Жалко, что я не курю.
Дверь скрипнула, и рядом со мной возник Андрей.
— Привет.
— Привет, Андрей.
— Вообще-то Арджуна. Это имя мне дали при посвящении. Андреем зовут мой паспорт.
Мне по фигу. Пусть Арджуна.
Андрей (так мне все-таки привычней) тоже не курил. Религия запрещает. Прислонился к стене и смотрел на дождь.
— Как Рамакришна? — спросил он.
— Представляешь, он знал заранее, что я приду.
Андрей пожал плечами.
— Нашел, чем удивить! Сиддхи — ничто, бхакти — все.
— Что ничто?
— Сиддхи — это магические способности. Они только мешают на пути совершенствования. Гордыня одолевает. Йогу, обладающему сиддхами, так же трудно проникнуть в Вайкунту , как слону пролезть в игольное ушко. Но от них никуда не денешься, — он вздохнул. — Сами возникают. Надо просто поменьше демонстрировать. Главное — быть чистым преданным Господа, а остальное приложится. Пойдем!
Он нырнул под дождь, повернулся ко мне. На него не упало ни одной капли. Струи огибали его, словно он раздвинул занавеску. Я спустился по лестнице. Вместе мы дошли до резной каменной беседки в саду.
— Эх! Ввел ты меня в соблазн!
Мы сели на каменные скамьи, и Андрей продолжил демонстрировать сиддхи. Верно, решил, что семь бед — один ответ.
— А в том, что разрушение — один из аспектов Бога, Рамакришна прав. Кришна приходит в мир, чтобы облегчить ношу земли, «Я — могучее время, губящее мир. И теперь я занят разрушением мира». Читал Бхагаватгиту?
— Читал. Жутковатый у вас Бог.
— Не хуже вашего. Разве Всемирный потоп — не разрушение?
Да, Матвей мне уже толкал эти идеи. Разрушение. Ничего не попишешь.
— Но это не главное. Главное — любить Бога, — с воодушевлением продолжил Андрей, — Надо пустить Кришну в свое сердце, путь займет там маленький кусочек. Потом он завоюет все.
— Слушай, а чего ты перешел в вайшнавизм из христианства? То же самое ведь.
— Нет, не то же самое. Вайшнавизм — расширенное христианство. «Бог сотворил небо и землю». Какая ограниченность! Кришна — господин бесчисленных вселенных, и в каждой — свой Брахма, который ее творит. Да и отношения с Богом не так разработаны и классифицированы, как у нас. В христианстве можно стать слугой Бога, можно сыном, можно возлюбленным (если вспомнить вашу святую Терезу Авильскую). Но любви к Богу как к сыну, как к своему ребенку в христианстве нет. А это одно из высших проявлений бхакти.
«Да, какая потеря», — подумал я. Что поделать, не могу представить себя наказывающим пятилетнего Христа за украденные сливки. Да и не крал он, думаю, сливок. Это Кришна, судя по литературе, был наишкодливейшим ребенком, и родители с ним намучились. А потом я представил, как сливки крадет Эммануил. Нет, не представляется. Он скорее кнопки подкладывал тупым учителям.
— Сливки — это символ человеческой души, — улыбнулся Андрей. — Кришна — вор. Он крадет наши души.
Тогда, пожалуй, да. Это про Эммануила.
— А мысли Господа ты тоже умеешь читать?
— Ни разу не пробовал. Неправильно это. Читать мысли незнакомцев — одна из простейших сиддх. Это даже начинающие умеют. Тем более мысли старого приятеля Но мысли Господа…
— Ладно, не порть себе карму.
— Для меня не существует кармы. Все свои дела я посвящаю Господу, а значит, я свободен. Для меня есть только его милость или немилость. Но и он свободен в милости и немилости.
Я услышал шаги, точнее, шлепанье ботинок по лужам, и обернулся. К нам приближался Марк — вымокший до нитки и с дымящейся сигаретой в руке. Войдя в беседку, он снял рубашку и бесцеремонно выжал ее на каменный пол. Сигарета при этом перекочевала в зубы.
В общем-то, правильно. Все время дождь, а жарко, как в бане.
— Давайте в дом, собирайтесь, — проговорил Марк. — Мы сейчас улетаем.
— Куда?
— В Гуджарат их гребаный, куда же еще!
Я посмотрел на часы. Пять минут шестого.
Когда мы ехали по городу, шофер включил радио. Говорили о землетрясении в Аравийском море, в нескольких километрах от города Дварка. Землетрясение сопровождалось цунами. Залит Качский ран и несколько прибрежных городов Гуджарата: Дварка, Порбандар, Веравал. Несколько ослабленная волна дошла до Бомбея и причинила значительные разрушения. Количество жертв уточняется.
Я взглянул на Эммануила.
— Я их предупреждал, — сказал он.
Шел неизменный дождь. Дворники едва успевали расчищать лобовое стекло от потоков воды. Видимости никакой, только красные фары передних автомобилей, как маяки.
Мы приехали на небольшой военный аэродром. Марк уже ждал нас у вертолета, черного, огромного, с двумя винтами.
— Марк, ты уверен, что погода летная? — спросил я.
— Господь лучше знает, — ответил он и сбросил в лужу пепел с сигареты.
Мы погрузились в вертолет — Эммануил, Марк, Андрей и я — рядом с экипажем, дальше — эммануилова охрана. Я заметил, что в воздух поднимаются еще несколько вертолетов. Хотелось надеяться, что они везут гуманитарную помощь.
Экипаж был не в восторге от погоды, но помалкивал. Нам предстоял долгий перелет с востока на запад страны. Кажется, видимость стала чуть лучше.
Мы летели часа четыре. Дождь кончился. Над нами нависала огромная черная туча, а впереди, на западе, в море опускалось багровое солнце. Между небом и землей словно образовалась щель, и небо выглядело словно пресс. Мы опустились ниже, и стали видны разрушенные наводнением дома и вырванные с корнем деревья. Вода отступила, но еще не вернулась в свои границы. Море начиналось раньше, чем положено по карте.
— Выше! — приказал Эммануил.
И разрушенные дома превратились в невразумительные пятна на полях.
Мы летели над морем. Интересно, куда он собирается садиться? На воду?
Что-то случилось в море под закатным солнцем. Огромный водяной протуберанец взлетел ввысь, словно струя гигантского гейзера, а потом появилась волна. Точнее, стена воды. Мне трудно было оценить ее высоту, но она закрыла солнце и засияла алым, как сердолик.
Стена с бешеной скоростью шла прямо на нас.
— Выше! — повторил Эммануил.
Индийских пилотов словно охватил столбняк. Марк бросился к ним и рванул штурвал.
— Нельзя так резко! — заорал пилот.
Но вертолет уже тряхнуло и подбросило вверх. Волна прошла в сотне метров под нами. Нас подхватило потоком воздуха и потянуло назад. Мы поднялись еще выше, и я увидел там, где возникла волна, на западе, в заливе Кач, — скалистый остров.
— Туда, — приказал Господь.
Мы подлетели ближе, и я понял, что это вовсе не скалы, а шпили и купола города.
— Дварака — моя новая столица, — сказал Эммануил, — Прошу любить и жаловать.
— Бхагаван! — прошептал первый пилот.
Остальной экипаж смотрел на Господа так, что я боялся, что они в полном составе падут перед ним ниц, дабы взять прах с его стоп, а вертолет, потеряв управление, сверзится в море.
Вода под нами забурлила, словно там прошел океанский лайнер. Полоса бурлящей воды от берега до Двараки. И из-под воды начали появляться скалы с плоскими вершинами, образуя дорогу к новой столице.
— Сможете туда сесть? — Эммануил показывал на ближний, сравнительно ровный участок каменной дороги.
Пилот кивнул.
Мы приземлились на влажную скалу, розовую в лучах заката. Остальные вертолеты сели позади нас. Эммануил удовлетворенно посмотрел на них. Все уцелели.
Мы шли по камням, местами довольно скользким от воды, водорослей и ила, и Дварака вырастала перед нами. Высокие белые стены. Огромные дома из белого мрамора, инкрустированного драгоценными и полудрагоценными камнями, сверкали, как снег на закатном солнце. Темные силуэты башен на фоне золотого неба и сверкающие — правее и левее от нас. Серебряные ворота открылись перед нами и пропустили на улицы города, прямые и широкие, словно современные проспекты. По городу плыл тонкий аромат неизвестных цветов, и розовый мрамор мостовой сиял под ногами.
— Этого не может быть, — прошептал я.
Город, пролежавший на дне около трех тысяч лет, не может выглядеть так. Видел я римские развалины! А ведь они гораздо моложе.
Если только это та самая Дварака. Та, что была столицей Кришны и погрузилась на дно залива Кач после его смерти, как только Арджуна вывел оттуда всех ее жителей.
Андрей поймал мою мысль.
— Есть легенда, что Дварака вовсе не затонула, а была взята Кришной на иной план бытия, в Вайкунту. И теперь, когда Кришна снова воплотился на земле, город последовал за своим господином.
ГЛАВА 3
Я стоял, подпирая дерево, на главной улице Двараки, ведущей к Дому Собраний, и наблюдал за процессией.
Бхагаван Чайтанья был худ, невысок ростом, и его тело действительно имело золотистый оттенок. Он возглавлял это безобразие. На нем были белые одежды пуджари , которые, кажется, называются дхоти (хотя очень хочется назвать сари) — лоскут материи, обернутый вокруг бедер наподобие юбки. Конец перекинут через плечо, как шарф. Другой лоскут висит впереди возле талии, В принципе, пуджари можно считать голым до пояса.
Он воздел руки к небу и протрубил в белую раковину. Его спутники тоже потянулись к серым облакам и весьма мелодично запели. Довольно медленный танец. Сначала. Босые ноги поднимаются и ударяют в лужи, Дождь все идет, хотя и не такой интенсивный. Сезон дождей близится к концу.
Продолговатые барабаны, напоминающие дыни с астраханских плантаций, обшитые яркой тканью. Зеленые с оранжевым и багровые с охрой. Когда в них ударяют, кажется, что внутри что-то булькает. Бьют в медные тарелки. Небольшие — скорее медные блюдца. Шум и звон.
Темп все ускоряется.
Пестрая процессия, Прямо скажем, цветная. Цвет кожи участников изменяется от белого до абсолютно черного со всеми промежуточными оттенками. Один из босых барабанщиков напоминает римского патриция или итальянского святого. Другой — красивый индус: очень темная кожа и совершенно европейские, тонкие черты лица. Древнеегипетский жрец. И Андрей, конечно, как типичный представитель североевропейской расы.
Темп становится бешеным. Безумный танец в облаке водяной пыли. Движение к экстазу. Помесь дионисий, шаманских плясок и радений гностиков.
Мы жили в Двараке уже недели две, Самое удивительное, что здесь было электричество. Впрочем, Андрей утверждал, что в этом как раз нет ничего удивительного, поскольку в Индии времен «Махабхараты» электричество было известно и упоминается в тексте великой (по-моему, в основном по длине) поэмы. Уж простите, не поверю. Знаю я кришнаитскую теорию старого человечества. В следующей фразе он заявит, что люди древнее динозавров. Что действительно имелось у древних индусов — так это умопомрачительная фантазия.
Но электричество было. И поверить в то, что его проведи за те двое суток, что мы сидели в Доме Собраний рядом с аккумулятором, было трудно. Легче постулировать, что оно появилось по божественному произволению Господа Эммануила.
А потом выросли деревья. На третье утро я услышал шепот листвы и открыл окно. Город цвел и шумел скверами.
Я вспомнил Рим, розовый куст, выросший из-под снега. Нот, это мелочь. Дварака не шла в сравнение ни с чем. Это было круче, чем обрушение Лубянки и все воскрешения, вместе взятые. Такого он еще не делал!
У меня поехала крыша. Как будто у меня одного!
До того я посмеивался над книжками Андрея, где у женщин при виде Кришны мигом приходила в беспорядок одежда и текло из грудей молоко. А мужчины приходили в экстаз и забывали все дела.
Я больше не издевался. Я ощутил нечто похожее.
Мария, Иоанн и Матвей смотрели на меня свысока. Они были причастны. Они приняли причастие смерти. Я — нет. Я испугался.
И я понял, что готов сам бежать к Эммануилу и просить ого дать мне яд. Я тоже хотел быть причастным. Я хотел быть спасенным по-настоящему. Я хотел вместе с ним пройти через пламя апокалипсиса и остаться живым.
Мысль о яде меня напугала. Я начинал понимать сладость религиозного мазохизма.
Дварака затмила все. Даже гибель людей во время цунами, Сведения о погибших мигом перекочевали в конец новостей. Эммануил сказал: «Больше так не делайте» — и начал помогать пострадавшим. Такое поведение показалось мне несколько лицемерным. Все равно что сбрасывать бомбы вперемежку с гуманитарной помощью. Но эта мысль мелькнула где-то на периферии сознания и угасла, как искра от костра. Крыша уже ехала.
У индусов тоже. Мы обнаружили, что центральная Индия полностью нам подвластна. Делийский парламент признал наш протекторат и пригласил «Бхагавана» в столицу.
Эммануил медлил.
Я тем временем активно занимался организацией инквизиции. Пока для нее, слава богу, не находилось работы. Индусы либо были равнодушны к новой аватаре, либо с энтузиазмом ее поддерживали. Но ни те, ни другие не отказывались от присяги.
Некоторые проблемы были в христианском штате Гоа, но я пока не занимался этим вплотную.
…Процессия протанцевала мимо меня. Я решил досмотреть представление непосредственно в Доме Собраний и сел в машину.
Бхагаван Чайтанья должен был приветствовать Бхагавана Эммануила. Любопытно, как встретятся два «Господа», И что господа, точнее Бхагаваны, будут делать. Странно звучит. В русском языке для слова «Господь» нет множественного числа, только для «господин».
Дом Собраний — очень скромное название для огромного беломраморного дворца. Сапфиры и рубины сверкают на стенах, каменное кружево колонн, три высоких купола парят на фоне неба.
Я поднялся по ступеням. У трех высоких дверей в качестве почетного караула стоят даосские сяни — по двое у каждой. Остальные охраняют многочисленные дворцы Двараки. Всего шестьдесят бессмертных, не считая Хунсянь. Еще двадцать Господь подарил Варфоломею в качестве личной охраны, и они остались в Японии.
Передо мной почтительно открыли двери, и я прошел в тронный зал.
Он был по-настоящему великолепен. Круче Павильона Небесного Спокойствия во дворце Императоров Китая. Я вообще не люблю красно-зеленую гамму китайских построек. А здесь основными цветами были белый и золотой, и мне это нравилось. Два ряда белых резных колонн вели к ступеням трона, где сидел Господь. Он был одет в белое. Индусская одежда, похожая на одежду пуджари, только гораздо роскошнее. Пояс, усыпанный драгоценностями, и драгоценный убор на голове. Диадема или, скорее, очень богато украшенный шлем.
Я замер. Таким я его еще не видел. Господь. Калки. Последний Судия.
Золотая спинка трона нависала над ним в форме многоголовой кобры с раздутым капюшоном. Вселенский Змей Шеша . А еще выше парил золотой орел. Гаруда. Тот, на котором летает Вишну.
Чайтанья вошел в зал в сопровождении Андрея и на мгновение замер на пороге. Но все же подошел к подножию трона и упал ниц — точнее, вытянулся в линию. Индусы говорят: «Упал, как палка». Эммануил быстро благословил его. Святой поднялся. Я заметил на его лице сомнение и страх, а также проявляющийся Знак на тыльной стороне ладони. Чайтанья нерешительно поднялся по ступеням трона и бросил на шею Господу венок из желтых храмовых лотосов.
Уходя, он что-то шепнул Андрею. После окончания церемонии я поинтересовался, что.
Андрей вздохнул.
— Он сказал, что, возможно, Господь и Калки, но он не узнает своего господина и возлюбленного. Ему кажется, что это скорее Равана , величайший из демонов. И что, возможно, он сегодня утратил Вайкунту. — Андрей стал еще печальнее. — Даже святые ошибаются, — горько добавил он.
Даже если Равана. Пусть! Мне всегда нравился этот образ.
А ночью мне приснился сон.
Пустыня. Берег озера. Тишина. Никого нет. Только вдали, почти у кромки воды, у костра сидит человек. Я подхожу ближе. Трещат поленья, в котелке закипает вода. Человек поднимает голову и улыбается одними глазами. Морщинки у глаз. Не старик и не юноша — мой ровесник. Мне кажется, это Христос. Он не говорит ни слова. Жестом предлагает мне сесть напротив, снимает котелок с огня, раскладывает рыбу по глиняным мискам. Я беру, пробую.
До сих пор во всех подробностях помню этот сон. Я прекрасно понимаю, с чего это мне привиделось. После шума местных процессий мне захотелось побыть в пустыне, а после приторной сладости бхакти — поговорить с Господом как с другом, разделить с ним рыбину из Генисаретского озера и посидеть у костра.
Я проснулся оттого, что заходили ходуном горы и земля накренилась. Я открыл глаза, увидел раскачивающуюся люстру и ползущий по тумбочке стакан.
Вскочил, бросился к окну. Прекрасно помню Японию!
Дворцы Двараки до отвращения высоки. Пятый этаж. Я передумал прыгать и устремился прочь из своих апартаментов, к лестнице. Ссыпался вниз.
В дворцовом парке земля тоже ходила ходуном, но здесь казалось безопаснее. Я упал на газон подальше от деревьев.
Земля вздрогнула еще пару раз и затихла.
Я встал и осмотрелся. В парке оказался не я один. Типичная реакция на землетрясение — прыгать из окон. Но знакомых не было: в основном окна моих друзей выходили на другую сторону.
Я посмотрел на окна дворца. На втором этаже, в галерее, стоял Эммануил и преспокойно попивал вино из маленького бокальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Дверь скрипнула, и рядом со мной возник Андрей.
— Привет.
— Привет, Андрей.
— Вообще-то Арджуна. Это имя мне дали при посвящении. Андреем зовут мой паспорт.
Мне по фигу. Пусть Арджуна.
Андрей (так мне все-таки привычней) тоже не курил. Религия запрещает. Прислонился к стене и смотрел на дождь.
— Как Рамакришна? — спросил он.
— Представляешь, он знал заранее, что я приду.
Андрей пожал плечами.
— Нашел, чем удивить! Сиддхи — ничто, бхакти — все.
— Что ничто?
— Сиддхи — это магические способности. Они только мешают на пути совершенствования. Гордыня одолевает. Йогу, обладающему сиддхами, так же трудно проникнуть в Вайкунту , как слону пролезть в игольное ушко. Но от них никуда не денешься, — он вздохнул. — Сами возникают. Надо просто поменьше демонстрировать. Главное — быть чистым преданным Господа, а остальное приложится. Пойдем!
Он нырнул под дождь, повернулся ко мне. На него не упало ни одной капли. Струи огибали его, словно он раздвинул занавеску. Я спустился по лестнице. Вместе мы дошли до резной каменной беседки в саду.
— Эх! Ввел ты меня в соблазн!
Мы сели на каменные скамьи, и Андрей продолжил демонстрировать сиддхи. Верно, решил, что семь бед — один ответ.
— А в том, что разрушение — один из аспектов Бога, Рамакришна прав. Кришна приходит в мир, чтобы облегчить ношу земли, «Я — могучее время, губящее мир. И теперь я занят разрушением мира». Читал Бхагаватгиту?
— Читал. Жутковатый у вас Бог.
— Не хуже вашего. Разве Всемирный потоп — не разрушение?
Да, Матвей мне уже толкал эти идеи. Разрушение. Ничего не попишешь.
— Но это не главное. Главное — любить Бога, — с воодушевлением продолжил Андрей, — Надо пустить Кришну в свое сердце, путь займет там маленький кусочек. Потом он завоюет все.
— Слушай, а чего ты перешел в вайшнавизм из христианства? То же самое ведь.
— Нет, не то же самое. Вайшнавизм — расширенное христианство. «Бог сотворил небо и землю». Какая ограниченность! Кришна — господин бесчисленных вселенных, и в каждой — свой Брахма, который ее творит. Да и отношения с Богом не так разработаны и классифицированы, как у нас. В христианстве можно стать слугой Бога, можно сыном, можно возлюбленным (если вспомнить вашу святую Терезу Авильскую). Но любви к Богу как к сыну, как к своему ребенку в христианстве нет. А это одно из высших проявлений бхакти.
«Да, какая потеря», — подумал я. Что поделать, не могу представить себя наказывающим пятилетнего Христа за украденные сливки. Да и не крал он, думаю, сливок. Это Кришна, судя по литературе, был наишкодливейшим ребенком, и родители с ним намучились. А потом я представил, как сливки крадет Эммануил. Нет, не представляется. Он скорее кнопки подкладывал тупым учителям.
— Сливки — это символ человеческой души, — улыбнулся Андрей. — Кришна — вор. Он крадет наши души.
Тогда, пожалуй, да. Это про Эммануила.
— А мысли Господа ты тоже умеешь читать?
— Ни разу не пробовал. Неправильно это. Читать мысли незнакомцев — одна из простейших сиддх. Это даже начинающие умеют. Тем более мысли старого приятеля Но мысли Господа…
— Ладно, не порть себе карму.
— Для меня не существует кармы. Все свои дела я посвящаю Господу, а значит, я свободен. Для меня есть только его милость или немилость. Но и он свободен в милости и немилости.
Я услышал шаги, точнее, шлепанье ботинок по лужам, и обернулся. К нам приближался Марк — вымокший до нитки и с дымящейся сигаретой в руке. Войдя в беседку, он снял рубашку и бесцеремонно выжал ее на каменный пол. Сигарета при этом перекочевала в зубы.
В общем-то, правильно. Все время дождь, а жарко, как в бане.
— Давайте в дом, собирайтесь, — проговорил Марк. — Мы сейчас улетаем.
— Куда?
— В Гуджарат их гребаный, куда же еще!
Я посмотрел на часы. Пять минут шестого.
Когда мы ехали по городу, шофер включил радио. Говорили о землетрясении в Аравийском море, в нескольких километрах от города Дварка. Землетрясение сопровождалось цунами. Залит Качский ран и несколько прибрежных городов Гуджарата: Дварка, Порбандар, Веравал. Несколько ослабленная волна дошла до Бомбея и причинила значительные разрушения. Количество жертв уточняется.
Я взглянул на Эммануила.
— Я их предупреждал, — сказал он.
Шел неизменный дождь. Дворники едва успевали расчищать лобовое стекло от потоков воды. Видимости никакой, только красные фары передних автомобилей, как маяки.
Мы приехали на небольшой военный аэродром. Марк уже ждал нас у вертолета, черного, огромного, с двумя винтами.
— Марк, ты уверен, что погода летная? — спросил я.
— Господь лучше знает, — ответил он и сбросил в лужу пепел с сигареты.
Мы погрузились в вертолет — Эммануил, Марк, Андрей и я — рядом с экипажем, дальше — эммануилова охрана. Я заметил, что в воздух поднимаются еще несколько вертолетов. Хотелось надеяться, что они везут гуманитарную помощь.
Экипаж был не в восторге от погоды, но помалкивал. Нам предстоял долгий перелет с востока на запад страны. Кажется, видимость стала чуть лучше.
Мы летели часа четыре. Дождь кончился. Над нами нависала огромная черная туча, а впереди, на западе, в море опускалось багровое солнце. Между небом и землей словно образовалась щель, и небо выглядело словно пресс. Мы опустились ниже, и стали видны разрушенные наводнением дома и вырванные с корнем деревья. Вода отступила, но еще не вернулась в свои границы. Море начиналось раньше, чем положено по карте.
— Выше! — приказал Эммануил.
И разрушенные дома превратились в невразумительные пятна на полях.
Мы летели над морем. Интересно, куда он собирается садиться? На воду?
Что-то случилось в море под закатным солнцем. Огромный водяной протуберанец взлетел ввысь, словно струя гигантского гейзера, а потом появилась волна. Точнее, стена воды. Мне трудно было оценить ее высоту, но она закрыла солнце и засияла алым, как сердолик.
Стена с бешеной скоростью шла прямо на нас.
— Выше! — повторил Эммануил.
Индийских пилотов словно охватил столбняк. Марк бросился к ним и рванул штурвал.
— Нельзя так резко! — заорал пилот.
Но вертолет уже тряхнуло и подбросило вверх. Волна прошла в сотне метров под нами. Нас подхватило потоком воздуха и потянуло назад. Мы поднялись еще выше, и я увидел там, где возникла волна, на западе, в заливе Кач, — скалистый остров.
— Туда, — приказал Господь.
Мы подлетели ближе, и я понял, что это вовсе не скалы, а шпили и купола города.
— Дварака — моя новая столица, — сказал Эммануил, — Прошу любить и жаловать.
— Бхагаван! — прошептал первый пилот.
Остальной экипаж смотрел на Господа так, что я боялся, что они в полном составе падут перед ним ниц, дабы взять прах с его стоп, а вертолет, потеряв управление, сверзится в море.
Вода под нами забурлила, словно там прошел океанский лайнер. Полоса бурлящей воды от берега до Двараки. И из-под воды начали появляться скалы с плоскими вершинами, образуя дорогу к новой столице.
— Сможете туда сесть? — Эммануил показывал на ближний, сравнительно ровный участок каменной дороги.
Пилот кивнул.
Мы приземлились на влажную скалу, розовую в лучах заката. Остальные вертолеты сели позади нас. Эммануил удовлетворенно посмотрел на них. Все уцелели.
Мы шли по камням, местами довольно скользким от воды, водорослей и ила, и Дварака вырастала перед нами. Высокие белые стены. Огромные дома из белого мрамора, инкрустированного драгоценными и полудрагоценными камнями, сверкали, как снег на закатном солнце. Темные силуэты башен на фоне золотого неба и сверкающие — правее и левее от нас. Серебряные ворота открылись перед нами и пропустили на улицы города, прямые и широкие, словно современные проспекты. По городу плыл тонкий аромат неизвестных цветов, и розовый мрамор мостовой сиял под ногами.
— Этого не может быть, — прошептал я.
Город, пролежавший на дне около трех тысяч лет, не может выглядеть так. Видел я римские развалины! А ведь они гораздо моложе.
Если только это та самая Дварака. Та, что была столицей Кришны и погрузилась на дно залива Кач после его смерти, как только Арджуна вывел оттуда всех ее жителей.
Андрей поймал мою мысль.
— Есть легенда, что Дварака вовсе не затонула, а была взята Кришной на иной план бытия, в Вайкунту. И теперь, когда Кришна снова воплотился на земле, город последовал за своим господином.
ГЛАВА 3
Я стоял, подпирая дерево, на главной улице Двараки, ведущей к Дому Собраний, и наблюдал за процессией.
Бхагаван Чайтанья был худ, невысок ростом, и его тело действительно имело золотистый оттенок. Он возглавлял это безобразие. На нем были белые одежды пуджари , которые, кажется, называются дхоти (хотя очень хочется назвать сари) — лоскут материи, обернутый вокруг бедер наподобие юбки. Конец перекинут через плечо, как шарф. Другой лоскут висит впереди возле талии, В принципе, пуджари можно считать голым до пояса.
Он воздел руки к небу и протрубил в белую раковину. Его спутники тоже потянулись к серым облакам и весьма мелодично запели. Довольно медленный танец. Сначала. Босые ноги поднимаются и ударяют в лужи, Дождь все идет, хотя и не такой интенсивный. Сезон дождей близится к концу.
Продолговатые барабаны, напоминающие дыни с астраханских плантаций, обшитые яркой тканью. Зеленые с оранжевым и багровые с охрой. Когда в них ударяют, кажется, что внутри что-то булькает. Бьют в медные тарелки. Небольшие — скорее медные блюдца. Шум и звон.
Темп все ускоряется.
Пестрая процессия, Прямо скажем, цветная. Цвет кожи участников изменяется от белого до абсолютно черного со всеми промежуточными оттенками. Один из босых барабанщиков напоминает римского патриция или итальянского святого. Другой — красивый индус: очень темная кожа и совершенно европейские, тонкие черты лица. Древнеегипетский жрец. И Андрей, конечно, как типичный представитель североевропейской расы.
Темп становится бешеным. Безумный танец в облаке водяной пыли. Движение к экстазу. Помесь дионисий, шаманских плясок и радений гностиков.
Мы жили в Двараке уже недели две, Самое удивительное, что здесь было электричество. Впрочем, Андрей утверждал, что в этом как раз нет ничего удивительного, поскольку в Индии времен «Махабхараты» электричество было известно и упоминается в тексте великой (по-моему, в основном по длине) поэмы. Уж простите, не поверю. Знаю я кришнаитскую теорию старого человечества. В следующей фразе он заявит, что люди древнее динозавров. Что действительно имелось у древних индусов — так это умопомрачительная фантазия.
Но электричество было. И поверить в то, что его проведи за те двое суток, что мы сидели в Доме Собраний рядом с аккумулятором, было трудно. Легче постулировать, что оно появилось по божественному произволению Господа Эммануила.
А потом выросли деревья. На третье утро я услышал шепот листвы и открыл окно. Город цвел и шумел скверами.
Я вспомнил Рим, розовый куст, выросший из-под снега. Нот, это мелочь. Дварака не шла в сравнение ни с чем. Это было круче, чем обрушение Лубянки и все воскрешения, вместе взятые. Такого он еще не делал!
У меня поехала крыша. Как будто у меня одного!
До того я посмеивался над книжками Андрея, где у женщин при виде Кришны мигом приходила в беспорядок одежда и текло из грудей молоко. А мужчины приходили в экстаз и забывали все дела.
Я больше не издевался. Я ощутил нечто похожее.
Мария, Иоанн и Матвей смотрели на меня свысока. Они были причастны. Они приняли причастие смерти. Я — нет. Я испугался.
И я понял, что готов сам бежать к Эммануилу и просить ого дать мне яд. Я тоже хотел быть причастным. Я хотел быть спасенным по-настоящему. Я хотел вместе с ним пройти через пламя апокалипсиса и остаться живым.
Мысль о яде меня напугала. Я начинал понимать сладость религиозного мазохизма.
Дварака затмила все. Даже гибель людей во время цунами, Сведения о погибших мигом перекочевали в конец новостей. Эммануил сказал: «Больше так не делайте» — и начал помогать пострадавшим. Такое поведение показалось мне несколько лицемерным. Все равно что сбрасывать бомбы вперемежку с гуманитарной помощью. Но эта мысль мелькнула где-то на периферии сознания и угасла, как искра от костра. Крыша уже ехала.
У индусов тоже. Мы обнаружили, что центральная Индия полностью нам подвластна. Делийский парламент признал наш протекторат и пригласил «Бхагавана» в столицу.
Эммануил медлил.
Я тем временем активно занимался организацией инквизиции. Пока для нее, слава богу, не находилось работы. Индусы либо были равнодушны к новой аватаре, либо с энтузиазмом ее поддерживали. Но ни те, ни другие не отказывались от присяги.
Некоторые проблемы были в христианском штате Гоа, но я пока не занимался этим вплотную.
…Процессия протанцевала мимо меня. Я решил досмотреть представление непосредственно в Доме Собраний и сел в машину.
Бхагаван Чайтанья должен был приветствовать Бхагавана Эммануила. Любопытно, как встретятся два «Господа», И что господа, точнее Бхагаваны, будут делать. Странно звучит. В русском языке для слова «Господь» нет множественного числа, только для «господин».
Дом Собраний — очень скромное название для огромного беломраморного дворца. Сапфиры и рубины сверкают на стенах, каменное кружево колонн, три высоких купола парят на фоне неба.
Я поднялся по ступеням. У трех высоких дверей в качестве почетного караула стоят даосские сяни — по двое у каждой. Остальные охраняют многочисленные дворцы Двараки. Всего шестьдесят бессмертных, не считая Хунсянь. Еще двадцать Господь подарил Варфоломею в качестве личной охраны, и они остались в Японии.
Передо мной почтительно открыли двери, и я прошел в тронный зал.
Он был по-настоящему великолепен. Круче Павильона Небесного Спокойствия во дворце Императоров Китая. Я вообще не люблю красно-зеленую гамму китайских построек. А здесь основными цветами были белый и золотой, и мне это нравилось. Два ряда белых резных колонн вели к ступеням трона, где сидел Господь. Он был одет в белое. Индусская одежда, похожая на одежду пуджари, только гораздо роскошнее. Пояс, усыпанный драгоценностями, и драгоценный убор на голове. Диадема или, скорее, очень богато украшенный шлем.
Я замер. Таким я его еще не видел. Господь. Калки. Последний Судия.
Золотая спинка трона нависала над ним в форме многоголовой кобры с раздутым капюшоном. Вселенский Змей Шеша . А еще выше парил золотой орел. Гаруда. Тот, на котором летает Вишну.
Чайтанья вошел в зал в сопровождении Андрея и на мгновение замер на пороге. Но все же подошел к подножию трона и упал ниц — точнее, вытянулся в линию. Индусы говорят: «Упал, как палка». Эммануил быстро благословил его. Святой поднялся. Я заметил на его лице сомнение и страх, а также проявляющийся Знак на тыльной стороне ладони. Чайтанья нерешительно поднялся по ступеням трона и бросил на шею Господу венок из желтых храмовых лотосов.
Уходя, он что-то шепнул Андрею. После окончания церемонии я поинтересовался, что.
Андрей вздохнул.
— Он сказал, что, возможно, Господь и Калки, но он не узнает своего господина и возлюбленного. Ему кажется, что это скорее Равана , величайший из демонов. И что, возможно, он сегодня утратил Вайкунту. — Андрей стал еще печальнее. — Даже святые ошибаются, — горько добавил он.
Даже если Равана. Пусть! Мне всегда нравился этот образ.
А ночью мне приснился сон.
Пустыня. Берег озера. Тишина. Никого нет. Только вдали, почти у кромки воды, у костра сидит человек. Я подхожу ближе. Трещат поленья, в котелке закипает вода. Человек поднимает голову и улыбается одними глазами. Морщинки у глаз. Не старик и не юноша — мой ровесник. Мне кажется, это Христос. Он не говорит ни слова. Жестом предлагает мне сесть напротив, снимает котелок с огня, раскладывает рыбу по глиняным мискам. Я беру, пробую.
До сих пор во всех подробностях помню этот сон. Я прекрасно понимаю, с чего это мне привиделось. После шума местных процессий мне захотелось побыть в пустыне, а после приторной сладости бхакти — поговорить с Господом как с другом, разделить с ним рыбину из Генисаретского озера и посидеть у костра.
Я проснулся оттого, что заходили ходуном горы и земля накренилась. Я открыл глаза, увидел раскачивающуюся люстру и ползущий по тумбочке стакан.
Вскочил, бросился к окну. Прекрасно помню Японию!
Дворцы Двараки до отвращения высоки. Пятый этаж. Я передумал прыгать и устремился прочь из своих апартаментов, к лестнице. Ссыпался вниз.
В дворцовом парке земля тоже ходила ходуном, но здесь казалось безопаснее. Я упал на газон подальше от деревьев.
Земля вздрогнула еще пару раз и затихла.
Я встал и осмотрелся. В парке оказался не я один. Типичная реакция на землетрясение — прыгать из окон. Но знакомых не было: в основном окна моих друзей выходили на другую сторону.
Я посмотрел на окна дворца. На втором этаже, в галерее, стоял Эммануил и преспокойно попивал вино из маленького бокальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73