Потом его взгляд перекочевал на участников самой эвакуации. Белая гвардия в этом вернисаже не была представлена вовсе. Единственным зримым свидетельством была копия древнего плаката, на котором бравый красноармеец пронзал штыком многоглавого дракона, на каждой из голов которого была написана фамилия какого-нибудь лидера белого движения. Сколько ни вглядывайся в драконьи головы, не найдешь в них орлиного взора адмирала Колчака или пенсне генерала Деникина. Все головы были на одно лицо. Оно и понятно. Карикатура!
Взгляд Олега перекочевал на галерею портретов красных героев. Тут тоже было не все ладно. Кроме выполненных маслом, несомненно, по заказу музея портретов Ворошилова, Буденного, Фрунзе и Котовского, непосредственного отношения к местной истории не имевших, был здесь и портрет Чапаева, единственного из галереи воевавшего в этих местах. Лихие усы и огненный взор Василия Ивановича радовали взгляд, но вот беда, только они да еще заломленная папаха сближали портрет с его прототипом, а так с холста на зрителя глядел знаменитый артист Борис Бабочкин.
Были здесь и другие портреты, в основном переснятые со старых фотографий, видимо, долгое время хранившихся в самых укромных уголках, настолько они были измяты и поломаны. С них-то и глядели на нынешнее поколение те, кто в свое время лихо рубал в этих местах белых, зеленых и прочую разноцветную братию. Лица на фотографиях были двух типов. Одни, с закаменевшими лицами, крепко сжатыми скулами и вытаращенными глазами, свидетельствовали о непреклонности, граничащей с идиотизмом.
Чувствовалось, что хотя эти люди едва умели читать, но с первого взгляда отличали врага от своего, а уж отличив, время на разбирательство не тратили.
С других фотографий смотрели грустные, задумчивые, а иногда бесшабашно веселые лица. Сквозь сетку трещин проступало страшное, но невероятно интересное время. И обладатели этих физиономий казались Олегу ближе и понятнее, чем те, чьи фотографии он ежедневно видел в газетах. Было одно общее, что объединяло эти две внешне непохожие категории людей. Почти все, кто пережил гражданскую, за небольшим исключением, имели одни и те же годы смерти: 1937 — 1938. Революция, как древний бог Сатурн, пожрала своих детей. Время уравняло истинных героев и злодеев. И все вернулось на круги своя.
Среди старинных фотографий Олег обратил внимание на одну, на которой был изображен человек, чья фамилия показалась ему знакомой. Из подписи под фотографией следовало, что Карауловский был одним из организаторов советской власти в Тихореченске, председателем уездной чрезвычайной комиссии в 1918 году.
«Тот или не тот?» — заинтересовался Олег.
Как-то в классе восьмом при сборе макулатуры Олег нашел в огромной куче старой пыльной бумаги пухлую растрепанную брошюру: стенографический отчет о ходе одного из процессов над троцкистскими предателями. В брошюре не хватало последних листов, и мальчик, бегло перелистав, хотел было ее снова бросить в кучу, но передумал и унес с собой. Дома отец, которому он показал брошюру, глянул на заглавие и, пожав плечами, сказал, что этот бред сегодня вряд ли кому интересен. Книжка пылилась без дела, засунутая в дальний угол домашней библиотеки. Но, учась на третьем курсе исторического факультета, Олег вспомнил про нее и внимательно проштудировал. Среди чудовищных обвинений и явного вздора попадались довольно интересные места, которые свидетельствовали, что не все обвиняемые растерялись, проявили слабость или откровенно подыгрывали судьям. Одним из таких был Казимир Карауловский, как можно было понять из текста, фигура, стоявшая достаточно близко к Троцкому. Казимир Карауловский занимал крупные посты в промышленности, на что он особенно напирал при своей защите. Он не отрицал, что некоторое время участвовал в деятельности оппозиции, но давно отошел от нее и целиком отдался делу индустриализации страны. Он никого не обвинял, вел себя независимо, хотя, если верить стенограмме, чистосердечно раскаивался в своих ошибках. Чем кончился процесс и каков был приговор Карауловскому, Олегу выяснить не удалось из-за отсутствия последних листов брошюры. После некоторого размышления Олег решил, что брошюра может лечь в основу будущей курсовой, и поведал о своих планах научному руководителю. Однако тот не выразил восторга. Он задумчиво пожевал губами, полистал затрепанную книжку и сказал, что курсовая может получиться интересной, но сама по себе тема нынче не очень актуальна, а дополнительные материалы о политических процессах начала тридцатых годов закрыты, и вряд ли удастся получить к ним доступ. Так что лучше не трогать эту скользкую тему, Олегу нечего было возразить, и книжка снова была засунута подальше.
Теперь, когда Олег увидел знакомую фамилию, в нем проснулось любопытство, не тот ли это Карауловский, личность которого в свое время так заинтересовала его.
Когда дети, взволнованные созерцанием исторических реликвий, шумно двинулись к выходу, навстречу попалась заведующая музеем. Она поинтересовалась, понравилась ли экскурсия. Дети весело загалдели, выразив восторг, а Олег в свою очередь спросил, нельзя ли переговорить об одном заинтересовавшем его вопросе. Та охотно согласилась, и Олег, проводив детей, вернулся в ее кабинет.
— Так что вас интересует, молодой человек? — задала она вопрос, с любопытством разглядывая Олега.
Он кратко рассказал ей о прочитанной когда-то брошюре, поинтересовался, не того ли это Карауловского фотография на стенде, который был близок к окружению Троцкого.
— Того, именно того, — воскликнула заведующая. — У этого человека интереснейшая судьба. В свое время, еще при царизме, он был сослан в Тихореченск, прижился здесь, служил на мукомольном заводе статистом. После семнадцатого года возглавил местных большевиков, а чуть позже ЧК.
Крутой был товарищ! — с неодобрением произнесла заведующая. — Долго его старики вспоминали. В конце восемнадцатого года Тихореченск захватили белые, и Карауловский был схвачен, но каким-то образом сумел бежать. Позже сблизился с Троцким и резко пошел в гору. Ну а финал вам известен, — сказала она. — Но самое интересное, что после процесса его опять сослали в Тихореченск. Тут он снова работал на мельнице, но уже инженером, тут и умер, а жена его дожила до наших дней, скончалась всего года два назад. Очень она хотела, чтобы имя ее мужа выплыло из забвения, хлопотала, ездила в Москву… Но увы! Дальше нашего музея его известность пока не шагнула. Я очень удивилась, когда вы вспомнили это имя. Тут где-то есть кое-какие личные вещи Карауловского.
Она порылась в шкафу и достала большую картонную коробку.
— Вот, смотрите, жена принесла незадолго до встречи с ним.
— До какой встречи? — не понял Олег.
— Ну, до своей смерти, — поправилась заведующая. — Я хотела сказать, до встречи с ним в другом мире.
Олег удивленно посмотрел на нее:
— Вы что же, верующая? Заведующая кивнула.
— А вы разве нет? — произнесла она в ответ. Олег неопределенно пожал плечами.
— Уж кому-кому, а вам вера необходима, — непонятно сказала она.
— Что вы имеете в виду? — воззрился на нее Олег.
Заведующая так же непонятно усмехнулась и подвинула к нему коробку. В коробке лежало несколько самых обычных вещей: костяной мундштук, очки, булавка для галстука, запонки, часы. Олег равнодушно перебирал предметы чужого быта и уже сожалел, что затеял этот разговор. Его немного заинтересовали большие серебряные карманные часы фирмы «Павел Буре». Олег достал их из коробки и начал рассматривать. На задней крышке имелась потертая гравировка, из которой следовало, что часы — награда Казимиру Карауловскому за храбрость, проявленную в боях с белополяками! Стрелки часов застыли на цифре пять.
«Интересно, утра или вечера?» — равнодушно подумал Олег и в ту же минуту испытал совершенно необъяснимое ощущение. Комната, в которой он находился, словно растворилась, стены исчезли, исчезла и заведующая. Олег находился совсем в другом месте и времени. Он стоял возле выщербленной кирпичной стены. Ночь кончалась, небо начинало чуть светлеть, шел.мелкий дождик. Стена, у которой он стоял, была сильно освещена, по-видимому, прожектором. Олег отчетливо видел все ее щели и выбоины, напоминавшие следы от пуль.
— …Товсь! — услышал он слова команды. — Пли!
Что-то со страшной силой ударило под левую лопатку, и все исчезло.
Олег пришел в себя и обалдело уставился на заведующую. От удивления он открыл рот. «Что это было, — лихорадочно соображал он, — что это было?!» В руке он продолжал судорожно сжимать часы Карауловского.
Заведующая смотрела на него, удивленная мгновенной переменой выражения лица, но молчала.
Внезапно Олег понял, что место, где он только что мысленно побывал, — Монастырь.
— Его что же, расстреляли? — шепотом произнес он, указывая на часы.
Заведующая кивнула.
— В Монастыре?
Снова утвердительный кивок.
— Я только что… — начал Олег и не докончил. Что он скажет, что побывал на месте казни и пережил смерть?
— Ну-ну? — подбодрила заведующая.
— Что-то голова закружилась, — не глядя на нее, заявил Олег.
— Может, воды? — участливо спросила заведующая.
— Уже все прошло, спасибо. Так значит, Карауловский и погиб в Тихореченске?
— Да, — буднично сказала заведующая, — в тридцать седьмом году его арестовали и расстреляли именно у той стены, у которой он в восемнадцатом расстреливал других. В охране тюрьмы (а Монастырь до войны был именно тюрьмой) служил человек, который знал Карауловского еще с гражданской, он и передал его личные вещи жене.
— Вот оно что, — протянул Олег. — Значит, эти часы были при нем в тот момент, когда его расстреливали?
— Скорее всего да, — подтвердила заведующая.
— Ну что ж, — поднимаясь, сказал Олег.
— Заходите почаще, — приветливо произнесла заведующая, — очень приятно было с вами общаться. Здесь редко кто интересуется историей, а ведь в ней столько поучительного.
Олег шел домой, ничего не видя перед собой. Перед глазами стояла выщербленная кирпичная стена, он и сейчас помнил все ее трещины. Капли дождя, струившиеся по лицу, отрывистые слова команды — все это настолько запечатлелось в памяти, точно произошло с ним самим совсем недавно. Но главное не это. Главное, что он не просто смотрел на все происходящее как бы со стороны, а ощутил себя именно тем человеком. Тем, кого расстреливали. То же тупое отчаяние пережил он в ту минуту, ту же надежду, которая теплилась до последнего мига, до страшного удара в спину.
Пытаясь успокоиться, Олег пошел медленнее.
«Попытаемся разобраться в произошедшем. А может, это просто богатое воображение? Обстановка музея, эти старые пулеметы и ружья, потом разговор с заведующей да еще фотография Карауловского, его личные вещи… Может быть, все вместе и послужило толчком к мгновенной галлюцинации? Такие случаи неоднократно описаны, и ничего таинственного в них нет. И все же… Заведующая вначале не рассказала, что его расстреляли именно в Монастыре, она просто сообщила, что он умер в Тихореченске, не упоминая обстоятельств смерти. Но ведь ясно и без ее сообщения, что он скорее всего погиб. Год смерти об этом говорит. Что послужило толчком к видению? В какой момент оно, собственно, началось? — Олег даже приостановился от внезапной догадки. — А не с того ли момента, когда я взял в руки часы Карауловского? Именно! Я стал разглядывать часы, и эту самую минуту перевоплотился в их обладателя. А заведующая потом сообщила, что часы находились при Карауловском в минуту смерти… Точно! Но тогда стоит только снова взять часы в руки, и если дар существует, то все должно повториться.
Но должно ли? Несложно проверить, и лучше прямо сейчас. А что я скажу заведующей? — Олег задумался. — Лучше всего сказать правду, то есть-не всю, конечно. Необязательно рассказывать о прорицателе и о передаче дара. Просто опишу свое видение и попрошу еще раз подержать в руках вещи Карауловского. Заведующая мне понравилась, к тому же она верующая и не постеснялась признаться в этом. Значит, должна понять. А ведь я даже с ней не познакомился». — Олег почти бегом зашагал назад в музей.
Когда он открыл дверь кабинета, заведующая что-то писала. Увидев на пороге юношу, она, казалось, ничуть не удивилась, кивнула на стул. Олег, смущаясь и запинаясь, сбивчиво рассказал ей о причине своего возвращения. Анна Ивановна (именно так звали заведующую) задумчиво посмотрела на него и попросила рассказать подробности.
— Значит, говорите, был конец ночи, шел дождь?.. Пуля, если судить по вашему рассказу, попала в спину… — Она куда-то сходила и принесла толстую общую тетрадь в коленкоровом переплете. В таких студенты обычно записывают конспекты лекций.
— Это вот записи жены Карауловского, — пояснила Анна Ивановна. — Начала она писать их вскоре после смерти мужа. После того как сама скончалась, а эта тетрадь лишь часть записей, они попали в музей. Тут есть и запись, которая будет вам небезынтересна. Так вот… — Она начала читать вслух:
— «…Я все надеялась, пыталась передать продукты, добиться свидания. Ходила на прием к начальнику тюрьмы, к прокурору, но безрезультатно. Никто не говорил мне, что с Казиком, какие предъявлены ему обвинения. Но тут, конечно, гадать не приходится, наверняка вспомнили все». Дальше много вымарано, — сказала заведующая. — А вот то, что нам нужно.
«Вчера в потребсоюзе случайно встретила Ко-това, он был вестовым у Казика еще в восемнадцатом… Он мне украдкой подмигнул. Не знаю, что бы это значило, Котов служит в охране тюрьмы.
…Поздно вечером пришел Котов. От него попахивало спиртным. Сообщил, что Казик расстрелян, плакал… передал мне его вещи: часы, очки, костяной мундштучок. Сказал, что вещи унес без спроса и теперь опасается, как бы не узнали. Но я думаю… — Тут зачеркнуто. — Сообщил подробности расстрела. Произошло это, по его рассказу, в конце августа — 25-го числа, в пять часов утра. Шел дождь. Расстреляли на территории тюрьмы и там же закопали. Пуля попала прямо в сердце. Стрелять там умеют…
По словам Котова, по поводу Казика пришел какой-то сверхсекретный документ, что в нем было, он не знает. Я спросила, почему не сообщил сразу, ведь теперь ноябрь. Котов ответил, что не было возможности. Он очень просил, даже умолял никому не сообщать о его визите…»
— Дальше вам неинтересно, — кончив читать, сообщила Анна Ивановна. — Так что все совпадает даже в деталях. — Она с интересом посмотрела на Олега. — Вы прямо прорицатель…
Озноб морозом прошел по коже учителя. Его назвали прорицателем! Заведующая тем временем снова извлекла коробку с вещами Караулов-ского и пододвинула ее к Олегу.
— Попробуйте, может, снова получится.
Но сколько Олег ни сжимал в руках часы, сколько ни пытался сосредоточиться, ничего подобного давешнему видению не наблюдалось.
— Не получается, — констатировала Анна Ивановна, — неудивительно: раз на раз не приходится. Кстати, — как бы мимоходом обронила она, убирая коробку на место, — наслышана о ваших похождениях в Монастыре. — Олег от неожиданности покраснел. — Много чего в городе болтали об этом деле, — она испытующе посмотрела на учителя. — Я к вам в душу лезть не буду, не в моих правилах. Но, между прочим, главврач Монастыря родной сын Карауловского.
Олег изумленно вытаращил на нее глаза.
— Абсолютно точная информация, — невозмутимо продолжила она.
— Но у главврача, по-моему, другая фамилия? — возразил Олег.
— Его мать снова вышла замуж, и он носит фамилию ее второго мужа.
— Вот это да! — произнес Олег. — Какие потрясающие совпадения!
— Вы, помнится, спрашивали, верю ли я в Бога? — неожиданно спросила заведующая. — И в Бога, и в черта.
* * *
Не бывает времени лучше летнего вечера. Солнце уже закатилось, мягкая прохлада точно обнимает. Тихо. Ни ветерка. Только назойливо звенят комары. Но и они не нарушают покоя, который в эти минуты, кажется, только и составляет мироздание. Покой и только покой, и ничего больше.
Олег сидел на скамейке возле дома. Длинные тени, отбрасываемые его стенами, забором, деревьями, начали сливаться и исчезать. Тьма наползала медленно и неумолимо. Прихлопнув очередного комара, Олег потянулся. Уходить в душную комнату не хотелось, но и сидеть просто так надоело. «Вот так и в жизни. И уезжать из Тихоре-ченска не хочется, и оставаться не имеет смысла. Что же, так все лето и просидеть в городке неведомо зачем? Нет! Завтра же прочь отсюда. Все эти загадки начинают надоедать».
Он поднялся, распахнул калитку и хотел было войти в дом, но остановился. В памяти всплыли цветы, которые он сегодня обнаружил на могиле прорицателя. Кто все-таки их положил?
«Ну какая тебе разница? — сказал внутренний голос. — Кто бы ни положил… Отправляйся-ка лучше домой к родителям, к сестре. Ведь они ждут тебя. Даже телеграмму прислали, просят сообщить, почему не едешь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Взгляд Олега перекочевал на галерею портретов красных героев. Тут тоже было не все ладно. Кроме выполненных маслом, несомненно, по заказу музея портретов Ворошилова, Буденного, Фрунзе и Котовского, непосредственного отношения к местной истории не имевших, был здесь и портрет Чапаева, единственного из галереи воевавшего в этих местах. Лихие усы и огненный взор Василия Ивановича радовали взгляд, но вот беда, только они да еще заломленная папаха сближали портрет с его прототипом, а так с холста на зрителя глядел знаменитый артист Борис Бабочкин.
Были здесь и другие портреты, в основном переснятые со старых фотографий, видимо, долгое время хранившихся в самых укромных уголках, настолько они были измяты и поломаны. С них-то и глядели на нынешнее поколение те, кто в свое время лихо рубал в этих местах белых, зеленых и прочую разноцветную братию. Лица на фотографиях были двух типов. Одни, с закаменевшими лицами, крепко сжатыми скулами и вытаращенными глазами, свидетельствовали о непреклонности, граничащей с идиотизмом.
Чувствовалось, что хотя эти люди едва умели читать, но с первого взгляда отличали врага от своего, а уж отличив, время на разбирательство не тратили.
С других фотографий смотрели грустные, задумчивые, а иногда бесшабашно веселые лица. Сквозь сетку трещин проступало страшное, но невероятно интересное время. И обладатели этих физиономий казались Олегу ближе и понятнее, чем те, чьи фотографии он ежедневно видел в газетах. Было одно общее, что объединяло эти две внешне непохожие категории людей. Почти все, кто пережил гражданскую, за небольшим исключением, имели одни и те же годы смерти: 1937 — 1938. Революция, как древний бог Сатурн, пожрала своих детей. Время уравняло истинных героев и злодеев. И все вернулось на круги своя.
Среди старинных фотографий Олег обратил внимание на одну, на которой был изображен человек, чья фамилия показалась ему знакомой. Из подписи под фотографией следовало, что Карауловский был одним из организаторов советской власти в Тихореченске, председателем уездной чрезвычайной комиссии в 1918 году.
«Тот или не тот?» — заинтересовался Олег.
Как-то в классе восьмом при сборе макулатуры Олег нашел в огромной куче старой пыльной бумаги пухлую растрепанную брошюру: стенографический отчет о ходе одного из процессов над троцкистскими предателями. В брошюре не хватало последних листов, и мальчик, бегло перелистав, хотел было ее снова бросить в кучу, но передумал и унес с собой. Дома отец, которому он показал брошюру, глянул на заглавие и, пожав плечами, сказал, что этот бред сегодня вряд ли кому интересен. Книжка пылилась без дела, засунутая в дальний угол домашней библиотеки. Но, учась на третьем курсе исторического факультета, Олег вспомнил про нее и внимательно проштудировал. Среди чудовищных обвинений и явного вздора попадались довольно интересные места, которые свидетельствовали, что не все обвиняемые растерялись, проявили слабость или откровенно подыгрывали судьям. Одним из таких был Казимир Карауловский, как можно было понять из текста, фигура, стоявшая достаточно близко к Троцкому. Казимир Карауловский занимал крупные посты в промышленности, на что он особенно напирал при своей защите. Он не отрицал, что некоторое время участвовал в деятельности оппозиции, но давно отошел от нее и целиком отдался делу индустриализации страны. Он никого не обвинял, вел себя независимо, хотя, если верить стенограмме, чистосердечно раскаивался в своих ошибках. Чем кончился процесс и каков был приговор Карауловскому, Олегу выяснить не удалось из-за отсутствия последних листов брошюры. После некоторого размышления Олег решил, что брошюра может лечь в основу будущей курсовой, и поведал о своих планах научному руководителю. Однако тот не выразил восторга. Он задумчиво пожевал губами, полистал затрепанную книжку и сказал, что курсовая может получиться интересной, но сама по себе тема нынче не очень актуальна, а дополнительные материалы о политических процессах начала тридцатых годов закрыты, и вряд ли удастся получить к ним доступ. Так что лучше не трогать эту скользкую тему, Олегу нечего было возразить, и книжка снова была засунута подальше.
Теперь, когда Олег увидел знакомую фамилию, в нем проснулось любопытство, не тот ли это Карауловский, личность которого в свое время так заинтересовала его.
Когда дети, взволнованные созерцанием исторических реликвий, шумно двинулись к выходу, навстречу попалась заведующая музеем. Она поинтересовалась, понравилась ли экскурсия. Дети весело загалдели, выразив восторг, а Олег в свою очередь спросил, нельзя ли переговорить об одном заинтересовавшем его вопросе. Та охотно согласилась, и Олег, проводив детей, вернулся в ее кабинет.
— Так что вас интересует, молодой человек? — задала она вопрос, с любопытством разглядывая Олега.
Он кратко рассказал ей о прочитанной когда-то брошюре, поинтересовался, не того ли это Карауловского фотография на стенде, который был близок к окружению Троцкого.
— Того, именно того, — воскликнула заведующая. — У этого человека интереснейшая судьба. В свое время, еще при царизме, он был сослан в Тихореченск, прижился здесь, служил на мукомольном заводе статистом. После семнадцатого года возглавил местных большевиков, а чуть позже ЧК.
Крутой был товарищ! — с неодобрением произнесла заведующая. — Долго его старики вспоминали. В конце восемнадцатого года Тихореченск захватили белые, и Карауловский был схвачен, но каким-то образом сумел бежать. Позже сблизился с Троцким и резко пошел в гору. Ну а финал вам известен, — сказала она. — Но самое интересное, что после процесса его опять сослали в Тихореченск. Тут он снова работал на мельнице, но уже инженером, тут и умер, а жена его дожила до наших дней, скончалась всего года два назад. Очень она хотела, чтобы имя ее мужа выплыло из забвения, хлопотала, ездила в Москву… Но увы! Дальше нашего музея его известность пока не шагнула. Я очень удивилась, когда вы вспомнили это имя. Тут где-то есть кое-какие личные вещи Карауловского.
Она порылась в шкафу и достала большую картонную коробку.
— Вот, смотрите, жена принесла незадолго до встречи с ним.
— До какой встречи? — не понял Олег.
— Ну, до своей смерти, — поправилась заведующая. — Я хотела сказать, до встречи с ним в другом мире.
Олег удивленно посмотрел на нее:
— Вы что же, верующая? Заведующая кивнула.
— А вы разве нет? — произнесла она в ответ. Олег неопределенно пожал плечами.
— Уж кому-кому, а вам вера необходима, — непонятно сказала она.
— Что вы имеете в виду? — воззрился на нее Олег.
Заведующая так же непонятно усмехнулась и подвинула к нему коробку. В коробке лежало несколько самых обычных вещей: костяной мундштук, очки, булавка для галстука, запонки, часы. Олег равнодушно перебирал предметы чужого быта и уже сожалел, что затеял этот разговор. Его немного заинтересовали большие серебряные карманные часы фирмы «Павел Буре». Олег достал их из коробки и начал рассматривать. На задней крышке имелась потертая гравировка, из которой следовало, что часы — награда Казимиру Карауловскому за храбрость, проявленную в боях с белополяками! Стрелки часов застыли на цифре пять.
«Интересно, утра или вечера?» — равнодушно подумал Олег и в ту же минуту испытал совершенно необъяснимое ощущение. Комната, в которой он находился, словно растворилась, стены исчезли, исчезла и заведующая. Олег находился совсем в другом месте и времени. Он стоял возле выщербленной кирпичной стены. Ночь кончалась, небо начинало чуть светлеть, шел.мелкий дождик. Стена, у которой он стоял, была сильно освещена, по-видимому, прожектором. Олег отчетливо видел все ее щели и выбоины, напоминавшие следы от пуль.
— …Товсь! — услышал он слова команды. — Пли!
Что-то со страшной силой ударило под левую лопатку, и все исчезло.
Олег пришел в себя и обалдело уставился на заведующую. От удивления он открыл рот. «Что это было, — лихорадочно соображал он, — что это было?!» В руке он продолжал судорожно сжимать часы Карауловского.
Заведующая смотрела на него, удивленная мгновенной переменой выражения лица, но молчала.
Внезапно Олег понял, что место, где он только что мысленно побывал, — Монастырь.
— Его что же, расстреляли? — шепотом произнес он, указывая на часы.
Заведующая кивнула.
— В Монастыре?
Снова утвердительный кивок.
— Я только что… — начал Олег и не докончил. Что он скажет, что побывал на месте казни и пережил смерть?
— Ну-ну? — подбодрила заведующая.
— Что-то голова закружилась, — не глядя на нее, заявил Олег.
— Может, воды? — участливо спросила заведующая.
— Уже все прошло, спасибо. Так значит, Карауловский и погиб в Тихореченске?
— Да, — буднично сказала заведующая, — в тридцать седьмом году его арестовали и расстреляли именно у той стены, у которой он в восемнадцатом расстреливал других. В охране тюрьмы (а Монастырь до войны был именно тюрьмой) служил человек, который знал Карауловского еще с гражданской, он и передал его личные вещи жене.
— Вот оно что, — протянул Олег. — Значит, эти часы были при нем в тот момент, когда его расстреливали?
— Скорее всего да, — подтвердила заведующая.
— Ну что ж, — поднимаясь, сказал Олег.
— Заходите почаще, — приветливо произнесла заведующая, — очень приятно было с вами общаться. Здесь редко кто интересуется историей, а ведь в ней столько поучительного.
Олег шел домой, ничего не видя перед собой. Перед глазами стояла выщербленная кирпичная стена, он и сейчас помнил все ее трещины. Капли дождя, струившиеся по лицу, отрывистые слова команды — все это настолько запечатлелось в памяти, точно произошло с ним самим совсем недавно. Но главное не это. Главное, что он не просто смотрел на все происходящее как бы со стороны, а ощутил себя именно тем человеком. Тем, кого расстреливали. То же тупое отчаяние пережил он в ту минуту, ту же надежду, которая теплилась до последнего мига, до страшного удара в спину.
Пытаясь успокоиться, Олег пошел медленнее.
«Попытаемся разобраться в произошедшем. А может, это просто богатое воображение? Обстановка музея, эти старые пулеметы и ружья, потом разговор с заведующей да еще фотография Карауловского, его личные вещи… Может быть, все вместе и послужило толчком к мгновенной галлюцинации? Такие случаи неоднократно описаны, и ничего таинственного в них нет. И все же… Заведующая вначале не рассказала, что его расстреляли именно в Монастыре, она просто сообщила, что он умер в Тихореченске, не упоминая обстоятельств смерти. Но ведь ясно и без ее сообщения, что он скорее всего погиб. Год смерти об этом говорит. Что послужило толчком к видению? В какой момент оно, собственно, началось? — Олег даже приостановился от внезапной догадки. — А не с того ли момента, когда я взял в руки часы Карауловского? Именно! Я стал разглядывать часы, и эту самую минуту перевоплотился в их обладателя. А заведующая потом сообщила, что часы находились при Карауловском в минуту смерти… Точно! Но тогда стоит только снова взять часы в руки, и если дар существует, то все должно повториться.
Но должно ли? Несложно проверить, и лучше прямо сейчас. А что я скажу заведующей? — Олег задумался. — Лучше всего сказать правду, то есть-не всю, конечно. Необязательно рассказывать о прорицателе и о передаче дара. Просто опишу свое видение и попрошу еще раз подержать в руках вещи Карауловского. Заведующая мне понравилась, к тому же она верующая и не постеснялась признаться в этом. Значит, должна понять. А ведь я даже с ней не познакомился». — Олег почти бегом зашагал назад в музей.
Когда он открыл дверь кабинета, заведующая что-то писала. Увидев на пороге юношу, она, казалось, ничуть не удивилась, кивнула на стул. Олег, смущаясь и запинаясь, сбивчиво рассказал ей о причине своего возвращения. Анна Ивановна (именно так звали заведующую) задумчиво посмотрела на него и попросила рассказать подробности.
— Значит, говорите, был конец ночи, шел дождь?.. Пуля, если судить по вашему рассказу, попала в спину… — Она куда-то сходила и принесла толстую общую тетрадь в коленкоровом переплете. В таких студенты обычно записывают конспекты лекций.
— Это вот записи жены Карауловского, — пояснила Анна Ивановна. — Начала она писать их вскоре после смерти мужа. После того как сама скончалась, а эта тетрадь лишь часть записей, они попали в музей. Тут есть и запись, которая будет вам небезынтересна. Так вот… — Она начала читать вслух:
— «…Я все надеялась, пыталась передать продукты, добиться свидания. Ходила на прием к начальнику тюрьмы, к прокурору, но безрезультатно. Никто не говорил мне, что с Казиком, какие предъявлены ему обвинения. Но тут, конечно, гадать не приходится, наверняка вспомнили все». Дальше много вымарано, — сказала заведующая. — А вот то, что нам нужно.
«Вчера в потребсоюзе случайно встретила Ко-това, он был вестовым у Казика еще в восемнадцатом… Он мне украдкой подмигнул. Не знаю, что бы это значило, Котов служит в охране тюрьмы.
…Поздно вечером пришел Котов. От него попахивало спиртным. Сообщил, что Казик расстрелян, плакал… передал мне его вещи: часы, очки, костяной мундштучок. Сказал, что вещи унес без спроса и теперь опасается, как бы не узнали. Но я думаю… — Тут зачеркнуто. — Сообщил подробности расстрела. Произошло это, по его рассказу, в конце августа — 25-го числа, в пять часов утра. Шел дождь. Расстреляли на территории тюрьмы и там же закопали. Пуля попала прямо в сердце. Стрелять там умеют…
По словам Котова, по поводу Казика пришел какой-то сверхсекретный документ, что в нем было, он не знает. Я спросила, почему не сообщил сразу, ведь теперь ноябрь. Котов ответил, что не было возможности. Он очень просил, даже умолял никому не сообщать о его визите…»
— Дальше вам неинтересно, — кончив читать, сообщила Анна Ивановна. — Так что все совпадает даже в деталях. — Она с интересом посмотрела на Олега. — Вы прямо прорицатель…
Озноб морозом прошел по коже учителя. Его назвали прорицателем! Заведующая тем временем снова извлекла коробку с вещами Караулов-ского и пододвинула ее к Олегу.
— Попробуйте, может, снова получится.
Но сколько Олег ни сжимал в руках часы, сколько ни пытался сосредоточиться, ничего подобного давешнему видению не наблюдалось.
— Не получается, — констатировала Анна Ивановна, — неудивительно: раз на раз не приходится. Кстати, — как бы мимоходом обронила она, убирая коробку на место, — наслышана о ваших похождениях в Монастыре. — Олег от неожиданности покраснел. — Много чего в городе болтали об этом деле, — она испытующе посмотрела на учителя. — Я к вам в душу лезть не буду, не в моих правилах. Но, между прочим, главврач Монастыря родной сын Карауловского.
Олег изумленно вытаращил на нее глаза.
— Абсолютно точная информация, — невозмутимо продолжила она.
— Но у главврача, по-моему, другая фамилия? — возразил Олег.
— Его мать снова вышла замуж, и он носит фамилию ее второго мужа.
— Вот это да! — произнес Олег. — Какие потрясающие совпадения!
— Вы, помнится, спрашивали, верю ли я в Бога? — неожиданно спросила заведующая. — И в Бога, и в черта.
* * *
Не бывает времени лучше летнего вечера. Солнце уже закатилось, мягкая прохлада точно обнимает. Тихо. Ни ветерка. Только назойливо звенят комары. Но и они не нарушают покоя, который в эти минуты, кажется, только и составляет мироздание. Покой и только покой, и ничего больше.
Олег сидел на скамейке возле дома. Длинные тени, отбрасываемые его стенами, забором, деревьями, начали сливаться и исчезать. Тьма наползала медленно и неумолимо. Прихлопнув очередного комара, Олег потянулся. Уходить в душную комнату не хотелось, но и сидеть просто так надоело. «Вот так и в жизни. И уезжать из Тихоре-ченска не хочется, и оставаться не имеет смысла. Что же, так все лето и просидеть в городке неведомо зачем? Нет! Завтра же прочь отсюда. Все эти загадки начинают надоедать».
Он поднялся, распахнул калитку и хотел было войти в дом, но остановился. В памяти всплыли цветы, которые он сегодня обнаружил на могиле прорицателя. Кто все-таки их положил?
«Ну какая тебе разница? — сказал внутренний голос. — Кто бы ни положил… Отправляйся-ка лучше домой к родителям, к сестре. Ведь они ждут тебя. Даже телеграмму прислали, просят сообщить, почему не едешь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37