты должна стать жрицей Великой Богини.
~ Какой жрицей? — поморщилась Вендис и внезапно закричала: — Ты совсем спятил, Залмоксис! Я — волчица, я верю лишь в одного бога, о какой Богине ты говоришь?
Я взял ее за подбородок и развернул лицом к небу.
— Видишь ли ты мою Богиню?
На безоблачном весеннем небе сиял ослепительный закат. Но Вендис поняла, что я пытаюсь ей показать.
— Ты говоришь о луне? — Вендис поежилась.
— Ты будешь утверждать, что веришь лишь в одного бога?
— Нет, не буду. Я имела в виду, что мы соблюдаем культ лишь одного бога. А Бледная Госпожа никогда не просила от нас ничего.
— Теперь Бледная Госпожа милостиво согласилась принять тебя своей жрицей, Вендис.
— Но я не хочу такого пути.
— Вендис! Нет у тебя выбора. Я посвятил тебя ей.
— Почему ты распоряжаешься моей судьбой? По какому праву? — Вендис хотела было сказать что-то еще, но проглотила слова.
— Давай, скажи, ну же. Ты, верно, хотела меня в чем-то обвинить?
— Кто ты, Залмоксис? — прошептала Вендис.
— В который раз ты задаешь мне этот вопрос?
— Но я никогда не получала на него прямого ответа.
— Хорошо, я дам тебе ответ, — рассердился я. — Ты хочешь услышать, бог ли я, так? Нет! Я не бог, но боги говорят со мной. Когда Звероловы хотели убить тебя, я дал зарок Бледной Госпоже, что ты станешь ее жрицей, и она спасла тебя от насилия и ужасной смерти.
Белая Волчица побледнела, вспомнив день в крепости Звероловов.
— Я думала… — она покачала головой и продолжила: — Ведь ты смог выйти из огня, разве не ты спас меня тогда?
— Нет, Вендис. Я бы не смог тебя спасти. Боги милостивы ко мне, думаю, что незаслуженно, но это так. Тот, кто спас меня из огня, не снизошел бы до тебя, как бы я его ни молил. Тебя спасла Бледная Госпожа.
Вендис склонила голову.
— Что же мне теперь делать? Ты научишь меня?
— Нет, Вендис, не научу. Не мне учить тебя таинствам Матери, я не посвящен в них. Тебе надо искать храм Великой Богини, я слышал, что на берегах Реки, ближе к устью, есть такие. Там тебя обучат всему.
— А ты?
— Меня зовет к себе другой бог. Твой путь на восток, мой — на запад, у каждого свои обеты.
— Неужели мы разойдемся навсегда? Я проигнорировал ее вопрос.
— Сейчас ты нужна своим родителям, Вендис, иди к ним.
Вендис еще некоторое время молчала, потом, так и не проронив ни слова, вышла из пещеры. Стало ли все, что я сказал ей, сильным потрясением для нее или она чувствовала и прежде, что нам не суждено быть вместе, я не знаю. Но обрывки ее горестных мыслей настигали меня даже тогда, когда она уже ушла далеко от моей пещеры. Я остался один и просидел, не шевелясь, до наступления ночи.
Я выполнил свое обещание Волчонку. Племя моего юного друга владело железным оружием, и, думаю, когда-нибудь освоит и его изготовление. Не было больше ничего, чему бы я мог научить даков. Не было больше никого, кто бы удерживал меня на берегу благословенной реки. Настала пора уходить. Я чувствовал это по запаху костров, по шороху речного прибоя, по шуму ветра. Мне нужно было уходить. Ни вещей, ни еды, ни оружия, кроме моего Меча, я не взял. Как и прежде, у меня не было ничего. Я уходил в ночь с Мечом, привязанным хитрой перевязью за спиной, и с пустыми рукам. Прощаться с племенем я не стал. Боги не прощаются, уходя.
Я вышел через тайный ход и побрел по лесу. Но кое-кто все же выследил меня. Я почуял ее и обернулся. За деревьями ее не было видно, но я знал, что она там.
— Что тебе надо? — раздраженно крикнул я в темноту. Вендис вышла из-под сени деревьев и подошла ко мне. Она выглядела прелестно в сгустившихся сумерках.
— Я знала, что ты уйдешь сегодня, — сказала она. Я проглотил ком горечи. — Так нужно, Вендис.
— Кому? — Вендис вздохнула, и я почувствовал в ее голосе сдерживаемые слезы. — Не уходи! Ты же сам говорил, твое племя погибло, твой вождь убит, и ты за него отомстил. Тебе некуда спешить, и никто тебя не ждет, никто, кроме меня!
Я вспомнил один из своих снов — темное видение осунувшегося человека в широких жреческих одеждах, сидящего на камне у Черного озера в Поэннине. В моем сне человек этот откинул капюшон и поднял на меня глаза. Глаза Гвидиона, такие светлые и печальные.
— Он ждет меня, Вендис, — сказал я тихо, — может быть, он все-таки меня ждет.
— Будь он проклят, твой черный колдун! — закричала Вендис. — У него нет права на тебя! Ко мне, ко мне ты должен спешить, я должна ждать тебя, а не он.
Я пожал плечами. Все, что могло ее в чем-либо убедить, я уже высказал ей раньше.
— Не будь так убийственно спокоен! Я не могу поверить, что ты так легко расстаешься со мной! — воскликнула Вендис.
«Однажды ты выбрал неверный путь», — вспомнил я слова Гвидиона. Однажды я сделал ошибку, полюбив женщину, предназначенную не мне. Я сделал ошибку и жестоко поплатился за нее. Белая Волчица была предназначена мне самой Великой Богиней. Сейчас, только сейчас я понял, что не своей жрицей хотела сделать она Вендис, а моей женой. Но я вспомнил, как откинул капюшон маг, и в его глазах отразился закат над Поэннином. И я снова выбрал неверный путь. Может быть, так суждено. Я знаю поверье, что Богиня наказывает тех, кто отказывается от ее предназначения. Мое предназначение было остаться среди даков, жениться на Белой Волчице и мудро править ее племенем. Тогда бы я оправдал ожидания Меча Орну, став и королем и богом одновременно, я выполнил бы предназначение Богини.
— Прощай, Белая Волчица. Будь счастлива, если сможешь, — с трудом проговорил я.
— Я буду молиться за тебя, — прошептала Вендис.
— Какому богу? — насмешливо спросил я.
Развернувшись к ней спиной, я быстро пошел прочь. Я слышал ее мысли: желание последовать за мной боролось с оскорбленной гордостью. Мне оставалось только надеяться, что гордость в Вендис возьмет верх. Иначе мне действительно придется взять ее с собой. А ведь она могла бы быть идеальным попутчиком, сильная, молодая волчица, способная, как и я, проходить огромные расстояния, бодрствовать ночью и спать днем, охотиться и сражаться наравне со мной и в волчьем и в человеческом обличье.
Уходя в ночь, я чувствовал спиной обиженный взгляд влюбленной девушки и почти был готов вернуться.
Все хорошее, что было во мне, кричало, и взывало, и требовало остановиться. Ветер, словно сорвавшись с цепи, бил мне в грудь, сбивал меня с ног, мешал мне идти, будто старался остановить меня.
«Оглянись, — выл ветер, — оглянись лишь раз, и ты останешься с ней навсегда».
Ветер трепал мне волосы, срывал плащ, пытался сбить с ног. Ветер поднялся над лесом, над континентом, над миром, он гнал тучи, ломал деревья, поднимал бурю, и тогда в его завываниях послышался мне трубный голос Жреца из Древнего Святилища:
«Гвидион! — Воздух!»
Слова, о которых я догадался уже давно. Тогда, во время обряда, Жрец назвал другое имя, тайное имя Гвидиона, скрытое ветрами. Но Властелин Ветров не всегда может уследить за своими подопечными. Ветер требовал оглянуться, ветер, но не Гвидион.
Я не оглянулся. Каким бы ни был мой путь, он должен вести меня к Гвидиону. А если нет такого пути, значит, я пойду по бездорожью, по болотам, по морям, по воздуху. Даже когда умру, мертвый мой призрак будет идти лишь в одном направлении: на запад, на Медовый Остров, в Поэннин, в Черные горы Хребтовины, туда, где остался маг со светлыми глазами. Мне не важно, какая судьба ждет меня, и не важно, держит ли Гвидион в руках меч Туата де Дананн или черный посох Фоморов, мой путь один, светел ли, темен ли, он ведет к Гвидиону.
Пройдя несколько миль, я услышал прощальную песнь Белой Волчицы.
Песнь эта завораживала, щемила душу в непонятной тоске, словно вместе с Волчьим Долом я покидал саму жизнь. И не было спасения от этой тоски, нахлынувшей на меня. Я оставлял позади тепло сердец, любовь и радость жизни, понимая, что уже никогда не обрету потерянного.
Между любящей меня женщиной и равнодушным богом я выбрал бога. Я твердил себе: таков мой выбор, такова судьба. Но только не мог понять, когда же я сделал этот выбор? Когда между жизнью и смертью я выбрал смерть, между любовью и болью — боль?
Глава 10
Король Мертвых
Туман по-прежнему дремал, распластавшись над поляной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Залмоксис!
Голос прозвучал где-то рядом. Я отыскал Волчонка, скрытого ветвями кустарника. Он лежал на спине, раскинув руки. Подле него, уткнувшись лицом в кусты, лежал мертвый Зверолов.
Вся одежда Волчонка была залита кровью. Я склонился над ним.
— Ты ранен? Сейчас я осмотрю тебя.
— Не надо, — простонал Волчонок, — не причиняй мне боль, я уже ощупал себя, у меня проломлена грудная клетка.
— Нет, — прошептал я в ужасе, — ты ошибся. Сейчас я отнесу тебя домой, и мы выходим тебя.
Но я видел по обилию крови и по неестественно бледному цвету его лица, что он прав.
— Мы ударили одновременно, — сказал Волчонок, но я перебил его:
— Не говори, не трать силы…
— Нет, нет, я хочу, чтобы ты знал, как я умер. Силы мне уже не нужны. Мы ударили, его топор вошел мне в грудь, но я вытащил его, ох как было больно. — Волчонок всхлипнул и продолжил: — Теперь уже не так, теперь мне только холодно. Я не хочу явиться в Чертог Воинов с торчащим из груди топором, железо все еще вызывает у меня отвращение.
Я стоял на коленях перед умирающим мальчиком, содрогаясь от собственного бессилия. Бессилие, удушающее, леденящее кровь бессилие…
— Я умираю, как настоящий воин, правда? Я умираю на поле боя от раны, нанесенной врагом! Теперь я буду с тобой всегда. Все так, как ты хотел, Залмоксис!
«Неправда, — думал я, — я никогда этого не хотел». Тот, другой, у кого было больше прав на это имя, возможно, действительно считал, что лучшая смерть для мальчишки именно такая. Но мой разум бунтовал против этого.
Ему было рано умирать. Он должен был еще вырасти, многому научиться, ему еще предстояло стать мужчиной, познать любовь.
— Залмоксис, как же так! Ведь ты должен был встретить меня там, у входа в Серую Долину. Неужели мне придется идти по ней одному? Но ты не сомневайся во мне. Ведь я сам привел тебя сюда, здесь ты нужен. Не бойся, я не подведу тебя, я справлюсь, я найду дорогу.
— Нет, нет, малыш, ты не будешь один. Тебя встретят, тебя проводят, ты не заблудишься. С тобой будет наша Госпожа, она пожалеет ребенка, она позаботится о тебе.
— Я не ребенок, Залмоксис, скажи мне, ведь так, я воин? Я умираю, как мужчина, я попаду в Чертог Воинов, правда?
— Конечно, в Чертог Воинов, Бледная Госпожа проводит тебя туда.
— Попроси ее об этом, Залмоксис, — пробормотал Волчонок.
Его глаза застыли, уставившись в небеса. В мертвых зрачках отразилась луна.
Я не стал просить ее об этом, я закричал:
— Проклятая! Скольких еще ты отберешь у меня? Сколько нужно смертей, чтобы ты насытилась? Когда-нибудь я доберусь до тебя, и ты заплатишь мне за все мои потери!
Но Бледная Госпожа осталась безучастной к моим проклятиям, лишь презрительно скрылась за темной тучей. Она получила назначенную за Вендис жертву, ко всему другому она была равнодушна.
Я вспомнил слова эллина, которому было предсказано, что однажды он встретится с варваром, чья душа будет чиста и открыта, кто будет жаждать знаний и под его руководством превратится в Светоч, способный изменить жизнь дикарей. Ослепленный собственной мудростью эллин Светоча не разглядел. А теперь та чистая и открытая душа, охваченная самой искренней верой, душа, изменившая жизнь даков, отлетала, чтобы встретиться со своим богом в Чертоге Воинов. Эллин ошибся во мне, я был лишь орудием в руках Светоча.
Я поднял безжизненное тело ребенка и пошел, покачиваясь, словно во сне. Я шел с мертвым мальчиком на руках, аккуратно ступая, чтобы не потревожить его, будто он просто спал. Мне отчаянно хотелось плакать, рыдать, выть, но глухая тоска сковала меня, и я словно окаменел. Утрата была слишком тяжела, чтобы смыть ее слезами. Я принес драгоценную ношу вождю даков и аккуратно положил у его ног.
— Ты сам когда-то посвятил своего сына Залмоксису. Он принял твой дар, вождь, — сказал я.
Склонившаяся над очагом жена Креока тихо поднялась, выронив крючок, которым она доставала мясо из котла. Креок коротко рыкнул на нее, женщина вжалась в стену, подавив судорожный вздох. Вождь склонил голову, длинные седые волосы свесились ему на лицо, так что я не мог разглядеть его выражения. Он казался спокойным и ничем не выдал своего горя.
— О, великий Залмоксис! Жизнь моего сына принадлежит тебе, — произнес Креок слегка дрожащим голосом. — Я отдал моего волчонка тебе еще давно. Благодарю за то, что ты принял мою жертву!
«Безумец, — подумал я, — кругом одни безумцы. Мне надо бежать прочь от них, пока безумие не охватило и меня».
Я не стал говорить ему, что Волчонка выбрала себе в жертву Бледная Госпожа, а не Залмоксис. Я просто молча вышел и побрел в свою пещеру.
Весь день я оставался в пещере, прислушиваясь к разносившемуся по Долине печальному волчьему вою. Идти к Креоку я не осмелился, я до ужаса боялся встретить скорбный взгляд его молчаливой жены.
Ближе к вечеру пришла Вендис и принесла мне обед. Тихая, заплаканная, она положила передо мной кусок вареной оленины и села напротив смотреть, как я поглощаю еду.
Я жевал мясо, не отрывая взгляда от Вендис, наблюдая, как пролегает складка на девичьем лбу, эта горькая складка еще не оставляет следа и все же намечает место для будущей морщины. С некоторых пор красота вызывает у меня мучительное желание испортить, уничтожить ее. Я с наслаждением смотрел, как складка на лбу уродует лицо девушки, и подбирал наиболее жестокие слова, чтобы причинить ими как можно больше боли, удержать эту складку на лбу Белой Волчицы. С удовольствием представлял, как станет она морщинистой старухой и выплачет голубизну своих глаз. Они поблекнут и потеряют цвет, никто больше не вспомнит о красоте Белой Волчицы, никто, может быть, кроме меня. Возможно, я буду вспоминать этот вечер и содрогаться от собственной жестокости, но это будет потом, гораздо позже, когда моя собственная боль излечится от времени, и мне не будет надобности причинять боль другим, чтобы утихомирить свою. Я почувствовал, как внутри меня начала разрастаться боль, где-то в районе солнечного сплетения, маленькая навязчивая боль, будто инородное тело, просилась на свободу. Она терзала меня, словно чудовище, а все мое тело скрутило незнакомое прежде желание — причинить еще большую боль девушке, уже не душевную, а физическую. Мой разум подчинился этому желанию и начал строить странные фантазии, в которых лицо Вендис было перекошено от ужаса, в которых были боль, ее боль, ее крик и, может быть, смерть.
Словно пробудившись от кошмарного сна, я вскочил, тряхнул головой, отгоняя наваждение, со страхом посмотрел на Вендис. Неужели я хотел сделать это с беззащитной девушкой, вся вина которой заключалась в том, что она напоминала мне о Моране?
Я привлек к себе девушку и сжал ее в своих объятиях. Она всхлипнула, уткнувшись мне в плечо. Я почувствовал, как дрожит ее тело под моими ладонями. Прежнее томление охватило меня, я, все еще обнимая ее, навалился на нее всем телом, пытаясь подмять под себя. Вендис глухо вскрикнула, вцепившись выпущенными когтями в мою рубаху. Я попытался завладеть ее руками, сжал коленями ее ноги, чтобы она не вырвалась.
— Посмотри правде в глаза, Вендис, — рычал я, все больше возбуждаясь. — Волки — однолюбы. Мне никогда не полюбить тебя. Какая теперь разница, ты все равно уже погибла. Никогда тебе не узнать, какой бывает любовь, узнай хотя бы, что такое наслаждение.
Вендис вырвала руку из моих пальцев и царапнула меня по щеке. От внезапной боли я ослабил хватку, она выскользнула и оттолкнула меня, вскочив с пола, отбежала в сторону. У выхода из пещеры она остановилась и с горечью выкрикнула:
— Ты говоришь так, будто вовсе не волк. Ты слишком жесток для волка. Наверное, ты и впрямь бог!
Из глаз Белой Волчицы брызнули слезы, личико сморщилось в горестной гримасе, и я почувствовал наконец удовлетворение: кому-то стало больно так же, как мне.
Все еще лежа на полу, я отер щеку, она была в крови. Когти Белой Волчицы оставили глубокие шрамы. Желание, мгновение назад пронзившее меня, словно внезапный удар кинжала, отпустило мое тело, и я чуть ли не с изумлением взирал на раскрасневшуюся Вендис. Чего она так испугалась? Внутри меня было пусто, казалось, никакого чувства я уже не способен испытать, даже боли, только безграничную всеохватывающую пустоту. Я поднялся вслед за Вендис, она хотела убежать, но я воскликнул:
— Постой, я не причиню тебе вреда. Выслушай меня, Вендис.
Она остановилась, прижавшись спиной к каменной стене. Я должен был выполнить последнюю свою обязанность, должен был сказать ей о Бледной Госпоже.
— Слушай меня, Вендис! Тебе предначертан иной путь, ты должна стать жрицей Великой Богини.
~ Какой жрицей? — поморщилась Вендис и внезапно закричала: — Ты совсем спятил, Залмоксис! Я — волчица, я верю лишь в одного бога, о какой Богине ты говоришь?
Я взял ее за подбородок и развернул лицом к небу.
— Видишь ли ты мою Богиню?
На безоблачном весеннем небе сиял ослепительный закат. Но Вендис поняла, что я пытаюсь ей показать.
— Ты говоришь о луне? — Вендис поежилась.
— Ты будешь утверждать, что веришь лишь в одного бога?
— Нет, не буду. Я имела в виду, что мы соблюдаем культ лишь одного бога. А Бледная Госпожа никогда не просила от нас ничего.
— Теперь Бледная Госпожа милостиво согласилась принять тебя своей жрицей, Вендис.
— Но я не хочу такого пути.
— Вендис! Нет у тебя выбора. Я посвятил тебя ей.
— Почему ты распоряжаешься моей судьбой? По какому праву? — Вендис хотела было сказать что-то еще, но проглотила слова.
— Давай, скажи, ну же. Ты, верно, хотела меня в чем-то обвинить?
— Кто ты, Залмоксис? — прошептала Вендис.
— В который раз ты задаешь мне этот вопрос?
— Но я никогда не получала на него прямого ответа.
— Хорошо, я дам тебе ответ, — рассердился я. — Ты хочешь услышать, бог ли я, так? Нет! Я не бог, но боги говорят со мной. Когда Звероловы хотели убить тебя, я дал зарок Бледной Госпоже, что ты станешь ее жрицей, и она спасла тебя от насилия и ужасной смерти.
Белая Волчица побледнела, вспомнив день в крепости Звероловов.
— Я думала… — она покачала головой и продолжила: — Ведь ты смог выйти из огня, разве не ты спас меня тогда?
— Нет, Вендис. Я бы не смог тебя спасти. Боги милостивы ко мне, думаю, что незаслуженно, но это так. Тот, кто спас меня из огня, не снизошел бы до тебя, как бы я его ни молил. Тебя спасла Бледная Госпожа.
Вендис склонила голову.
— Что же мне теперь делать? Ты научишь меня?
— Нет, Вендис, не научу. Не мне учить тебя таинствам Матери, я не посвящен в них. Тебе надо искать храм Великой Богини, я слышал, что на берегах Реки, ближе к устью, есть такие. Там тебя обучат всему.
— А ты?
— Меня зовет к себе другой бог. Твой путь на восток, мой — на запад, у каждого свои обеты.
— Неужели мы разойдемся навсегда? Я проигнорировал ее вопрос.
— Сейчас ты нужна своим родителям, Вендис, иди к ним.
Вендис еще некоторое время молчала, потом, так и не проронив ни слова, вышла из пещеры. Стало ли все, что я сказал ей, сильным потрясением для нее или она чувствовала и прежде, что нам не суждено быть вместе, я не знаю. Но обрывки ее горестных мыслей настигали меня даже тогда, когда она уже ушла далеко от моей пещеры. Я остался один и просидел, не шевелясь, до наступления ночи.
Я выполнил свое обещание Волчонку. Племя моего юного друга владело железным оружием, и, думаю, когда-нибудь освоит и его изготовление. Не было больше ничего, чему бы я мог научить даков. Не было больше никого, кто бы удерживал меня на берегу благословенной реки. Настала пора уходить. Я чувствовал это по запаху костров, по шороху речного прибоя, по шуму ветра. Мне нужно было уходить. Ни вещей, ни еды, ни оружия, кроме моего Меча, я не взял. Как и прежде, у меня не было ничего. Я уходил в ночь с Мечом, привязанным хитрой перевязью за спиной, и с пустыми рукам. Прощаться с племенем я не стал. Боги не прощаются, уходя.
Я вышел через тайный ход и побрел по лесу. Но кое-кто все же выследил меня. Я почуял ее и обернулся. За деревьями ее не было видно, но я знал, что она там.
— Что тебе надо? — раздраженно крикнул я в темноту. Вендис вышла из-под сени деревьев и подошла ко мне. Она выглядела прелестно в сгустившихся сумерках.
— Я знала, что ты уйдешь сегодня, — сказала она. Я проглотил ком горечи. — Так нужно, Вендис.
— Кому? — Вендис вздохнула, и я почувствовал в ее голосе сдерживаемые слезы. — Не уходи! Ты же сам говорил, твое племя погибло, твой вождь убит, и ты за него отомстил. Тебе некуда спешить, и никто тебя не ждет, никто, кроме меня!
Я вспомнил один из своих снов — темное видение осунувшегося человека в широких жреческих одеждах, сидящего на камне у Черного озера в Поэннине. В моем сне человек этот откинул капюшон и поднял на меня глаза. Глаза Гвидиона, такие светлые и печальные.
— Он ждет меня, Вендис, — сказал я тихо, — может быть, он все-таки меня ждет.
— Будь он проклят, твой черный колдун! — закричала Вендис. — У него нет права на тебя! Ко мне, ко мне ты должен спешить, я должна ждать тебя, а не он.
Я пожал плечами. Все, что могло ее в чем-либо убедить, я уже высказал ей раньше.
— Не будь так убийственно спокоен! Я не могу поверить, что ты так легко расстаешься со мной! — воскликнула Вендис.
«Однажды ты выбрал неверный путь», — вспомнил я слова Гвидиона. Однажды я сделал ошибку, полюбив женщину, предназначенную не мне. Я сделал ошибку и жестоко поплатился за нее. Белая Волчица была предназначена мне самой Великой Богиней. Сейчас, только сейчас я понял, что не своей жрицей хотела сделать она Вендис, а моей женой. Но я вспомнил, как откинул капюшон маг, и в его глазах отразился закат над Поэннином. И я снова выбрал неверный путь. Может быть, так суждено. Я знаю поверье, что Богиня наказывает тех, кто отказывается от ее предназначения. Мое предназначение было остаться среди даков, жениться на Белой Волчице и мудро править ее племенем. Тогда бы я оправдал ожидания Меча Орну, став и королем и богом одновременно, я выполнил бы предназначение Богини.
— Прощай, Белая Волчица. Будь счастлива, если сможешь, — с трудом проговорил я.
— Я буду молиться за тебя, — прошептала Вендис.
— Какому богу? — насмешливо спросил я.
Развернувшись к ней спиной, я быстро пошел прочь. Я слышал ее мысли: желание последовать за мной боролось с оскорбленной гордостью. Мне оставалось только надеяться, что гордость в Вендис возьмет верх. Иначе мне действительно придется взять ее с собой. А ведь она могла бы быть идеальным попутчиком, сильная, молодая волчица, способная, как и я, проходить огромные расстояния, бодрствовать ночью и спать днем, охотиться и сражаться наравне со мной и в волчьем и в человеческом обличье.
Уходя в ночь, я чувствовал спиной обиженный взгляд влюбленной девушки и почти был готов вернуться.
Все хорошее, что было во мне, кричало, и взывало, и требовало остановиться. Ветер, словно сорвавшись с цепи, бил мне в грудь, сбивал меня с ног, мешал мне идти, будто старался остановить меня.
«Оглянись, — выл ветер, — оглянись лишь раз, и ты останешься с ней навсегда».
Ветер трепал мне волосы, срывал плащ, пытался сбить с ног. Ветер поднялся над лесом, над континентом, над миром, он гнал тучи, ломал деревья, поднимал бурю, и тогда в его завываниях послышался мне трубный голос Жреца из Древнего Святилища:
«Гвидион! — Воздух!»
Слова, о которых я догадался уже давно. Тогда, во время обряда, Жрец назвал другое имя, тайное имя Гвидиона, скрытое ветрами. Но Властелин Ветров не всегда может уследить за своими подопечными. Ветер требовал оглянуться, ветер, но не Гвидион.
Я не оглянулся. Каким бы ни был мой путь, он должен вести меня к Гвидиону. А если нет такого пути, значит, я пойду по бездорожью, по болотам, по морям, по воздуху. Даже когда умру, мертвый мой призрак будет идти лишь в одном направлении: на запад, на Медовый Остров, в Поэннин, в Черные горы Хребтовины, туда, где остался маг со светлыми глазами. Мне не важно, какая судьба ждет меня, и не важно, держит ли Гвидион в руках меч Туата де Дананн или черный посох Фоморов, мой путь один, светел ли, темен ли, он ведет к Гвидиону.
Пройдя несколько миль, я услышал прощальную песнь Белой Волчицы.
Песнь эта завораживала, щемила душу в непонятной тоске, словно вместе с Волчьим Долом я покидал саму жизнь. И не было спасения от этой тоски, нахлынувшей на меня. Я оставлял позади тепло сердец, любовь и радость жизни, понимая, что уже никогда не обрету потерянного.
Между любящей меня женщиной и равнодушным богом я выбрал бога. Я твердил себе: таков мой выбор, такова судьба. Но только не мог понять, когда же я сделал этот выбор? Когда между жизнью и смертью я выбрал смерть, между любовью и болью — боль?
Глава 10
Король Мертвых
Туман по-прежнему дремал, распластавшись над поляной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49