То, что вверху — то и внизу. Глупышка!“ Отчаяние отступило столь же молниеносно, сколь и нахлынуло. Юноша порадовался тому, что никто не видел его беспомощности.
— Это все зелье, — проговорил он, и голос его глухо прозвучал в тесном туннеле. — Это зелье Анлодды на меня так подействовало. «Выпей меня!» Нет, принцесса, больше никогда!
Вдруг Корс Кант увидел перед собой какой-то предмет. Это был каменный ящик странной формы. Длинный, но не глубокий и не широкий. Гроб? Корс Кант понял, что именно в такой гроб ученики Христа положили его тело. Но гроб оказался больше, чем его представлял себе юноша.
Страх вновь подступил к барду со всех сторон. Он физически ощущал прикосновения чьих-то пальцев, готовых разорвать, сдавить его. Но на сей раз он осознавал, что эти ощущения чужеродны, что они обволакивают его пеленой, и что теперь страх сменил отчаяние. «Кто-то или что-то пытается вернуть меня назад, оттолкнуть, оттащить от этого гроба».
На миг Корсу Канту стало так страшно, что он чуть было не закричал, но тут же одернул себя. Он старался убедить себя в том, что это ложный страх — такой, как бывает во сне. Юноша закрыл глаза и задышал медленно, задерживая дыхание, — так, как его учили друиды.
«Песнь! Песнь о герое!» Бард безмолвно прочел рассказ о Пуйле, о его странствии в Ануфин, Страну Теней. Пуйл вступил в схватку с Арауном, повелителем Царства Теней, точно так же, как Орфей с Гадесом.
Отвага Пуйла успокоила барда, наполнила его сердце гордостью, и эта гордость прогнала страх, прогнала его прочь, как возничий гонит упряжку лошадей.
Корс Кант открыл глаза, приняв твердое решение не поддаваться панике.
Свеча почти догорела, и юноша поднес огарок поближе к каменному ящику. На крышке оказался барельеф, изображавший не то юношу, не то девушку, прижимавшую к груди свиток. Лежавшую на спине фигуру окружали четыре плакальщика, одетые в сикамбрийские доспехи — такие, как у Ланселота. Между тем на их щитах были выбиты христианские кресты.
Волосы у каменного юноши были такие же длинные, как у Меровия.
«Что это значит — то, что жаждущий посвящения ползет по узкому коридору в этот храм?» — Это значит, что он родился вновь, — прохрипел бард. И моргнул в изумлении. Откуда взялся ответ? Его произнесли его губы, но он пришел не из его разума, не из его памяти.
— И кем был он. Корс Кант Эвин? — вопросил голос, на сей раз точно принадлежавший Анлодде, и донесся он из-под крышки гроба. Юноша ощутил прилив дурноты. Желчь хлынула ему в горло, обожгла его огнем. «Нет! Это не может быть она! Там нет никого, это мой помутившийся рассудок шутит шутки со мной!» И Корс Кант принял решение не слушать никаких голосов здесь, находясь так далеко от мира людей, Свеча мигнула. Она вот-вот могла погаснуть. Корс Кант поспешно поднес ее к барельефу. Помимо фигур, тут были буквы. Большинство оказалось древнееврейскими, а этому языку не обучали даже в школе друидов. Но вот перед глазами юноши предстала фраза, запечатленная на псевдо-латыни, и он почувствовал, что ему словно обручем сдавило виски:
I TEGO ARCANA DEI
Это звучало не так безграмотно, как та галиматья, которую по памяти читал Корсу Канту Ланселот, но все же смысл был не вполне ясен. Приблизительно это означало следующее: «Я, умерший, храню тайны Господа».
Буквы жгли его разум, мерцали в воздухе. Вот они начали перестраиваться, меняться местами, по две одновременно, двигаясь с величественной грацией, словно в римском танце:
I tego arcana dei
Е igo arcana dei et in oarcaga dei et in
Oarcada gel et in arcadia Geo
Et In Arcadia Ego
Знакомая, чуть волнующая фраза, преследовавшая Корса Канта не один день: «Et in Arcadia Ego». «И я в Аркадии».
«Старая шутка греческих нумерологов — составление анаграмм». Тогда, во время видения на палубе корабля, он видел тело, завернутое в саван. Тело кого-то, кого он знал и любил, тело того, кого убил самый любимый из апостолов.
Но что значила эта фраза? И почему она переворачивалась, словно кем-то подбрасываемая монетка? Сначала он услышал ее от Меровия через Ланселота, а теперь она была начертана на крышке гроба, к которому его привел вызванный Анлоддой сон! Корс наклонился сильнее, нагнулся над гробом. Но свеча угасла прежде, чем он успел прочесть что бы то ни было еще.
— Я ничего не вижу, — прошептал он, вновь ощутив страх. — Тут темно.
«Никто не видит в темноте», — послышался новый голос из мрака. Анлодды? Да. Но какой-то чужой.
Бард поежился. Ему послышались чьи-то шаги.
— Я ничего не слышу! — заверил он себя и стал напевать древнюю друидскую песнь. Тут же понял, что это погребальное песнопение, и умолк.
«Загаси свечу пальцами, не задувай ее. Никогда не смешивай стихии! Никогда не бей по щеке Бранвен! Cave canem! Берегись собаки!» От страха сердце Корса Канта бешено колотилось, мчалось куда-то, словно перепуганный пони. Гроб пугал его, хотя там наверняка не могло быть ничего, кроме горстки праха. «Гроб древнее Юлия. Он мог появиться только на сто лет позже, когда возникла христианская церковь. Кто принес его сюда? Почему его поставили в подземелье?» Корс Кант протянул руку и коснулся камня кончиками пальцев. «О Господи, неужели я подошел так близко? А я и не понял!» «Жезл предвидения привел тебя сюда. Так пусть теперь тобой движет сила поклонения. Ты знаешь, что ты должен сделать».
— Да! Прежде всего я должен перестать слышать голоса там, где должно быть тихо!
«Но кому ты веришь!» «Я верю только себе! — беззвучно прокричал Корс Кант. — Нет, это ложь. Я никому не верю, даже себе. Но нет.., я верю моей матери, я верю стихиям земли, воды, воздуха и огня. Я верю…»
— Что я должен сделать? — спросил он вслух. — Это безумие!
«Нет, — ответила самая его суть. — Я верю вам всем. И я знаю, что делать».
Святая святых его разума говорила правду. Он знал, хотя не понимал, откуда и почему. Корс Кант протянул руки во тьму и медленно провел ими по крышке гроба. Наконец он нащупал трещинку и запустил туда пальцы, стараясь не думать о том, что в следующий миг на него обрушится потолок или стены, и навсегда погребут его здесь, в подземелье Каэр Харлека.
Юноша старался как мог. Крышка была тяжелая и никак не желала поддаваться. Но вот послышался оглушительный скрип, и крышка немного отъехала в сторону. Корс Кант облегченно вздохнул и сдвинул крышку еще на ладонь — этого вполне хватило для того, чтобы он мог сунуть руку в гроб.
В гробу лежала мумия. Тело умершей девушки или юноши. Пальцы Корса Канта дотронулись до брови мумии. Он гадал, сколько лет было покойному.
Но вдруг он вскрикнул, потому что высохшая кожа и кости хрустнули под его пальцами — точно так же, как тот камень в стене, который он потянул, когда разбирал древнюю кладку. Несколько недель назад? Но нет, скорее — несколько столетий. Кто-то сохранил тело, но кто и как давно это было — этого юноша не знал.
Под окоченевшими от страха пальцами юноши голова мумии повернулась.
Корс Кант окаменел от ужаса, но руку отдернуть не мог. «Сейчас из гроба высунется рука, — думал он, — схватит меня, и мне конец!» Он, застыв, ждал развязки, стараясь не дышать. Но вот голова мумии отделилась от шеи и укатилась в дальний угол гроба.
Бард истерически хихикнул и утешился мыслью о том, что пока не сошел с ума. «Там ничего нет, — успокаивал он себя. — Там мумия. А у меня есть меч рассудка и монета оценки — меня не одурачить никому!» Он глубоко, по-друидски вдохнул затхлый воздух подземелья, закатал рукав рубахи и опустил руку в гроб — на этот раз глубже.
Пальцы нащупали тунику на мумии, а потом свиток — точно такой же, как тот, что был высечен на каменной крышке. Юноша потянул свиток к себе, но мумия держала его крепко. Рассердившись, Корс Кант дернул свиток сильнее. Что-то хрустнуло, подобно рвущимся корням.., свиток вылетел из гроба, и оказался в руке у Корса Канта. Что-то прицепилось к свитку, и бард в ужасе обнаружил, что оторвал у мумии руку.
Отцепляя мертвые пальцы один за другим, юноша в конце концов высвободил свиток из мертвой хватки мумии. Затем он аккуратно положил оторванную кисть обратно в гроб. Склонившись к саркофагу, он ощутил запах мертвых цветов — болезненный, гибельный.
На ощупь свиток казался пергаментным. Бард сунул его за рукав, чтобы прочесть, когда выберется на свет.
«Ты искал и нашел, Корс Кант Эвин, — на этот раз слова произнес голос Анлодды. — Теперь ищущему посвящения пришла пора увидеть свет! — продолжала „она“. — Ты не можешь повернуть назад. У посвященья нет конца!» Она была права. Назад дороги не было. Назад — это значило вернуться в комнату, куда он упал с лестницы. А вперед? Был ли путь вперед?
Успокаивая себя, как только мог. Корс Кант в темноте обошел вокруг гроба, прижимая к груди арфу, чтобы не поцарапать ее о камень. Затем осторожно взобрался на крышку и прополз по ней. Туннель продолжался, но впереди по-прежнему зиял мрак. Единственным утешением было то, что боль в спине немного унялась.
Он уже собрался было ползти дальше, как вдруг мысль остановила его.
«Ой, Господи, мумии теперь будет так холодно в открытом гробу!» Корс Кант попытался отбросить эту глупую мысль, но не сумел. Он вернулся назад и с трудом водрузил крышку на место. Наконец он облегченно вздохнул и повернулся спиной к саркофагу.
Но тут новый голос зазвучал у него в ушах, и с этим голосом пришли совсем иные мысли. «Меч, жезл, пятиугольник, а теперь — чаша сострадания. У тебя есть все инструменты, чтобы найти свой путь из храма Соломона.., молись о том, чтобы не растерять их».
Корс Кант поежился и пополз дальше по туннелю. Этот голос был очень похож на голос Меровия.
Похож — и не похож.
Глава 16
Питер обгонял Кея, но впереди всех мчалась Анлодда, ловко прыгая через пять ступенек. Но неожиданно она оступилась, тяжело упала на бок и заскользила вниз.
Перевернувшись на живот, девушка пыталась ухватиться за ступени. Глаза ее выпучились, сверкнули белки. Но тут подоспел Питер, протянул руку, схватил Анлодду за волосы. Впереди виднелись обгоревшие доски пола. За три ступени до этого места лестница обрывалась. Последние ступени тоже сгорели.
Питер подтянул девушку к себе. Оба они не на шутку испугались.
— Ты что, за ним следом собралась? — сердито выговорил Питер.
— Да отпусти ты меня! — рванулась Анлодда, умолкла и уставилась вниз.
— Ступени, ведущие в подземелье, исчезли, — заключила она, выразив словами то, что ее подсознание поняло несколько секунд назад.
— Да что ты говоришь?
— Как это — что я говорю? — не поняла издевки Анлодда. — Неужели ты сам не видишь? Они же обрываются сразу…
— Я и сам вижу! — огрызнулся Питер. — Тебе знакомо это место. Ты сказала — подземелье. Другой путь туда существует?
— Конечно, мне знакомо это место. Нет, другого пути я не знаю. Дайте мне веревку, я должна спуститься за ним! — Она пристально вглядывалась в яму.
— Нет у нас веревки, — пробормотал Кей.
— Тогда я прыгну туда! Если Корс Кант жив, то и я останусь цела и невредима!
Питер крепко обхватил девушку рукой и оттащил подальше от края. Она не сопротивлялась, но не сводила глаз с чернеющей внизу дыры.
— Нет, Анлодда. Быть может, он расшибся, быть может, ему нужна твоя помощь. Хороша от тебя будет помощь, если ты сама спину сломаешь! А если он насмерть разбился?
Она молчала. Слеза скатилась по ее щеке, но то была слеза отчаяния, а не печали.
Еще долго они выкликали имя барда, но в ответ не услышали ровным счетом ничего — даже стона. Питер скрипнул зубами и отдал приказ, тяжелее которого ему никогда в жизни отдавать не приходилось.
— Прости, Анлодда. У нас нет времени идти за ним. Юты сейчас дворец по камешку разберут, лишь бы только найти нас. Мы можем только молиться о том, чтобы он остался в живых, а сами немедленно тронемся дальше, к темницам, чтобы найти Горманта и твоего отца.
— А что потом? — тихо, вымученно спросила она. Питер прикусил губу. Он почувствовал себя в высшей степени подонком. Какое право он вообще имел отдавать какие бы то ни было приказы после того, что случилось с сержантом Конвеем из-за его халатности?
— Думаю, потом мы сможем поискать Корса Канта — после того, как освободим воинов Харлека.
Даже при тусклом свете факела Питер увидел, как скривилось от муки ее лицо.
— Нет! — взмолилась девушка.
— Может быть, с ним все хорошо. Может быть, он сам найдет, как выбраться отсюда. Наверняка есть другой выход.
Питер отпустил Анлодду.
Она уселась на ступеньку, по-прежнему не отводя глаз от чернеющей внизу пропасти.
— Нет. Нет другого выхода. Он не сможет выйти. — Она обняла руками колени, опустила голову. — Он умрет там, — предрекла она.
От рук моих падет злосчастный ют, Без жалости его мой меч сразит.
Мстя за любовь, я становлюсь на путь В края, где Лето вечное царит…
Питер дал ей отплакаться, затем поднял, взяв под локоть, и повел к единственной двери, что уводила с лестницы. Анлодда упиралась, но поскольку в Питере веса было килограммов на тридцать больше, он все же преуспел в борьбе с девушкой.
— Веди нас к принцу Горманту, — повторил он. — Твой отец там же?
— Нет! — Анлодда не прекращала попыток вырваться. Ей не хотелось уходить. Сквозь расселину сверху лился лунный свет, он озарял ее мокрые от слез глаза. — Он жив, я знаю это! Он друидский бард. Наверняка он владеет магией и сможет защитить себя. А вы хотите уйти и бросить его там, как щенка, которого швырнули в колодец!
Она гневно оттолкнула Питера, шагнула к двери и яростно толкнула ее, не заботясь о том, какой шум рискует при этом вызвать. Дверь с треском отворилась. Питер вздрогнул, опасливо оглянулся назад — нет ли погони.
За дверью начинался коридор — узкий, почти прямой. Но вот он повернул, и дверь, а вместе с ней и обрыв, и яма исчезли из глаз. Пару раз Анлодда останавливалась, прикасалась к стене, прислушивалась, но назад не оглянулась ни разу. Шаги ее утратили легкость, она ступала тяжело, словно навьюченная лошадь.
Но вот она остановилась перед дверью темницы — темного дерева, с зарешеченным окошечком вверху. Окаменевшее лицо Анлодды белизной стало подобно меловым утесам Дувра.
— У меня нет ключа, — сказала она. Впервые на памяти Питера она была столь немногословна.
— Кей, — произнес Питер и качнул головой в сторону двери.
Сенешаль заглянул внутрь через решетку.
— Там еще одна дверь, — сообщил он не слишком радостно.
— Темницы, — пояснила Анлодда.
— Поколдуй, — распорядился Питер.
Кей кивнул, вытащил кинжал, сунул лезвие между дверью и притолокой, после чего с такой силой надавил на дверь плечом, что вырвал засов «с мясом». Дверь открылась.
На другой двери засов оказался по эту сторону, что значительно упростило задачу. Там оказался еще один коридор, по обе стороны которого тянулись двери, закрытые на засовы, для верности перевязанные веревками. И никаких хитрых замков. В конце коридора на табурете восседал единственный, по виду очень усталый стражник.
Он вскочил, произнес что-то на гортанном наречии, — Питер не понял ни слова. Стражник вздрогнул — он не сразу догадался, что перед ним — не соотечественники. Он попятился, потянулся за копьем.
Анлодда бросилась к нему и не дала дотянуться до оружия. Одной рукой зажав ему горло, она нанесла ему сильнейший удар в грудь кинжалом — в точности, как Питер в пиршественном зале, — весьма современный удар, надо сказать.
У Питера в сознании мгновенно сработала сигнализация. Неужели она усвоила урок, лишь единожды увидев, как это делается? А может, она этому выучилась в тренировочном лагере в Белфасте? Но нет. Мой подозреваемый — другой. Селли — это Медраут. Анлодда всего-навсего убийца-психопатка. Нечего сомневаться. Медраут пытался взглянуть на часы!
Ют беззвучно раскрыл рот, выпучил глаза и умер в объятиях Анлодды. Она отшвырнула его мертвое тело, словно манекен. «Вот так и мне нужно будет поступить с Медраутом, как только выдастся случай увести его подальше от посторонних глаз». Но ростки сомнения против воли Питера прорастали. Питер гадал, отважится ли когда-нибудь на такое — убить того, кого он знает, взглянуть в глаза юноши и закрыть их ударом кинжала.
В зарешеченных окошечках начали появляться удивленные лица.
— Где принц? — вопросил Питер. Он не спускал с девушки пристального взгляда и держался так, чтобы она не оказалась у него за спиной.
Анлодда подошла к одной из дверей и объявила:
— Вот принц Гормант. Принц, это Ланселот из Лангедока, посланный Артусом освободить тебя и возвратить тебе престол Харлека.
Мужчина сорока-сорока пяти лет выглянул из темницы, удивленно созерцая пришедших ему на выручку.
— Великие воины! — выговорил он с сильным валлийским акцентом. — Хвала Господу и его пророку Иисусу за то, что вы явились! Клянусь Иисусом и моим боевым топором, мы прогоним этих безбожных свиней из города!
Питер с сомнением посмотрел на принца. Духом тот вроде был крепок, но физически здорово сдал — совсем как Терри Андерсон «Один из американских дипломатов, полтора года пробывший в заложниках в Иране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Это все зелье, — проговорил он, и голос его глухо прозвучал в тесном туннеле. — Это зелье Анлодды на меня так подействовало. «Выпей меня!» Нет, принцесса, больше никогда!
Вдруг Корс Кант увидел перед собой какой-то предмет. Это был каменный ящик странной формы. Длинный, но не глубокий и не широкий. Гроб? Корс Кант понял, что именно в такой гроб ученики Христа положили его тело. Но гроб оказался больше, чем его представлял себе юноша.
Страх вновь подступил к барду со всех сторон. Он физически ощущал прикосновения чьих-то пальцев, готовых разорвать, сдавить его. Но на сей раз он осознавал, что эти ощущения чужеродны, что они обволакивают его пеленой, и что теперь страх сменил отчаяние. «Кто-то или что-то пытается вернуть меня назад, оттолкнуть, оттащить от этого гроба».
На миг Корсу Канту стало так страшно, что он чуть было не закричал, но тут же одернул себя. Он старался убедить себя в том, что это ложный страх — такой, как бывает во сне. Юноша закрыл глаза и задышал медленно, задерживая дыхание, — так, как его учили друиды.
«Песнь! Песнь о герое!» Бард безмолвно прочел рассказ о Пуйле, о его странствии в Ануфин, Страну Теней. Пуйл вступил в схватку с Арауном, повелителем Царства Теней, точно так же, как Орфей с Гадесом.
Отвага Пуйла успокоила барда, наполнила его сердце гордостью, и эта гордость прогнала страх, прогнала его прочь, как возничий гонит упряжку лошадей.
Корс Кант открыл глаза, приняв твердое решение не поддаваться панике.
Свеча почти догорела, и юноша поднес огарок поближе к каменному ящику. На крышке оказался барельеф, изображавший не то юношу, не то девушку, прижимавшую к груди свиток. Лежавшую на спине фигуру окружали четыре плакальщика, одетые в сикамбрийские доспехи — такие, как у Ланселота. Между тем на их щитах были выбиты христианские кресты.
Волосы у каменного юноши были такие же длинные, как у Меровия.
«Что это значит — то, что жаждущий посвящения ползет по узкому коридору в этот храм?» — Это значит, что он родился вновь, — прохрипел бард. И моргнул в изумлении. Откуда взялся ответ? Его произнесли его губы, но он пришел не из его разума, не из его памяти.
— И кем был он. Корс Кант Эвин? — вопросил голос, на сей раз точно принадлежавший Анлодде, и донесся он из-под крышки гроба. Юноша ощутил прилив дурноты. Желчь хлынула ему в горло, обожгла его огнем. «Нет! Это не может быть она! Там нет никого, это мой помутившийся рассудок шутит шутки со мной!» И Корс Кант принял решение не слушать никаких голосов здесь, находясь так далеко от мира людей, Свеча мигнула. Она вот-вот могла погаснуть. Корс Кант поспешно поднес ее к барельефу. Помимо фигур, тут были буквы. Большинство оказалось древнееврейскими, а этому языку не обучали даже в школе друидов. Но вот перед глазами юноши предстала фраза, запечатленная на псевдо-латыни, и он почувствовал, что ему словно обручем сдавило виски:
I TEGO ARCANA DEI
Это звучало не так безграмотно, как та галиматья, которую по памяти читал Корсу Канту Ланселот, но все же смысл был не вполне ясен. Приблизительно это означало следующее: «Я, умерший, храню тайны Господа».
Буквы жгли его разум, мерцали в воздухе. Вот они начали перестраиваться, меняться местами, по две одновременно, двигаясь с величественной грацией, словно в римском танце:
I tego arcana dei
Е igo arcana dei et in oarcaga dei et in
Oarcada gel et in arcadia Geo
Et In Arcadia Ego
Знакомая, чуть волнующая фраза, преследовавшая Корса Канта не один день: «Et in Arcadia Ego». «И я в Аркадии».
«Старая шутка греческих нумерологов — составление анаграмм». Тогда, во время видения на палубе корабля, он видел тело, завернутое в саван. Тело кого-то, кого он знал и любил, тело того, кого убил самый любимый из апостолов.
Но что значила эта фраза? И почему она переворачивалась, словно кем-то подбрасываемая монетка? Сначала он услышал ее от Меровия через Ланселота, а теперь она была начертана на крышке гроба, к которому его привел вызванный Анлоддой сон! Корс наклонился сильнее, нагнулся над гробом. Но свеча угасла прежде, чем он успел прочесть что бы то ни было еще.
— Я ничего не вижу, — прошептал он, вновь ощутив страх. — Тут темно.
«Никто не видит в темноте», — послышался новый голос из мрака. Анлодды? Да. Но какой-то чужой.
Бард поежился. Ему послышались чьи-то шаги.
— Я ничего не слышу! — заверил он себя и стал напевать древнюю друидскую песнь. Тут же понял, что это погребальное песнопение, и умолк.
«Загаси свечу пальцами, не задувай ее. Никогда не смешивай стихии! Никогда не бей по щеке Бранвен! Cave canem! Берегись собаки!» От страха сердце Корса Канта бешено колотилось, мчалось куда-то, словно перепуганный пони. Гроб пугал его, хотя там наверняка не могло быть ничего, кроме горстки праха. «Гроб древнее Юлия. Он мог появиться только на сто лет позже, когда возникла христианская церковь. Кто принес его сюда? Почему его поставили в подземелье?» Корс Кант протянул руку и коснулся камня кончиками пальцев. «О Господи, неужели я подошел так близко? А я и не понял!» «Жезл предвидения привел тебя сюда. Так пусть теперь тобой движет сила поклонения. Ты знаешь, что ты должен сделать».
— Да! Прежде всего я должен перестать слышать голоса там, где должно быть тихо!
«Но кому ты веришь!» «Я верю только себе! — беззвучно прокричал Корс Кант. — Нет, это ложь. Я никому не верю, даже себе. Но нет.., я верю моей матери, я верю стихиям земли, воды, воздуха и огня. Я верю…»
— Что я должен сделать? — спросил он вслух. — Это безумие!
«Нет, — ответила самая его суть. — Я верю вам всем. И я знаю, что делать».
Святая святых его разума говорила правду. Он знал, хотя не понимал, откуда и почему. Корс Кант протянул руки во тьму и медленно провел ими по крышке гроба. Наконец он нащупал трещинку и запустил туда пальцы, стараясь не думать о том, что в следующий миг на него обрушится потолок или стены, и навсегда погребут его здесь, в подземелье Каэр Харлека.
Юноша старался как мог. Крышка была тяжелая и никак не желала поддаваться. Но вот послышался оглушительный скрип, и крышка немного отъехала в сторону. Корс Кант облегченно вздохнул и сдвинул крышку еще на ладонь — этого вполне хватило для того, чтобы он мог сунуть руку в гроб.
В гробу лежала мумия. Тело умершей девушки или юноши. Пальцы Корса Канта дотронулись до брови мумии. Он гадал, сколько лет было покойному.
Но вдруг он вскрикнул, потому что высохшая кожа и кости хрустнули под его пальцами — точно так же, как тот камень в стене, который он потянул, когда разбирал древнюю кладку. Несколько недель назад? Но нет, скорее — несколько столетий. Кто-то сохранил тело, но кто и как давно это было — этого юноша не знал.
Под окоченевшими от страха пальцами юноши голова мумии повернулась.
Корс Кант окаменел от ужаса, но руку отдернуть не мог. «Сейчас из гроба высунется рука, — думал он, — схватит меня, и мне конец!» Он, застыв, ждал развязки, стараясь не дышать. Но вот голова мумии отделилась от шеи и укатилась в дальний угол гроба.
Бард истерически хихикнул и утешился мыслью о том, что пока не сошел с ума. «Там ничего нет, — успокаивал он себя. — Там мумия. А у меня есть меч рассудка и монета оценки — меня не одурачить никому!» Он глубоко, по-друидски вдохнул затхлый воздух подземелья, закатал рукав рубахи и опустил руку в гроб — на этот раз глубже.
Пальцы нащупали тунику на мумии, а потом свиток — точно такой же, как тот, что был высечен на каменной крышке. Юноша потянул свиток к себе, но мумия держала его крепко. Рассердившись, Корс Кант дернул свиток сильнее. Что-то хрустнуло, подобно рвущимся корням.., свиток вылетел из гроба, и оказался в руке у Корса Канта. Что-то прицепилось к свитку, и бард в ужасе обнаружил, что оторвал у мумии руку.
Отцепляя мертвые пальцы один за другим, юноша в конце концов высвободил свиток из мертвой хватки мумии. Затем он аккуратно положил оторванную кисть обратно в гроб. Склонившись к саркофагу, он ощутил запах мертвых цветов — болезненный, гибельный.
На ощупь свиток казался пергаментным. Бард сунул его за рукав, чтобы прочесть, когда выберется на свет.
«Ты искал и нашел, Корс Кант Эвин, — на этот раз слова произнес голос Анлодды. — Теперь ищущему посвящения пришла пора увидеть свет! — продолжала „она“. — Ты не можешь повернуть назад. У посвященья нет конца!» Она была права. Назад дороги не было. Назад — это значило вернуться в комнату, куда он упал с лестницы. А вперед? Был ли путь вперед?
Успокаивая себя, как только мог. Корс Кант в темноте обошел вокруг гроба, прижимая к груди арфу, чтобы не поцарапать ее о камень. Затем осторожно взобрался на крышку и прополз по ней. Туннель продолжался, но впереди по-прежнему зиял мрак. Единственным утешением было то, что боль в спине немного унялась.
Он уже собрался было ползти дальше, как вдруг мысль остановила его.
«Ой, Господи, мумии теперь будет так холодно в открытом гробу!» Корс Кант попытался отбросить эту глупую мысль, но не сумел. Он вернулся назад и с трудом водрузил крышку на место. Наконец он облегченно вздохнул и повернулся спиной к саркофагу.
Но тут новый голос зазвучал у него в ушах, и с этим голосом пришли совсем иные мысли. «Меч, жезл, пятиугольник, а теперь — чаша сострадания. У тебя есть все инструменты, чтобы найти свой путь из храма Соломона.., молись о том, чтобы не растерять их».
Корс Кант поежился и пополз дальше по туннелю. Этот голос был очень похож на голос Меровия.
Похож — и не похож.
Глава 16
Питер обгонял Кея, но впереди всех мчалась Анлодда, ловко прыгая через пять ступенек. Но неожиданно она оступилась, тяжело упала на бок и заскользила вниз.
Перевернувшись на живот, девушка пыталась ухватиться за ступени. Глаза ее выпучились, сверкнули белки. Но тут подоспел Питер, протянул руку, схватил Анлодду за волосы. Впереди виднелись обгоревшие доски пола. За три ступени до этого места лестница обрывалась. Последние ступени тоже сгорели.
Питер подтянул девушку к себе. Оба они не на шутку испугались.
— Ты что, за ним следом собралась? — сердито выговорил Питер.
— Да отпусти ты меня! — рванулась Анлодда, умолкла и уставилась вниз.
— Ступени, ведущие в подземелье, исчезли, — заключила она, выразив словами то, что ее подсознание поняло несколько секунд назад.
— Да что ты говоришь?
— Как это — что я говорю? — не поняла издевки Анлодда. — Неужели ты сам не видишь? Они же обрываются сразу…
— Я и сам вижу! — огрызнулся Питер. — Тебе знакомо это место. Ты сказала — подземелье. Другой путь туда существует?
— Конечно, мне знакомо это место. Нет, другого пути я не знаю. Дайте мне веревку, я должна спуститься за ним! — Она пристально вглядывалась в яму.
— Нет у нас веревки, — пробормотал Кей.
— Тогда я прыгну туда! Если Корс Кант жив, то и я останусь цела и невредима!
Питер крепко обхватил девушку рукой и оттащил подальше от края. Она не сопротивлялась, но не сводила глаз с чернеющей внизу дыры.
— Нет, Анлодда. Быть может, он расшибся, быть может, ему нужна твоя помощь. Хороша от тебя будет помощь, если ты сама спину сломаешь! А если он насмерть разбился?
Она молчала. Слеза скатилась по ее щеке, но то была слеза отчаяния, а не печали.
Еще долго они выкликали имя барда, но в ответ не услышали ровным счетом ничего — даже стона. Питер скрипнул зубами и отдал приказ, тяжелее которого ему никогда в жизни отдавать не приходилось.
— Прости, Анлодда. У нас нет времени идти за ним. Юты сейчас дворец по камешку разберут, лишь бы только найти нас. Мы можем только молиться о том, чтобы он остался в живых, а сами немедленно тронемся дальше, к темницам, чтобы найти Горманта и твоего отца.
— А что потом? — тихо, вымученно спросила она. Питер прикусил губу. Он почувствовал себя в высшей степени подонком. Какое право он вообще имел отдавать какие бы то ни было приказы после того, что случилось с сержантом Конвеем из-за его халатности?
— Думаю, потом мы сможем поискать Корса Канта — после того, как освободим воинов Харлека.
Даже при тусклом свете факела Питер увидел, как скривилось от муки ее лицо.
— Нет! — взмолилась девушка.
— Может быть, с ним все хорошо. Может быть, он сам найдет, как выбраться отсюда. Наверняка есть другой выход.
Питер отпустил Анлодду.
Она уселась на ступеньку, по-прежнему не отводя глаз от чернеющей внизу пропасти.
— Нет. Нет другого выхода. Он не сможет выйти. — Она обняла руками колени, опустила голову. — Он умрет там, — предрекла она.
От рук моих падет злосчастный ют, Без жалости его мой меч сразит.
Мстя за любовь, я становлюсь на путь В края, где Лето вечное царит…
Питер дал ей отплакаться, затем поднял, взяв под локоть, и повел к единственной двери, что уводила с лестницы. Анлодда упиралась, но поскольку в Питере веса было килограммов на тридцать больше, он все же преуспел в борьбе с девушкой.
— Веди нас к принцу Горманту, — повторил он. — Твой отец там же?
— Нет! — Анлодда не прекращала попыток вырваться. Ей не хотелось уходить. Сквозь расселину сверху лился лунный свет, он озарял ее мокрые от слез глаза. — Он жив, я знаю это! Он друидский бард. Наверняка он владеет магией и сможет защитить себя. А вы хотите уйти и бросить его там, как щенка, которого швырнули в колодец!
Она гневно оттолкнула Питера, шагнула к двери и яростно толкнула ее, не заботясь о том, какой шум рискует при этом вызвать. Дверь с треском отворилась. Питер вздрогнул, опасливо оглянулся назад — нет ли погони.
За дверью начинался коридор — узкий, почти прямой. Но вот он повернул, и дверь, а вместе с ней и обрыв, и яма исчезли из глаз. Пару раз Анлодда останавливалась, прикасалась к стене, прислушивалась, но назад не оглянулась ни разу. Шаги ее утратили легкость, она ступала тяжело, словно навьюченная лошадь.
Но вот она остановилась перед дверью темницы — темного дерева, с зарешеченным окошечком вверху. Окаменевшее лицо Анлодды белизной стало подобно меловым утесам Дувра.
— У меня нет ключа, — сказала она. Впервые на памяти Питера она была столь немногословна.
— Кей, — произнес Питер и качнул головой в сторону двери.
Сенешаль заглянул внутрь через решетку.
— Там еще одна дверь, — сообщил он не слишком радостно.
— Темницы, — пояснила Анлодда.
— Поколдуй, — распорядился Питер.
Кей кивнул, вытащил кинжал, сунул лезвие между дверью и притолокой, после чего с такой силой надавил на дверь плечом, что вырвал засов «с мясом». Дверь открылась.
На другой двери засов оказался по эту сторону, что значительно упростило задачу. Там оказался еще один коридор, по обе стороны которого тянулись двери, закрытые на засовы, для верности перевязанные веревками. И никаких хитрых замков. В конце коридора на табурете восседал единственный, по виду очень усталый стражник.
Он вскочил, произнес что-то на гортанном наречии, — Питер не понял ни слова. Стражник вздрогнул — он не сразу догадался, что перед ним — не соотечественники. Он попятился, потянулся за копьем.
Анлодда бросилась к нему и не дала дотянуться до оружия. Одной рукой зажав ему горло, она нанесла ему сильнейший удар в грудь кинжалом — в точности, как Питер в пиршественном зале, — весьма современный удар, надо сказать.
У Питера в сознании мгновенно сработала сигнализация. Неужели она усвоила урок, лишь единожды увидев, как это делается? А может, она этому выучилась в тренировочном лагере в Белфасте? Но нет. Мой подозреваемый — другой. Селли — это Медраут. Анлодда всего-навсего убийца-психопатка. Нечего сомневаться. Медраут пытался взглянуть на часы!
Ют беззвучно раскрыл рот, выпучил глаза и умер в объятиях Анлодды. Она отшвырнула его мертвое тело, словно манекен. «Вот так и мне нужно будет поступить с Медраутом, как только выдастся случай увести его подальше от посторонних глаз». Но ростки сомнения против воли Питера прорастали. Питер гадал, отважится ли когда-нибудь на такое — убить того, кого он знает, взглянуть в глаза юноши и закрыть их ударом кинжала.
В зарешеченных окошечках начали появляться удивленные лица.
— Где принц? — вопросил Питер. Он не спускал с девушки пристального взгляда и держался так, чтобы она не оказалась у него за спиной.
Анлодда подошла к одной из дверей и объявила:
— Вот принц Гормант. Принц, это Ланселот из Лангедока, посланный Артусом освободить тебя и возвратить тебе престол Харлека.
Мужчина сорока-сорока пяти лет выглянул из темницы, удивленно созерцая пришедших ему на выручку.
— Великие воины! — выговорил он с сильным валлийским акцентом. — Хвала Господу и его пророку Иисусу за то, что вы явились! Клянусь Иисусом и моим боевым топором, мы прогоним этих безбожных свиней из города!
Питер с сомнением посмотрел на принца. Духом тот вроде был крепок, но физически здорово сдал — совсем как Терри Андерсон «Один из американских дипломатов, полтора года пробывший в заложниках в Иране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40