Мне ещё кое-что нужно выяснить. А к пристани я тебя подброшу на машине, идет?– Идет.Они поднялись на второй этаж, и Туровский заметил, что, слава Богу, недавнее событие ажиотажа среди местного населения не вызвало. А действительно: в Чечне война, в средней полосе – тоже свои разборки, хоть и помельче, самолеты взрывают, заложников берут толпами. Привыкли.Коридор был пуст, только у дверей номера (того самого) топтался одинокий милиционер. Значит, эксперты ещё на месте. Сергей Павлович толкнул дверь; Люди в комнате подняли головы, дружно кивнули и опять принялись за работу. Никто ничего не сказал, но Туровский свою информацию получил: дверь открывалась и закрывалась бесшумно.Девочка послушно ждала в коридоре.– Ты помнишь, где стояла, когда услышала скрип?Она пожала плечами.– Где-то здесь, напротив телевизора. Ну, может быть, чуть дальше.– Ты не оглянулась?– Извините, Сергей Павлович, – с сожалением произнесла она.Если бы она посмотрела в тот момент назад, то увидела бы убийцу. Она не обернулась, и, возможно, это спасло ей жизнь. Туровский с облегчением вздохнул. А как идеально подобрано время! Отдыхающие завтракают. Погода хорошая, корпус практически пустой. С другой стороны, это и плохо: скрип двери. Человек выходит из своего номера… Он один, торчит, как дерево посреди поляны. Туровский не сомневался: убийца пришел не со стороны. Кто-то свой. Здесь, в санатории.Светлана смотрела на него ожидающе и виновато. Переживает, что не может помочь, понял Туровский.Ему был знаком такой тип людей. Если девочка со временем не изменится, не почерствеет, то через определенное количество лет человек, которого она выберет, станет настоящим счастливчиком. У него будет прекрасная жена: красивая, добрая, умная и преданная. Крайне редко встречающееся сочетание.– Встань напротив телевизора. Ко мне спиной, вот так. И слушай…Он приоткрыл дверь в соседний номер, где сидел понурый Слава КПСС и ждал своей участи. Послышался короткий скрип, на одной низкой ноте.– Похоже, Света?Она прошла в холл, села в кресло и опустила голову.– Не знаю. Кажется, похоже. Но ведь так все двери скрипят!Туровский улыбнулся. В этой половине коридора скрипели только три двери, и все по-разному. Даже если бы девочка не имела тренированного слуха, вряд ли бы ошиблась. Значит, все-таки Слава. Или Борис…
Станислав Юрьевич Козаков, грузный, высоченный и шумный, ввалился в комнату и рухнул на кровать, не обращая внимания на её жалобный стон.– Вас ещё не допрашивали? – спросил он соседа, который, уткнувшись в груду бумаг, сидел за столом. – Уф-ф. А меня – только что. И, кстати, весьма наглым тоном. Хотя следователя понять можно. Убийство! – Он энергично взмахнул рукой. – Двойное убийство! Погон можно лишиться, как два пальца…– Да, я слышал, – рассеянно кивнул сосед. – На втором этаже, кажется. Кого хоть убили?– Каких-то двух баб. – Козаков сладко потянулся, и кровать произнесла длинную жалобу. – Отдохнули, блин. Они из своего номера носа не казали. Лесбиянки, ясное дело. Только чем они все три дня питались?Сосед не ответил, погруженный в свои изыскания. Общительного Козакова это распалило ещё больше.– Тут нечисто, помяни мое слово. Приехали молчком, почти без багажа. Ключи в зубы – и нырк в комнату! Ты видел хоть одну бабу, которая может вот так: в санаторий – и без двух чемоданов с девятью сетками? Не видел.Он мечтательно посмотрел в потолок и заложил руки за голову.– Я бы встретил – тут же женился. В женщине что главное? Мобильность и неприхотливость. Ну и внешность, само собой. Чтобы было что погладить и за что пощупать. Ты женат?Сосед наморщил высокий лоб, осознавая смысл вопроса.– Женат? Естественно. В моем возрасте… Козаков захохотал.– «В моем возрасте»! Мы же с тобой одногодки, старик!– А что спрашивал следователь?– Да ну его. Он и слушать как следует не умеет. Я ему советую (бесплатно, заметь!): проверь этих девиц по картотеке. Найди отпечатки пальцев. Сто против одного; они в чем-то таком замешаны. Может быть, их трахал какой-нибудь депутат, а они его шантажировали. Не послушал. Спасибо, говорит, за информацию. Отдыхайте, говорит, и не волнуйтесь.– Вы фамилию следователя не помните?Козаков задумался.– Тор… Тур… Забыл. Я бы его через час встретил на улице – и прошел мимо. Мышка серенькая, из бедной интеллигенции. Рожа помятая, костюмчик так себе, не первой свежести. Но глаза! Игорь Иванович, ты бы видел его глаза! Любая женщина с ума сойдет. Вот только все же непонятен он мне: я ему – готовую версию со всеми подробностями, а он нос воротит. А сопливую девчонку на лавочке целый час допрашивал, чуть до слез не довел. Какой из неё свидетель? О, гражданин следователь! Только что вас вспоминали, долго жить будете.Туровский спокойно открыл дверь и вошел в номер.– Как расследование? Продвигается? Уже установили личности убитых? – засыпал вопросами Козаков.Туровский, не обращая на него внимания, удивленно смотрел на полноватого мужчину, сидевшего за столом.– Игорь, – наконец проговорил он. – Вот так встреча. Глава 5ДРУГ ДЕТСТВА (продолжение] А он и не изменился нисколько», – подумали они друг про друга. Седина, морщины у глаз, резкие складки в уголках губ – у одного, у другого – залысины, брюшко тыквочкой и одышка, а в общем и целом…При иных обстоятельствах были бы наверняка и слезливые объятия, и хлопки по плечу, хохот над чем-то, вроде абсолютно несмешным для непосвященных: «А помнишь…»Было дело. Давно, миллион лет назад, в другой Вселенной. Книжный штамп: «Старый двор – двор детства», самодельные футбольные ворота, страшный в своей убойной силе кожаный мяч, и обязательно – девочка с длинной косой и какой-нибудь очень русской, милой фамилией. Девочка в окне третьего этажа. Почему третьего – понятно; второй слишком низко, нет ощущения недоступности, тайны, а четвертый – высоко, не разглядишь.Собственно двора у них в детстве не было, не повезло. Были лишь два длинных газона с табличками «Не выгуливать собак!» и асфальтовая дорожка. Но остальное было – Прекрасная дама, футбол, правда в слегка извращенном виде: та же дорожка вместо поля, и свои собственные велосипеды: «Уралец» и «Школъник», на которых они вместе с малолетними рокерами носились по той же дорожке и страшно орали: мотора на велосипеде нету, а езда без шума – это насмешка.– Высоко ты залетел, – сказал Игорь Иванович Колесников спокойно и без зависти.– Выше некуда, – хмыкнул Туровский. – Мама всегда тебя мне в пример ставила: у Игоречка одни пятерки за четверть, у Игоречка большое будущее, Игоречек в аспирантуре остается… Сейчас уж, наверно, доктор наук?– Даже не кандидат. В свое время увлекся не той темой. «Религиозно-мистические учения Древнего Востока». Святая Дхарма, Самьютта Никая…– Что? – не понял Туровский.– Книга священных текстов о богах свастики. Нечто вроде русского язычества: каждый бог олицетворяет одну из сил природы или покровительствует какому то ремеслу.– А почему свастика?Они сидели в пустом кафе-стекляшке напротив Жилого корпуса. Бутылка «Лимонной» осталась почти нетронутой: выпили за встречу, потом – молча, не чокаясь, помянули убитых. Колесников прекрасно видел: те две женщины были для Сергея Павловича отнюдь не просто потерпевшими. Боль в глазах… Боль утраты, не слишком искусно спрятанная под маской Профессиональной беспристрастности.– Свастика – символ солнца на Тибете и в Индии.Знаешь, я ведь свою диссертацию пытался посвятить именно тому, чтобы… как бы поточнее выразиться… поставить границу между оккультными учениями Тибета и нацизмом в Германии. Объяснить, что нацисты использовали свастику совсем по другой причине.– И как успехи?Игорь Иванович досадливо махнул рукой и плеснул в граненый стакан не стесняясь, от души.– Будешь? – спросил он Туровского.– Нет. Мне сегодня нужна ясная голова.(А нализаться бы сейчас и уснуть, ткнувшись мордой в салат! Хотя он знал: водка не спасет. Запас адреналина в крови иссякнет, злость улетучится. Останется поплакать другу детства в жилетку и полюбоваться собой, так сказать, в траурном одеянии.)– Сейчас, наверное, мог бы защититься. Мракобесие – модная тема по нынешним временам.Колесников вздохнул, улыбнувшись: светла печаль!– По нынешним временам и мы с тобой, Сережка, моложе не стали. Кандидатская, докторская, кафедра… Чтобы такую жизнь нести на горбу, нужно честолюбие. То есть любовь к чести. Тут уж одно из двух: либо кафедра с диссертацией, либо наука и исследования.– Ты всегда любил парадоксы.Туровский помолчал. Потом достал блокнот и ручку – как разрубил тот злополучный узел.– Я обязан снять с тебя показания.– Да ради Бога.– Вот скажи: неужели вы с Козаковым все утро резались в шахматы? Ты вроде не большой любитель.– Для меня он вообще как ночной кошмар. Как по-твоему, ради чего я потратился на путевку?– Догадываюсь, – сказал Туровский, вспомнив разложенные на столе бумаги.– Вот-вот! – обрадовался Игорь Иванович. – Это же интереснейшая тема! Настоящее историческое расследование!– Укокошили кого-то?– Кого-то! – передразнил Колесников. – Он был одним из крупнейших политических деятелей, говоря современно. Легендарная личность, о которой до сих пор ничего не известно наверняка…– Козаков из номера не выходил? – перебил Сергей Павлович.Колесников как-то сразу сник и стал похож на футбольный мяч, который внезапно проткнули и выпустили воздух.– Не помню. Кажется, выходил, дверь хлопнула. Если честно, я предпочел бы, чтобы он вообще не возвращался. Пойми, мне необходимо, совершенно необходимо сосредоточиться, побыть одному, наконец… А вместо этого: «Игорек, пора на зарядку!», «Игорек, за кого будешь голосовать, за Ельцина или за Пальцина?», «Игорек, в шахматы, Игорек, давай выпьем, Игорек, кого ухлопали?» И зачем убийце понадобились эти несчастные? Пристрелил бы лучше моего соседа.– Во сколько? – сказал Туровский почти с мольбой.– Что?– Во сколько он выходил?– Да Господи, какая разница? Не будешь же ты его подозревать в убийстве. Ну, около девяти.– Долго он отсутствовал?– Без понятия. Я увлекся, ничего вокруг не замечал.Игорь Иванович потер лоб мягкой пухлой ладошкой:– Знаешь, последнее время происходит что-то странное. Пугающее. Непонятные провалы в памяти.– А ты не… – Туровский показал «глазами на бутылку.– Ну что ты! – взметнулся Колесников. – Ни-ни! Не больше, чем среднестатистический обыватель. Праздники, дни рождения – рюмку, не больше. Никаких зеленых чертиков. – Он вздохнул. – Тем более странно. Ты можешь смеяться… Но я чувствую: кто-то пытается установить со мной контакт. Вроде телепатического.– Ясно. Нельзя так увлекаться, дорогой мой. Чего доброго, закончишь свои… изыскания за желтым забором. Что же мне с тобой делать?– Что ты имеешь в виду?– Не понимаешь? Раз Козаков отлучался из номера, да ещё приблизительно во время убийства, то вы с ним – основные подозреваемые.Он вдруг ударил кулаком по столу:– Да проснись же, мать твою!Колесников вздрогнул от неожиданности.– Я не знаю, чем ты там был занят все утро. Мне плевать на все твои исторические изыскания. Убили двух женщин, Они… – Туровский на секунду запнулся, горло жестоко перехватило. – Они обе мне были очень дороги. Уяснил, друг детства?– Уяснил, – растерялся Игорь Иванович.– Ну и ладушки. Тогда давай вспоминать. Вы вернулись после завтрака вместе или по отдельности?– Вместе. Под ручку, так сказать.– И сразу сели доигрывать партию?Колесников подтвердил и это, став потихоньку изнывать под строгим взглядом собеседника. Надо было спровадить сюда Аллу, подумал он. Не все ей дома сидеть («Дома! – усмехнулся он про себя. – Вот сморозил!»).И вдруг он живо представил её себе – не сегодняшнюю, а ту студенточку-первокурсницу, большеглазую, высокую, стройную, в ореоле ослепительных каштановых волос; с удивительно белой (алебастровой) кожей – романтическая красавица середины прошлого века. И «институтский бал» (читай: дискотека), куда только она одна пришла в длинном платье нежного бирюзового цвета – «Мисс сентябрь»: рыжие волосы словно вспыхивали огнем на небесно-голубом фоне, . удивительно красиво! Остальные девочки, будто близнецы из какого-нибудь специнтерната, явились в майках с буржуйскими надписями и искусственно состаренных джинсах. Была такая мода. Конечно, она не умерла и по сей день, но тогда это был самый бум, самый гребень волны. Почти неприлично было появляться в обществе в чем-то ином. Увидев Аллу, девочки издали дружное шипение и принялись усиленно улыбаться в глаза своим кавалерам (у кого были). Однако поздно. Королева бала уже взошла на престол, и подданные распластались ниц у её ног. Гоги Начкебия, красавец мегрел с четвертого курса, чемпион института по баскетболу и пиву, растолкал локтями обалдевших юнцов и пригласил королеву на танец. Игорек так и простоял столбом у стены, пока лилась музыка, наблюдая, как они кружатся вдвоем – Гоги в строгом черном костюме и Алла в одеянии доброй феи, поблескивавшем в разноцветных всполохах прожекторов. Даже ВИА на сцене заиграл довольно приличный вальс, а то все «Абба», «Каскадеры», «Стара печаль моя, стара…».– Я терпеть не могу шахматы, – сказал Игорь Иванович.– Долго вы играли?– Около получаса. Я стремился побыстрее проиграть и отвязаться.Около девяти Козаков вышел из номера, просчитал Туровский. Когда вернулся – неизвестно. Может быть, через десять минут, а может, через час. Тут от друга детства толку мало. А много ли времени нужно для того, чтобы совершить убийство? Достаточно нескольких секунд; постучал, подождал, когда откроют, выстрелял… А Борис Анченко в холле? А Светлана, которая слышала скрип двери? («Наверно, я плохой музыкант. Занимаюсь мало». – «А тебе нравится?» – «Нравится. Хотите, я что-нибудь сыграю?») Ты замечательный музыкант, Светланка. И скрип запомнила: короткий, низкий, на одной ноте.Туровский на секунду прикрыл глаза и сосредоточился. Так. Гулкий пустой коридор. Девочка подходит к телевизору в холле, слышит, как за спиной открывается дверь. Звук очень тихий, но ведь и кругом тоже тихо. А если этот звук донесся с первого этажа?«Зря я её отпустил. Единственная ниточка, единственный реальный свидетель».Он сам довез её до пристани, как и обещал. Она спокойно и с достоинством села на переднее сиденье «Москвича», пристегнула ремень безопасности. Пока ехали, не ерзала, не болтала без умолку, только рассеянно поглядывала на дорогу и думала о чем-то, поджав губы.Сбоку над дорогой высилась громадная серая скала, испещренная трещинами, будто лицо старика – глубокими морщинами. Девушка лет восемнадцати, тонкая, как балерина, в каске и бело-оранжевой ветровке, скользила по отвесной стене с небрежной грацией, и казалось, что это оптический обман и скала, как на съемках кино, вовсе не вертикальная…– Левее иди! – крикнул с земли худощавый мужчина, удерживающий веревку! – Там проще.– Я не хочу проще! Я нависаиие ещё не проходила.– И не пройдешь, там даже я срываюсь.– А я не сорвусь!– А вот посмотрим.Сергеи Павлович ещё раньше заметил, что скалолазы были все как один худые и с первого взгляда совсем не сильные. Но только с первого взгляда: руки без капли жира казались туго сплетенными канатами мышц, а пальцы по крепости не уступали стальным гвоздям.Когда Туровский остановил машину, до «ракеты» оставалось ещё минут десять. Девочка выходить не торопилась. Ее большие серые глаза скользили по фигуркам людей, что скопились у пустого причала, по темной воде, лениво постукивающей о гладкие бревна, и неожиданно она сказала:– Вы ведь его найдете, Сергей Павлович? Правда?– Кого?– Того, кто убил.Он растерянно помолчал.– Должен найти, Света. Обязательно должен. Тем более что у меня есть такой помощник.– Да ну. – Она смутилась. – Я ведь ничего толком так и не вспомнила.– Ты мне очень помогла, – серьезно сказал Туровский. – И дело даже не в том, что именно ты вспомнила, а что забыла. Ты дала мне надежду, понимаешь? Ниточку. А это в сто раз важнее.Она посмотрела ему в глаза, будто стараясь запомнить.– Мы больше не увидимся?И Сергей Павлович вдруг понял, что они увидятся обязательно. Он всю жизнь прожил холостяком, в маленькой однокомнатной «хрущевке», где постоянно что-то отваливалось, подтекало, портилось, и он, занятый сутками на работе, давно махнул на это рукой. Дети (гипотетические хотя бы) занимали в его мыслях и того меньше места. Но сейчас, когда девочка, не отрываясь, смотрела на него, душу вдруг кольнуло неясное беспокойство. Может, жил-то не так? Может, что-то главное и не заметил, упустил?– Увидимся обязательно. Вполне возможно, что твои показания надо будет уточнить. Поэтому дай-ка мне свой адрес.(Девушка в бело-оранжевой ветровке все-таки не прошла по сложному маршруту, там, где хотела. Растопырив руки-ноги, она что-то пискнула, оторвалась от скалы и плавно съехала по веревке вниз.– Ничего не получается, – чуть не плача сказала она и сняла с головы каску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Станислав Юрьевич Козаков, грузный, высоченный и шумный, ввалился в комнату и рухнул на кровать, не обращая внимания на её жалобный стон.– Вас ещё не допрашивали? – спросил он соседа, который, уткнувшись в груду бумаг, сидел за столом. – Уф-ф. А меня – только что. И, кстати, весьма наглым тоном. Хотя следователя понять можно. Убийство! – Он энергично взмахнул рукой. – Двойное убийство! Погон можно лишиться, как два пальца…– Да, я слышал, – рассеянно кивнул сосед. – На втором этаже, кажется. Кого хоть убили?– Каких-то двух баб. – Козаков сладко потянулся, и кровать произнесла длинную жалобу. – Отдохнули, блин. Они из своего номера носа не казали. Лесбиянки, ясное дело. Только чем они все три дня питались?Сосед не ответил, погруженный в свои изыскания. Общительного Козакова это распалило ещё больше.– Тут нечисто, помяни мое слово. Приехали молчком, почти без багажа. Ключи в зубы – и нырк в комнату! Ты видел хоть одну бабу, которая может вот так: в санаторий – и без двух чемоданов с девятью сетками? Не видел.Он мечтательно посмотрел в потолок и заложил руки за голову.– Я бы встретил – тут же женился. В женщине что главное? Мобильность и неприхотливость. Ну и внешность, само собой. Чтобы было что погладить и за что пощупать. Ты женат?Сосед наморщил высокий лоб, осознавая смысл вопроса.– Женат? Естественно. В моем возрасте… Козаков захохотал.– «В моем возрасте»! Мы же с тобой одногодки, старик!– А что спрашивал следователь?– Да ну его. Он и слушать как следует не умеет. Я ему советую (бесплатно, заметь!): проверь этих девиц по картотеке. Найди отпечатки пальцев. Сто против одного; они в чем-то таком замешаны. Может быть, их трахал какой-нибудь депутат, а они его шантажировали. Не послушал. Спасибо, говорит, за информацию. Отдыхайте, говорит, и не волнуйтесь.– Вы фамилию следователя не помните?Козаков задумался.– Тор… Тур… Забыл. Я бы его через час встретил на улице – и прошел мимо. Мышка серенькая, из бедной интеллигенции. Рожа помятая, костюмчик так себе, не первой свежести. Но глаза! Игорь Иванович, ты бы видел его глаза! Любая женщина с ума сойдет. Вот только все же непонятен он мне: я ему – готовую версию со всеми подробностями, а он нос воротит. А сопливую девчонку на лавочке целый час допрашивал, чуть до слез не довел. Какой из неё свидетель? О, гражданин следователь! Только что вас вспоминали, долго жить будете.Туровский спокойно открыл дверь и вошел в номер.– Как расследование? Продвигается? Уже установили личности убитых? – засыпал вопросами Козаков.Туровский, не обращая на него внимания, удивленно смотрел на полноватого мужчину, сидевшего за столом.– Игорь, – наконец проговорил он. – Вот так встреча. Глава 5ДРУГ ДЕТСТВА (продолжение] А он и не изменился нисколько», – подумали они друг про друга. Седина, морщины у глаз, резкие складки в уголках губ – у одного, у другого – залысины, брюшко тыквочкой и одышка, а в общем и целом…При иных обстоятельствах были бы наверняка и слезливые объятия, и хлопки по плечу, хохот над чем-то, вроде абсолютно несмешным для непосвященных: «А помнишь…»Было дело. Давно, миллион лет назад, в другой Вселенной. Книжный штамп: «Старый двор – двор детства», самодельные футбольные ворота, страшный в своей убойной силе кожаный мяч, и обязательно – девочка с длинной косой и какой-нибудь очень русской, милой фамилией. Девочка в окне третьего этажа. Почему третьего – понятно; второй слишком низко, нет ощущения недоступности, тайны, а четвертый – высоко, не разглядишь.Собственно двора у них в детстве не было, не повезло. Были лишь два длинных газона с табличками «Не выгуливать собак!» и асфальтовая дорожка. Но остальное было – Прекрасная дама, футбол, правда в слегка извращенном виде: та же дорожка вместо поля, и свои собственные велосипеды: «Уралец» и «Школъник», на которых они вместе с малолетними рокерами носились по той же дорожке и страшно орали: мотора на велосипеде нету, а езда без шума – это насмешка.– Высоко ты залетел, – сказал Игорь Иванович Колесников спокойно и без зависти.– Выше некуда, – хмыкнул Туровский. – Мама всегда тебя мне в пример ставила: у Игоречка одни пятерки за четверть, у Игоречка большое будущее, Игоречек в аспирантуре остается… Сейчас уж, наверно, доктор наук?– Даже не кандидат. В свое время увлекся не той темой. «Религиозно-мистические учения Древнего Востока». Святая Дхарма, Самьютта Никая…– Что? – не понял Туровский.– Книга священных текстов о богах свастики. Нечто вроде русского язычества: каждый бог олицетворяет одну из сил природы или покровительствует какому то ремеслу.– А почему свастика?Они сидели в пустом кафе-стекляшке напротив Жилого корпуса. Бутылка «Лимонной» осталась почти нетронутой: выпили за встречу, потом – молча, не чокаясь, помянули убитых. Колесников прекрасно видел: те две женщины были для Сергея Павловича отнюдь не просто потерпевшими. Боль в глазах… Боль утраты, не слишком искусно спрятанная под маской Профессиональной беспристрастности.– Свастика – символ солнца на Тибете и в Индии.Знаешь, я ведь свою диссертацию пытался посвятить именно тому, чтобы… как бы поточнее выразиться… поставить границу между оккультными учениями Тибета и нацизмом в Германии. Объяснить, что нацисты использовали свастику совсем по другой причине.– И как успехи?Игорь Иванович досадливо махнул рукой и плеснул в граненый стакан не стесняясь, от души.– Будешь? – спросил он Туровского.– Нет. Мне сегодня нужна ясная голова.(А нализаться бы сейчас и уснуть, ткнувшись мордой в салат! Хотя он знал: водка не спасет. Запас адреналина в крови иссякнет, злость улетучится. Останется поплакать другу детства в жилетку и полюбоваться собой, так сказать, в траурном одеянии.)– Сейчас, наверное, мог бы защититься. Мракобесие – модная тема по нынешним временам.Колесников вздохнул, улыбнувшись: светла печаль!– По нынешним временам и мы с тобой, Сережка, моложе не стали. Кандидатская, докторская, кафедра… Чтобы такую жизнь нести на горбу, нужно честолюбие. То есть любовь к чести. Тут уж одно из двух: либо кафедра с диссертацией, либо наука и исследования.– Ты всегда любил парадоксы.Туровский помолчал. Потом достал блокнот и ручку – как разрубил тот злополучный узел.– Я обязан снять с тебя показания.– Да ради Бога.– Вот скажи: неужели вы с Козаковым все утро резались в шахматы? Ты вроде не большой любитель.– Для меня он вообще как ночной кошмар. Как по-твоему, ради чего я потратился на путевку?– Догадываюсь, – сказал Туровский, вспомнив разложенные на столе бумаги.– Вот-вот! – обрадовался Игорь Иванович. – Это же интереснейшая тема! Настоящее историческое расследование!– Укокошили кого-то?– Кого-то! – передразнил Колесников. – Он был одним из крупнейших политических деятелей, говоря современно. Легендарная личность, о которой до сих пор ничего не известно наверняка…– Козаков из номера не выходил? – перебил Сергей Павлович.Колесников как-то сразу сник и стал похож на футбольный мяч, который внезапно проткнули и выпустили воздух.– Не помню. Кажется, выходил, дверь хлопнула. Если честно, я предпочел бы, чтобы он вообще не возвращался. Пойми, мне необходимо, совершенно необходимо сосредоточиться, побыть одному, наконец… А вместо этого: «Игорек, пора на зарядку!», «Игорек, за кого будешь голосовать, за Ельцина или за Пальцина?», «Игорек, в шахматы, Игорек, давай выпьем, Игорек, кого ухлопали?» И зачем убийце понадобились эти несчастные? Пристрелил бы лучше моего соседа.– Во сколько? – сказал Туровский почти с мольбой.– Что?– Во сколько он выходил?– Да Господи, какая разница? Не будешь же ты его подозревать в убийстве. Ну, около девяти.– Долго он отсутствовал?– Без понятия. Я увлекся, ничего вокруг не замечал.Игорь Иванович потер лоб мягкой пухлой ладошкой:– Знаешь, последнее время происходит что-то странное. Пугающее. Непонятные провалы в памяти.– А ты не… – Туровский показал «глазами на бутылку.– Ну что ты! – взметнулся Колесников. – Ни-ни! Не больше, чем среднестатистический обыватель. Праздники, дни рождения – рюмку, не больше. Никаких зеленых чертиков. – Он вздохнул. – Тем более странно. Ты можешь смеяться… Но я чувствую: кто-то пытается установить со мной контакт. Вроде телепатического.– Ясно. Нельзя так увлекаться, дорогой мой. Чего доброго, закончишь свои… изыскания за желтым забором. Что же мне с тобой делать?– Что ты имеешь в виду?– Не понимаешь? Раз Козаков отлучался из номера, да ещё приблизительно во время убийства, то вы с ним – основные подозреваемые.Он вдруг ударил кулаком по столу:– Да проснись же, мать твою!Колесников вздрогнул от неожиданности.– Я не знаю, чем ты там был занят все утро. Мне плевать на все твои исторические изыскания. Убили двух женщин, Они… – Туровский на секунду запнулся, горло жестоко перехватило. – Они обе мне были очень дороги. Уяснил, друг детства?– Уяснил, – растерялся Игорь Иванович.– Ну и ладушки. Тогда давай вспоминать. Вы вернулись после завтрака вместе или по отдельности?– Вместе. Под ручку, так сказать.– И сразу сели доигрывать партию?Колесников подтвердил и это, став потихоньку изнывать под строгим взглядом собеседника. Надо было спровадить сюда Аллу, подумал он. Не все ей дома сидеть («Дома! – усмехнулся он про себя. – Вот сморозил!»).И вдруг он живо представил её себе – не сегодняшнюю, а ту студенточку-первокурсницу, большеглазую, высокую, стройную, в ореоле ослепительных каштановых волос; с удивительно белой (алебастровой) кожей – романтическая красавица середины прошлого века. И «институтский бал» (читай: дискотека), куда только она одна пришла в длинном платье нежного бирюзового цвета – «Мисс сентябрь»: рыжие волосы словно вспыхивали огнем на небесно-голубом фоне, . удивительно красиво! Остальные девочки, будто близнецы из какого-нибудь специнтерната, явились в майках с буржуйскими надписями и искусственно состаренных джинсах. Была такая мода. Конечно, она не умерла и по сей день, но тогда это был самый бум, самый гребень волны. Почти неприлично было появляться в обществе в чем-то ином. Увидев Аллу, девочки издали дружное шипение и принялись усиленно улыбаться в глаза своим кавалерам (у кого были). Однако поздно. Королева бала уже взошла на престол, и подданные распластались ниц у её ног. Гоги Начкебия, красавец мегрел с четвертого курса, чемпион института по баскетболу и пиву, растолкал локтями обалдевших юнцов и пригласил королеву на танец. Игорек так и простоял столбом у стены, пока лилась музыка, наблюдая, как они кружатся вдвоем – Гоги в строгом черном костюме и Алла в одеянии доброй феи, поблескивавшем в разноцветных всполохах прожекторов. Даже ВИА на сцене заиграл довольно приличный вальс, а то все «Абба», «Каскадеры», «Стара печаль моя, стара…».– Я терпеть не могу шахматы, – сказал Игорь Иванович.– Долго вы играли?– Около получаса. Я стремился побыстрее проиграть и отвязаться.Около девяти Козаков вышел из номера, просчитал Туровский. Когда вернулся – неизвестно. Может быть, через десять минут, а может, через час. Тут от друга детства толку мало. А много ли времени нужно для того, чтобы совершить убийство? Достаточно нескольких секунд; постучал, подождал, когда откроют, выстрелял… А Борис Анченко в холле? А Светлана, которая слышала скрип двери? («Наверно, я плохой музыкант. Занимаюсь мало». – «А тебе нравится?» – «Нравится. Хотите, я что-нибудь сыграю?») Ты замечательный музыкант, Светланка. И скрип запомнила: короткий, низкий, на одной ноте.Туровский на секунду прикрыл глаза и сосредоточился. Так. Гулкий пустой коридор. Девочка подходит к телевизору в холле, слышит, как за спиной открывается дверь. Звук очень тихий, но ведь и кругом тоже тихо. А если этот звук донесся с первого этажа?«Зря я её отпустил. Единственная ниточка, единственный реальный свидетель».Он сам довез её до пристани, как и обещал. Она спокойно и с достоинством села на переднее сиденье «Москвича», пристегнула ремень безопасности. Пока ехали, не ерзала, не болтала без умолку, только рассеянно поглядывала на дорогу и думала о чем-то, поджав губы.Сбоку над дорогой высилась громадная серая скала, испещренная трещинами, будто лицо старика – глубокими морщинами. Девушка лет восемнадцати, тонкая, как балерина, в каске и бело-оранжевой ветровке, скользила по отвесной стене с небрежной грацией, и казалось, что это оптический обман и скала, как на съемках кино, вовсе не вертикальная…– Левее иди! – крикнул с земли худощавый мужчина, удерживающий веревку! – Там проще.– Я не хочу проще! Я нависаиие ещё не проходила.– И не пройдешь, там даже я срываюсь.– А я не сорвусь!– А вот посмотрим.Сергеи Павлович ещё раньше заметил, что скалолазы были все как один худые и с первого взгляда совсем не сильные. Но только с первого взгляда: руки без капли жира казались туго сплетенными канатами мышц, а пальцы по крепости не уступали стальным гвоздям.Когда Туровский остановил машину, до «ракеты» оставалось ещё минут десять. Девочка выходить не торопилась. Ее большие серые глаза скользили по фигуркам людей, что скопились у пустого причала, по темной воде, лениво постукивающей о гладкие бревна, и неожиданно она сказала:– Вы ведь его найдете, Сергей Павлович? Правда?– Кого?– Того, кто убил.Он растерянно помолчал.– Должен найти, Света. Обязательно должен. Тем более что у меня есть такой помощник.– Да ну. – Она смутилась. – Я ведь ничего толком так и не вспомнила.– Ты мне очень помогла, – серьезно сказал Туровский. – И дело даже не в том, что именно ты вспомнила, а что забыла. Ты дала мне надежду, понимаешь? Ниточку. А это в сто раз важнее.Она посмотрела ему в глаза, будто стараясь запомнить.– Мы больше не увидимся?И Сергей Павлович вдруг понял, что они увидятся обязательно. Он всю жизнь прожил холостяком, в маленькой однокомнатной «хрущевке», где постоянно что-то отваливалось, подтекало, портилось, и он, занятый сутками на работе, давно махнул на это рукой. Дети (гипотетические хотя бы) занимали в его мыслях и того меньше места. Но сейчас, когда девочка, не отрываясь, смотрела на него, душу вдруг кольнуло неясное беспокойство. Может, жил-то не так? Может, что-то главное и не заметил, упустил?– Увидимся обязательно. Вполне возможно, что твои показания надо будет уточнить. Поэтому дай-ка мне свой адрес.(Девушка в бело-оранжевой ветровке все-таки не прошла по сложному маршруту, там, где хотела. Растопырив руки-ноги, она что-то пискнула, оторвалась от скалы и плавно съехала по веревке вниз.– Ничего не получается, – чуть не плача сказала она и сняла с головы каску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43