Верно?
— Мы не забудем его. Ни ты, ни я.
— Он жив.
— Жив. Жив, конечно. — «Мертв, он мертв, он валяется на дне бездонной ямы, похожий на разодранную тряпичную куклу — совсем как сержант Конвей после взрыва в Ландондерри. А я сжимаю в объятиях убийцу».
Анлодда отстранилась, расправила плечи. Питер взял ее за руку, почему-то не желая отпускать девушку совсем, и они зашагали к избранной Анлоддой улице. Светало. Питер и Анлодда шли маршрутом, обозначенном в греческом путеводителе. Занимался день двенадцатый.
«Извилистый путь», — так написал составитель карты, но он явно смягчил краски. Обеденная улица виляла, как хотела, и порой становилась так узка, что Питеру с Анлоддой приходилось буквально протискиваться между перевернутыми тележками зеленщиков и дверьми лавчонок, раскрашенными во все цвета радуги, между полуразрушенными стенами жилых домов, покрытыми потускневшей мозаикой. Ни о какой продуманной городской планировке тут и говорить не приходилось: лавки мясников соседствовали с храмами и церквами. «Совсем не по-римски, — думал Питер. — Разве тут у них не действовали градостроительные законы?» Терпкий запах кожевенного цеха, потом — жилой дом, а рядом с ним — небольшая скотобойня, и снова жилой дом или харчевня.
— Вон он, — объявила Анлодда, и, указав на здание, не слишком отличающееся от других, пояснила. — Вон он, храм. Кажется, его переделали под христианскую церковь. Ну что ж, наберись храбрости, Ланселот.
Они подошли к храму. Позади него возвышался величественный земляной вал — футов в двадцать высотой. Городская стена. Вдоль стены расхаживали часовые. К северу, к деревянным воротам бежали солдаты. Оттуда, где находились сейчас Ланселот с Анлоддой, до ворот было ярдов двести.
— Господи Иисусе! — вырвалось у Питера. Не меньше сотни ютов с топотом мчались туда, куда направлялся со своей обезумевшей дружиной принц Гормант.
Анлодда тоже заметила это. Губы ее задрожали, но она была верна данному слову, и не поддалась чувствам. Она решительно отвернулась к белокаменному храму.
Питер закрыл глаза, услышал отдаленный шум начавшегося сражения, отдельные голоса, приглушенные воем ветра. Ему так хотелось броситься туда, спасти своих соратников!
«Вот это да! Я уже не прочь повести в бой варваров!» Да! В настоящий бой, рукопашный, чтобы один на один, по-божески! Не так, как в той, прошлой жизни, где только и делают, что жмут на гашетки, пользуются воздушным прикрытием, ракетами «земля-земля», «стингерами», «Хэрриерами», вертолетами, танками, тысячей и одной ступенью субординации.., где генералы командуют полковниками, полковники — майорами, майоры — лейтенантами, а те — сержантами. А надо всем этим нависает громада Уайтхолла — гигантская холодная, бесчувственная разведка с планеты под названием Политика, следящая за каждым залпом, за каждой выбитой дверью, за каждой операцией.
Питер почувствовал, как манит его безумный ветер убийства. Какое-то мгновение он просто слушал его свист, прикрыв глаза, пытаясь представить, как это выглядит — война в его прежнем мире.
Но вот реальность заставила его очнуться. Живы ли еще Кей и Бедивир? Останутся ли они в живых, вернутся ли в Камланн? И что с мальчишкой? Питер неохотно открыл глаза. Анлодда смотрела на него, и ее взгляд показался Питеру чересчур проницательным. Питер покраснел.
— Быстрее, — распорядился он и указал на дверь, ведущую в храм. «Мне пока еще нужно приглядывать за девушкой да и о прочих подозреваемых не забывать».
Дверь была закрыта на засов, но засов этот держался «на соплях».
Два сильных удара и с засовом было покончено.
Они вбежали в темное каменное здание, где обнаружили кучку стоявших кругом мужчин в желтых балахонах. Те, выпучив от страха глаза, уставились на вбежавших.
У каждого было по свече в одной руке, а в другой — по зловещего вида кривому ножу. На каменном столе сидел обнаженный мальчик лет десяти, поеживаясь от леденящего ветра. Похоже, Питер и Анлодда прервали ритуал жертвоприношения.
— О! Простите нас, мы сейчас уйдем, — торопливо проговорила Анлодда. Она развернулась вполоборота и остолбенела. Не оборачиваясь, Питер понял, что она увидела позади. А он не спускал глаз с круга вооруженных жрецов.
— Хвала нашим молитвам! — проговорил нараспев лысый жрец, и глаза его сверкнули наркотическим огнем.
Глава 22
Лестница вилась, уводила все выше и выше, и каждый шаг казался страшным сном. Корс Кант дышал тяжело, с присвистом, словно дряхлый старик. Он больше не видел шибболов, но чувствовал, что они где-то рядом. Их теплые пушистые лапки держали его за руки, помогали взбираться по бесконечно тянущейся лестнице. Он шел, прихрамывая, и его рассудок по-прежнему туманило безумное зелье Анлодды.
Стены были скользким» от водорослей и липкого мха. Чем выше забирался бард, тем холоднее становилось. Юноша жутко продрог в одной рубахе.
Он обхватил себя руками, и уже давно расплакался бы, не считай он такое поведение достойным только женщин и кельтов.
«Я — Корс Кант Эвин, римлянин до мозга костей. Я не какой-нибудь дикарь, что не стыдится наготы своей!» Шибболы пищали, тревогу навевали. «Анлодда» — так звонят колокола, она к себе его звала. Но почему земля дрожит? Законы где твои, Эвклид?
И все ж текут ручьями слезы. Как им не течь? Кругом угрозы!
Вперед? Вперед! Туда, где свет! Иди за шибболами вслед! Принцесса ты или богиня — мне это все равно отныне! Твоих волос багряных грива, и кожа белая на диво… — нет, я не должен опоздать, богини не умеют ждать!
Корс Кант слышал, как похрустывает свиток, что он вытащил из каменной гробницы. Теперь было довольно светло, и он мог бы прочитать, что же там написано.
— Et in Arcadia ego… — произнес Корс Кант в такт шагам. Откуда озноб? От холода? Или это священный трепет? «И я в Аркадии» — что это? Белиберда или сокровенное послание? Анлодда все бы поняла, а уж Меровий — тем более.
Юноша шагнул на очередную ступень и растянулся ничком. Лестница закончилась и привела его в круглую комнату. Темное спокойное озерцо лежало на полу. Оно исчезало под низкой аркой в стене.
Корс Кант жадно припал к воде. Та оказалась жутко холодной, как он и предполагал. Юноша выдернул руку из воды. Нет, то была не вода. Вязкая жидкость липла к коже, словно растопленный жир.
А по другую сторону его ждала она. Он знал это, ему некуда было спрятаться от этой уверенности.
Он произнес имя Анлодды и расшнуровал рубаху. Поежился, когда почувствовал порыв ледяного ветра. «Лишь этот путь назад ведет, но я готов ползти, как крот, чтоб не ступать сюда ногой, в ужасный омут ледяной!» Корс Кант скатал рубаху, поднял ее над головой — так, держа в одной руке рубаху, а в другой свиток, он и вошел в пруд. Ноги его тут же свело от холода, он ойкнул. Постояв, не шевелясь, несколько мгновений, он все же набрался решимости и вошел в ледяную жидкость по щиколотку, потом по колено, глубже, еще глубже… Он шел, думая об одном: скоро он вновь увидит Ее!
«Если она еще жива». Ледяная жидкость обжигала кожу, прогоняла любые мысли. Юноша поспешил вперед, ступая по каменному дну.
Он миновал арку, отметив, что замковый камень не совсем квадратный, но между тем прекрасно подогнан. «Чудо зодчества, — подумал юноша. — Наверняка римляне строили». И в этот самый миг дно оборвалось.
Он погрузился в скользкую жидкость, хотел крикнуть, но тут же наглотался. Заработал руками, вынырнул на поверхность.
Это оказалось гораздо хуже, чем плыть по харлекскому заливу! Тягучая, вязкая жидкость не создавала сопротивления, и юноша, работая руками, только погружался все сильнее.
Лицо его облепило тканью. Он выпустил из пальцев рубаху, и она опутала его руки, но свиток он сжимал крепко, не выпускал. Бард отчаянно работал руками, и наконец ноги его коснулись дна, однако при этом он с головой погрузился. Корс Кант сжал губы. Грудь распирало. «Я не глупый зверь! Я выдержу, выдержу!» Теплое ловкое тельце метнулось к нему и напугало юношу. Еще одно, такое же — шибболы! Неужели они могут тут плавать?
— Конечно, можем, нам неведом страх!
— Мы любим воду! Мы же шибболы!
— Смотри! Учись! — и оба шиббола помчались, понеслись.
— Спасите! Я тону, я погибаю!
— О, шибболы в беде друзей не покидают!
— Держись за спины наши крепче, рубаху брось, мы вызволим тебя! Верь нам! Верь! — кричали шибболы.
— Но я не вижу ничего? Неужто смерть невидима моя?
— Ты помирать собрался? Лучше сделай вдох, и слушай, что советуют друзья!
Корс Кант с трудом разлепил веки и обнаружил, что видит под водой не хуже, чем на поверхности. Ловкие шибболы из неуклюжих зверушек превратились в грациознейших созданий, они пребывали в своей стихии. Он вдруг вспомнил, где видел существа, подобные им. Как-то раз они рыбачили с Гвином (который теперь был приставлен к Кею и потому неуязвим), и наткнулись на стайку орок, которые играли и плескались в волнах.
Тогда напуганный до смерти Гвин Галахад-младший, сын Ланселота и неизвестной женщины, стал умолять Корса Канта вернуться домой. Бард отказался. Он-то знал друидскую магию плавания, а Гвин чуть в штаны не наложил от страха. Орки окружили их, они таращились на них, брызгались и смеялись.
А сейчас Корс Кант, как зачарованный, не отводил глаз от шибболов. Отважился протянуть руку и провел ею по боку одного из огромных черно-белых созданий. Бок на ощупь оказался гладким и скользким, словно надутый для забавы бычий пузырь! Они пели и вскрикивали. Корс Кант смутно догадывался о смысле их песенки:
«Мы зовем тебя, зовем! С нами вместе поплывем!» — Дайте мне ухватиться за ваши спины! — умоляюще проговорил Корс Кант. Похожие на водяных слонов шибболы послушно подплыли к нему с двух сторон, подставили спинные плавники. «И с чего я взял, что они пушистые? — гадал Корс Кант. — Они гладкие, словно выдубленная кожа». Юноша крепко обхватил одного шиббола, положил руку на спину второго — в этой руке он по-прежнему сжимал цилиндр со свитком.
Странная мысль поразила Корса Канта. «Я произнес фразу! Почему же я не дышал? Почему не захлебнулся? О боги, я.., мертв?» «Нем, мертв и слеп! Что я за бард? Не чувствую, не вижу! Я не выдержал испытания, я не достоин того, чтобы держать в руках арфу! И хорошо, что я бросил ее, ибо нечего мне долее притворяться бардом!» Шибболы плыли и напевали свою песенку. Корс Кант крепко держался за их спины, и его слезы смывала тягучая жидкость. Как ни странно, свиток остался свернутым.
Ночью и днем Песню поем,
Пляшем на волнах день и ночь!
Шибболы колотили по жидкости сильными хвостами, мчались вперед, унося барда с собой. «Я найду Анлодду, найду Ланселота.., а что потом? Теперь, когда я знаю, что я — не бард, кто же я такой?»
Злобных акул,
Мерзких акул
Гоним без жалости прочь!
Еще немного — и юноша почувствовал бы себя оркой, могущественным господином царства Ллира, священного правителя Эйрского моря, Гэльского залива и даже Средиземного моря — этого римского озера.
— Не льсти нам, — предупредил правый шиббол.
— Вот-вот, — подхватил второй. — Никакие мы не орки и не орлы. Мы — шибболы! Мы — словно deux ex machina.
— А это гораздо лучше!
— Мы быстрее их всех! Вот мы где!
— И вот где ты!
Они мчались к поверхности. Корс Кант, охваченный ужасом, ухватился еще крепче за спины шибболов. Как сильны стали его руки — те, что прежде были способны только перебирать струны! А шибболы взмыли в воздух — совсем как тот раненый дракон, которого Корс Кант видел во сне тысячу лет назад.
— Не бойся, ты не упадешь! — успокоил юношу один из шибболов.
— С нами нигде не пропадешь! — заверил его второй. А потом оба умолкли, а через пару мгновений первый грустно проговорил:
— Печалится душа моя.
— Ведь расстаются и друзья, — в тон ему добавил второй.
Корс Кант молчал. Только теперь он по-настоящему разглядел своих могущественных друзей. Их глаза, что так весело сверкали в глубине, на поверхности вдруг подернулись поволокой боли. Бесконечно улыбаясь, они запрокинули головы и вскрикнули — могущественные, добрые — невероятные. Все-таки их покрывали мех и перья, а не гладкая кожа. Куда девались острые зубы? А плавники? Все пропало, все исчезло. Шибболы разительно изменились, как только достигли поверхности. Корс Кант скользил по прозрачной жидкости, глядя на них сверху вниз.
— Спасибо, друзья. Я обязан вам жизнью. Шиболлы переглянулись и расхохотались.
— Своей жизнью? Но какой? Неужто плотью и душой?
— А может, арфой? Или свитком? Потом заплатишь, и с избытком!
Шибболы подпрыгнули, расплескали брызги, нырнули и исчезли.
Корс Кант обнаружил, что все же может плыть, если не будет паниковать. Он осторожно поплыл вперед, к далекому свету. Страх ушел, остался только трепет, в который его повергли могущество и ловкость шибболов.
Он был гол, у него не осталось ничего, кроме свитка пергамента. Вода — если то была вода — стала значительно теплее, но по мере приближения юноши к красноватому свечению снова стала холоднее.
Он перевернулся на спину и стал осторожно работать руками. Небо было мертвенно-черным — ни звездочки. «Наверное, это не небо, а потолок, только очень высокий, и потому я не вижу его, — решил Корс Кант. — Я обнажен, таким я родился на свет. Наверное, теперь мне придется умереть обнаженным — без арфы, без рубахи, без меча, без башмаков». Корс Кант сейчас и свиток бы отдал за возможность поплакать — но, увы, его последняя слеза осталась в озере шибболов. Даже этой капли жизни в нем не сохранилось.
Под ложечкой сосало, саднило в носу. Во рту пересохло, а ведь он наглотался этой странной воды! «Произошло ли все это со мной на самом деле, или я до сих пор лежу на холодном каменном полу в пещере, куда упал, и у меня сломана спина, а голова распухла от предательских видений?» И тут голова юноши ударилась о камень. Перед ним встала стена, уходившая глубоко под воду. Где она заканчивалась наверху, юноша не видел.
«Прекрасно. Теперь придется плыть, покуда я не умру от изнеможения. Если толь…» Корс Кант набрал в легкие побольше воздуха, обхватил колени руками и нырнул в прозрачную жидкость.
На глубине, втрое превосходившей его рост, Корс Кант обнаружил отверстие в стене. Его барабанные перепонки дико заболели. Он скользнул в отверстие и поплыл по темному подводному туннелю.
Перемена оказалась столь внезапной, что он чуть было не ахнул. Ему хотелось дышать! Впервые с того мгновения, как шибболы спасли его жизнь, ему захотелось дышать!
Вода! Самая настоящая вода! Очень холодная — но настолько, насколько может быть холодна настоящая вода!
Туннель тянулся бесконечно. Корс Кант плыл и делал так, как учил его Мирддин: всякий раз, когда ему казалось, что сейчас он захлебнется, он выпускал из легких немного воздуха. К тому времени, как туннель закончился, юноша израсходовал почти половину запаса воздуха.
Он вытянул руку вверх, но потолка не нащупал. Так что же? Туннель действительно закончился или просто стал шире?
В отчаянии Корс Кант закашлялся, выпустил тучу пузырей и рванулся к поверхности, рассекая мутную, стоячую, но все же настоящую воду. «Молю тебя, богиня Анлодда, пусть я выплыву на поверхность!» Но вместо этого он ударился головой о потолок.
Почти ослепнув от нехватки воздуха, Корс Кант устало погрузился в воду и задел животом дно. Снова рванулся наверх и вперед. В ушах у него гремели ритуальные барабаны.
Наконец, когда ему показалось, что миновала целая вечность, его голова показалась над поверхностью, и он судорожно вдохнул холодный воздух.
Корс Кант встал, тяжело дыша и кашляя. Пополз, хватаясь руками за дно, и в конце концов вышел из мелкого озерца, которым заканчивался подземный туннель.
На него, выпучив глаза, уставились какие-то люди в желтых балахонах. Один из них выронил кривой нож.
— Он.., он.., он воскрес из мертвых! — вскрикнул чей-то знакомый голос. «Голос Анлодды!» — И он предварит вас в Гал… Галилее.
А потом она упала, словно мертвая.
Один из мужчин в желтом балахоне указе на Корса Канта и проговорил испуганно и подобострастно:
— Это Аттис, мальчик-бог, он восстал из своей водяной гробницы!
Ланселот наконец обрел дар речи.
— Слава Богу! — воскликнул он. — Ты жив!
Глава 23
Марк Бланделл, шагая вместе с другими воинами к берегу, пытался разложить по полочкам все, что успело произойти с ним после его перемещения в артуровские времена.
Во-первых: сколько бед он успел натворить в лице Медраута, появившись на поле боя подобно вдребезги пьяному тореадору?
«Может быть, не так уж много, — решил Марк. — Я бы не оказался в теле Медраута, не будь между нами довольно много общего». Как ни прискорбно, Медраут запросто мог точно так же растеряться в первом в его жизни настоящем бою, даже если бы в него не вселилось сознание Марка. Марк потерял самообладание в критический момент, утратил решимость, способность проявить инициативу — но именно этого, оказывается, все и ждали от Медраута, и такое поведение юноши ни для кого не явилось неожиданностью, Во-вторых:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Мы не забудем его. Ни ты, ни я.
— Он жив.
— Жив. Жив, конечно. — «Мертв, он мертв, он валяется на дне бездонной ямы, похожий на разодранную тряпичную куклу — совсем как сержант Конвей после взрыва в Ландондерри. А я сжимаю в объятиях убийцу».
Анлодда отстранилась, расправила плечи. Питер взял ее за руку, почему-то не желая отпускать девушку совсем, и они зашагали к избранной Анлоддой улице. Светало. Питер и Анлодда шли маршрутом, обозначенном в греческом путеводителе. Занимался день двенадцатый.
«Извилистый путь», — так написал составитель карты, но он явно смягчил краски. Обеденная улица виляла, как хотела, и порой становилась так узка, что Питеру с Анлоддой приходилось буквально протискиваться между перевернутыми тележками зеленщиков и дверьми лавчонок, раскрашенными во все цвета радуги, между полуразрушенными стенами жилых домов, покрытыми потускневшей мозаикой. Ни о какой продуманной городской планировке тут и говорить не приходилось: лавки мясников соседствовали с храмами и церквами. «Совсем не по-римски, — думал Питер. — Разве тут у них не действовали градостроительные законы?» Терпкий запах кожевенного цеха, потом — жилой дом, а рядом с ним — небольшая скотобойня, и снова жилой дом или харчевня.
— Вон он, — объявила Анлодда, и, указав на здание, не слишком отличающееся от других, пояснила. — Вон он, храм. Кажется, его переделали под христианскую церковь. Ну что ж, наберись храбрости, Ланселот.
Они подошли к храму. Позади него возвышался величественный земляной вал — футов в двадцать высотой. Городская стена. Вдоль стены расхаживали часовые. К северу, к деревянным воротам бежали солдаты. Оттуда, где находились сейчас Ланселот с Анлоддой, до ворот было ярдов двести.
— Господи Иисусе! — вырвалось у Питера. Не меньше сотни ютов с топотом мчались туда, куда направлялся со своей обезумевшей дружиной принц Гормант.
Анлодда тоже заметила это. Губы ее задрожали, но она была верна данному слову, и не поддалась чувствам. Она решительно отвернулась к белокаменному храму.
Питер закрыл глаза, услышал отдаленный шум начавшегося сражения, отдельные голоса, приглушенные воем ветра. Ему так хотелось броситься туда, спасти своих соратников!
«Вот это да! Я уже не прочь повести в бой варваров!» Да! В настоящий бой, рукопашный, чтобы один на один, по-божески! Не так, как в той, прошлой жизни, где только и делают, что жмут на гашетки, пользуются воздушным прикрытием, ракетами «земля-земля», «стингерами», «Хэрриерами», вертолетами, танками, тысячей и одной ступенью субординации.., где генералы командуют полковниками, полковники — майорами, майоры — лейтенантами, а те — сержантами. А надо всем этим нависает громада Уайтхолла — гигантская холодная, бесчувственная разведка с планеты под названием Политика, следящая за каждым залпом, за каждой выбитой дверью, за каждой операцией.
Питер почувствовал, как манит его безумный ветер убийства. Какое-то мгновение он просто слушал его свист, прикрыв глаза, пытаясь представить, как это выглядит — война в его прежнем мире.
Но вот реальность заставила его очнуться. Живы ли еще Кей и Бедивир? Останутся ли они в живых, вернутся ли в Камланн? И что с мальчишкой? Питер неохотно открыл глаза. Анлодда смотрела на него, и ее взгляд показался Питеру чересчур проницательным. Питер покраснел.
— Быстрее, — распорядился он и указал на дверь, ведущую в храм. «Мне пока еще нужно приглядывать за девушкой да и о прочих подозреваемых не забывать».
Дверь была закрыта на засов, но засов этот держался «на соплях».
Два сильных удара и с засовом было покончено.
Они вбежали в темное каменное здание, где обнаружили кучку стоявших кругом мужчин в желтых балахонах. Те, выпучив от страха глаза, уставились на вбежавших.
У каждого было по свече в одной руке, а в другой — по зловещего вида кривому ножу. На каменном столе сидел обнаженный мальчик лет десяти, поеживаясь от леденящего ветра. Похоже, Питер и Анлодда прервали ритуал жертвоприношения.
— О! Простите нас, мы сейчас уйдем, — торопливо проговорила Анлодда. Она развернулась вполоборота и остолбенела. Не оборачиваясь, Питер понял, что она увидела позади. А он не спускал глаз с круга вооруженных жрецов.
— Хвала нашим молитвам! — проговорил нараспев лысый жрец, и глаза его сверкнули наркотическим огнем.
Глава 22
Лестница вилась, уводила все выше и выше, и каждый шаг казался страшным сном. Корс Кант дышал тяжело, с присвистом, словно дряхлый старик. Он больше не видел шибболов, но чувствовал, что они где-то рядом. Их теплые пушистые лапки держали его за руки, помогали взбираться по бесконечно тянущейся лестнице. Он шел, прихрамывая, и его рассудок по-прежнему туманило безумное зелье Анлодды.
Стены были скользким» от водорослей и липкого мха. Чем выше забирался бард, тем холоднее становилось. Юноша жутко продрог в одной рубахе.
Он обхватил себя руками, и уже давно расплакался бы, не считай он такое поведение достойным только женщин и кельтов.
«Я — Корс Кант Эвин, римлянин до мозга костей. Я не какой-нибудь дикарь, что не стыдится наготы своей!» Шибболы пищали, тревогу навевали. «Анлодда» — так звонят колокола, она к себе его звала. Но почему земля дрожит? Законы где твои, Эвклид?
И все ж текут ручьями слезы. Как им не течь? Кругом угрозы!
Вперед? Вперед! Туда, где свет! Иди за шибболами вслед! Принцесса ты или богиня — мне это все равно отныне! Твоих волос багряных грива, и кожа белая на диво… — нет, я не должен опоздать, богини не умеют ждать!
Корс Кант слышал, как похрустывает свиток, что он вытащил из каменной гробницы. Теперь было довольно светло, и он мог бы прочитать, что же там написано.
— Et in Arcadia ego… — произнес Корс Кант в такт шагам. Откуда озноб? От холода? Или это священный трепет? «И я в Аркадии» — что это? Белиберда или сокровенное послание? Анлодда все бы поняла, а уж Меровий — тем более.
Юноша шагнул на очередную ступень и растянулся ничком. Лестница закончилась и привела его в круглую комнату. Темное спокойное озерцо лежало на полу. Оно исчезало под низкой аркой в стене.
Корс Кант жадно припал к воде. Та оказалась жутко холодной, как он и предполагал. Юноша выдернул руку из воды. Нет, то была не вода. Вязкая жидкость липла к коже, словно растопленный жир.
А по другую сторону его ждала она. Он знал это, ему некуда было спрятаться от этой уверенности.
Он произнес имя Анлодды и расшнуровал рубаху. Поежился, когда почувствовал порыв ледяного ветра. «Лишь этот путь назад ведет, но я готов ползти, как крот, чтоб не ступать сюда ногой, в ужасный омут ледяной!» Корс Кант скатал рубаху, поднял ее над головой — так, держа в одной руке рубаху, а в другой свиток, он и вошел в пруд. Ноги его тут же свело от холода, он ойкнул. Постояв, не шевелясь, несколько мгновений, он все же набрался решимости и вошел в ледяную жидкость по щиколотку, потом по колено, глубже, еще глубже… Он шел, думая об одном: скоро он вновь увидит Ее!
«Если она еще жива». Ледяная жидкость обжигала кожу, прогоняла любые мысли. Юноша поспешил вперед, ступая по каменному дну.
Он миновал арку, отметив, что замковый камень не совсем квадратный, но между тем прекрасно подогнан. «Чудо зодчества, — подумал юноша. — Наверняка римляне строили». И в этот самый миг дно оборвалось.
Он погрузился в скользкую жидкость, хотел крикнуть, но тут же наглотался. Заработал руками, вынырнул на поверхность.
Это оказалось гораздо хуже, чем плыть по харлекскому заливу! Тягучая, вязкая жидкость не создавала сопротивления, и юноша, работая руками, только погружался все сильнее.
Лицо его облепило тканью. Он выпустил из пальцев рубаху, и она опутала его руки, но свиток он сжимал крепко, не выпускал. Бард отчаянно работал руками, и наконец ноги его коснулись дна, однако при этом он с головой погрузился. Корс Кант сжал губы. Грудь распирало. «Я не глупый зверь! Я выдержу, выдержу!» Теплое ловкое тельце метнулось к нему и напугало юношу. Еще одно, такое же — шибболы! Неужели они могут тут плавать?
— Конечно, можем, нам неведом страх!
— Мы любим воду! Мы же шибболы!
— Смотри! Учись! — и оба шиббола помчались, понеслись.
— Спасите! Я тону, я погибаю!
— О, шибболы в беде друзей не покидают!
— Держись за спины наши крепче, рубаху брось, мы вызволим тебя! Верь нам! Верь! — кричали шибболы.
— Но я не вижу ничего? Неужто смерть невидима моя?
— Ты помирать собрался? Лучше сделай вдох, и слушай, что советуют друзья!
Корс Кант с трудом разлепил веки и обнаружил, что видит под водой не хуже, чем на поверхности. Ловкие шибболы из неуклюжих зверушек превратились в грациознейших созданий, они пребывали в своей стихии. Он вдруг вспомнил, где видел существа, подобные им. Как-то раз они рыбачили с Гвином (который теперь был приставлен к Кею и потому неуязвим), и наткнулись на стайку орок, которые играли и плескались в волнах.
Тогда напуганный до смерти Гвин Галахад-младший, сын Ланселота и неизвестной женщины, стал умолять Корса Канта вернуться домой. Бард отказался. Он-то знал друидскую магию плавания, а Гвин чуть в штаны не наложил от страха. Орки окружили их, они таращились на них, брызгались и смеялись.
А сейчас Корс Кант, как зачарованный, не отводил глаз от шибболов. Отважился протянуть руку и провел ею по боку одного из огромных черно-белых созданий. Бок на ощупь оказался гладким и скользким, словно надутый для забавы бычий пузырь! Они пели и вскрикивали. Корс Кант смутно догадывался о смысле их песенки:
«Мы зовем тебя, зовем! С нами вместе поплывем!» — Дайте мне ухватиться за ваши спины! — умоляюще проговорил Корс Кант. Похожие на водяных слонов шибболы послушно подплыли к нему с двух сторон, подставили спинные плавники. «И с чего я взял, что они пушистые? — гадал Корс Кант. — Они гладкие, словно выдубленная кожа». Юноша крепко обхватил одного шиббола, положил руку на спину второго — в этой руке он по-прежнему сжимал цилиндр со свитком.
Странная мысль поразила Корса Канта. «Я произнес фразу! Почему же я не дышал? Почему не захлебнулся? О боги, я.., мертв?» «Нем, мертв и слеп! Что я за бард? Не чувствую, не вижу! Я не выдержал испытания, я не достоин того, чтобы держать в руках арфу! И хорошо, что я бросил ее, ибо нечего мне долее притворяться бардом!» Шибболы плыли и напевали свою песенку. Корс Кант крепко держался за их спины, и его слезы смывала тягучая жидкость. Как ни странно, свиток остался свернутым.
Ночью и днем Песню поем,
Пляшем на волнах день и ночь!
Шибболы колотили по жидкости сильными хвостами, мчались вперед, унося барда с собой. «Я найду Анлодду, найду Ланселота.., а что потом? Теперь, когда я знаю, что я — не бард, кто же я такой?»
Злобных акул,
Мерзких акул
Гоним без жалости прочь!
Еще немного — и юноша почувствовал бы себя оркой, могущественным господином царства Ллира, священного правителя Эйрского моря, Гэльского залива и даже Средиземного моря — этого римского озера.
— Не льсти нам, — предупредил правый шиббол.
— Вот-вот, — подхватил второй. — Никакие мы не орки и не орлы. Мы — шибболы! Мы — словно deux ex machina.
— А это гораздо лучше!
— Мы быстрее их всех! Вот мы где!
— И вот где ты!
Они мчались к поверхности. Корс Кант, охваченный ужасом, ухватился еще крепче за спины шибболов. Как сильны стали его руки — те, что прежде были способны только перебирать струны! А шибболы взмыли в воздух — совсем как тот раненый дракон, которого Корс Кант видел во сне тысячу лет назад.
— Не бойся, ты не упадешь! — успокоил юношу один из шибболов.
— С нами нигде не пропадешь! — заверил его второй. А потом оба умолкли, а через пару мгновений первый грустно проговорил:
— Печалится душа моя.
— Ведь расстаются и друзья, — в тон ему добавил второй.
Корс Кант молчал. Только теперь он по-настоящему разглядел своих могущественных друзей. Их глаза, что так весело сверкали в глубине, на поверхности вдруг подернулись поволокой боли. Бесконечно улыбаясь, они запрокинули головы и вскрикнули — могущественные, добрые — невероятные. Все-таки их покрывали мех и перья, а не гладкая кожа. Куда девались острые зубы? А плавники? Все пропало, все исчезло. Шибболы разительно изменились, как только достигли поверхности. Корс Кант скользил по прозрачной жидкости, глядя на них сверху вниз.
— Спасибо, друзья. Я обязан вам жизнью. Шиболлы переглянулись и расхохотались.
— Своей жизнью? Но какой? Неужто плотью и душой?
— А может, арфой? Или свитком? Потом заплатишь, и с избытком!
Шибболы подпрыгнули, расплескали брызги, нырнули и исчезли.
Корс Кант обнаружил, что все же может плыть, если не будет паниковать. Он осторожно поплыл вперед, к далекому свету. Страх ушел, остался только трепет, в который его повергли могущество и ловкость шибболов.
Он был гол, у него не осталось ничего, кроме свитка пергамента. Вода — если то была вода — стала значительно теплее, но по мере приближения юноши к красноватому свечению снова стала холоднее.
Он перевернулся на спину и стал осторожно работать руками. Небо было мертвенно-черным — ни звездочки. «Наверное, это не небо, а потолок, только очень высокий, и потому я не вижу его, — решил Корс Кант. — Я обнажен, таким я родился на свет. Наверное, теперь мне придется умереть обнаженным — без арфы, без рубахи, без меча, без башмаков». Корс Кант сейчас и свиток бы отдал за возможность поплакать — но, увы, его последняя слеза осталась в озере шибболов. Даже этой капли жизни в нем не сохранилось.
Под ложечкой сосало, саднило в носу. Во рту пересохло, а ведь он наглотался этой странной воды! «Произошло ли все это со мной на самом деле, или я до сих пор лежу на холодном каменном полу в пещере, куда упал, и у меня сломана спина, а голова распухла от предательских видений?» И тут голова юноши ударилась о камень. Перед ним встала стена, уходившая глубоко под воду. Где она заканчивалась наверху, юноша не видел.
«Прекрасно. Теперь придется плыть, покуда я не умру от изнеможения. Если толь…» Корс Кант набрал в легкие побольше воздуха, обхватил колени руками и нырнул в прозрачную жидкость.
На глубине, втрое превосходившей его рост, Корс Кант обнаружил отверстие в стене. Его барабанные перепонки дико заболели. Он скользнул в отверстие и поплыл по темному подводному туннелю.
Перемена оказалась столь внезапной, что он чуть было не ахнул. Ему хотелось дышать! Впервые с того мгновения, как шибболы спасли его жизнь, ему захотелось дышать!
Вода! Самая настоящая вода! Очень холодная — но настолько, насколько может быть холодна настоящая вода!
Туннель тянулся бесконечно. Корс Кант плыл и делал так, как учил его Мирддин: всякий раз, когда ему казалось, что сейчас он захлебнется, он выпускал из легких немного воздуха. К тому времени, как туннель закончился, юноша израсходовал почти половину запаса воздуха.
Он вытянул руку вверх, но потолка не нащупал. Так что же? Туннель действительно закончился или просто стал шире?
В отчаянии Корс Кант закашлялся, выпустил тучу пузырей и рванулся к поверхности, рассекая мутную, стоячую, но все же настоящую воду. «Молю тебя, богиня Анлодда, пусть я выплыву на поверхность!» Но вместо этого он ударился головой о потолок.
Почти ослепнув от нехватки воздуха, Корс Кант устало погрузился в воду и задел животом дно. Снова рванулся наверх и вперед. В ушах у него гремели ритуальные барабаны.
Наконец, когда ему показалось, что миновала целая вечность, его голова показалась над поверхностью, и он судорожно вдохнул холодный воздух.
Корс Кант встал, тяжело дыша и кашляя. Пополз, хватаясь руками за дно, и в конце концов вышел из мелкого озерца, которым заканчивался подземный туннель.
На него, выпучив глаза, уставились какие-то люди в желтых балахонах. Один из них выронил кривой нож.
— Он.., он.., он воскрес из мертвых! — вскрикнул чей-то знакомый голос. «Голос Анлодды!» — И он предварит вас в Гал… Галилее.
А потом она упала, словно мертвая.
Один из мужчин в желтом балахоне указе на Корса Канта и проговорил испуганно и подобострастно:
— Это Аттис, мальчик-бог, он восстал из своей водяной гробницы!
Ланселот наконец обрел дар речи.
— Слава Богу! — воскликнул он. — Ты жив!
Глава 23
Марк Бланделл, шагая вместе с другими воинами к берегу, пытался разложить по полочкам все, что успело произойти с ним после его перемещения в артуровские времена.
Во-первых: сколько бед он успел натворить в лице Медраута, появившись на поле боя подобно вдребезги пьяному тореадору?
«Может быть, не так уж много, — решил Марк. — Я бы не оказался в теле Медраута, не будь между нами довольно много общего». Как ни прискорбно, Медраут запросто мог точно так же растеряться в первом в его жизни настоящем бою, даже если бы в него не вселилось сознание Марка. Марк потерял самообладание в критический момент, утратил решимость, способность проявить инициативу — но именно этого, оказывается, все и ждали от Медраута, и такое поведение юноши ни для кого не явилось неожиданностью, Во-вторых:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40