Он научил меня жить здесь, раз мне послано такое испытание.
– Трудно было привыкать?
– Привык, – дернул плечом Агловаль.
– Да. В этом мире не хватает благородных рыцарей, – тихо проговорила Кэт.
Агловаль помолчал. Затем тихо заговорил каким-то трепетным, неровным голосом, словно ему хотелось плакать, но он сдерживался.
В земле далекой, многим недоступной,
Вознесся славный замок Монсальват.
Храм, озаренный верой неотступной,
Стоит, сокрытый средь его палат.
Внутри него, исполнен благодати,
Хранится Господом ниспосланный сосуд,
Благоговейно избранные рати
Бессменну стражу вкруг него несут.
К нему слетает голубь благовеста,
Чтоб год от года силой напоить.
Грааль чистейшей мощью благочестья
Способен воинство без меры наделить.
Кто избран жить в служении Граалю,
Тот силу дивную и стойкость обретет,
Избегнет власти злобы и печали,
Любой обман пред ним во прах падет.
Тот не лишится горней благодати
В земле безрадостной и в тягостном пути,
Пройдет незнаемый сквозь вражеские рати,
Кто избран свет его везде нести.
Грааля суть есть таинство благое,
Его не должно всуе обрести,
Лишь беззаветно чистые душою
Достойны участь в нем свою найти.
Агловаль резко замолчал, опустив взгляд в землю и сцепив руки. Кэт не осмеливалась заговорить, ощущая его мучительную тоску.
– Но разве этот город – Монсальват? И разве здесь Грааль?
– Он везде. Меня звали, я не мог не откликнуться. И если я буду достоин, Грааль узрю и здесь.
«А кто достоин? Кто безгрешен? Галахад – и тот людям казался тварью бесчувственной. А ему, может быть, от этого больно было…»
– У вас есть дама? – попыталась сменить тему Кэт.
– Что? – встрепенулся Агловаль. – А-а. Да.
Он покраснел. Затем посмотрел на Кэт прямо и открыто почти с вызовом.
– Государь мой – Господь, Дама моя – Пресвятая Дева.
– Извините, – вздохнула Кэт. – Я вовсе не хотела лезть вам в душу, простите, пожалуйста.
«Ну вот, все и прояснилось. Порой надо просто не постесняться задать самый дурацкий вопрос».
– Да нет, что вы. – Лед растаял. – Я не хотел вас обидеть, просто это… очень сложно. Мне трудно об этом говорить.
– Я больше не буду спрашивать.
– А я уже все сказал. – Он снова улыбнулся. – Вам не страшно открыться. – Он секунду молчал. – А вы здесь почему?
– Ну, – дернула плечом Кэт, – куда же попасть из Тридевятого царства, как не сюда? И еще я учиться хочу. Тут хорошо учиться. – Она вздохнула, зажмурилась на золотой закат, рассеченный тонкой иглой Останкинской телебашни там, на горизонте. – Мой город такой большой, такой светлый, и стены его из белого камня. Он не ввысь растет – вширь. И купола золотые, и перезвон такой медовый, а за стеной светлое озеро да широкая река, а за ней дремучие леса, а за ними – горы высокие, а за горами – моря широкие, а за морями – земли великие, неведомые… А каков собой Камелот?
– О, он прекрасен. На рассвете он золотой, а на закате медный, и ветер звенит в башнях. А ветер пахнет морем. Мне всегда хотелось полететь с ветром в далекие края… за моря, за леса. И вот – я даже дальше. Когда был дома, тосковал по странствиям и приключениям. А теперь тоскую по Камелоту. И все равно знаю – если вернусь, то недолго буду там, потому что снова прилетит ветер, и снова я отправлюсь в Странствие.
Они молчали, глядя на город в сизой дымке, на блеск золотых куполов и изгиб реки и на нарисованные в небе завитки ярких белых облаков.
– Извините, – послышался сзади мягкий голос – не то низкий женский, не то высокий мужской. Юноша и девушка резко обернулись. Сзади прилаживал на треногу фотоаппарат не то парень, не то угловатая девица. Нет, все-таки парень. Смуглый, с прихваченными кожаным шнуром длинными темными волосами. Еще чуть подлиннее бы ресницы да понежнее губы – и был бы отвратно смазлив, а так просто очень симпатичный парень. Не то чтобы хлипкий, просто тонкокостный – такие никогда не будут выглядеть Шварценеггерами, хоть совсем в качалке поселись. – Извините, можно я вас сниму? Очень колоритная у вас группа получается.
Кэт с Агловалем переглянулись. Пожали плечами.
– Пусть снимает? – шепнула Кэт.
– Да пусть его, – ответил Агловаль, пристально и несколько изумленно глядя на фотографа. – Пусть…
Фотограф прицелился, щелкнул раз, другой – всего снимков пять, наверное, сделал.
– Меня зовут Ли, – потом представился он. – Не китаец, такое прозвище. Вот моя визитка, – порылся он в нагрудном кармане. – Там адрес галереи. Приходите на фотовыставку! Вас бесплатно пропустят!
Он собрал свою аппаратуру, сунул в сумку и пошел прочь в направлении садящегося солнца.
Смотреть на низкое светило было трудно, и Агловаль не заметил, в какой момент фотограф исчез – был, и нет его.
Солнце уже сползло каплей горячей меди за горизонт. Становилось холодно. Кэт решила пройти домой кружным путем – через Сетуньские проезды, а затем по мостику через Сетунь и прямо к дому. В домах возле Сетуньского Стана жили два кошачьих прайда, которых она подкармливала, хотя в последнее время их вроде кормили при магазине. Надо было проведать. Агловаль конечно же вызвался сопровождать. Пока пешком дошли до нужных домов, совсем стемнело, потому как ночь была безлунная, а фонари, пусть и горели ровно и ярко, почему-то освещали в этих местах лишь малый круг возле столба. Словно тьма тут была густая и желеобразная, не поддающаяся свету. А домой Кэт надо было не через большой освещенный мост, а через другой, темный, подальше, у гаражей.
В пойме Сетуни, между Кутузовским проспектом и «Мосфильмом», давно ошивались стаи одичавших собак. Иногда по ночам Кэт слышала, как они лают и воют и этот гав то удаляется, то приближается. Акустика была тут прекрасная. Иногда Кэт напарывалась на этих бездомных несчастных зверей, но с ней они дружили. Потому что Кэт, в отличие от многих, ходящих мимо собак с палками, ходила с пакетиком собачьего корма. Собаки уже знали ее и не только не нападали, а даже виляли хвостами. Но сегодня непривычный тут слышался лай.
– Быстрее, – тревожно поторопил Агловаль.
Кэт молча кивнула. Странный гулкий лай послышался где-то слева. Лай приближался. Что-то необычное слышалось в нем. Что-то странное и пугающее. Это был какой-то согласный хор, злобный и торжествующий.
– Как будто поют, – испуганно посмотрела на Агловаля Кэт.
– Я уже слышал эту песню, – сквозь зубы процедил он, берясь за меч. – Это Гончие Ада. Белые как снег, а уши их красны как кровь…
– Сейчас октябрь, Дикой Охоте еще не время! – возразила Кэт. – Врата Аннуна откроются только на исходе месяца…
Тропинка вдруг куда-то исчезла. Да и вообще место сделалось каким-то незнакомым… А жуткий лай все приближался.
Кэт уже начала задыхаться, когда сзади раздался изумленный возглас Агловаля. Не удержавшись, Кэт оглянулась. Пожалуй, это было ошибкой. Такого лучше не видеть – ноги меньше заплетаться будут. Гончие уже вышли на расстояние прямой видимости – уродливые красноглазые твари, более жуткие, чем гончие Аннуна. Но Агловаль смотрел не на Гончих, что плавно, не касаясь земли, но все же стремительно приближались, мерцая во тьме.
Она проследила направление взгляда Агловаля и увидела, что же так его изумило. Картина действительно оказалась феерической – настолько феерической, что Кэт просто остолбенела. Наперерез адской стае бодро мчался рыжий ком шерсти. В следующую секунду Кэт поняла, что это собака, и не просто собака, а чау-чау – только они носятся таким галопом, больше всего напоминающим полет детского мячика по низкой траектории. Но этот чау не просто несся! За ним гордо реял крупный надувной шарик достаточно обтекаемой формы, веревочка от которого была прочно зажата в зубах у чау. А под шариком болтался набитый полиэтиленовый пакет. Наверное, в пакете было немало дырочек, потому что он оставлял за собой облако какой-то странной темной пыли. Вот первая Гончая влетела в полосу этой пыли… и кубарем покатилась по земле, с громким визгом колотя себя лапами по носу. За ней вторая, третья… Чау тем временем бросился в сторону беглецов. Немного не добегая до людей, чау выплюнул веревочку, расставшись с шариком, и обогнал Агловаля с Кэт, пролаяв:
– За мной!
Шарик плавно и величественно поплыл вверх – видимо, был наполнен гелием. Размышлять особенно было некогда. Если уж этот странный пес как-то умудрился задержать адскую стаю, им он, наверное, не враг. Беглецы петляли среди гаражей, складов, каких-то полуразрушенных строений. Через некоторое время чау притормозил, уселся и принялся елозить лапами по морде. Только тут Кэт осознала, что на морде у пса на манер намордника напялен банальнейший строительный респиратор.
– Чего глазеешь? – мрачно поинтересовался чау. – Помоги лучше!
Ошеломленная Кэт помогла псу снять респиратор и не нашла ничего лучше, как спросить:
– Ты кто?
– Живу я тут. Так эти борзые недорезанные на той неделе вздумали поразмяться и за мной погонять – еле ушел. Вон клок из штанов выдрали!
И действительно, пышная шерсть задних лап, в просторечии именуемая штанишками, в одном месте понесла изрядный ущерб.
– Они думали, им это с лап сойдет! Щазз!
– Послушай, пес, а чем ты остановил стаю? – вмешался Агловаль.
– Как – чем? «Коктейль Молотова», только в собачьей модификации. Перец молотый черный, перец молотый красный, чили, паприка. Я даже кайенский перец отыскал – расстарался! Все палатки с пряностями на нашей оптовке обошел!
– А как же ты с продавцами договаривался? – поразилась Кэт. – То есть я ничего не хочу сказать, но… Ты же и до прилавка не достанешь…
– Во-первых, достану! А во-вторых, что ж я, больной на рынок в собачьей шкуре ходить? Твой приятель небось тоже за покупками не в латах ходит.
– Так ты оборотень?
– Ну спасибо, сообразила. А еще говорят, будто это у нас, чау, тормозной путь длинный. Тебе что, так часто говорящие собаки попадаются?
Но у Агловаля еще оставались какие-то сомнения.
– Остановить Адских Гончих обычным перцем?
– А кто тебе сказал, что он обычный? Я зашел в церковь, к батюшке, и попросил освятить.
– Чтобы нечисть вошла в храм Господень?! – изумился рыцарь.
– Сам ты нечисть! – не на шутку разобиделся чау-чау. – Кто такое придумал, что порядочному оборотню уже нельзя в Господа веровать? Что за дискриминация по расовому признаку? Как сидов крестить или львам христианские мысли внушать, так, значит, можно, а если оборотень, так пшел под лавку и не высовывайся? Вот и помогай после этого людям! Шовинисты!
Смущенный Агловаль принялся сбивчиво извиняться.
– Ладно, проехали, – махнул лапой чау. – Давайте-ка лучше двигать отсюда. А вы, кстати, хороши! Нашли где шляться в новолуние! Гончие бы вас нипочем не выпустили. Я и то себе тропку заранее готовил.
– Откуда они тут все-таки взялись? – огляделся по сторонам Агловаль.
Чау взъерошился.
– Не знаю, – коротко рявкнул он. – Тут пустырь есть. – Пес показал головой вверх, туда, куда уходила тропа. – Плато такое. Затерянный мир. Дурное место. Деревьев не растет, следов нет, но все же чую – кто-то там ходит. Надо бы проверить, но мои собаки туда не суются даже днем, а один я не пойду.
Все замолчали.
– Слушай, может, ты обернешься? – нарушила молчание Кэт.
– Не, тут на четырех удобнее. Ну что, отдышались? Тогда двигаем! А респиратор давай сюда, я его в зубах понесу.
Минут через десять они вывернули на вожделенный мостик. Чау положил респиратор на асфальт, подскочил, описал в воздухе заднее сальто – и на землю встал невысокий, крепко сбитый рыжий парень в кожаной куртке и в меру потрепанных джинсах.
– Ну вот, отсюда вы уже сами доберетесь. Тут район Кобеликса – пускай он теперь за вами и присматривает, – деловито заявил парень. – Ладно, я пошел. Если вдруг будете здесь в округе и чего стрясется – так и быть, зовите.
И с этими словами он бодро зашагал прочь.
– Эй, а кого хоть звать? – крикнула ему вслед опомнившаяся Кэт. – Как тебя зовут?
– Джек! – отозвался рыжий и исчез за углом.
Глава 4
БЕЗВРЕМЕНЬЕ
Предзимье 2004 – Новый год
…И вот стоишь ты на промерзшей дороге, а ледяной ветер дует в затылок, набивает жесткой крошкой космы пожухлой травы. А по небу тупо, медленно ползут тяжелые сизые тучи и ломаются под ударами ветрового бича, открывая по краям и на изломе бритвенно-острое серебро. А в разрывы торжественно-безмятежно смотрит несравненное осеннее небо, и, когда из туч вдруг сеет дождь или сыплет снег, кажется, что небо корчит гримасы подобно злому шуту…
…Кончался ноябрь, город выбелило снежной крупой, в переулке перед залом разбили фонарь, соседка Марья Николаевна опять начала по вечерам играть на виолончели, и когда Андрей не ходил на тренировки, то сидел в мастерской с очередной книжкой в руках и слушал через стену ее безыскусные экзерсисы. За кисть и карандаш он не брался уже давно. Не мог. Разве что по работе. А на тренировки ходил со все растущим энтузиазмом. Витька хвалил его успехи в переходе с карате на ушу, и порой они оставались после тренировок выпить по чашке зеленого чая.
…Разговор был подобен мячику или воздушному шарику, летавшему по залу от одной ушуйницы к другой, подчиняясь странному рисунку. Шарик прыгал некоторое время между тремя девицами, потом вдруг перелетал к четвертой и продолжал снова прыгать между тремя – новой и двумя прежними или совсем новыми. Так этот перемещающийся сложным образом треугольник беседы чертил по залу странные траектории, эдакие аналоги округлых фигур Лиссажу. Есть такой скринсейвер, с точно такими же треугольниками, как раз он Андрею и мерещился – то и дело начинали мерцать перед глазами светло-зеленые, опаловые, бледно-голубые линии.
А еще в этом мысленном скринсейвере прослеживался ритм, который заставлял двигаться всех в этом зале. Андрей с удивлением и удовольствием подчинился этому ритму. В ушах даже вроде бы зазвучала непонятная, неуловимая музыка.
А девицы просто болтали и отрабатывали уже заученные серии, колотя кто макивару, кто мегасардельку синего цвета, именуемую здесь грушей. Витька сшил ее сам из кожзама, набил обрезками губчатой резины и подвесил под потолком. Удобная вышла штука.
– А я сегодня опять летала во сне. – Вроде бы это сказала Лиза.
– А я уже давно не летала, – со вздохом отозвалась Леся.
– А у меня был большой перерыв, – сообщила Лена, – а когда недавно опять летала во сне, то оказалось, что техника улучшилась!
– А как? – осведомилась Лиза.
– Ну понимаешь, раньше, чтобы взлететь, приходилось долго разбегаться, потом я отрывалась от земли и долго «бежала» в воздухе над самой землей и лишь потом набирала высоту и выходила на какой-то предел, где уже никаких ограничений не было.
– А теперь как? – Это снова, наверное, Леся.
– А теперь – как в стишках: и с разбега, и на месте, и двумя ногами вместе! Честное слово – как угодно!
– Завидно, – присоединилась Наталья. – Мне лучше стартовать с высоты. Из окна, с балкона, с горы – тогда сразу летишь, и все. Без препятствий.
– Провода не мешают? – осведомилась Лиза. – Мне всегда приходится уворачиваться.
– Я выше уровня проводов лечу.
– А мне обычно мешают.
– А вот я, как правило, летаю на чем-то, – сообщила Леся. – На подушке, на кресле…
– …на метле, – хихикнула Наталья.
– На метле, – подтвердила Леся. – Иначе никак не выходит. Кстати, а как с маневренностью?
– Мм, – протянула Наталья. – Как-то я обычно на такой высоте, что маневрировать особенно не приходится. Не пробовала.
– А у меня на новом уровне, – сказала Лена, – в небольшом помещении вроде все в порядке, но скорости были небольшие. Вот на больших бы попробовать…
– У меня неплохо получалось, – вступила Людмила. – Но я хреново стартую. Вообще, – рассмеялась она, – если бы это все было по-настоящему, то нам можно было бы поделиться опытом. Я бы показала, как маневрировать, Ленка – свою технику взлета, Лиза – технику избегания проводов, Леська – полет на предметах, а Наташка – старт с высокой точки.
Некоторое время царило молчание, прерываемое лишь смачными концентрированными ударами по макиваре – как партия ударных в оркестре. Незримые фигуры Лиссажу продолжали вращаться в темпе ударов или даже чуть быстрее.
И тут заговорила Инна. Она всегда говорила медленно, очень выверенными словами, чтобы фраза получилась максимально короткой и емкой – иначе речь превращалась в муку для нее самой и окружающих.
– Думаю, можно наяву. – Пауза. – Если очень хотеть.
Снова молчание и удары, больше похожие на шлепки.
– Я бы попробовала. – Опять Инна.
– У тебя-то, может, и получится, – тихо вступила Лана. – Ты упорная.
Инна не ответила.
– Может, мы и правда слишком многому не верим? – грустно сказала Наталья, вздергивая макивару повыше. – Нам говорят – не летается людям. Мы и не летаем.
– И почему коровы не летают? – съехидничала Людмила. – Кто не понял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Трудно было привыкать?
– Привык, – дернул плечом Агловаль.
– Да. В этом мире не хватает благородных рыцарей, – тихо проговорила Кэт.
Агловаль помолчал. Затем тихо заговорил каким-то трепетным, неровным голосом, словно ему хотелось плакать, но он сдерживался.
В земле далекой, многим недоступной,
Вознесся славный замок Монсальват.
Храм, озаренный верой неотступной,
Стоит, сокрытый средь его палат.
Внутри него, исполнен благодати,
Хранится Господом ниспосланный сосуд,
Благоговейно избранные рати
Бессменну стражу вкруг него несут.
К нему слетает голубь благовеста,
Чтоб год от года силой напоить.
Грааль чистейшей мощью благочестья
Способен воинство без меры наделить.
Кто избран жить в служении Граалю,
Тот силу дивную и стойкость обретет,
Избегнет власти злобы и печали,
Любой обман пред ним во прах падет.
Тот не лишится горней благодати
В земле безрадостной и в тягостном пути,
Пройдет незнаемый сквозь вражеские рати,
Кто избран свет его везде нести.
Грааля суть есть таинство благое,
Его не должно всуе обрести,
Лишь беззаветно чистые душою
Достойны участь в нем свою найти.
Агловаль резко замолчал, опустив взгляд в землю и сцепив руки. Кэт не осмеливалась заговорить, ощущая его мучительную тоску.
– Но разве этот город – Монсальват? И разве здесь Грааль?
– Он везде. Меня звали, я не мог не откликнуться. И если я буду достоин, Грааль узрю и здесь.
«А кто достоин? Кто безгрешен? Галахад – и тот людям казался тварью бесчувственной. А ему, может быть, от этого больно было…»
– У вас есть дама? – попыталась сменить тему Кэт.
– Что? – встрепенулся Агловаль. – А-а. Да.
Он покраснел. Затем посмотрел на Кэт прямо и открыто почти с вызовом.
– Государь мой – Господь, Дама моя – Пресвятая Дева.
– Извините, – вздохнула Кэт. – Я вовсе не хотела лезть вам в душу, простите, пожалуйста.
«Ну вот, все и прояснилось. Порой надо просто не постесняться задать самый дурацкий вопрос».
– Да нет, что вы. – Лед растаял. – Я не хотел вас обидеть, просто это… очень сложно. Мне трудно об этом говорить.
– Я больше не буду спрашивать.
– А я уже все сказал. – Он снова улыбнулся. – Вам не страшно открыться. – Он секунду молчал. – А вы здесь почему?
– Ну, – дернула плечом Кэт, – куда же попасть из Тридевятого царства, как не сюда? И еще я учиться хочу. Тут хорошо учиться. – Она вздохнула, зажмурилась на золотой закат, рассеченный тонкой иглой Останкинской телебашни там, на горизонте. – Мой город такой большой, такой светлый, и стены его из белого камня. Он не ввысь растет – вширь. И купола золотые, и перезвон такой медовый, а за стеной светлое озеро да широкая река, а за ней дремучие леса, а за ними – горы высокие, а за горами – моря широкие, а за морями – земли великие, неведомые… А каков собой Камелот?
– О, он прекрасен. На рассвете он золотой, а на закате медный, и ветер звенит в башнях. А ветер пахнет морем. Мне всегда хотелось полететь с ветром в далекие края… за моря, за леса. И вот – я даже дальше. Когда был дома, тосковал по странствиям и приключениям. А теперь тоскую по Камелоту. И все равно знаю – если вернусь, то недолго буду там, потому что снова прилетит ветер, и снова я отправлюсь в Странствие.
Они молчали, глядя на город в сизой дымке, на блеск золотых куполов и изгиб реки и на нарисованные в небе завитки ярких белых облаков.
– Извините, – послышался сзади мягкий голос – не то низкий женский, не то высокий мужской. Юноша и девушка резко обернулись. Сзади прилаживал на треногу фотоаппарат не то парень, не то угловатая девица. Нет, все-таки парень. Смуглый, с прихваченными кожаным шнуром длинными темными волосами. Еще чуть подлиннее бы ресницы да понежнее губы – и был бы отвратно смазлив, а так просто очень симпатичный парень. Не то чтобы хлипкий, просто тонкокостный – такие никогда не будут выглядеть Шварценеггерами, хоть совсем в качалке поселись. – Извините, можно я вас сниму? Очень колоритная у вас группа получается.
Кэт с Агловалем переглянулись. Пожали плечами.
– Пусть снимает? – шепнула Кэт.
– Да пусть его, – ответил Агловаль, пристально и несколько изумленно глядя на фотографа. – Пусть…
Фотограф прицелился, щелкнул раз, другой – всего снимков пять, наверное, сделал.
– Меня зовут Ли, – потом представился он. – Не китаец, такое прозвище. Вот моя визитка, – порылся он в нагрудном кармане. – Там адрес галереи. Приходите на фотовыставку! Вас бесплатно пропустят!
Он собрал свою аппаратуру, сунул в сумку и пошел прочь в направлении садящегося солнца.
Смотреть на низкое светило было трудно, и Агловаль не заметил, в какой момент фотограф исчез – был, и нет его.
Солнце уже сползло каплей горячей меди за горизонт. Становилось холодно. Кэт решила пройти домой кружным путем – через Сетуньские проезды, а затем по мостику через Сетунь и прямо к дому. В домах возле Сетуньского Стана жили два кошачьих прайда, которых она подкармливала, хотя в последнее время их вроде кормили при магазине. Надо было проведать. Агловаль конечно же вызвался сопровождать. Пока пешком дошли до нужных домов, совсем стемнело, потому как ночь была безлунная, а фонари, пусть и горели ровно и ярко, почему-то освещали в этих местах лишь малый круг возле столба. Словно тьма тут была густая и желеобразная, не поддающаяся свету. А домой Кэт надо было не через большой освещенный мост, а через другой, темный, подальше, у гаражей.
В пойме Сетуни, между Кутузовским проспектом и «Мосфильмом», давно ошивались стаи одичавших собак. Иногда по ночам Кэт слышала, как они лают и воют и этот гав то удаляется, то приближается. Акустика была тут прекрасная. Иногда Кэт напарывалась на этих бездомных несчастных зверей, но с ней они дружили. Потому что Кэт, в отличие от многих, ходящих мимо собак с палками, ходила с пакетиком собачьего корма. Собаки уже знали ее и не только не нападали, а даже виляли хвостами. Но сегодня непривычный тут слышался лай.
– Быстрее, – тревожно поторопил Агловаль.
Кэт молча кивнула. Странный гулкий лай послышался где-то слева. Лай приближался. Что-то необычное слышалось в нем. Что-то странное и пугающее. Это был какой-то согласный хор, злобный и торжествующий.
– Как будто поют, – испуганно посмотрела на Агловаля Кэт.
– Я уже слышал эту песню, – сквозь зубы процедил он, берясь за меч. – Это Гончие Ада. Белые как снег, а уши их красны как кровь…
– Сейчас октябрь, Дикой Охоте еще не время! – возразила Кэт. – Врата Аннуна откроются только на исходе месяца…
Тропинка вдруг куда-то исчезла. Да и вообще место сделалось каким-то незнакомым… А жуткий лай все приближался.
Кэт уже начала задыхаться, когда сзади раздался изумленный возглас Агловаля. Не удержавшись, Кэт оглянулась. Пожалуй, это было ошибкой. Такого лучше не видеть – ноги меньше заплетаться будут. Гончие уже вышли на расстояние прямой видимости – уродливые красноглазые твари, более жуткие, чем гончие Аннуна. Но Агловаль смотрел не на Гончих, что плавно, не касаясь земли, но все же стремительно приближались, мерцая во тьме.
Она проследила направление взгляда Агловаля и увидела, что же так его изумило. Картина действительно оказалась феерической – настолько феерической, что Кэт просто остолбенела. Наперерез адской стае бодро мчался рыжий ком шерсти. В следующую секунду Кэт поняла, что это собака, и не просто собака, а чау-чау – только они носятся таким галопом, больше всего напоминающим полет детского мячика по низкой траектории. Но этот чау не просто несся! За ним гордо реял крупный надувной шарик достаточно обтекаемой формы, веревочка от которого была прочно зажата в зубах у чау. А под шариком болтался набитый полиэтиленовый пакет. Наверное, в пакете было немало дырочек, потому что он оставлял за собой облако какой-то странной темной пыли. Вот первая Гончая влетела в полосу этой пыли… и кубарем покатилась по земле, с громким визгом колотя себя лапами по носу. За ней вторая, третья… Чау тем временем бросился в сторону беглецов. Немного не добегая до людей, чау выплюнул веревочку, расставшись с шариком, и обогнал Агловаля с Кэт, пролаяв:
– За мной!
Шарик плавно и величественно поплыл вверх – видимо, был наполнен гелием. Размышлять особенно было некогда. Если уж этот странный пес как-то умудрился задержать адскую стаю, им он, наверное, не враг. Беглецы петляли среди гаражей, складов, каких-то полуразрушенных строений. Через некоторое время чау притормозил, уселся и принялся елозить лапами по морде. Только тут Кэт осознала, что на морде у пса на манер намордника напялен банальнейший строительный респиратор.
– Чего глазеешь? – мрачно поинтересовался чау. – Помоги лучше!
Ошеломленная Кэт помогла псу снять респиратор и не нашла ничего лучше, как спросить:
– Ты кто?
– Живу я тут. Так эти борзые недорезанные на той неделе вздумали поразмяться и за мной погонять – еле ушел. Вон клок из штанов выдрали!
И действительно, пышная шерсть задних лап, в просторечии именуемая штанишками, в одном месте понесла изрядный ущерб.
– Они думали, им это с лап сойдет! Щазз!
– Послушай, пес, а чем ты остановил стаю? – вмешался Агловаль.
– Как – чем? «Коктейль Молотова», только в собачьей модификации. Перец молотый черный, перец молотый красный, чили, паприка. Я даже кайенский перец отыскал – расстарался! Все палатки с пряностями на нашей оптовке обошел!
– А как же ты с продавцами договаривался? – поразилась Кэт. – То есть я ничего не хочу сказать, но… Ты же и до прилавка не достанешь…
– Во-первых, достану! А во-вторых, что ж я, больной на рынок в собачьей шкуре ходить? Твой приятель небось тоже за покупками не в латах ходит.
– Так ты оборотень?
– Ну спасибо, сообразила. А еще говорят, будто это у нас, чау, тормозной путь длинный. Тебе что, так часто говорящие собаки попадаются?
Но у Агловаля еще оставались какие-то сомнения.
– Остановить Адских Гончих обычным перцем?
– А кто тебе сказал, что он обычный? Я зашел в церковь, к батюшке, и попросил освятить.
– Чтобы нечисть вошла в храм Господень?! – изумился рыцарь.
– Сам ты нечисть! – не на шутку разобиделся чау-чау. – Кто такое придумал, что порядочному оборотню уже нельзя в Господа веровать? Что за дискриминация по расовому признаку? Как сидов крестить или львам христианские мысли внушать, так, значит, можно, а если оборотень, так пшел под лавку и не высовывайся? Вот и помогай после этого людям! Шовинисты!
Смущенный Агловаль принялся сбивчиво извиняться.
– Ладно, проехали, – махнул лапой чау. – Давайте-ка лучше двигать отсюда. А вы, кстати, хороши! Нашли где шляться в новолуние! Гончие бы вас нипочем не выпустили. Я и то себе тропку заранее готовил.
– Откуда они тут все-таки взялись? – огляделся по сторонам Агловаль.
Чау взъерошился.
– Не знаю, – коротко рявкнул он. – Тут пустырь есть. – Пес показал головой вверх, туда, куда уходила тропа. – Плато такое. Затерянный мир. Дурное место. Деревьев не растет, следов нет, но все же чую – кто-то там ходит. Надо бы проверить, но мои собаки туда не суются даже днем, а один я не пойду.
Все замолчали.
– Слушай, может, ты обернешься? – нарушила молчание Кэт.
– Не, тут на четырех удобнее. Ну что, отдышались? Тогда двигаем! А респиратор давай сюда, я его в зубах понесу.
Минут через десять они вывернули на вожделенный мостик. Чау положил респиратор на асфальт, подскочил, описал в воздухе заднее сальто – и на землю встал невысокий, крепко сбитый рыжий парень в кожаной куртке и в меру потрепанных джинсах.
– Ну вот, отсюда вы уже сами доберетесь. Тут район Кобеликса – пускай он теперь за вами и присматривает, – деловито заявил парень. – Ладно, я пошел. Если вдруг будете здесь в округе и чего стрясется – так и быть, зовите.
И с этими словами он бодро зашагал прочь.
– Эй, а кого хоть звать? – крикнула ему вслед опомнившаяся Кэт. – Как тебя зовут?
– Джек! – отозвался рыжий и исчез за углом.
Глава 4
БЕЗВРЕМЕНЬЕ
Предзимье 2004 – Новый год
…И вот стоишь ты на промерзшей дороге, а ледяной ветер дует в затылок, набивает жесткой крошкой космы пожухлой травы. А по небу тупо, медленно ползут тяжелые сизые тучи и ломаются под ударами ветрового бича, открывая по краям и на изломе бритвенно-острое серебро. А в разрывы торжественно-безмятежно смотрит несравненное осеннее небо, и, когда из туч вдруг сеет дождь или сыплет снег, кажется, что небо корчит гримасы подобно злому шуту…
…Кончался ноябрь, город выбелило снежной крупой, в переулке перед залом разбили фонарь, соседка Марья Николаевна опять начала по вечерам играть на виолончели, и когда Андрей не ходил на тренировки, то сидел в мастерской с очередной книжкой в руках и слушал через стену ее безыскусные экзерсисы. За кисть и карандаш он не брался уже давно. Не мог. Разве что по работе. А на тренировки ходил со все растущим энтузиазмом. Витька хвалил его успехи в переходе с карате на ушу, и порой они оставались после тренировок выпить по чашке зеленого чая.
…Разговор был подобен мячику или воздушному шарику, летавшему по залу от одной ушуйницы к другой, подчиняясь странному рисунку. Шарик прыгал некоторое время между тремя девицами, потом вдруг перелетал к четвертой и продолжал снова прыгать между тремя – новой и двумя прежними или совсем новыми. Так этот перемещающийся сложным образом треугольник беседы чертил по залу странные траектории, эдакие аналоги округлых фигур Лиссажу. Есть такой скринсейвер, с точно такими же треугольниками, как раз он Андрею и мерещился – то и дело начинали мерцать перед глазами светло-зеленые, опаловые, бледно-голубые линии.
А еще в этом мысленном скринсейвере прослеживался ритм, который заставлял двигаться всех в этом зале. Андрей с удивлением и удовольствием подчинился этому ритму. В ушах даже вроде бы зазвучала непонятная, неуловимая музыка.
А девицы просто болтали и отрабатывали уже заученные серии, колотя кто макивару, кто мегасардельку синего цвета, именуемую здесь грушей. Витька сшил ее сам из кожзама, набил обрезками губчатой резины и подвесил под потолком. Удобная вышла штука.
– А я сегодня опять летала во сне. – Вроде бы это сказала Лиза.
– А я уже давно не летала, – со вздохом отозвалась Леся.
– А у меня был большой перерыв, – сообщила Лена, – а когда недавно опять летала во сне, то оказалось, что техника улучшилась!
– А как? – осведомилась Лиза.
– Ну понимаешь, раньше, чтобы взлететь, приходилось долго разбегаться, потом я отрывалась от земли и долго «бежала» в воздухе над самой землей и лишь потом набирала высоту и выходила на какой-то предел, где уже никаких ограничений не было.
– А теперь как? – Это снова, наверное, Леся.
– А теперь – как в стишках: и с разбега, и на месте, и двумя ногами вместе! Честное слово – как угодно!
– Завидно, – присоединилась Наталья. – Мне лучше стартовать с высоты. Из окна, с балкона, с горы – тогда сразу летишь, и все. Без препятствий.
– Провода не мешают? – осведомилась Лиза. – Мне всегда приходится уворачиваться.
– Я выше уровня проводов лечу.
– А мне обычно мешают.
– А вот я, как правило, летаю на чем-то, – сообщила Леся. – На подушке, на кресле…
– …на метле, – хихикнула Наталья.
– На метле, – подтвердила Леся. – Иначе никак не выходит. Кстати, а как с маневренностью?
– Мм, – протянула Наталья. – Как-то я обычно на такой высоте, что маневрировать особенно не приходится. Не пробовала.
– А у меня на новом уровне, – сказала Лена, – в небольшом помещении вроде все в порядке, но скорости были небольшие. Вот на больших бы попробовать…
– У меня неплохо получалось, – вступила Людмила. – Но я хреново стартую. Вообще, – рассмеялась она, – если бы это все было по-настоящему, то нам можно было бы поделиться опытом. Я бы показала, как маневрировать, Ленка – свою технику взлета, Лиза – технику избегания проводов, Леська – полет на предметах, а Наташка – старт с высокой точки.
Некоторое время царило молчание, прерываемое лишь смачными концентрированными ударами по макиваре – как партия ударных в оркестре. Незримые фигуры Лиссажу продолжали вращаться в темпе ударов или даже чуть быстрее.
И тут заговорила Инна. Она всегда говорила медленно, очень выверенными словами, чтобы фраза получилась максимально короткой и емкой – иначе речь превращалась в муку для нее самой и окружающих.
– Думаю, можно наяву. – Пауза. – Если очень хотеть.
Снова молчание и удары, больше похожие на шлепки.
– Я бы попробовала. – Опять Инна.
– У тебя-то, может, и получится, – тихо вступила Лана. – Ты упорная.
Инна не ответила.
– Может, мы и правда слишком многому не верим? – грустно сказала Наталья, вздергивая макивару повыше. – Нам говорят – не летается людям. Мы и не летаем.
– И почему коровы не летают? – съехидничала Людмила. – Кто не понял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51