Она отвернулась.– Два меча в одних ножнах не живут.Колесников смотрел на женщину почти с жалостью. Такая красивая, мелькнула мысль. Такая прекрасная и хрупкая в своей наготе – физической и душевной…– До празднеств Нового года осталось совсем мало времени, – проговорил он. – Лангдарма погибнет от руки убийцы. Затем, спустя несколько месяцев, убьют вас.– Он не посмеет, – прошептала Фасинг, закрыв лицо руками.– Вы имеете в виду хозяина этого дома?– В западных горах, где нет караванных троп, существует община. Тайный клан… Никто не знает точно, где он расположен, кто им руководит. Они подсылают убийц.– Ваш дядя знал.– Нет. Дядя только приезжал в условленное место, каждый раз оно менялось. Там его ждал человек – иногда мелкий торговец, иногда монах или послушник, иногда крестьянка… Они ничего не знали, их было бесполезно расспрашивать… Они только передавали распоряжение.– Что произошло в ту, последнюю встречу? – спросил Игорь Иванович.– Ничего необычного. Была ночь… Мы остановились недалеко от бедной деревушки, где жили пастухи. Это был единственный раз, когда ночь застала нас не на постоялом дворе и не в большом городе. Я думала, дядя будет сердиться, но потом поняла…– Что это не случайно, да? Ему назначили встречу именно в деревушке?Фасинг кивнула.Вы следили за ним?– Да, – через силу произнесла она, – Он шел через деревню, мимо глинобитных домиков, нигде не останавливаясь. Все спали, было темно и жутко. Только однажды ему навстречу попалась какая-то, ветхая старуха в лохмотьях. Дядя хотел столкнуть её с дороги, даже поднял руку, но она что-то сказала ему… На каком-то непонятном языке, вроде вороньего карканья. Потом пошла дальше, а дядя посмотрел ей вслед и молча вернулся к каравану.– Как вы думаете, он заметил слежку?Фасинг вдруг осторожно улыбнулась.– Бедный дядя! Он всегда был очень добр ко мне… Ни в чем не отказывал, чего бы я ни пожелала. Как-то раз я увидела у одного богатого вельможи из Сиккима четверку великолепных белых лошадей. Вы не представляете, что это были за лошади! Без единого темного пятнышка, чистейших кровей. Тот вельможа ездил только на них, потому что белая лошадь приносит удачу… Он заломил такую цену, что я только отвернулась и тут же ушла, плача потихоньку… А на следующее утро я увидела тех лошадей перед моим окном. Дядя купил их, не торгуясь. Он любил меня. Как ребенка, капризного, но милого. Он, кажется, так и не заметил, что я превратилась в женщину. А ведь он ездил в пастушью деревню по приказу Ти-Сонга Децена, а тому подсказала я… Так что получается, дядя выполнял мое поручение.– Значит, Кахбун-Везунчик должен был встретиться для переговоров с представителем тайного клана? Для чего?Фасинг замолчала. Игорь Иванович сидел не шевелясь. Он чувствовал: лишнее движение – и контакт прервется, как натянутая до предела струна. И тайна останется тайной, а разгадка, вернее не разгадка, а лишь первый шаг к ней – вот он, здесь…– Тайный клан воспитывал убийц, – прошептала Фасинг. – Их искусство не знало себе равных. Оно передавалось из поколения в поколение, на протяжении многих веков. Они не поклоняются ни Будде, ни Небесному Отцу, У них свои боги…– И вы подумали, что тот монах, которого вы встретили на перевале, и есть представитель тайного клана?– Рядом с ним шел белый барс, будто собака на поводке. Кто, скажите, кроме них, мог приручить барса, который не живет в неволе?
– Сынок, дай две тыщи.– Бомжиха, одетая будто на карнавал Бабой Ягой, с настойчивостью речного буксира тянула его за рукав.– Ну что тебе? – отрешенно спросил Колесников, с трудом осознавая себя вновь на грязной улице родимого города (батон в пакете, в одном кармане кошелек, туго набитый рваными сотнями… Двадцать сотен – это и есть искомые две тысячи. Такие б деньги да раньше! В другом – домашний телефон профессора. Вечером придется звонить, второй раз от разгневанной супруги не увернуться).– Внучкам на конфеты. Сиротки они у меня, ни отца, ни матери, одни-одинешеньки, – завела привычную пластинку бомжиха.– Соня! – заорали из винного ларька. – Сонька, мать твою! Чего брать-то, «Пшеничную» или «Горбачевку»? Если «Пшеничную», то гони ещё две «штуки»!– Вот коза долбаная, с человеком не даст побеседовать. Иду!Бомжиха сунула деньги за пазуху и вскачь припустилась к киоску.Кто мог приручить белого барса? Никто, белого барса не встретишь ни в одном зоопарке, ни в одном цирке. Умирает он в клетке – не от тоски, так от голода и жажды при нетронутом мясе и миске с водой. Монах барса приручил. В глазах Фасинг это улика. А на самом деле?Странное, наверно, зрелище: бредущий по улице мужчина с пакетом, явно из булочной. Надо бы спешить домой, но мужчина никуда не торопится, просто гуляет, погруженный в собственные мысли. Он зашел в парк, ноги несли его куда-то по дорожке, окруженной не вековыми, но достаточно старыми липами. Было тихо, если не считать звуков, доносящихся с улицы. В мокрой после недавнего дождя листве лениво шелестел ветерок… В каком мире?Глаза утверждали одно, душа – другое, без малейшего желания возвращаться назад, в реальность, из тонкого мира в грубый физический. Как он сказал Фасинг?.. Нё маг, не колдун… И никогда не интересовался бесовской литературой, во множестве предлагаемой с книжных лотков. Нет, сам он не смог бы даже снять головную боль наложением рук, не то что войти в контакт… С кем? Был бы алкашом, вроде той бабки-бомжихи, тогда ясно: «Кто вы?» А прекрасная женщина в белом длинном платье, нежно улыбаясь: «Белая горячка».Он сел на лавочку и подставил лицо неяркому солнышку. И стоило ему закрыть глаза, Фасинг предстала перед внутренним взором. Чуть приоткрытые чувственные губы и черные глаза с огнем внутри. «Не влюбился на старости лет? Вообще-то разница в возрасте великовата… Но зачем она мне солгала? Сам я не мог установить контакт, так кто его установил?«В наше время колдуны и маги тоже редки… Я имею в виду настоящих. А я – просто женщина…» Но это её высказывание можно толковать и в том смысле, что её способности находились на среднем уровне, а средний уровень в понимании магов древнего Тибета и обывателей наших дней – далеко не одно и то же… Что мы знаем о возможностях наших пращуров? Много раз высказывалась гипотеза, что миллионы лет назад первобытные люди, не обладая речью, общались меж собой телепатически… Паранормальность Фасинг могла быть слабой – с их точки зрения, неосознанной. Но вот – глубокое забытье после страшного напряжения, и подсознание срабатывает, она просит меня прийти. Чего она испугалась? Она потеряла контроль над событиями. Кахбун-Везунчик был посредником между мятежным братом короля и тайным кланом наемных убийц. Фасинг надеялась сама стать этим посредником (хочется вершить судьбы, а не ждать милостей). И вдруг – лавина. Смерть, кровь на белом снегу, безмолвие ледяной могилы… И – полная неизвестность. Что было приказано наемному убийце? Устранить короля Лангдарму. С этого момента её собственная жизнь перестала быть хоть сколько-нибудь ценной…»
– Ты что тут вынюхиваешь? – прошипел Туровский и сильно ткнул Колесникова в грудь, так что тот пулей вылетел в коридор и ударился спиной о стену.– Сергеи, Сергей, успокойся, – испуганно пролепетал Игорь Иванович. – Я не хотел ничего плохого!– Зачем ты пришел к Кларовой?– Я подумал, что ты должен быть у нее.– Ага, – пришел Туровский в ярости. – Тебе нужен я. Ты хотел запутать меня окончательно, напугать этой Черной магией – монахами, лицами в окнах…– Перестань. Я очень тебя прошу: поверь мне. Я ни при чем… То есть при чем, конечно. Я чувствую, что все эти… ненормальности как-то связаны со мной. И эта женщина в окне, Фасинг…– Фасинг? Ее так зовут? Она имеет отношение к Кларовой?Колесников едва не заплакал от отчаяния.– Не знаю. Внешне они очень похожи, но, возможно, это просто какое-то дьявольское совпадение. А может быть, я воспринял её такой не потому, что она выглядит так на самом деле, а потому, что мне нужен был какой-то образ – для восприятия. А, черт, я сам запутался…– Ты не запутался, – заорал Туровский, не имея сил сдерживаться. – Ты, наоборот, все отлично рассчитал! Ты удалил Козакова из номера (может, ему тоже что-нибудь привиделось?), ты загипнотизировал Наташу, и она открыла тебе дверь, ты и способ убийства выбрал такой, чтобы приплести сюда нечто потустороннее, ты…– Сергей Павлович!Кто-то положил ему руку на плечо. Он резко обернулся, осознав вдруг, что ещё сжимает в руке пистолет. Сзади стоял следователь прокуратуры Ляхов и смотрел на него, словно на обиженного ребенка.Туровский сбросил руку (не нуждаюсь я ни в чьем сочувствии!) и зло посмотрел в бледное как мел лицо Игоря.– Если исключить сговор, – почти спокойно произнес он, – между Козаковым и Кларовой, а я в него не верю вот ни на столько, то ты, друг детства, единственный, у кого нет алиби на время убийства. Подумай об этом… На досуге!
…Она завернулась в тончайшую белую ткань, где золотыми нитками был вышит сложный эзотерический узор. Служанки склонились, она, не обращая на них внимания, прошла в открывшуюся дверь.Лама Юнгтун Шераб стоял на пороге, чуть наклонив крупную голову набок, и рассматривал женщину, будто видел впервые. И от этого взгляда, источавшего спокойствие и силу, у неё вдруг перехватило дыхание. Она попыталась придать лицу гордое, даже надменное выражение (чуть приподнять левую бровь, смотреть вскользь, без интереса; голову чуть откинуть назад…), но поняла по его насмешливым глазам, что получилось плохо. Эти глаза над высокими бронзовыми скулами сжигали её, точно щепку в пламени. Какой-то частью сознания она подозревала, что именно его равнодушие – с оттенком насмешки, и было то, что притягивало её сильнее всего. Запрет. Обладать им. – желание не только запретное, но и страшное. Сильное его тело, абсолютно лишенное растительности, гладкое, с прекрасными рельефными мышцами (она это знала!) – таким сохранил его не Бог (Богу такое, возможно, и под силу, но он любит равновесие в мире: молодость и красота должны уйти, на смену придут мудрость и опыт), но – мрачные демоны, слуги темных сил. Сколько ему лет, Фасинг не знала. Может, сорок. Или восемьдесят. Или двести. То, что подвластно Черному магу…Он только что закончил свои упражнения. Деревянные фигурки людей, стоявшие полукругом вдоль стен комнаты, были в щепку иссечены страшным (страшнее меча в умелых руках) оружием – гибким тонким прутом из зеленоватого металла, который Юнгтун Шераб прятал в маленькой костяной рукоятке.Фасинг тихонько подошла к манекену, который изображал воина в доспехах, с копьем и круглым щитом в руках. Сейчас копье вместе с правой рукой отсутствовали – лежали на полу. Щит был рассечен пополам страшным ударом. Лицо воина превратилось в сплошную труху. Фасинг осторожно, словно боясь причинить боль, дотронулась до фигуры и подумала: она хранит его тепло – тепло его оружия… Она чувствовала.И робко спросила:– Вы можете испепелить взглядом, мой господин. Зачем вы истязаете себя военными упражнениями?Он хмыкнул в ответ:– А зачем, по-твоему, король Лангдарма, имея целое войско, каждое утро на рассвете упражняется с мечом и алебардой?Маг сделал тягучее движение и оказался рядом с женщиной, так близко, что она ощутила терпкий запах пота, исходящий от его тела.– Не жалей его. – Он кивнул на манекен. – Он был хорошим воином и умер достойно. Его душа теперь скачет по небу на огромном белом коне в свите короля Гесера.– Разве у него есть душа?– Душа есть у всех. И у животных, и у камней, и у деревьев. Когда-нибудь я верну жизнь этому воину. И тогда…Фасинг посмотрела на мага, ожидая продолжения, но он вдруг сказал совсем другое:– Я чувствовал в доме чужого. Кто это был?– Не знаю, мой господин, – шепотом произнесла она. – Мне показалось, что я задремала, и он пришел ко мне во сне…– Ты видела его раньше, наяву?– Никогда…Она осторожно попыталась заглянуть в глаза собеседнику, страшась его гнева.– Может быть, это был демон?– Демоны подвластны мне, – возразил он. – А от этого существа исходила опасность. И сила.– Боже мой! – Фасинг закрыла лицо руками.«Ударь меня, – немо просила она. – Я больше •всего на свете жажду твоего прикосновения. Больше, чем власть, чем даже трон Тибета. Я бы ушла с тобой в пещеру, в самую бедную хижину… Ты бил бы меня до полусмерти каждый день, а я любила бы тебя с каждым днем все сильнее… Хотя, кажется, сильнее уж некуда». Он не ударил, хотя она чувствовала его гнев. Молча прошел в глубь помещения, где на низком столике прекрасной ручной работы лежал большой светящийся Шар. Еще недавно Шара не было, Фасинг бы его заметила. Ей вдруг показалось, что Шар на краткий миг отразил лицо Кахбуна-Везунчика. Это было так неожиданно, что слезы навернулись ей на глаза.– Дядя, – прошептала она и заплакала.Юнгтун Шераб внимательно смотрел в глубь Шара, и его черные густые брови сошлись над переносицей.– Ты видела тело?Она лишь покачала головой.– Тело засыпало лавиной. Его невозможно было найти. Никого нельзя было найти, только я спаслась каким-то чудом…– Тело ты видела? – повысил он голос.– Нет, – так же шепотом произнесла она. – Мне очень страшно, мой господин.– Кого ты боишься?– Того человека, который приходил ко мне во сне…«О Боже, я ведь все ему рассказала!» Глава 11САНАТОРИЙ (продолжение) Серые скалы нависали прямо над головой. Желто-красные кустики и деревца лепились и росли там, где вроде и расти было невозможно: на крошечных выступах, в расщелинах, куда ветер заносил клочки земли. Большего для жизни они и не требовали. С Волги тянуло совсем no-осеннему, ещё ласково, но уже заставляя подумать о теплой куртке поверх привычной летней рубашки. На прогулочном теплоходе, на верхней палубе, гуляли так, что было слышно с берега:Поручик Голицын,А может, вернемся ?Туровский отвернулся от реки и задрал голову кверху. Ему вдруг вспомнилась девушка-скалолазка с огненно-рыжими волосами, которая пыталась пройти по сложному маршруту, да так и не сумела… Или все же сумела? Он этого так и не узнает. И свое ощущение он помнил: волшебная легкость, почти нереальная, с которой она скользила вверх…«– Левее иди! Там проще.– Я не хочу проще! Я нависание ещё не проходила.– И не пройдешь, там даже я не прохожу.– А я пройду!– А вот посмотрим».Колесников догнал друга детства и молча встал рядом, стараясь унять одышку. «Как дите малое, – без злости подумал Туровский. – Стоит и сопит, ждет, когда я заговорю первым».– Ты… – Игорь Иванович запнулся и покраснел. – Ты в самом деле думаешь, что я…– Я думаю, что ты ведешь себя как последний дурак, – устало проговорил Туровский. – Мне по опыту известно: бывают люди, которые чем меньше виноваты, тем подозрительнее выглядят. Но ты, надо сказать, перекрываешь все рекорды. Ты прямо-таки нарываешься на неприятности! Нет, убийца так себя вести не станет.– Тогда кто? – беспомощно спросил Колесников.– Не знаю. Козаков. Нина Васильевна, «чудо-женщина». Вахтер Андрей Яковлевич. Выбирай, кого хочешь. Кому Наташа могла так запросто открыть дверь?– Хорошему знакомому.– И Кларову, и Козакова проверяли. Они нигде не могли пересечься с Наташей.– «Пересечься»… Это значит «встретиться», да?– Точнее, «иметь возможность встречи». Но самое главное, я уверен, даже знакомому Наташа не стала бы открывать. Она была профессиональным телохранителем, училась на специальных курсах.Он помолчал.– Она даже оперативникам, которые её охраняли и еду носили, открывала дверь только после условной фразы.– Убийца мог подслушать условную фразу.Сергей Павлович посмотрел на Колесникова и хмыкнул.– Быстро ты соображаешь… Для книжного червя! Фразу должен был произнести знакомый голос: Борис или Слава Комиссаров.– Или ты, – еле слышно произнес Игорь Иванович.– Что это значит?Колесников робко пожал плечами.– Ну, если бы ты сказал, что положено, постучался… Она бы открыла?Туровский развернулся и молча пошел к причалу. «Мой голос. Наташа открыла дверь на мой голос. Нет, друг детства, ты меня с ума не сведешь, не удастся».– Меня все эти дни не было в санатории. Убийца мой голос слышать не мог, значит, не мог и подделать.«Плевать, пусть я уже свихнулся. Пусть я пациент психиатрической лечебницы… Но Борису Анченко Наташа открыла дверь, держа пистолет в руке. А когда я вошел и увидел трупы на полу, пистолет был спрятан под книжку…»– Как ты это делаешь? – неожиданно спросил Сергей Павлович.– Что?– Ну, все это. Лицо в окне. Монах с леопардом.– С барсом.– Пусть с барсом. Так как? Открой секрет.Игорь Иванович сиял очки, не спеша протер их специальной тряпочкой и водрузил на место. Вот в этом он весь, подумал Туровский. Игорек-колобок. У них во дворе не один он, конечно, носил очки. Девочка с третьего этажа, в которую Серега был влюблен, тоже носила – тоненькие, изящные, в нежно-розовой оправе. Они очень шли ей, делая её лицо милее и в то же время как-то значительнее, взрослее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Сынок, дай две тыщи.– Бомжиха, одетая будто на карнавал Бабой Ягой, с настойчивостью речного буксира тянула его за рукав.– Ну что тебе? – отрешенно спросил Колесников, с трудом осознавая себя вновь на грязной улице родимого города (батон в пакете, в одном кармане кошелек, туго набитый рваными сотнями… Двадцать сотен – это и есть искомые две тысячи. Такие б деньги да раньше! В другом – домашний телефон профессора. Вечером придется звонить, второй раз от разгневанной супруги не увернуться).– Внучкам на конфеты. Сиротки они у меня, ни отца, ни матери, одни-одинешеньки, – завела привычную пластинку бомжиха.– Соня! – заорали из винного ларька. – Сонька, мать твою! Чего брать-то, «Пшеничную» или «Горбачевку»? Если «Пшеничную», то гони ещё две «штуки»!– Вот коза долбаная, с человеком не даст побеседовать. Иду!Бомжиха сунула деньги за пазуху и вскачь припустилась к киоску.Кто мог приручить белого барса? Никто, белого барса не встретишь ни в одном зоопарке, ни в одном цирке. Умирает он в клетке – не от тоски, так от голода и жажды при нетронутом мясе и миске с водой. Монах барса приручил. В глазах Фасинг это улика. А на самом деле?Странное, наверно, зрелище: бредущий по улице мужчина с пакетом, явно из булочной. Надо бы спешить домой, но мужчина никуда не торопится, просто гуляет, погруженный в собственные мысли. Он зашел в парк, ноги несли его куда-то по дорожке, окруженной не вековыми, но достаточно старыми липами. Было тихо, если не считать звуков, доносящихся с улицы. В мокрой после недавнего дождя листве лениво шелестел ветерок… В каком мире?Глаза утверждали одно, душа – другое, без малейшего желания возвращаться назад, в реальность, из тонкого мира в грубый физический. Как он сказал Фасинг?.. Нё маг, не колдун… И никогда не интересовался бесовской литературой, во множестве предлагаемой с книжных лотков. Нет, сам он не смог бы даже снять головную боль наложением рук, не то что войти в контакт… С кем? Был бы алкашом, вроде той бабки-бомжихи, тогда ясно: «Кто вы?» А прекрасная женщина в белом длинном платье, нежно улыбаясь: «Белая горячка».Он сел на лавочку и подставил лицо неяркому солнышку. И стоило ему закрыть глаза, Фасинг предстала перед внутренним взором. Чуть приоткрытые чувственные губы и черные глаза с огнем внутри. «Не влюбился на старости лет? Вообще-то разница в возрасте великовата… Но зачем она мне солгала? Сам я не мог установить контакт, так кто его установил?«В наше время колдуны и маги тоже редки… Я имею в виду настоящих. А я – просто женщина…» Но это её высказывание можно толковать и в том смысле, что её способности находились на среднем уровне, а средний уровень в понимании магов древнего Тибета и обывателей наших дней – далеко не одно и то же… Что мы знаем о возможностях наших пращуров? Много раз высказывалась гипотеза, что миллионы лет назад первобытные люди, не обладая речью, общались меж собой телепатически… Паранормальность Фасинг могла быть слабой – с их точки зрения, неосознанной. Но вот – глубокое забытье после страшного напряжения, и подсознание срабатывает, она просит меня прийти. Чего она испугалась? Она потеряла контроль над событиями. Кахбун-Везунчик был посредником между мятежным братом короля и тайным кланом наемных убийц. Фасинг надеялась сама стать этим посредником (хочется вершить судьбы, а не ждать милостей). И вдруг – лавина. Смерть, кровь на белом снегу, безмолвие ледяной могилы… И – полная неизвестность. Что было приказано наемному убийце? Устранить короля Лангдарму. С этого момента её собственная жизнь перестала быть хоть сколько-нибудь ценной…»
– Ты что тут вынюхиваешь? – прошипел Туровский и сильно ткнул Колесникова в грудь, так что тот пулей вылетел в коридор и ударился спиной о стену.– Сергеи, Сергей, успокойся, – испуганно пролепетал Игорь Иванович. – Я не хотел ничего плохого!– Зачем ты пришел к Кларовой?– Я подумал, что ты должен быть у нее.– Ага, – пришел Туровский в ярости. – Тебе нужен я. Ты хотел запутать меня окончательно, напугать этой Черной магией – монахами, лицами в окнах…– Перестань. Я очень тебя прошу: поверь мне. Я ни при чем… То есть при чем, конечно. Я чувствую, что все эти… ненормальности как-то связаны со мной. И эта женщина в окне, Фасинг…– Фасинг? Ее так зовут? Она имеет отношение к Кларовой?Колесников едва не заплакал от отчаяния.– Не знаю. Внешне они очень похожи, но, возможно, это просто какое-то дьявольское совпадение. А может быть, я воспринял её такой не потому, что она выглядит так на самом деле, а потому, что мне нужен был какой-то образ – для восприятия. А, черт, я сам запутался…– Ты не запутался, – заорал Туровский, не имея сил сдерживаться. – Ты, наоборот, все отлично рассчитал! Ты удалил Козакова из номера (может, ему тоже что-нибудь привиделось?), ты загипнотизировал Наташу, и она открыла тебе дверь, ты и способ убийства выбрал такой, чтобы приплести сюда нечто потустороннее, ты…– Сергей Павлович!Кто-то положил ему руку на плечо. Он резко обернулся, осознав вдруг, что ещё сжимает в руке пистолет. Сзади стоял следователь прокуратуры Ляхов и смотрел на него, словно на обиженного ребенка.Туровский сбросил руку (не нуждаюсь я ни в чьем сочувствии!) и зло посмотрел в бледное как мел лицо Игоря.– Если исключить сговор, – почти спокойно произнес он, – между Козаковым и Кларовой, а я в него не верю вот ни на столько, то ты, друг детства, единственный, у кого нет алиби на время убийства. Подумай об этом… На досуге!
…Она завернулась в тончайшую белую ткань, где золотыми нитками был вышит сложный эзотерический узор. Служанки склонились, она, не обращая на них внимания, прошла в открывшуюся дверь.Лама Юнгтун Шераб стоял на пороге, чуть наклонив крупную голову набок, и рассматривал женщину, будто видел впервые. И от этого взгляда, источавшего спокойствие и силу, у неё вдруг перехватило дыхание. Она попыталась придать лицу гордое, даже надменное выражение (чуть приподнять левую бровь, смотреть вскользь, без интереса; голову чуть откинуть назад…), но поняла по его насмешливым глазам, что получилось плохо. Эти глаза над высокими бронзовыми скулами сжигали её, точно щепку в пламени. Какой-то частью сознания она подозревала, что именно его равнодушие – с оттенком насмешки, и было то, что притягивало её сильнее всего. Запрет. Обладать им. – желание не только запретное, но и страшное. Сильное его тело, абсолютно лишенное растительности, гладкое, с прекрасными рельефными мышцами (она это знала!) – таким сохранил его не Бог (Богу такое, возможно, и под силу, но он любит равновесие в мире: молодость и красота должны уйти, на смену придут мудрость и опыт), но – мрачные демоны, слуги темных сил. Сколько ему лет, Фасинг не знала. Может, сорок. Или восемьдесят. Или двести. То, что подвластно Черному магу…Он только что закончил свои упражнения. Деревянные фигурки людей, стоявшие полукругом вдоль стен комнаты, были в щепку иссечены страшным (страшнее меча в умелых руках) оружием – гибким тонким прутом из зеленоватого металла, который Юнгтун Шераб прятал в маленькой костяной рукоятке.Фасинг тихонько подошла к манекену, который изображал воина в доспехах, с копьем и круглым щитом в руках. Сейчас копье вместе с правой рукой отсутствовали – лежали на полу. Щит был рассечен пополам страшным ударом. Лицо воина превратилось в сплошную труху. Фасинг осторожно, словно боясь причинить боль, дотронулась до фигуры и подумала: она хранит его тепло – тепло его оружия… Она чувствовала.И робко спросила:– Вы можете испепелить взглядом, мой господин. Зачем вы истязаете себя военными упражнениями?Он хмыкнул в ответ:– А зачем, по-твоему, король Лангдарма, имея целое войско, каждое утро на рассвете упражняется с мечом и алебардой?Маг сделал тягучее движение и оказался рядом с женщиной, так близко, что она ощутила терпкий запах пота, исходящий от его тела.– Не жалей его. – Он кивнул на манекен. – Он был хорошим воином и умер достойно. Его душа теперь скачет по небу на огромном белом коне в свите короля Гесера.– Разве у него есть душа?– Душа есть у всех. И у животных, и у камней, и у деревьев. Когда-нибудь я верну жизнь этому воину. И тогда…Фасинг посмотрела на мага, ожидая продолжения, но он вдруг сказал совсем другое:– Я чувствовал в доме чужого. Кто это был?– Не знаю, мой господин, – шепотом произнесла она. – Мне показалось, что я задремала, и он пришел ко мне во сне…– Ты видела его раньше, наяву?– Никогда…Она осторожно попыталась заглянуть в глаза собеседнику, страшась его гнева.– Может быть, это был демон?– Демоны подвластны мне, – возразил он. – А от этого существа исходила опасность. И сила.– Боже мой! – Фасинг закрыла лицо руками.«Ударь меня, – немо просила она. – Я больше •всего на свете жажду твоего прикосновения. Больше, чем власть, чем даже трон Тибета. Я бы ушла с тобой в пещеру, в самую бедную хижину… Ты бил бы меня до полусмерти каждый день, а я любила бы тебя с каждым днем все сильнее… Хотя, кажется, сильнее уж некуда». Он не ударил, хотя она чувствовала его гнев. Молча прошел в глубь помещения, где на низком столике прекрасной ручной работы лежал большой светящийся Шар. Еще недавно Шара не было, Фасинг бы его заметила. Ей вдруг показалось, что Шар на краткий миг отразил лицо Кахбуна-Везунчика. Это было так неожиданно, что слезы навернулись ей на глаза.– Дядя, – прошептала она и заплакала.Юнгтун Шераб внимательно смотрел в глубь Шара, и его черные густые брови сошлись над переносицей.– Ты видела тело?Она лишь покачала головой.– Тело засыпало лавиной. Его невозможно было найти. Никого нельзя было найти, только я спаслась каким-то чудом…– Тело ты видела? – повысил он голос.– Нет, – так же шепотом произнесла она. – Мне очень страшно, мой господин.– Кого ты боишься?– Того человека, который приходил ко мне во сне…«О Боже, я ведь все ему рассказала!» Глава 11САНАТОРИЙ (продолжение) Серые скалы нависали прямо над головой. Желто-красные кустики и деревца лепились и росли там, где вроде и расти было невозможно: на крошечных выступах, в расщелинах, куда ветер заносил клочки земли. Большего для жизни они и не требовали. С Волги тянуло совсем no-осеннему, ещё ласково, но уже заставляя подумать о теплой куртке поверх привычной летней рубашки. На прогулочном теплоходе, на верхней палубе, гуляли так, что было слышно с берега:Поручик Голицын,А может, вернемся ?Туровский отвернулся от реки и задрал голову кверху. Ему вдруг вспомнилась девушка-скалолазка с огненно-рыжими волосами, которая пыталась пройти по сложному маршруту, да так и не сумела… Или все же сумела? Он этого так и не узнает. И свое ощущение он помнил: волшебная легкость, почти нереальная, с которой она скользила вверх…«– Левее иди! Там проще.– Я не хочу проще! Я нависание ещё не проходила.– И не пройдешь, там даже я не прохожу.– А я пройду!– А вот посмотрим».Колесников догнал друга детства и молча встал рядом, стараясь унять одышку. «Как дите малое, – без злости подумал Туровский. – Стоит и сопит, ждет, когда я заговорю первым».– Ты… – Игорь Иванович запнулся и покраснел. – Ты в самом деле думаешь, что я…– Я думаю, что ты ведешь себя как последний дурак, – устало проговорил Туровский. – Мне по опыту известно: бывают люди, которые чем меньше виноваты, тем подозрительнее выглядят. Но ты, надо сказать, перекрываешь все рекорды. Ты прямо-таки нарываешься на неприятности! Нет, убийца так себя вести не станет.– Тогда кто? – беспомощно спросил Колесников.– Не знаю. Козаков. Нина Васильевна, «чудо-женщина». Вахтер Андрей Яковлевич. Выбирай, кого хочешь. Кому Наташа могла так запросто открыть дверь?– Хорошему знакомому.– И Кларову, и Козакова проверяли. Они нигде не могли пересечься с Наташей.– «Пересечься»… Это значит «встретиться», да?– Точнее, «иметь возможность встречи». Но самое главное, я уверен, даже знакомому Наташа не стала бы открывать. Она была профессиональным телохранителем, училась на специальных курсах.Он помолчал.– Она даже оперативникам, которые её охраняли и еду носили, открывала дверь только после условной фразы.– Убийца мог подслушать условную фразу.Сергей Павлович посмотрел на Колесникова и хмыкнул.– Быстро ты соображаешь… Для книжного червя! Фразу должен был произнести знакомый голос: Борис или Слава Комиссаров.– Или ты, – еле слышно произнес Игорь Иванович.– Что это значит?Колесников робко пожал плечами.– Ну, если бы ты сказал, что положено, постучался… Она бы открыла?Туровский развернулся и молча пошел к причалу. «Мой голос. Наташа открыла дверь на мой голос. Нет, друг детства, ты меня с ума не сведешь, не удастся».– Меня все эти дни не было в санатории. Убийца мой голос слышать не мог, значит, не мог и подделать.«Плевать, пусть я уже свихнулся. Пусть я пациент психиатрической лечебницы… Но Борису Анченко Наташа открыла дверь, держа пистолет в руке. А когда я вошел и увидел трупы на полу, пистолет был спрятан под книжку…»– Как ты это делаешь? – неожиданно спросил Сергей Павлович.– Что?– Ну, все это. Лицо в окне. Монах с леопардом.– С барсом.– Пусть с барсом. Так как? Открой секрет.Игорь Иванович сиял очки, не спеша протер их специальной тряпочкой и водрузил на место. Вот в этом он весь, подумал Туровский. Игорек-колобок. У них во дворе не один он, конечно, носил очки. Девочка с третьего этажа, в которую Серега был влюблен, тоже носила – тоненькие, изящные, в нежно-розовой оправе. Они очень шли ей, делая её лицо милее и в то же время как-то значительнее, взрослее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43