Санса покончил с черенками, принялся засовывать камень в мешок, а потом подвязывать груз к правой руке рыцаря.
— Остается установить, что будет означать результат боя, — сказал Дебрен. — Если выиграю я — ветряк останется целым, а ты вернешься в Ирбию.
— Можно и так. Или просто договоримся, что победитель диктует условия.
— Согласен. — Дебрен дышал медленно, глубоко, регулировал кровообращение и дозировку адреналина. Он стоял недалеко от воткнутого в землю факела и черпал из пламени сколько удастся, не заботясь о том, чтобы делать это незаметно, а просто старался не приглушить огонь. Он выстраивал блокаду на нервах левой руки и нагнетал кислород в кровь. — Еще одно дело, Кипанчо.
— Не спеши, начнем, когда решишь, что ты готов. — Рыцарь махнул рукой в ту, другую сторону, поморщился. — Привяжи покрепче, Санса. В камне фунтов двадцать. Если оторвется, может кому-нибудь вред причинить. Так что там за дело, Дебрен?
— Девочка тяжело больна. Показатель малярии сделался темно-синим. Но она моложе, у нее более сильный организм и полученный от предков иммунитет. Ты же, в свою очередь, человек крепкий, и у тебя меньше яда в крови.
— Яда?
— Того, который разносят комары. Болотного духа, как его называет Деф Гроот.
— Деф Гроот чушь порет, — оборвал рыцарь. — Комар — это насекомое и вызывает зуд. Но разносить болезнь, которая может убить? Ерунда.
— Ерунда или нет, я хочу, чтобы ты поделился лекарством с малышкой. Одну треть — ей, две — тебе. Это даст вам примерно равные шансы выжить.
— Шансы? — забеспокоился оруженосец.
— За обоих я поручиться не могу. Существует определенный риск.
— Победивший даже в бою палками получает имущество побежденного, — воспротивился Санса. — Добыча ему полагается. Это священный закон войны. Если победит мой господин, то шестьсот талеров в порошке от малярии будут его.
— Санса прав, — проворчал Деф Гроот. — Воин должен что-то от войны иметь. Иначе охотников таскать меч станет мало, и варвары сотрут нашу цивилизацию в порошок.
— Кипанчо…
— Достаточно, Дебрен. Мы решили: победитель диктует условия. А суд будет Божий. Что бы ни случилось, произойдет по Его воле.
На одной чаше весов был Бог, будущее цивилизации Востока и мускулы, прямо-таки разрываемые энергией. Ощущение силы, скорости и справедливости дела, за которое он сражается. На другой чаше — чуть большие шансы того, что выживет дефольская девочка, цвет глаз которой он даже не мог назвать.
Легкое решение. Ну… почти легкое.
Дебрен отсалютовал рыцарю палкой.
Кипанчо закончил беззвучную молитву, потом тоже отсалютовал. Со скрежетом пластин, но легко, без видимого усилия, несмотря на двадцать фунтов, подвязанных между локтем и кистью.
Дебрен проверил, сможет ли сложить пальцы левой руки для гангарина. Не получилось. Ну ладно. Это было бы нечестно. Другое дело — накачка мускулов укрепляющей магией. Если б не этот каменище на руке рыцаря, он мог бы сыграть некрасиво, перебросить палку в левую руку, ударить противника заклинанием. Но только последний хам поступил бы так после того, как Кипанчо сделал все, чтобы уравнять шансы.
Дебрен решил оставить этот козырь на черный час. Посмотрел под ноги, проверил, где грязь угрожает ему опасностью оскользнуться, и напал. Быстро. С яростью и ловкостью, удивившей его самого.
Кипанчо, отразив дюжину сыплющихся на него как град ударов, отступил на два шага. Потом ткнул. Слишком сильно, чересчур широко размахнувшись. Дебрен запросто ушел и саданул слева направо. В полете, в локоть. Не попасть он не мог — но не попал.
Его закинуло за спину рыцаря. Кипанчо прыгнул, чтобы уйти от удара, и беспристрастный судья не зачел бы магуну ничего, кроме легкого касания. Только поэтому Кипанчо не задел Дебрена.
Следующие два удара Дебрен парировал. Третий не пытался. Насыщенные энергией мышцы не умещались у него под кожей, ему казалось, что он мог бы удержать сброшенный с башни мешок зерна. Но у Кипанчо в руках было два мешка. Удар, в случае если он хорошо получится, возможно, и не преодолеет защиты, но уж пальцы из суставов выбьет наверняка. Значит, нельзя пользоваться силой.
К счастью, магун был гораздо легче. И изворотливее. И крепче в ногах, бедрах, мускулах, необходимых для того, чтобы тело отклонялось в сторону, когда палка, стараясь избежать чисто силового столкновения, сбивает оружие Кипанчо в противоположную сторону.
Дело понемногу шло. Он прыгал вокруг рыцаря, как дворняга вокруг кабана, парировал удары и пытался отыскать немного свободного места. Совсем немного. На одно мгновение. Больше ему не требовалось. Удар, отскок. Удар снизу, вольт, парад, удар, прыжок. Сражение затягивалось. Дебрен начинал понимать, что не получил по голове только потому, что Кипанчо — старый рутинер и не может освободиться от тридцатилетних навыков. Рыцари дрались, сидя на лошадях, в тяжелых латах, часто усиленных магией. Все щели, где суставы и соединения были прикрыты менее стойкой кольчугой или кожаными щитками, старались магнетизирующими чарами защитить от направленного на них клинка или наконечника копья, сдвинуть убийственное острие на полдюйма. Этого было достаточно. Оружие попадало на металлические листы, утолщенные на стыках, и увязало в них. Поэтому те, кто дрался с равными себе, с дворянами, достаточно богатыми, чтобы обзавестись самой лучшей экипировкой, били крепко или вообще не били, не играя в эффектное, но не эффективное фехтование. Это было рационально. И результативно, несмотря ни на что. Дебрен принимал на палку, может, четверть направленной на нее силы, остальная соскальзывала, проходила мимо отскакивающего тела. Но и от этой четверти немели пальцы, слабела кисть. Если б вместо камня над перчаткой в руке у Кипанчо был настоящий меч или, не приведи Господи, топор, он давно переломил бы противнику и оружие, и руку.
Вдобавок рыцарь потел и утомлялся гораздо медленнее, чем Дебрен. Хоть тот творил заклятия так, что аж волосы дыбом вставали. Безуспешно. Мускулы магуна слабели, противоболевые блокады сдавали одна задругой, сердце колотилось, как барабаны на гоночных регатах галер прибрежной охраны Бикопулисса.
Вольт. Удар от колена кверху. Парад, отскок. Свист палки слева, порыв воздуха, отчаянный разворот тела. Удар. Промах. Второй. Отражение. Отскок. Холера. Чертов Кипанчо. Куда смотрит Бог? Ведь это не игра.
Только то, что он случайно поскользнулся, вынесло его из-под плоского удара. Он кольнул. Едва-едва. В настоящем бою даже полуголый противник рассмеялся бы ему в лицо после такого удара. Поцарапал, не больше. Кипанчо отступил. Медленно. Кажется, Дебрен задел его латы. Самым концом палки. Сбоку. Под наколенником. Кажется.
— Рана ноги! — то ли крикнул, то ли прошипел Кипанчо. — Перерыв!
Дебрен, сопя, как запыхавшийся мальчишка, с трудом поднялся.
— В настоящем бою ты раскроил бы мне голову.
— Это суд Божий. Санса, дай веревку. Подвяжи мне ногу к поясу.
— Ну нет! — запротестовал Деф Гроот. — Это уж слишком!
— Шевелись, Санса. У Дебрена защитные чары на исходе. Он сейчас свалится, и мы ничего так и не решим.
Оруженосец, хоть и явно против желания, быстро и ловко набросил петлю на ступню господину и закрепил конец веревки у него на поясе. Потом отступил.
Дебрен, слишком утомленный, чтобы придерживаться принципов, напал. Что уж тут говорить о реализме и правилах честного боя? При Божьем суде никакие правила не действуют. Хочешь драться, прыгая на одной ноге? Изволь. Пожалуйста. И посему — пропадай, Кипанчо, рыцарь чокнутый!
Было скользко. Им надо было с самого начала быть внимательными, делать поправку на необходимость удерживать равновесие. Теперь, с одной только действующей ногой, Кипанчо был, по мнению Дебрена, осужден на проигрыш. Достаточно закружить его, осыпать ложными ударами, вертясь вокруг и принуждая к тому же противника, а потом, когда тот войдет в ритм подскоков слева направо, самому резко изменить направление, прыгнуть вправо и ударить рыцаря по открывшейся спине.
Так он и поступил. Три обхода вокруг одноногого, обреченного на защиту Кипанчо. И прыжок. Рискованный, издалека. Такой, который большую вероятность угодить в цель превращает в уверенность, оставив противнику исчезающе малый шанс ответить удачно.
Правда, при таком прыжке он дал Кипанчо немного больше времени. Трудно сказать, не ошибся ли. Он уже почти не чувствовал руки, и было совершенно неясно, кому из них выгоднее затягивать бой, а кому вреднее. Кипанчо, грохоча металлом, все время оказывался на линии удара, словно флюгер на ветру. И казалось, так будет всегда. Поэтому Дебрен рискнул.
Уже в полете он собрался, ударил низко, по почкам, пожертвовав равновесием ради скорости. Он рисковал упасть неудачно, рисковал поскользнуться и грохнуться в грязь. Но это не имело значения, потому что еще больше он стремился попасть.
И попал. По самому кончику палки. И — просто невероятно! — не преодолел защиты, хотя его палка, казалось, летела быстрее, чем болт тяжелого арбалета, а эффект рычага был убийственно невыгодным для Кипанчо. Оба упали.
Дебрен растянулся во весь рост и придавил туловищем правую руку. Кипанчо шлепнулся на зад.
Дебрен увидел, как поднимается рука противника, увеличенная до гигантских размеров латами и подвешенным ниже локтя камнем. Он никак не мог заслониться палкой, не говоря уж об эффективной защите. Свободны были лишь пальцы правой руки, потому что потерял он не только равновесие, но и палку. Он тут же сложил пальцы и не раздумывая ударил гангарином. Кипанчо еще не успел размахнуться как следует. Чары были брошены в самое время и с огромной силой. Они должны была повергнуть рыцаря на лопатки.
Дебрен еще успел удивиться, видя летящий к голове черенок от грабель. Больше он ничего увидеть не успел.
Голова побаливала, но это совершенно не мешало ему думать. Он сразу понял, на чем лежит его голова и что так сильно потрескивает. Лежал он на обшитой бархатом подушке, а потрескивали горящие доски.
Он открыл глаза. Первое, что увидел и что его поразило, был букетик мелких цветков, положенный кем-то ему на грудь.
Он все еще не мог сказать, какого они цвета. Солнце светило розовым, а горящий ветряк резал глаза мигающей мозаикой оранжевых, желтых и голубоватых пятен. Огонь уже поглотил обшивку крыльев и крышу. Стены только еще начинали разгораться. В основном на стыке с крышей и рамами окошек. Домик насосника еще не занялся.
— Ну вот, извольте, мы проснулись, — услышал он немного тягучий голос Деф Гроота. — А я уж думал, что мы не успеем попрощаться.
Дебрен осторожно скосил глаза. Голова кружилась.
— Ты пил, — сказал он неизвестно зачем.
— Есть такая народная поговорка: «Пил — не езди». — Душист отхлебнул из большой и уже на вид легкой баклажки. — Поэтому мое сентиментальное подсознание толкнуло меня к телеге и запасам вина. Вероятно, надеясь на то, что если я как следует глотну, то подчинюсь совету народной мудрости и останусь. Но знаешь что? Вероятно, запасы у меня невелики.
— Ты… веришь в Божьи суды?
— С сегодняшнего дня больше, чем когда-либо. — Деф Гроот криво усмехнулся. — Ведь в конце концов Бог оказался на нашей стороне. Что, не скрываю, сильно меня удивило. Ну что ж, это подтверждает мой личный тезис, что высшим уровням власти свойственно мыслить стратегическими категориями, руководствоваться понятиями больших народных масс, исторических процессов и интересов государства. Внимание к судьбам единиц свойственно субъектам с узкими горизонтами мышления.
Дебрен повернул голову, посмотрел в другую сторону. Перед домиком, на расстоянии, позволяющем переждать пожар, стояли кровати, сундуки, стулья и всяческий мелкий и многочисленный скарб. На большой кровати, прижавшись друг к другу, сидели мать с дочерью и отупевшими от отчаяния глазами смотрели, как огонь пожирает их хозяйство.
— Где Кипанчо и Санса?
— По другую сторону дома. Кипанчо втемяшил себе в голову, что, поливая крышу будки водой из реки, он может ее спасти, вот они и бегают с ведрами туда и обратно.
— Но ты не бегаешь.
— Во-первых, такая беготня совершенно бессмысленна, поскольку у них всего два ведра, а во-вторых, обычно я придерживаюсь некоего, правда, спорного принципа: «Чем хуже, чем лучше».
— Я был прав относительно той «правой руки», а?
— Конечно. Ты умный человек, Дебрен. Горизонты у тебя, правда, как у подметальщика улиц, но теоретически ты мог бы далеко пойти.
— Знаешь, а ведь ты ужасный подлюга.
— Знаю. И именно поэтому благодарные соотечественники когда-нибудь поставят мне множество памятников. «Леко Деф Гроот, главный организатор апрельского восстания».
— Апрель уже позади.
— Я — о следующем. Мы все продумали детально. Наводнение, неурожай, голод. Страшная зима, случаи каннибализма. По мнению ворожеев-погодознатцев, это будет идеальный год. Весной много воды, летом жара, а значит — малярия. Ирбийские гарнизоны потеряют массу людей. Кризис поразит общество. К весне все окажутся в таком отчаянии, что достаточно будет бросить лозунг и назвать вождей. Это сделаю я. Не один, конечно.
— Не боишься говорить мне? А вдруг…
— Дебрен, я партизан из чувства патриотизма и амбиций. Но по образованию — действительно душист. Я не хвалюсь, когда говорю, что разбираюсь в людях. И в таких, как ты, и во всех тех, которые отстаивают в Дефоле ирбийское господство. Во-первых, не будет никакого «вдруг», и ты с доносом не побежишь. Во-вторых, если все-таки побежишь, то прежде чем доберешься до вице-короля, тебя или сами ирбийцы, или наши люди успеют десять раз прикончить. В-третьих, вице-король — это разъеденный склерозом, коррумпированный идиот, который вообще не поймет, о чем ты говоришь, и ради собственного священного покоя отдаст тебя в руки инквизиции. В-четвертых, этот ворюга сидит у нас в кулаке, и на него и его советников у нас собрана целая куча папок. В-пятых…
— Достаточно. — Дебрен осторожно сел, придерживая сползающий букетик. — Ты прав, Деф Гроот. Памятник тебе обеспечен. Что это за растения?
— Дефольские незабудки. Тебе их положила женщина, когда узнала, что лекарство, стоимостью шестьсот талеров, ты в грязь втоптал. Вероятно, думала, что больше не проснешься. Кипанчо так тебя треснул, что палку сломал. Говорит, у него в голове что-то закружилось, и он на минуту перестал координировать движения.
Дебрен смотрел на светловолосую женщину, которая после недолгого колебания встала с кровати и направилась к нему. Он хотел подняться, но слишком уж кружилась голова, а в ногах были не мышцы, а бессильная размазня.
Когда она подошла, он успел заметить у нее в руке знакомый мешочек. Убрать свою руку он не успел. Прежде чем подумал, что надо бы ее убрать за спину, женщина прильнула к ней сухими губами. Глаза и нос у нее были в слезах.
— Она не знает, как тебя благодарить, — перевел Деф Гроот, когда Дебрену наконец удалось мягкими подергиваниями и отчаянным покашливанием заставить светловолосую отступить на два шага. — Вот тебе и крестьянский ум, благодарность простого народа. Объяснить ей, как быстро, дешево и не без приятности она может тебя отблагодарить за жизнь дочери?
— А ты хочешь до своего восстания дожить? — буркнул Дебрен. Душист шутовски поклонился, дав понять, что намек понял. — Откуда она взяла?..
— Кипанчо велел дать ей лекарство и сказать, что это от тебя. Он думал, что у него она могла бы не взять. Видимо, разбирается в родительских инстинктах не лучше, чем я в астрономии, но все получилось хорошо. Как видишь. Глупо выглядело бы, если б Чудовище из Ламанксены ни с того ни с сего принялось спасать дефольских детей. Рискуя при этом собственной жизнью.
— И много он дал?
— Все. Я требовал разделить порцию так, как говорил ты, или хотя бы пополам, но ты же знаешь этого кретина. Уж если упрется…
В этот момент женщина робко прервала его.
— Она спрашивает, как давать лекарство.
Дебрен объяснил, а потом с легким сожалением смотрел, как она уходит. Высокая, прекрасно сложенная… У нее было все, чтобы вернуть мужчине долг. И главное, с лихвой…
— Достаточно свистнуть, — с легкой усмешкой бросил Деф Гроот. — Может, и не стала бы подпрыгивать от восторга, но пришла бы наверняка. Ты спас ее единственного ребенка и пытался спасти все, что нажила семья. Она благодарна тебе так, что это почти заменит вам любовь. Кроме того, она в отчаянии, одинока, растеряна. Надеется, что мужские руки принесут ей хотя бы немного безопасности. Не раздумывай, а просто тащи бабу на мою телегу. Не пожалеешь.
Дебрен, злясь на самого себя, разрядил ярость на каком-то комаре-переростке, присевшем на стол. Точным щелчком сплющил насекомому голову и продолжал сидеть, держа на коленях букетик и глядя на дрожащие в агонии крылышки кровопийцы. Все четыре крылышка горели отсветом пожирающего ветряк пламени. Из раздавленного тельца вытекла на доски большая капля крови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39