Разве не так?
– Это глубоко личное! – отчеканила она. – И мне бы не хотелось…
– Придется, Катрин, – перебил ее сыщик. – Придется коснуться. Я понимаю, что вам нелегко, но ведь именно Старцев ограбил вашего отца!
– Вы с ума сошли? – В вопросительной интонации и в широко раскрытых глазах чувствовались полная растерянность и недоумение. – Как вам не стыдно?
– Вот как? – Настала очередь Еремина удивляться. – Давайте обо всем по порядку. В вашем рассказе явно не хватало одного персонажа. Теперь мы знаем, кто он. Нет смысла дальше скрывать.
– Вадик тут ни при чем! – отрезала женщина.
– А мы попутно разберемся. Хорошо?
– Как знаете, – пожала она плечами и начала: – Да, Вадик был моим любовником на протяжении нескольких лет. Мы познакомились здесь, в Москве, на вечеринке у общих знакомых. Он мне сразу признался в любви. Меня смущала большая разница в возрасте. Но вскоре я поняла, что мой страх искусственный, придуманный ханжами. Между нами не было не только пропасти, но даже самой незначительной расщелины. Поверьте, я никогда никого так не любила. С бывшим мужем мы жили, как говорится, по соседству. А с Вадиком я поняла, что такое настоящая любовь – африканское кипение страстей! Это продолжалось целый год. Я будто пребывала в ином мире. Как-то он приехал ко мне поздно ночью встревоженный. Я бы даже сказала, затравленный. Его преследовали – и необходимо было уехать как можно дальше.
– Он объяснил вам причину, по которой его преследовали?
– Да, но очень туманно. Некогда было вдаваться в подробности. Сказал, что это связано с каким-то карточным долгом, что он давно расплатился, но его продолжают преследовать и даже хотят убить. Я нашла для него надежное убежище. Догадываетесь, какое? – Катрин заметно преобразилась, вспоминая о любовнике. – Старый дом моего отца в предместье Парижа. Вадик прожил там два года. Они здорово ладили с отцом. Когда я приехала его навестить в первый раз, то просто диву далась. Папа даже к родственникам не относился с такой любовью. Они жили душа в душу. Отец всегда мечтал о сыне. Вадик уже свободно изъяснялся по-французски. Он не сидел там сложа руки. Занимался коммерцией. У него сохранились кое-какие связи с Россией, и он поставлял сюда товар. Кончилось все одновременно. Будто кто-то взрывчатку подложил под мое счастье. В течение нескольких дней я потеряла сразу обоих. Я говорила, что целый год прожила вместе с ними. Летом мы поехали с Вадиком на юг. Он неожиданно оставил меня на несколько дней, сославшись на срочные дела. Должен был проследить за погрузкой своего товара в марсельском порту. Я не особо вникала в его дела. Надо так надо. И тогда же пришла телеграмма из Парижа. Я, разумеется, уехала к отцу, оставив у портье записку для Вадима. Он не приехал на похороны и даже не позвонил. Я не знала, что думать. Каждый день набирала телефон гостиницы в Антибе, и каждый раз мне отвечали: «Не появлялся». Все разъяснилось, когда я уже лежала в больнице. В моей палате оказалась марсельская газета…
Катрин неожиданно прервала свой рассказ. Развернулась в своей инвалидной коляске спиной к гостям и неслышно покатила в глубь зала, где возвышался авангардный сервант непонятной геометрической формы. Она вернулась к ним не с пустыми руками.
– Вот эта газета.
Женщина протянула ее следователю, но тот кивнул на Антона.
– Здесь говорится о каком-то Измоденове, русском коммерсанте, погибшем в автокатастрофе, – перевел Полежаев.
– Вадик жил во Франции по поддельным документам, – ничуть не смутившись, объяснила Катрин. – Там его знали как Измоденова.
– Как марсельская газета очутилась в вашей больничной палате?
– Этот вопрос я задала сестре милосердия. Она ответила, что газету прислали ко мне домой из Антиба, а почтальон принес прямо в больницу. Я решила, что администрация гостиницы, чтобы я им больше не докучала своими звонками, позаботилась обо мне.
– А кто занимался похоронами Измоденова? – не унимался Еремин.
– Я узнала о гибели Вадика слишком поздно. И была уже инвалидом. Так что пребывала в полном неведении о том, где его похоронили. Уже в Москве мне кто-то позвонил. Он представился другом Вадика. Этот друг сообщил название кладбища и подробно рассказал, как найти аллею, на которой похоронен господин Измоденов.
– Значит, все-таки похоронен как Измоденов?
– Ведь он умер не под своей фамилией, – не поняла Катрин подоплеки вопроса. – По иронии судьбы и папа, и Вадик умерли в один день.
– По иронии судьбы умер некий господин Измоденов, – подвел безжалостный итог следователь. – А господин Старцев выжил. И прекрасно себя чувствует, потому что никогда не попадал в автокатастрофу.
Из груди женщины вырвался приглушенный стон. Как дитя, которому сказали, что Дед Мороз– выдумка и никогда не придет, она в какой-то смутной надежде переводила взгляд с одного на другого, а потом закрыла лицо руками и зашептала, переходя на крик:
– Нет! Не может быть! Вы врете! Вы все врете! Зачем вы издеваетесь надо мной?
– Зачем ты так? – укоризненно бросил другу писатель.
Еремин ждал в машине, а Полежаев еще долго стоял на коленях перед инвалидным креслом.
– Вадечка, ангел мой! Милый мой мальчик! – как в бреду повторяла Катрин, орошая пуловер Антона слезами.
Он узнал еще много нежных французских слов.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
3 сентября, среда
Патя пропала. Впервые со времени их знакомства она не приехала и не позвонила. Он провел ночь в одиночестве. Он давно привык к таким ночам, но на сей раз квартира показалась ему склепом, и он не находил себе места, переходя из комнаты в комнату, из кухни в прихожую и снова – круг за кругом. Ни ее телефон на Патриарших, ни сотовый не отвечали. Звонить в загородный дом после устроенного там Константином рука не поднималась.
Время медленно липкой, тягучей патокой ползло по стенам. Была ли это тоска по Патрисии? Ведь ее он любил, лишь когда она подражала…
Впервые был почти готов снять трубку, набрать номер и сказать: «Ида, это я…» Так просто и так невозможно.
Уснул на рассвете.
Проснулся от звонка будильника. Вспомнил: Еремин ждет с утра в конторе.
Телефон на Патриарших и сотовый опять не отвечали!
«Надо будет к ней заехать. Вдруг ключи от квартиры окажутся в почтовом ящике? Этого я себе никогда не прощу!..»
* * *
Начальник с утра разругался с секретаршей. Обычное дело. Аллочка всхлипывала за стеной, а Костя изливал душу писателю:
– Всех разгоню к чертовой матери! И так еле перебиваемся. Предприятие мое убыточное. Поверишь ли? Слишком большой штат для одного сыщика! Понял? Всех надо кормить! А всех не накормишь!
– Тебе надо расширять дело, – советовал Антон. – Найти пару-тройку опытных ребят. Мало ли из органов уволилось.
– Думаешь, ты самый умный! Не знаю я, что мне делать? Знаю, Антоша. Да беда моя в том, что не могу ни с кем сработаться. Не доверяю никому. Слишком много обжигался. Слишком часто меня подставляли. Даже этой дурочке, – он кивнул на стену, – не доверяю. Боюсь утечки информации. Многим людям это может стоить жизни. Вот так-то, брат. Из всей милицейской братвы, которую знал раньше и с которой общаюсь теперь, могу положиться лишь на одного человека. На Престарелого. И все.
Он курил сигарету за сигаретой, что случалось лишь в минуты особого волнения.
– Кстати, Елизарыч со своим соседом кое-что наколдовали для нас. Адресок магазинчика, о котором говорила твоя подруга, теперь имеется. Дело за малым – посмотреть на эту штуковину.
– Кто пойдет?
– По-моему, тебе предложили, Антоша? Опять же – подарок невесте.
– Когда?
– Сегодня. Да ты не бойся, я тебя подстрахую. Магазинчик закрывается в восемь. Подъедем ближе к закрытию, чтобы избежать случайных зевак. Народ у нас любопытный, а ты, если я правильно понял твою подругу, должен остаться наедине с этим волком, у которого шея задеревенела. Я буду ждать у входа, а у черного поставлю человечка. Так что умереть во цвете лет мы тебе не дадим.
– Погоди-ка, откуда ты знаешь про черный ход?
– Местность мной уже изучена. Магазинчик располагается в бывшей дворницкой одного из особняков начала века. Кому принадлежит антикварный, узнать пока не удалось, но я работаю в этом направлении.
– Неужели все так серьезно?
– А ты как думал? Гильотины на дорогах не валяются! Особенно в Москве.
В дверь после стука вошла зареванная Аллочка.
– Ну ладно, мир, – предложил ей начальник. Еремин был отходчив.
Девушка в ответ шмыгнула носом и загробным голосом возвестила:
– К вам клиент. Вячеслав Семенович Грабец.
– Кто это?
– Приятель Констанции Лазарчук, – пояснил Антон. – Я вчера ему звонил и пригласил сюда.
Мужчина лет тридцати, с изможденным лицом, рыжеватой бородкой, в коричневой куртке из замши, весьма потертой, поздоровался наклоном головы и присел на краешек стула.
– Вы – следователь? – осведомился он мимоходом, нервно ткнув указательным пальцем в сторону Еремина. – Я уже отвечал на вопросы в МУРе и согласился приехать к вам, потому что мне все равно, кто найдет эту сволочь. Лишь бы нашли. И поскорее.
– Вы любили ее? – был первый вопрос. И задал его, конечно, писатель, не побоявшись накликать на себя гнев следователя.
– Это не ваше дело! – отрезал Грабец. – Я буду отвечать только на вопросы, имеющие отношение к расследованию убийства.
– Почему вы думаете, что этот вопрос не имеет к нему отношения? – встал на защиту друга Константин.
– Какая разница убийце, любил я Констанцию или нет? Он меня об этом не спрашивал. Да, любил. Она меня – нет. Она вообще никого не любила. Ни мать. Ни отца. Холодное, красивое животное. Пусть покарает меня Бог, что так говорю о покойнице, но это правда.
– Где вы познакомились?
– В казино. Удивляетесь? Констанция была азартной девушкой. В ту ночь мы с ней проигрались в пух и прах. Она попросила у меня взаймы. Такое часто случается в игральных залах, просят у незнакомых людей. Я влюбился с первого взгляда и, конечно, не мог ей отказать. Дал все, что у меня оставалось, и она спустила это за пять минут. Я предложил ей сгонять ко мне. У меня в мастерской имелась заначка. Я забыл вам сказать, что я художник. Тогда еще учился во ВГИКе, но уже работал в мастерской у отца. Она тут же согласилась, но с условием, что не вернемся в казино, а поедем к ее друзьям… Было четыре часа утра. Она позвонила прямо оттуда и радостно сообщила мне, что нас ждут. Но явиться в гости с пустыми руками? И мой план насчет мастерской сгодился. Я, разумеется, планировал задержаться в мастерской подольше. Мне часто приходилось там ночевать, так что к приему прекрасной незнакомки все было готово. Но оказалось, что я по рассеянности забыл ключ от мастерской. Пришлось взламывать дверь. Так велико было мое желание! Констанция же скептически отнеслась к предложению никуда не ехать и остаться на ночь в мастерской. Она рвалась к своим друзьям и только в такси поинтересовалась, как меня зовут и вообще кто я такой.
Мы накупили вина и закуски. Ввалились в какую-то шикарную хату на Тверской, полную народу. Мне показалось, что там бузят уже не первый день. Я вообще-то не любитель таких мероприятий. Просто не хотел ее потерять. Уже светало, но никто и не думал расходиться. Мной мало кто интересовался, она же постоянно была в центре внимания. Потом наступил мертвый час. Большинство улеглось прямо на полу. Кровать и два дивана оккупировали хозяева квартиры и особо приближенные гости. Констанция таковой не являлась. Я втайне надеялся лечь с ней рядом, но там были и другие претенденты, а про меня она вообще забыла. Я видел, как она лежала в объятиях красивого парня с пышной шевелюрой, которого я почему-то принимал за гомика. Он все время что-то шептал ей на ухо. Что-то ласковое. Понятно было по выражению его лица. Бывает, знаете, такое выражение, приторное-приторное. Констанция никак не реагировала на его слова. Или делала вид. Она тут же уснула. И парень успокоился. И тоже уснул. Не спал только я.
В полдень всех разбудили новые гости. Сначала не унимался дверной звонок, а потом в квартиру ворвалась шумная, пьяная компания и подняла такой вой, куда там античным сиренам! Констанция, высвободившись из объятий назойливого красавца, объявила хозяевам, что привыкла по утрам принимать ванну. И хотя было уже далеко не утро, те любезно согласились, о чем вскоре пожалели. Констанция плескалась целый час. И образовалась очередь из тех, кто по утрам привык хотя бы ополаскивать лицо. Недовольство росло. Ей начали стучать в дверь, а она смеялась и кокетливо отвечала: «Да-да, войдите!» Но вскоре вышла сама: босиком, в набедренной повязке из махрового полотенца. Она прекрасно знала, какое впечатление на окружающих производит ее обнаженное тело, и, вероятно, часто пользовалась этим. Недовольство сразу переросло в обожание и восхищение. Потом она собралась домой. Ее не отпускали. Констанция явно кокетничала. Жаловалась на головную боль. Вызвалось много провожатых. Я понял, что шансов у меня никаких, и направился к двери. «Эй! – окликнула меня девушка. Имя мое она уже успела забыть. – Ты куда? Разве ты меня не проводишь?» Она тогда снимала комнату на Подколокольном переулке и училась в МГУ на факультете журналистики. Я думал, она не москвичка, раз снимает жилье. И предложил показать ей город. Она подняла меня на смех.
У нее было уютно, хоть и не прибрано. Констанция угостила меня чаем. Я заметил, что холодильник совершенно пуст. Я понял, что девушка проигралась подчистую. «Как же ты будешь?» – «Заработаю как-нибудь. А через неделю – стипуха!» Я поразился ее беспечности. Я тоже довольно легкомысленный человек, но Констанция могла побить все рекорды. Я оставил ей немного денег. Взамен она мне подарила порнографический журнал. Я сначала не понял, в чем дело. Разобрался, когда ехал в метро. Решил от нечего делать полистать. Там была Констанция в разных позах. Я закрыл журнал, потому что его уже сверлили чьи-то похотливые глазки. Или мне так показалось. Мне стало стыдно за нее. Потом я узнал, что за эти снимки ей отвалили много денег, но она все просадила в казино. Деньги у Констанции никогда не задерживались. Рулетка, «блэк-джек» манили ее, как наркотик. Она мне призналась однажды, что в детстве ее целью был Париж (она ведь наполовину француженка), но потом этот город ей опротивел (у нее были сложные отношения с отцом). И тогда все заменила игра. Так бывает. Каждый по-своему сходит с ума! Я вас не утомил? – Грабец посмотрел на следователя.
– Нет-нет! – закричал писатель.
– Продолжайте, – кивнул Еремин.
– Поймите меня правильно. Я потому так разговорился, что положение мое незавидно. Следователь из МУРа подозревает меня. Будто я из ревности задушил Констанцию. Уже допросили многих ее знакомых, и некоторые прямо указывают на меня. Почему? Из зависти, что ли? Или обиды? Считают, что я отбил у них Констанцию. Она действительно в последнее время мало тусовалась. Но дело не во мне. Работала много. Ее статьи охотно печатали во всех модных женских журналах. Хорошо платили, но ей было этого мало. Она постоянно искала заработок. Чтобы потом спустить все за день, ну, может, за два! Больно было на это смотреть, но ничего поделать я не мог. Мое мнение Констанцию не интересовало. Как, впрочем, и мнение любого другого. Она казалась совершенно разочарованным в жизни человеком, и ничто ее не занимало, кроме игры. Ревновать ее было глупо. Она никого никогда не любила. Мужчины представлялись ей чем-то вроде тренажера. Она не получала удовольствия. Не могу утверждать, что она не спала с кем-то другим, притом что дорожила нашей дружбой. Ей было все равно. Не скрою, первое время я мучился, а потом привык. Так мучился, что предложил ей выйти за меня замуж. Она посмеялась надо мной. Сказала, что я хороший парень, но зачем же вешать на себя столько проблем. Глупо, конечно.
Так продолжалось до последнего дня. Ее день рождения я решил обставить как можно шикарней. Я сдал большой заказ, и у меня появились деньги. Я пригласил Констанцию в дорогой итальянский ресторан. Условились встретиться в половине восьмого вечера, как всегда, у Пушкина. Я прождал ее два часа. Звонить в тот вечер ей не стал. Она могла просто забыть про меня и уйти куда-нибудь. Это вполне в ее духе. Тем более накануне мы с ней повздорили. В тот день она собиралась встретиться с фотографом. Решила взяться за старое. Я отговаривал. Бесполезно… Короче, деньги, которые я хотел истратить на ресторан, пошли на похороны. – Молодой человек вздохнул и добавил: – А друзей у Констанции, несмотря на все эти шумные тусовки, не оказалось вовсе. На похоронах никого не было…
Грабец замолчал, опустив голову. Следователь выдержал паузу и приступил к допросу.
– Вы говорили, что Констанция в последнее время много работала. Чем она занималась, кроме журналистики?
– Я ведь сказал – собралась продать несколько своих порнографических снимков. Ей позвонил фотограф из какого-то журнала, и она сразу ухватилась за это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Это глубоко личное! – отчеканила она. – И мне бы не хотелось…
– Придется, Катрин, – перебил ее сыщик. – Придется коснуться. Я понимаю, что вам нелегко, но ведь именно Старцев ограбил вашего отца!
– Вы с ума сошли? – В вопросительной интонации и в широко раскрытых глазах чувствовались полная растерянность и недоумение. – Как вам не стыдно?
– Вот как? – Настала очередь Еремина удивляться. – Давайте обо всем по порядку. В вашем рассказе явно не хватало одного персонажа. Теперь мы знаем, кто он. Нет смысла дальше скрывать.
– Вадик тут ни при чем! – отрезала женщина.
– А мы попутно разберемся. Хорошо?
– Как знаете, – пожала она плечами и начала: – Да, Вадик был моим любовником на протяжении нескольких лет. Мы познакомились здесь, в Москве, на вечеринке у общих знакомых. Он мне сразу признался в любви. Меня смущала большая разница в возрасте. Но вскоре я поняла, что мой страх искусственный, придуманный ханжами. Между нами не было не только пропасти, но даже самой незначительной расщелины. Поверьте, я никогда никого так не любила. С бывшим мужем мы жили, как говорится, по соседству. А с Вадиком я поняла, что такое настоящая любовь – африканское кипение страстей! Это продолжалось целый год. Я будто пребывала в ином мире. Как-то он приехал ко мне поздно ночью встревоженный. Я бы даже сказала, затравленный. Его преследовали – и необходимо было уехать как можно дальше.
– Он объяснил вам причину, по которой его преследовали?
– Да, но очень туманно. Некогда было вдаваться в подробности. Сказал, что это связано с каким-то карточным долгом, что он давно расплатился, но его продолжают преследовать и даже хотят убить. Я нашла для него надежное убежище. Догадываетесь, какое? – Катрин заметно преобразилась, вспоминая о любовнике. – Старый дом моего отца в предместье Парижа. Вадик прожил там два года. Они здорово ладили с отцом. Когда я приехала его навестить в первый раз, то просто диву далась. Папа даже к родственникам не относился с такой любовью. Они жили душа в душу. Отец всегда мечтал о сыне. Вадик уже свободно изъяснялся по-французски. Он не сидел там сложа руки. Занимался коммерцией. У него сохранились кое-какие связи с Россией, и он поставлял сюда товар. Кончилось все одновременно. Будто кто-то взрывчатку подложил под мое счастье. В течение нескольких дней я потеряла сразу обоих. Я говорила, что целый год прожила вместе с ними. Летом мы поехали с Вадиком на юг. Он неожиданно оставил меня на несколько дней, сославшись на срочные дела. Должен был проследить за погрузкой своего товара в марсельском порту. Я не особо вникала в его дела. Надо так надо. И тогда же пришла телеграмма из Парижа. Я, разумеется, уехала к отцу, оставив у портье записку для Вадима. Он не приехал на похороны и даже не позвонил. Я не знала, что думать. Каждый день набирала телефон гостиницы в Антибе, и каждый раз мне отвечали: «Не появлялся». Все разъяснилось, когда я уже лежала в больнице. В моей палате оказалась марсельская газета…
Катрин неожиданно прервала свой рассказ. Развернулась в своей инвалидной коляске спиной к гостям и неслышно покатила в глубь зала, где возвышался авангардный сервант непонятной геометрической формы. Она вернулась к ним не с пустыми руками.
– Вот эта газета.
Женщина протянула ее следователю, но тот кивнул на Антона.
– Здесь говорится о каком-то Измоденове, русском коммерсанте, погибшем в автокатастрофе, – перевел Полежаев.
– Вадик жил во Франции по поддельным документам, – ничуть не смутившись, объяснила Катрин. – Там его знали как Измоденова.
– Как марсельская газета очутилась в вашей больничной палате?
– Этот вопрос я задала сестре милосердия. Она ответила, что газету прислали ко мне домой из Антиба, а почтальон принес прямо в больницу. Я решила, что администрация гостиницы, чтобы я им больше не докучала своими звонками, позаботилась обо мне.
– А кто занимался похоронами Измоденова? – не унимался Еремин.
– Я узнала о гибели Вадика слишком поздно. И была уже инвалидом. Так что пребывала в полном неведении о том, где его похоронили. Уже в Москве мне кто-то позвонил. Он представился другом Вадика. Этот друг сообщил название кладбища и подробно рассказал, как найти аллею, на которой похоронен господин Измоденов.
– Значит, все-таки похоронен как Измоденов?
– Ведь он умер не под своей фамилией, – не поняла Катрин подоплеки вопроса. – По иронии судьбы и папа, и Вадик умерли в один день.
– По иронии судьбы умер некий господин Измоденов, – подвел безжалостный итог следователь. – А господин Старцев выжил. И прекрасно себя чувствует, потому что никогда не попадал в автокатастрофу.
Из груди женщины вырвался приглушенный стон. Как дитя, которому сказали, что Дед Мороз– выдумка и никогда не придет, она в какой-то смутной надежде переводила взгляд с одного на другого, а потом закрыла лицо руками и зашептала, переходя на крик:
– Нет! Не может быть! Вы врете! Вы все врете! Зачем вы издеваетесь надо мной?
– Зачем ты так? – укоризненно бросил другу писатель.
Еремин ждал в машине, а Полежаев еще долго стоял на коленях перед инвалидным креслом.
– Вадечка, ангел мой! Милый мой мальчик! – как в бреду повторяла Катрин, орошая пуловер Антона слезами.
Он узнал еще много нежных французских слов.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
3 сентября, среда
Патя пропала. Впервые со времени их знакомства она не приехала и не позвонила. Он провел ночь в одиночестве. Он давно привык к таким ночам, но на сей раз квартира показалась ему склепом, и он не находил себе места, переходя из комнаты в комнату, из кухни в прихожую и снова – круг за кругом. Ни ее телефон на Патриарших, ни сотовый не отвечали. Звонить в загородный дом после устроенного там Константином рука не поднималась.
Время медленно липкой, тягучей патокой ползло по стенам. Была ли это тоска по Патрисии? Ведь ее он любил, лишь когда она подражала…
Впервые был почти готов снять трубку, набрать номер и сказать: «Ида, это я…» Так просто и так невозможно.
Уснул на рассвете.
Проснулся от звонка будильника. Вспомнил: Еремин ждет с утра в конторе.
Телефон на Патриарших и сотовый опять не отвечали!
«Надо будет к ней заехать. Вдруг ключи от квартиры окажутся в почтовом ящике? Этого я себе никогда не прощу!..»
* * *
Начальник с утра разругался с секретаршей. Обычное дело. Аллочка всхлипывала за стеной, а Костя изливал душу писателю:
– Всех разгоню к чертовой матери! И так еле перебиваемся. Предприятие мое убыточное. Поверишь ли? Слишком большой штат для одного сыщика! Понял? Всех надо кормить! А всех не накормишь!
– Тебе надо расширять дело, – советовал Антон. – Найти пару-тройку опытных ребят. Мало ли из органов уволилось.
– Думаешь, ты самый умный! Не знаю я, что мне делать? Знаю, Антоша. Да беда моя в том, что не могу ни с кем сработаться. Не доверяю никому. Слишком много обжигался. Слишком часто меня подставляли. Даже этой дурочке, – он кивнул на стену, – не доверяю. Боюсь утечки информации. Многим людям это может стоить жизни. Вот так-то, брат. Из всей милицейской братвы, которую знал раньше и с которой общаюсь теперь, могу положиться лишь на одного человека. На Престарелого. И все.
Он курил сигарету за сигаретой, что случалось лишь в минуты особого волнения.
– Кстати, Елизарыч со своим соседом кое-что наколдовали для нас. Адресок магазинчика, о котором говорила твоя подруга, теперь имеется. Дело за малым – посмотреть на эту штуковину.
– Кто пойдет?
– По-моему, тебе предложили, Антоша? Опять же – подарок невесте.
– Когда?
– Сегодня. Да ты не бойся, я тебя подстрахую. Магазинчик закрывается в восемь. Подъедем ближе к закрытию, чтобы избежать случайных зевак. Народ у нас любопытный, а ты, если я правильно понял твою подругу, должен остаться наедине с этим волком, у которого шея задеревенела. Я буду ждать у входа, а у черного поставлю человечка. Так что умереть во цвете лет мы тебе не дадим.
– Погоди-ка, откуда ты знаешь про черный ход?
– Местность мной уже изучена. Магазинчик располагается в бывшей дворницкой одного из особняков начала века. Кому принадлежит антикварный, узнать пока не удалось, но я работаю в этом направлении.
– Неужели все так серьезно?
– А ты как думал? Гильотины на дорогах не валяются! Особенно в Москве.
В дверь после стука вошла зареванная Аллочка.
– Ну ладно, мир, – предложил ей начальник. Еремин был отходчив.
Девушка в ответ шмыгнула носом и загробным голосом возвестила:
– К вам клиент. Вячеслав Семенович Грабец.
– Кто это?
– Приятель Констанции Лазарчук, – пояснил Антон. – Я вчера ему звонил и пригласил сюда.
Мужчина лет тридцати, с изможденным лицом, рыжеватой бородкой, в коричневой куртке из замши, весьма потертой, поздоровался наклоном головы и присел на краешек стула.
– Вы – следователь? – осведомился он мимоходом, нервно ткнув указательным пальцем в сторону Еремина. – Я уже отвечал на вопросы в МУРе и согласился приехать к вам, потому что мне все равно, кто найдет эту сволочь. Лишь бы нашли. И поскорее.
– Вы любили ее? – был первый вопрос. И задал его, конечно, писатель, не побоявшись накликать на себя гнев следователя.
– Это не ваше дело! – отрезал Грабец. – Я буду отвечать только на вопросы, имеющие отношение к расследованию убийства.
– Почему вы думаете, что этот вопрос не имеет к нему отношения? – встал на защиту друга Константин.
– Какая разница убийце, любил я Констанцию или нет? Он меня об этом не спрашивал. Да, любил. Она меня – нет. Она вообще никого не любила. Ни мать. Ни отца. Холодное, красивое животное. Пусть покарает меня Бог, что так говорю о покойнице, но это правда.
– Где вы познакомились?
– В казино. Удивляетесь? Констанция была азартной девушкой. В ту ночь мы с ней проигрались в пух и прах. Она попросила у меня взаймы. Такое часто случается в игральных залах, просят у незнакомых людей. Я влюбился с первого взгляда и, конечно, не мог ей отказать. Дал все, что у меня оставалось, и она спустила это за пять минут. Я предложил ей сгонять ко мне. У меня в мастерской имелась заначка. Я забыл вам сказать, что я художник. Тогда еще учился во ВГИКе, но уже работал в мастерской у отца. Она тут же согласилась, но с условием, что не вернемся в казино, а поедем к ее друзьям… Было четыре часа утра. Она позвонила прямо оттуда и радостно сообщила мне, что нас ждут. Но явиться в гости с пустыми руками? И мой план насчет мастерской сгодился. Я, разумеется, планировал задержаться в мастерской подольше. Мне часто приходилось там ночевать, так что к приему прекрасной незнакомки все было готово. Но оказалось, что я по рассеянности забыл ключ от мастерской. Пришлось взламывать дверь. Так велико было мое желание! Констанция же скептически отнеслась к предложению никуда не ехать и остаться на ночь в мастерской. Она рвалась к своим друзьям и только в такси поинтересовалась, как меня зовут и вообще кто я такой.
Мы накупили вина и закуски. Ввалились в какую-то шикарную хату на Тверской, полную народу. Мне показалось, что там бузят уже не первый день. Я вообще-то не любитель таких мероприятий. Просто не хотел ее потерять. Уже светало, но никто и не думал расходиться. Мной мало кто интересовался, она же постоянно была в центре внимания. Потом наступил мертвый час. Большинство улеглось прямо на полу. Кровать и два дивана оккупировали хозяева квартиры и особо приближенные гости. Констанция таковой не являлась. Я втайне надеялся лечь с ней рядом, но там были и другие претенденты, а про меня она вообще забыла. Я видел, как она лежала в объятиях красивого парня с пышной шевелюрой, которого я почему-то принимал за гомика. Он все время что-то шептал ей на ухо. Что-то ласковое. Понятно было по выражению его лица. Бывает, знаете, такое выражение, приторное-приторное. Констанция никак не реагировала на его слова. Или делала вид. Она тут же уснула. И парень успокоился. И тоже уснул. Не спал только я.
В полдень всех разбудили новые гости. Сначала не унимался дверной звонок, а потом в квартиру ворвалась шумная, пьяная компания и подняла такой вой, куда там античным сиренам! Констанция, высвободившись из объятий назойливого красавца, объявила хозяевам, что привыкла по утрам принимать ванну. И хотя было уже далеко не утро, те любезно согласились, о чем вскоре пожалели. Констанция плескалась целый час. И образовалась очередь из тех, кто по утрам привык хотя бы ополаскивать лицо. Недовольство росло. Ей начали стучать в дверь, а она смеялась и кокетливо отвечала: «Да-да, войдите!» Но вскоре вышла сама: босиком, в набедренной повязке из махрового полотенца. Она прекрасно знала, какое впечатление на окружающих производит ее обнаженное тело, и, вероятно, часто пользовалась этим. Недовольство сразу переросло в обожание и восхищение. Потом она собралась домой. Ее не отпускали. Констанция явно кокетничала. Жаловалась на головную боль. Вызвалось много провожатых. Я понял, что шансов у меня никаких, и направился к двери. «Эй! – окликнула меня девушка. Имя мое она уже успела забыть. – Ты куда? Разве ты меня не проводишь?» Она тогда снимала комнату на Подколокольном переулке и училась в МГУ на факультете журналистики. Я думал, она не москвичка, раз снимает жилье. И предложил показать ей город. Она подняла меня на смех.
У нее было уютно, хоть и не прибрано. Констанция угостила меня чаем. Я заметил, что холодильник совершенно пуст. Я понял, что девушка проигралась подчистую. «Как же ты будешь?» – «Заработаю как-нибудь. А через неделю – стипуха!» Я поразился ее беспечности. Я тоже довольно легкомысленный человек, но Констанция могла побить все рекорды. Я оставил ей немного денег. Взамен она мне подарила порнографический журнал. Я сначала не понял, в чем дело. Разобрался, когда ехал в метро. Решил от нечего делать полистать. Там была Констанция в разных позах. Я закрыл журнал, потому что его уже сверлили чьи-то похотливые глазки. Или мне так показалось. Мне стало стыдно за нее. Потом я узнал, что за эти снимки ей отвалили много денег, но она все просадила в казино. Деньги у Констанции никогда не задерживались. Рулетка, «блэк-джек» манили ее, как наркотик. Она мне призналась однажды, что в детстве ее целью был Париж (она ведь наполовину француженка), но потом этот город ей опротивел (у нее были сложные отношения с отцом). И тогда все заменила игра. Так бывает. Каждый по-своему сходит с ума! Я вас не утомил? – Грабец посмотрел на следователя.
– Нет-нет! – закричал писатель.
– Продолжайте, – кивнул Еремин.
– Поймите меня правильно. Я потому так разговорился, что положение мое незавидно. Следователь из МУРа подозревает меня. Будто я из ревности задушил Констанцию. Уже допросили многих ее знакомых, и некоторые прямо указывают на меня. Почему? Из зависти, что ли? Или обиды? Считают, что я отбил у них Констанцию. Она действительно в последнее время мало тусовалась. Но дело не во мне. Работала много. Ее статьи охотно печатали во всех модных женских журналах. Хорошо платили, но ей было этого мало. Она постоянно искала заработок. Чтобы потом спустить все за день, ну, может, за два! Больно было на это смотреть, но ничего поделать я не мог. Мое мнение Констанцию не интересовало. Как, впрочем, и мнение любого другого. Она казалась совершенно разочарованным в жизни человеком, и ничто ее не занимало, кроме игры. Ревновать ее было глупо. Она никого никогда не любила. Мужчины представлялись ей чем-то вроде тренажера. Она не получала удовольствия. Не могу утверждать, что она не спала с кем-то другим, притом что дорожила нашей дружбой. Ей было все равно. Не скрою, первое время я мучился, а потом привык. Так мучился, что предложил ей выйти за меня замуж. Она посмеялась надо мной. Сказала, что я хороший парень, но зачем же вешать на себя столько проблем. Глупо, конечно.
Так продолжалось до последнего дня. Ее день рождения я решил обставить как можно шикарней. Я сдал большой заказ, и у меня появились деньги. Я пригласил Констанцию в дорогой итальянский ресторан. Условились встретиться в половине восьмого вечера, как всегда, у Пушкина. Я прождал ее два часа. Звонить в тот вечер ей не стал. Она могла просто забыть про меня и уйти куда-нибудь. Это вполне в ее духе. Тем более накануне мы с ней повздорили. В тот день она собиралась встретиться с фотографом. Решила взяться за старое. Я отговаривал. Бесполезно… Короче, деньги, которые я хотел истратить на ресторан, пошли на похороны. – Молодой человек вздохнул и добавил: – А друзей у Констанции, несмотря на все эти шумные тусовки, не оказалось вовсе. На похоронах никого не было…
Грабец замолчал, опустив голову. Следователь выдержал паузу и приступил к допросу.
– Вы говорили, что Констанция в последнее время много работала. Чем она занималась, кроме журналистики?
– Я ведь сказал – собралась продать несколько своих порнографических снимков. Ей позвонил фотограф из какого-то журнала, и она сразу ухватилась за это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40