– О чем-то мне это напоминает, не пойму о чем. Что, собственно, значит Callum?
Пол пожал плечами.
– Думаю, это имя. Шотландское имя, если я не ошибаюсь.
– Имя? – О, черт. Почему-то это было важно. Как будто монетку подбросили, а она зависла и не падала.
Пол запустил опрос.
– На первом курсе в Гарварде со мной в комнате жил один с таким именем, ужасный нахал, – рассказывал он. – Его отец был успешный адвокат, но я не могу вспомнить фамилию.
Значок песочных часов вертелся на экране.
– Маккинли? – соображал Пол. – Нет, не Маккинли.
Джона вдруг будто горячей водой окатили. Я не особенно изобретателен, что касается названий моих фирм; я всегда называю их именами членов семьи.
– Маккейн, – вырвалось у него.
– Нет, точно не Маккейн, я бы…
– Отца Маккейна звали Филипп Кэллам, – вскричал Джон. – Поэтому Callum Consalting. Его мать зовут Рут Эрнестина, и его брокерская фирма называлась Ernestine Investment. Он ее ликвидировал, но я никогда не спрашивал, нет ли у него второй фирмы…
– Что? – машинально отозвался Пол.
В это мгновение на экране возник результат опроса, и они увидели его черным по белому. Callum Consalting была консалтинговая фирма, зарегистрированная в Гибралтаре. Юридически это была фирма с одним владельцем, в ней было всего десять служащих, и владельца звали Малькольм Маккейн.
* * *
До Рождества не оставалось и трех недель, и Артуро Санчес не знал, то ли ему радоваться этому заданию, то ли досадовать на него.
– Подождите здесь, – сказал адвокат водителю маленького фургона. Тот сморщил нос, что было вполне понятно. Воняло нестерпимо. И лучше не стало, когда он зашел на территорию свалки и начал расспрашивать мусорных мародеров, которые таращились на него, как на осла с двумя головами.
Наконец расспросы довели его до покосившейся времянки у подножия мусорной горы, и он спросил молодую, изработанного вида женщину, заскорузлую от грязи:
– Это вы – Мари-Кармен Бертье?
И она ответила:
– Да.
Санчес с облегчением вздохнул. Наконец-то.
– Это вы около четырех недель тому назад нашли на мусорном отвале мужчину, спасли его и держали у себя, пока он не выздоровел?
Она с колебанием кивнула:
– Да, американца. Его нашел мой сын. Я думала, он умрет от горячки, но он не умер. Матерь Божья его сберегла. – Она развела руками. – Но его тут больше нет. Он ушел неделю назад.
– Да, я знаю. – Артуро Санчес огляделся: – Нельзя ли здесь где-нибудь… Ах, какое там! – Он положил свой дипломат на ближайший подходящий обломок бетона, расстегнул блестящий замок, достал блокнот и ручку и протянул это ей: – Пожалуйста, напишите на этом листке ваше имя.
Она помялась, но потом написала. Адвокат достал фотокопию, которую ему прислали, и сравнил почерк. Это была она, без всяких сомнений.
– Сеньора Бертье, – сказал он, – мужчину, которого вы выходили, зовут Джон Фонтанелли, и он поручил мне вас найти. Он хочет отблагодарить вас за то, что вы спасли ему жизнь. И поскольку он богатый человек, он хочет сделать вам подарок.
Откуда-то вынырнул маленький мальчик и спрятался за подолом своей матери. Санчес смолк и смотрел на обоих, как они стояли посреди всего этого убожества. Видит Бог, они заслужили то, что получат.
– Подарок? – спросила она, расширив глаза.
Санчес кивнул и достал свои бумаги.
– Речь идет о квартире в новом поселке Сан-Розарио, отдельной сумме на приобретение мебели, одежды и тому подобного, и щедрая ежемесячная пенсия до конца вашей жизни. Мистер Фонтанелли просил передать вам, что он будет счастлив, если вы примете этот подарок. Ваш сын сможет там учиться в школе, – добавил он.
– В школе? – эхом повторила она, оглянулась и, казалось, впервые увидела, в какой обстановке жила до сих пор. Выражение ужаса мелькнуло на ее лице.
Санчес снова сложил все бумаги в дипломат. Теперь можно было не торопиться.
– Там наверху ждет машина, – сказал он. – Если хотите, мы можем уехать прямо сейчас.
43
Суббота, 29 ноября 1997 года, сырой, холодный лондонский день. Густой туман опустился на город, поглотил верхушки высотных домов, сделал мост Тауэр похожим на костлявый призрак и придал ударам Биг-Бена жутковатое звучание. Ночью шел дождь, холодный, едкий, моросящий, оповещающий о приближении зимы. Это был день, когда без острой надобности из дома не выходят.
В середине дня солнце пробилось сквозь туман, обозначившись в белой дымке размытым светлым кругом. Сити с его холодным фронтом основательных домов и впечатляющими высотными строениями лежал покинутый, если не считать охранников, которые совершали свои обходы с высоко поднятыми воротниками, да изредка какого-нибудь прохожего, торопливо идущего к ближайшей станции метро. Поэтому вахтер, дежуривший на первом этаже здания Фонтанелли, оторвался от своей газеты, когда знаменитое черное лондонское такси остановилось перед главным входом.
Из него вышел мужчина в темно-зеленой непромокаемой куртке с капюшоном и, не оглянувшись на отъезжающую машину, направился к двери. В его движениях была решимость, способная внушить страх. Он двигался как танк с намерением проломиться через входные двери, будь они хоть стократно усилены бронированным стеклом. Вахтер отложил газету и уже приготовился нажать на кнопку тревоги, но с облегчением вздохнул, когда мужчина остановился, чтобы набрать код доступа, как должен делать любой сотрудник, приходящий сюда в неурочное время. Но замок не щелкнул. Вместо этого на пульте зажглась красная лампочка. Это значило, что код набран неверно.
Вахтер нахмурился. Не позвонить ли сразу в службу безопасности? Кто-нибудь из них выйдет и разберется с пришедшим.
Тот сделал еще одну попытку набрать код, опять без успеха. Тогда он подошел ближе, постучался и откинул свой капюшон.
– Мистер Фонтанелли! – вырвалось у вахтера.
Босс собственной персоной. Тогда как весь мир ищет его в Центральной Америке. Его уже считали мертвым, а он стоит здесь, прямо перед ним! Вахтер показал ему знаками, что сейчас откроет, обежал вокруг пульта к наружной двери, сунул в щель магнитную карточку-ключ и распахнул дверь, чтобы впустить его – вместе с волной холодной сырости.
– Мистер Фонтанелли, радость-то какая… Я и не знал… Я думал, вы…
– Да, спасибо, – ответил Джон Фонтанелли. – Все хорошо.
Вахтер не мог прийти в себя.
– Мне очень жаль из-за входного кода, – извинялся он. – Мистер Маккейн распорядился заблокировать ваш код, на всякий случай…
– Пожалуйста, разблокируйте его снова.
– Я… ну, сегодня его нет, мистера Маккейна, то есть…
– Я знаю, – сказал Фонтанелли.
– Он в Копенгагене, вы знаете, на вручении…
– …Гея-премии, – кивнул Фонтанелли, – я знаю. Скажите, сколько охранников сегодня в смене?
Вахтер заморгал, ошеломленный вопросом.
– О, – заикался он. – Я думаю, обычная смена, положенная для выходных. Двенадцать человек, я думаю.
– Вызовите их, – приказал Фонтанелли, указав на красный телефон на пульте. – Десять из них пойдут со мной. И пусть возьмут все ключи и отмычки, инструменты и ломы.
* * *
Скрипачи во фраках настраивали свои инструменты. Старик в ливрее ходил по залу и передвигал стулья до тех пор, пока они не выстроились в линеечку. Осветители возились с кабелем и штативами, совещаясь с телеоператорами. Две декораторши вносили последние штрихи в оформление сцены, подвешивая баннер с логотипом Гея-премии. Посреди этой кутерьмы стояли три африканки в ярких праздничных одеяниях и пытались понять, чего хочет от них церемониймейстер. Эти три женщины представляли победителя этого года, женское объединение, которое на краю пустыни затеяло удивительный проект по восстановлению леса и проводило его по собственной инициативе.
Маккейн сидел в кресле в заднем ряду и наблюдал за приготовлениями к торжественному вечеру. Это он выбрал место проведения церемонии – замок Христиансборг, просторное, внушающее почтение серое строение неподалеку от порта: по крайней мере, именно здесь заседал фолькетинг, датский парламент, равно как и верховный суд, и царственные помещения в своем великолепии и величии не оставляли желать лучшего. К сожалению, не удалось убедить королеву Маргарету II вручать премию; эта задача была поручена председателю жюри. Но в любом случае королева и принц-супруг будут присутствовать на праздничной церемонии, и Маккейн уже настроил съемочные группы телевидения, чтобы они как можно чаще держали их в кадре. Были разосланы приглашения природозащитным организациям по всему миру, большинство из которых не заставили себя долго упрашивать; в лучших отелях Копенгагена, пожалуй, еще никогда не бывало столько дебатирующих о защите природы гостей, как в эти выходные. Fontanelli Enterprises на самой церемонии должно было держаться на заднем плане; тому, кто захотел бы увидеть темно-красную букву f , пришлось бы ее хорошенько поискать. Маккейн, заменяя печально отсутствующего Джона Фонтанелли, должен был выступить лишь с краткой приветственной речью.
Итак, все шло наилучшим образом, когда к Маккейну подошла одна из секретарш.
– Звонок из Лондона, – сказала она, протягивая ему записку.
Это был приблизительно тот момент, когда Джон Фонтанелли, стоя перед закрытой на кодовый шифр дверью кабинета Маккейна, скомандовал десяти охранникам:
– Ломайте.
Маккейн прочитал записку.
– Фонтанелли? – прошипел он и недоверчиво посмотрел на женщину.
Она кивнула:
– Так он сказал.
– В Лондоне?
Она пожала плечами.
Это был приблизительно тот момент, когда в Лондоне тяжелая дверь поддалась и, треснув, раскрылась. Джон Фонтанелли шагнул в кабинет, указал на ящики и дверцы письменного стола и запертый шкаф с документами у стены и распорядился:
– Ломайте. Все.
– Позвоните в аэропорт, – шепотом приказал Маккейн. – Пусть готовят машину к вылету. Мне срочно нужно возвращаться в Лондон.
И вот он сидел, перелистывая документы толщиной в большой палец, читал названия фирм, которых он еще никогда не слышал, хозяйственные термины, о которых имел лишь смутное представление, рассматривал непонятные кривые и страницы, полные загадочных цифр, с трудом разбирал пометки и ключевые слова, написанные корявым почерком Маккейна, пробегал глазами факсы, тексты договоров и копии писем. Чтобы, долистав до конца и нахмурив лоб, положить этот документ на стопку других, которые он уже просмотрел и так же мало в них понял.
Он не представлял, что все окажется таким трудным. Его дикая решимость улетучивалась с каждой минутой. Он сидел за письменным столом Маккейна, взломанные ящики которого с погнутыми запорами и расщепленной деревянной облицовкой зияли перед ним. Искореженная дверь кабинета теперь не закрывалась, ее можно было лишь прислонить к проему, за которым вполголоса переговаривались охранники, все еще не опомнившиеся от штурма, который он учинил в первые полчаса после своего появления. Теперь штурм утих. Остался лишь упадок духа и чувство непоправимого собственного идиотизма.
Что он предполагал здесь найти? Или, вернее, как он рассчитывал обнаружить изобличительные документы? В этих бумагах могли крыться величайшие заговоры, подлейшие интриги, гнуснейшие обманы – но он не смог бы их разглядеть.
Шкаф с документами. Монстр с выломанными дверцами. Джон рассматривал регистраторы, аккуратно подписанные корешки папок, всю внушающую уважение упорядоченность, которой никак нельзя было ожидать от Маккейна, если исходить из состояния его машины или богатства идей в выборе галстука, вернее, отсутствия богатства идей на этот счет. Но при взгляде на этот архив, который он вел с беспощадной дисциплиной, обнаруживалась прямо-таки чудовищная одержимость в деле, для исполнения которого никакая жертва не была бы ни слишком большой, ни личной, да и вообще не была бы жертвой.
Вот папка под названием Exxon. Джон дотронулся до корешка, спросил себя, что он хотел бы в этой папке найти, и отказался от мысли заглянуть, но тут заметил рядом корешок с надписью Fontanelli, John.
Он извлек папку, раскрыл ее. Он нашел там всю свою жизнь, тщательно отслеженную и сведенную воедино, в виде отчета нью-йоркского сыскного агентства «Дэллоуэй». Джон Сальваторе Фонтанелли, род. 1 сентября 1967 года в Бриджуотере, Нью-Джерси, сын сапожного мастера Франческо Фонтанелли и Джианны Фонтанелли, урожденной Вентура. Два старших брата: Чезаре, род. в 1958 году, и Лино, род. в 1961 году, оба бездетны. Отец 1936 года рождения, единственный ребенок Энрико Фонтанелли, в 1932 году бежавшего в США от политического преследования режима Муссолини…
И так далее, и тому подобное. В настоящее время работает развозчиком пиццы в «Суперпицца-сервисе», которой владеет Г.Мурали. Не проявляет видимых амбиций что-нибудь в своей жизни изменить. Вот эту деталь «Дэллоуэй», кто бы он там ни был, заметил точно. Джон перелистал папку. Копии школьных табелей, фотографии, как он едет на велосипеде по Манхэттену, копии выписок из его жалкого банковского счета, пока у него еще был счет. Документы о его родителях, его братьях, и вот, поди ж ты, Хелен уже три года проходит психотерапевтическое лечение! Об этом Чезаре никогда не говорил.
И протокол медицинского обследования Лино на предмет пригодности к полетам, естественно. Он рассеянно пролистал страницы – до последней, на которой так и стоял тот диагноз: бесплоден.
Одно-единственное слово, решившее исход войны между братьями.
Ну да. Он снова захлопнул папку и уже хотел поставить ее на место, как взгляд его упал на следующую папку, которая стояла следующей по алфавитному порядку.
– Ты смотри-ка, – тихо сказал Джон и раскрыл ее. Прочитал.
Это было сразу же на первой странице. Она была написана по-итальянски, но решающее слово, решающая короткая фраза была подчеркнута красным, с восклицательным знаком сбоку. Джон читал ее снова и снова, не доверяя своему знанию языка, потом не веря своим глазам, потом усомнившись в своем рассудке, и с каждым повторным чтением часть мира, который он знал, исчезала; как будто пол, на котором он стоял, по частям отламывался, пока под ним не обнаружилась бездонная пропасть.
* * *
Кавалькада черных лимузинов. Налет мужчин в серых костюмах. Малькольм Маккейн, управляющий крупнейшим концерном в истории человечества и самый высокооплачиваемый в мире менеджер, боевым шагом подошел к главному входу, который привратник поспешно открыл перед ним.
– Где он? – рявкнул Маккейн.
– Наверху, сэр… – прокашлял старик в ливрее.
– Вызовите мне лифт.
Привратник торопливо заковылял к лифту, а Маккейн сказал своим сопровождающим:
– Я все улажу сам. Ждите меня здесь.
Прозвучал гонг, и мерцающие серебром дверцы лифта раздвинулись.
Наверху неподвижно стояли люди из службы безопасности, и некоторые из них при появлении Маккейна встали навытяжку, готовые салютовать ему. Маккейн проигнорировал их, не сводя глаз со своей раскуроченной двери, повисшей на петлях. Он протопал к ней, оттолкнул ее в сторону и вошел в свой кабинет, который вот уже два года был истинным центром могущества на этой планете.
Джон Фонтанелли сидел с поникшими плечами за письменным столом. Вокруг беспорядочными кучами громоздились документы, ковер был усыпан щепками.
– Могу ли я узнать, – спросил Маккейн, с трудом сдерживаясь, – что здесь происходит?
Джон Фонтанелли поднял усталый взгляд. Глаза его глубоко запали, лицо было бледно, как будто он видел призрак, и это сверхприродное явление предсказало ему раннюю и насильственную смерть. Он начал говорить, но закашлялся и начал с начала.
– Для этого я и пришел сюда, – сказал он. – Чтобы узнать, что происходит.
Маккейн скрестил на груди руки, демонстративно огляделся.
– Это вы? Это вы велели взломать все мои шкафы?
– Да, – просто сказал Джон.
– Могу я спросить, почему? И могу я спросить, – продолжал он с ледяной яростью, – что, черт возьми, вы здесь вообще делаете? Откуда вы вдруг взялись, когда весь мир считает, что вас похитили в Мехико? Что вас, возможно, давно уже нет в живых?
Джон потер подбородок.
– Нет в живых, да, – задумчиво сказал он. – До этого оставалось совсем немного. – Он изможденным движением взял папку, лежавшую перед ним на столе, и подвинул ее к Маккейну. – Вы знаете, что это такое?
Тот лишь бросил на папку недовольный взгляд.
– Понятия не имею.
– Это досье, которое я нашел в вашем шкафу для документов. Кстати, непосредственно за тем досье, которое вы вели на меня. – Он повернул папку так, чтоб была видна надпись на корешке. – Что неудивительно, если следовать алфавитному порядку.
На корешке было написано Фонтанелли, Лоренцо.
– И что? – злобно спросил Маккейн.
Джон раскрыл папку.
– Первый документ в ней, – сказал он со вздохом, – медицинское заключение. Подобное тому, какое вы раздобыли на моего брата Лино, одному Богу известно, каким образом. Медицинское заключение написано по-итальянски, но одна бросающаяся в глаза пометка – сделанная вашей рукой, как я полагаю – указывает на самый существенный пункт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Пол пожал плечами.
– Думаю, это имя. Шотландское имя, если я не ошибаюсь.
– Имя? – О, черт. Почему-то это было важно. Как будто монетку подбросили, а она зависла и не падала.
Пол запустил опрос.
– На первом курсе в Гарварде со мной в комнате жил один с таким именем, ужасный нахал, – рассказывал он. – Его отец был успешный адвокат, но я не могу вспомнить фамилию.
Значок песочных часов вертелся на экране.
– Маккинли? – соображал Пол. – Нет, не Маккинли.
Джона вдруг будто горячей водой окатили. Я не особенно изобретателен, что касается названий моих фирм; я всегда называю их именами членов семьи.
– Маккейн, – вырвалось у него.
– Нет, точно не Маккейн, я бы…
– Отца Маккейна звали Филипп Кэллам, – вскричал Джон. – Поэтому Callum Consalting. Его мать зовут Рут Эрнестина, и его брокерская фирма называлась Ernestine Investment. Он ее ликвидировал, но я никогда не спрашивал, нет ли у него второй фирмы…
– Что? – машинально отозвался Пол.
В это мгновение на экране возник результат опроса, и они увидели его черным по белому. Callum Consalting была консалтинговая фирма, зарегистрированная в Гибралтаре. Юридически это была фирма с одним владельцем, в ней было всего десять служащих, и владельца звали Малькольм Маккейн.
* * *
До Рождества не оставалось и трех недель, и Артуро Санчес не знал, то ли ему радоваться этому заданию, то ли досадовать на него.
– Подождите здесь, – сказал адвокат водителю маленького фургона. Тот сморщил нос, что было вполне понятно. Воняло нестерпимо. И лучше не стало, когда он зашел на территорию свалки и начал расспрашивать мусорных мародеров, которые таращились на него, как на осла с двумя головами.
Наконец расспросы довели его до покосившейся времянки у подножия мусорной горы, и он спросил молодую, изработанного вида женщину, заскорузлую от грязи:
– Это вы – Мари-Кармен Бертье?
И она ответила:
– Да.
Санчес с облегчением вздохнул. Наконец-то.
– Это вы около четырех недель тому назад нашли на мусорном отвале мужчину, спасли его и держали у себя, пока он не выздоровел?
Она с колебанием кивнула:
– Да, американца. Его нашел мой сын. Я думала, он умрет от горячки, но он не умер. Матерь Божья его сберегла. – Она развела руками. – Но его тут больше нет. Он ушел неделю назад.
– Да, я знаю. – Артуро Санчес огляделся: – Нельзя ли здесь где-нибудь… Ах, какое там! – Он положил свой дипломат на ближайший подходящий обломок бетона, расстегнул блестящий замок, достал блокнот и ручку и протянул это ей: – Пожалуйста, напишите на этом листке ваше имя.
Она помялась, но потом написала. Адвокат достал фотокопию, которую ему прислали, и сравнил почерк. Это была она, без всяких сомнений.
– Сеньора Бертье, – сказал он, – мужчину, которого вы выходили, зовут Джон Фонтанелли, и он поручил мне вас найти. Он хочет отблагодарить вас за то, что вы спасли ему жизнь. И поскольку он богатый человек, он хочет сделать вам подарок.
Откуда-то вынырнул маленький мальчик и спрятался за подолом своей матери. Санчес смолк и смотрел на обоих, как они стояли посреди всего этого убожества. Видит Бог, они заслужили то, что получат.
– Подарок? – спросила она, расширив глаза.
Санчес кивнул и достал свои бумаги.
– Речь идет о квартире в новом поселке Сан-Розарио, отдельной сумме на приобретение мебели, одежды и тому подобного, и щедрая ежемесячная пенсия до конца вашей жизни. Мистер Фонтанелли просил передать вам, что он будет счастлив, если вы примете этот подарок. Ваш сын сможет там учиться в школе, – добавил он.
– В школе? – эхом повторила она, оглянулась и, казалось, впервые увидела, в какой обстановке жила до сих пор. Выражение ужаса мелькнуло на ее лице.
Санчес снова сложил все бумаги в дипломат. Теперь можно было не торопиться.
– Там наверху ждет машина, – сказал он. – Если хотите, мы можем уехать прямо сейчас.
43
Суббота, 29 ноября 1997 года, сырой, холодный лондонский день. Густой туман опустился на город, поглотил верхушки высотных домов, сделал мост Тауэр похожим на костлявый призрак и придал ударам Биг-Бена жутковатое звучание. Ночью шел дождь, холодный, едкий, моросящий, оповещающий о приближении зимы. Это был день, когда без острой надобности из дома не выходят.
В середине дня солнце пробилось сквозь туман, обозначившись в белой дымке размытым светлым кругом. Сити с его холодным фронтом основательных домов и впечатляющими высотными строениями лежал покинутый, если не считать охранников, которые совершали свои обходы с высоко поднятыми воротниками, да изредка какого-нибудь прохожего, торопливо идущего к ближайшей станции метро. Поэтому вахтер, дежуривший на первом этаже здания Фонтанелли, оторвался от своей газеты, когда знаменитое черное лондонское такси остановилось перед главным входом.
Из него вышел мужчина в темно-зеленой непромокаемой куртке с капюшоном и, не оглянувшись на отъезжающую машину, направился к двери. В его движениях была решимость, способная внушить страх. Он двигался как танк с намерением проломиться через входные двери, будь они хоть стократно усилены бронированным стеклом. Вахтер отложил газету и уже приготовился нажать на кнопку тревоги, но с облегчением вздохнул, когда мужчина остановился, чтобы набрать код доступа, как должен делать любой сотрудник, приходящий сюда в неурочное время. Но замок не щелкнул. Вместо этого на пульте зажглась красная лампочка. Это значило, что код набран неверно.
Вахтер нахмурился. Не позвонить ли сразу в службу безопасности? Кто-нибудь из них выйдет и разберется с пришедшим.
Тот сделал еще одну попытку набрать код, опять без успеха. Тогда он подошел ближе, постучался и откинул свой капюшон.
– Мистер Фонтанелли! – вырвалось у вахтера.
Босс собственной персоной. Тогда как весь мир ищет его в Центральной Америке. Его уже считали мертвым, а он стоит здесь, прямо перед ним! Вахтер показал ему знаками, что сейчас откроет, обежал вокруг пульта к наружной двери, сунул в щель магнитную карточку-ключ и распахнул дверь, чтобы впустить его – вместе с волной холодной сырости.
– Мистер Фонтанелли, радость-то какая… Я и не знал… Я думал, вы…
– Да, спасибо, – ответил Джон Фонтанелли. – Все хорошо.
Вахтер не мог прийти в себя.
– Мне очень жаль из-за входного кода, – извинялся он. – Мистер Маккейн распорядился заблокировать ваш код, на всякий случай…
– Пожалуйста, разблокируйте его снова.
– Я… ну, сегодня его нет, мистера Маккейна, то есть…
– Я знаю, – сказал Фонтанелли.
– Он в Копенгагене, вы знаете, на вручении…
– …Гея-премии, – кивнул Фонтанелли, – я знаю. Скажите, сколько охранников сегодня в смене?
Вахтер заморгал, ошеломленный вопросом.
– О, – заикался он. – Я думаю, обычная смена, положенная для выходных. Двенадцать человек, я думаю.
– Вызовите их, – приказал Фонтанелли, указав на красный телефон на пульте. – Десять из них пойдут со мной. И пусть возьмут все ключи и отмычки, инструменты и ломы.
* * *
Скрипачи во фраках настраивали свои инструменты. Старик в ливрее ходил по залу и передвигал стулья до тех пор, пока они не выстроились в линеечку. Осветители возились с кабелем и штативами, совещаясь с телеоператорами. Две декораторши вносили последние штрихи в оформление сцены, подвешивая баннер с логотипом Гея-премии. Посреди этой кутерьмы стояли три африканки в ярких праздничных одеяниях и пытались понять, чего хочет от них церемониймейстер. Эти три женщины представляли победителя этого года, женское объединение, которое на краю пустыни затеяло удивительный проект по восстановлению леса и проводило его по собственной инициативе.
Маккейн сидел в кресле в заднем ряду и наблюдал за приготовлениями к торжественному вечеру. Это он выбрал место проведения церемонии – замок Христиансборг, просторное, внушающее почтение серое строение неподалеку от порта: по крайней мере, именно здесь заседал фолькетинг, датский парламент, равно как и верховный суд, и царственные помещения в своем великолепии и величии не оставляли желать лучшего. К сожалению, не удалось убедить королеву Маргарету II вручать премию; эта задача была поручена председателю жюри. Но в любом случае королева и принц-супруг будут присутствовать на праздничной церемонии, и Маккейн уже настроил съемочные группы телевидения, чтобы они как можно чаще держали их в кадре. Были разосланы приглашения природозащитным организациям по всему миру, большинство из которых не заставили себя долго упрашивать; в лучших отелях Копенгагена, пожалуй, еще никогда не бывало столько дебатирующих о защите природы гостей, как в эти выходные. Fontanelli Enterprises на самой церемонии должно было держаться на заднем плане; тому, кто захотел бы увидеть темно-красную букву f , пришлось бы ее хорошенько поискать. Маккейн, заменяя печально отсутствующего Джона Фонтанелли, должен был выступить лишь с краткой приветственной речью.
Итак, все шло наилучшим образом, когда к Маккейну подошла одна из секретарш.
– Звонок из Лондона, – сказала она, протягивая ему записку.
Это был приблизительно тот момент, когда Джон Фонтанелли, стоя перед закрытой на кодовый шифр дверью кабинета Маккейна, скомандовал десяти охранникам:
– Ломайте.
Маккейн прочитал записку.
– Фонтанелли? – прошипел он и недоверчиво посмотрел на женщину.
Она кивнула:
– Так он сказал.
– В Лондоне?
Она пожала плечами.
Это был приблизительно тот момент, когда в Лондоне тяжелая дверь поддалась и, треснув, раскрылась. Джон Фонтанелли шагнул в кабинет, указал на ящики и дверцы письменного стола и запертый шкаф с документами у стены и распорядился:
– Ломайте. Все.
– Позвоните в аэропорт, – шепотом приказал Маккейн. – Пусть готовят машину к вылету. Мне срочно нужно возвращаться в Лондон.
И вот он сидел, перелистывая документы толщиной в большой палец, читал названия фирм, которых он еще никогда не слышал, хозяйственные термины, о которых имел лишь смутное представление, рассматривал непонятные кривые и страницы, полные загадочных цифр, с трудом разбирал пометки и ключевые слова, написанные корявым почерком Маккейна, пробегал глазами факсы, тексты договоров и копии писем. Чтобы, долистав до конца и нахмурив лоб, положить этот документ на стопку других, которые он уже просмотрел и так же мало в них понял.
Он не представлял, что все окажется таким трудным. Его дикая решимость улетучивалась с каждой минутой. Он сидел за письменным столом Маккейна, взломанные ящики которого с погнутыми запорами и расщепленной деревянной облицовкой зияли перед ним. Искореженная дверь кабинета теперь не закрывалась, ее можно было лишь прислонить к проему, за которым вполголоса переговаривались охранники, все еще не опомнившиеся от штурма, который он учинил в первые полчаса после своего появления. Теперь штурм утих. Остался лишь упадок духа и чувство непоправимого собственного идиотизма.
Что он предполагал здесь найти? Или, вернее, как он рассчитывал обнаружить изобличительные документы? В этих бумагах могли крыться величайшие заговоры, подлейшие интриги, гнуснейшие обманы – но он не смог бы их разглядеть.
Шкаф с документами. Монстр с выломанными дверцами. Джон рассматривал регистраторы, аккуратно подписанные корешки папок, всю внушающую уважение упорядоченность, которой никак нельзя было ожидать от Маккейна, если исходить из состояния его машины или богатства идей в выборе галстука, вернее, отсутствия богатства идей на этот счет. Но при взгляде на этот архив, который он вел с беспощадной дисциплиной, обнаруживалась прямо-таки чудовищная одержимость в деле, для исполнения которого никакая жертва не была бы ни слишком большой, ни личной, да и вообще не была бы жертвой.
Вот папка под названием Exxon. Джон дотронулся до корешка, спросил себя, что он хотел бы в этой папке найти, и отказался от мысли заглянуть, но тут заметил рядом корешок с надписью Fontanelli, John.
Он извлек папку, раскрыл ее. Он нашел там всю свою жизнь, тщательно отслеженную и сведенную воедино, в виде отчета нью-йоркского сыскного агентства «Дэллоуэй». Джон Сальваторе Фонтанелли, род. 1 сентября 1967 года в Бриджуотере, Нью-Джерси, сын сапожного мастера Франческо Фонтанелли и Джианны Фонтанелли, урожденной Вентура. Два старших брата: Чезаре, род. в 1958 году, и Лино, род. в 1961 году, оба бездетны. Отец 1936 года рождения, единственный ребенок Энрико Фонтанелли, в 1932 году бежавшего в США от политического преследования режима Муссолини…
И так далее, и тому подобное. В настоящее время работает развозчиком пиццы в «Суперпицца-сервисе», которой владеет Г.Мурали. Не проявляет видимых амбиций что-нибудь в своей жизни изменить. Вот эту деталь «Дэллоуэй», кто бы он там ни был, заметил точно. Джон перелистал папку. Копии школьных табелей, фотографии, как он едет на велосипеде по Манхэттену, копии выписок из его жалкого банковского счета, пока у него еще был счет. Документы о его родителях, его братьях, и вот, поди ж ты, Хелен уже три года проходит психотерапевтическое лечение! Об этом Чезаре никогда не говорил.
И протокол медицинского обследования Лино на предмет пригодности к полетам, естественно. Он рассеянно пролистал страницы – до последней, на которой так и стоял тот диагноз: бесплоден.
Одно-единственное слово, решившее исход войны между братьями.
Ну да. Он снова захлопнул папку и уже хотел поставить ее на место, как взгляд его упал на следующую папку, которая стояла следующей по алфавитному порядку.
– Ты смотри-ка, – тихо сказал Джон и раскрыл ее. Прочитал.
Это было сразу же на первой странице. Она была написана по-итальянски, но решающее слово, решающая короткая фраза была подчеркнута красным, с восклицательным знаком сбоку. Джон читал ее снова и снова, не доверяя своему знанию языка, потом не веря своим глазам, потом усомнившись в своем рассудке, и с каждым повторным чтением часть мира, который он знал, исчезала; как будто пол, на котором он стоял, по частям отламывался, пока под ним не обнаружилась бездонная пропасть.
* * *
Кавалькада черных лимузинов. Налет мужчин в серых костюмах. Малькольм Маккейн, управляющий крупнейшим концерном в истории человечества и самый высокооплачиваемый в мире менеджер, боевым шагом подошел к главному входу, который привратник поспешно открыл перед ним.
– Где он? – рявкнул Маккейн.
– Наверху, сэр… – прокашлял старик в ливрее.
– Вызовите мне лифт.
Привратник торопливо заковылял к лифту, а Маккейн сказал своим сопровождающим:
– Я все улажу сам. Ждите меня здесь.
Прозвучал гонг, и мерцающие серебром дверцы лифта раздвинулись.
Наверху неподвижно стояли люди из службы безопасности, и некоторые из них при появлении Маккейна встали навытяжку, готовые салютовать ему. Маккейн проигнорировал их, не сводя глаз со своей раскуроченной двери, повисшей на петлях. Он протопал к ней, оттолкнул ее в сторону и вошел в свой кабинет, который вот уже два года был истинным центром могущества на этой планете.
Джон Фонтанелли сидел с поникшими плечами за письменным столом. Вокруг беспорядочными кучами громоздились документы, ковер был усыпан щепками.
– Могу ли я узнать, – спросил Маккейн, с трудом сдерживаясь, – что здесь происходит?
Джон Фонтанелли поднял усталый взгляд. Глаза его глубоко запали, лицо было бледно, как будто он видел призрак, и это сверхприродное явление предсказало ему раннюю и насильственную смерть. Он начал говорить, но закашлялся и начал с начала.
– Для этого я и пришел сюда, – сказал он. – Чтобы узнать, что происходит.
Маккейн скрестил на груди руки, демонстративно огляделся.
– Это вы? Это вы велели взломать все мои шкафы?
– Да, – просто сказал Джон.
– Могу я спросить, почему? И могу я спросить, – продолжал он с ледяной яростью, – что, черт возьми, вы здесь вообще делаете? Откуда вы вдруг взялись, когда весь мир считает, что вас похитили в Мехико? Что вас, возможно, давно уже нет в живых?
Джон потер подбородок.
– Нет в живых, да, – задумчиво сказал он. – До этого оставалось совсем немного. – Он изможденным движением взял папку, лежавшую перед ним на столе, и подвинул ее к Маккейну. – Вы знаете, что это такое?
Тот лишь бросил на папку недовольный взгляд.
– Понятия не имею.
– Это досье, которое я нашел в вашем шкафу для документов. Кстати, непосредственно за тем досье, которое вы вели на меня. – Он повернул папку так, чтоб была видна надпись на корешке. – Что неудивительно, если следовать алфавитному порядку.
На корешке было написано Фонтанелли, Лоренцо.
– И что? – злобно спросил Маккейн.
Джон раскрыл папку.
– Первый документ в ней, – сказал он со вздохом, – медицинское заключение. Подобное тому, какое вы раздобыли на моего брата Лино, одному Богу известно, каким образом. Медицинское заключение написано по-итальянски, но одна бросающаяся в глаза пометка – сделанная вашей рукой, как я полагаю – указывает на самый существенный пункт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80