Во всяком случае, к ней, Джиллиан, ничего подобного Чарли десять лет назад не испытывал.
— Я пришел к ней с просьбой: не передавать дело в суд, — неловко закончил Донован-младший, вызывающе поднимая глаза на Джиллиан. Словно приглашая ее возразить или затронуть тему автокатастрофы на дороге вдоль края каньона…
Но молодая женщина предпочла промолчать. Вся семейка Донованов осточертела ей до невозможности. Пусть помощник шерифа сводит воедино их противоречивые показания. В конце концов, это — его работа. Она уже открыла рот, собираясь объяснить это Чарли с Юджином, но тут у крыльца пронзительно взвизгнули тормоза, и все головы, словно по команде, обернулись в нужном направлении.
Катберт!
Сердце молодой женщины дрогнуло от облегчения — а в следующий миг Джиллиан похолодела от страха. Что за злая ирония, что за опереточная ситуация! Катберту все уши прожужжали сплетнями да россказнями насчет ее скандального прошлого. С каким неприкрытым отвращением, с каким холодным презрением глядел на нее Далтон, этот рыцарь без страха и упрека, когда выступил на защиту Натали в тот, первый вечер в кафе! Поверит ли он, что нынче вечером Донован заглянул к ней в номер только поговорить, или автоматически подумает самое худшее, как и все вокруг?
Бросит ли ее Катберт, как некогда — Чарли?
Нет, не бросит! Только не Катберт! И все-таки Джиллиан внутренне напряглась, предчувствуя тягостные объяснения, которых любимый наверняка потребует.
Едва свернув на подъездную дорожку, Катберт заметил толпу, собравшуюся у дверей двенадцатого номера. Колеса джипа еще вращались по инерции, когда он опрометью выскочил из машины и бегом бросился к месту событий. Сердце его колотилось, точно тяжелый молот. Неистово работая локтями, он протолкался сквозь толпу. И, лишь завидев Джиллиан, — волосы растрепаны, глаза мечут молнии! — облегченно перевел дух и отчасти расслабился.
Больше всего на свете молодая женщина напоминала рыжую рысь, на загнанную в угол сворой голодных волков. Аметистовые глаза ее полыхали фиолетовым огнем. Такая без боя не сдастся. Такая при необходимости пустит в ход и когти, и клыки.
Сейчас Катбертом владела одна-единственная мысль: спасти эту женщину от злобной стаи, защитить от клацающих зубами хищников. Беглым взглядом окинул он обстановку: два бокала для вина, смятая постель, залитое слезами лицо Натали…
— С тобой все в порядке? — тихо спросил он Джиллиан.
— Да.
Этот краткий, вымученный ответ заключал в себе целые тома. Эта женщина изнемогает от боли, но она слишком горда, чтобы это выказать. Теперь, убедившись, что Джиллиан в безопасности, Катберт решил, что первым делом следует очистить комнату и дать бедняжке возможность вздохнуть спокойно.
— Ну, ладно, приятели, повеселились — и будет. Шоу закончено. Не пора ли разойтись восвояси?
В небрежно оброненной фразе отчетливо прозвучали стальные интонации. Толпа, осаждающая дверь, понемногу начала рассеиваться.
Чарли Донован смерил Катберта свирепым взглядом, решительно пересек комнату и обнял жену за талию. Натали уткнулась ему в плечо и дала волю рыданиям. Так, поддерживая и утешая бедняжку, Чарли повел ее прочь из комнаты.
Теперь из посторонних в номере оставался только Юджин. Несгибаемый. Прямой как палка. Надменное лицо его превратилось в неумолимую каменную маску. Иссиня-черные глаза испепеляли презрением.
— Далтон, эта женщина — распутница. Дешевая потаскушка. Десять лет назад она совратила моего сына, и теперь возвратилась в Санто-Беньо, чтобы довершить начатое.
Катберт раскачивался на пятках, непроизвольно сжимая кулаки.
— Донован, я не пересчитаю тебе все ребра прямо здесь и сейчас по одной-единственной причине: весу во мне на сорок фунтов больше, а вот лет мне на три десятка меньше. Впрочем, про эти милые тонкости я могу и позабыть, если ты сейчас же не уберешься к дьяволу.
— Она и тебя погубит, если не остережешься.
Далтон шагнул вперед.
— Считаю до трех, Донован!
Ноздри Юджина раздувались, точно у породистого скакуна. Еще секунду-другую он пепелил противника взором, а затем метнул злобный, ненавидящий взгляд в сторону Джиллиан, развернулся на каблуках и с достоинством удалился. Катберт закрыл за ним дверь, походя отмечая, что задвижка и замок не несут на себе никаких следов насильственного взлома. Очевидно, Джиллиан сама впустила в номер эту шумную процессию из прошлого.
Но об этом неразумном поступке он поговорит с нею позже. А сейчас, как представлялось Катберту, Джиллиан Брайтон нуждается в одной-единственной вещи. Точно так же, как и он.
Далтон вернулся к ней, наклонился, подхватил молодую женщину на руки. Единственное кресло в номере казалось чересчур шатким и неустойчивым, чтобы выдержать их обоих, но инженер решил рискнуть.
На протяжении нескольких бесконечно-долгих секунд Джиллиан лежала неподвижно, точно окаменевшая, всем телом прильнув к его широкой груди. Затем ее начала бить крупная дрожь. Катберт с трудом подавил вскипающее бешенство: что за мерзавцы эти Донованы! Это же надо — подвергать беззащитную женщину этакой публичной «казни»! На дворе — не мрачное средневековье, в конце-то концов! И он еще крепче прижал Джиллиан к себе.
Наконец молодая женщина шевельнулась, отстранилась, уселась прямо.
— Ты разве не хочешь спросить, что случилось?
— Я приблизительно себе представляю.
Джиллиан упрямо выставила вперед подбородок. Глаза ее воинственно сверкнули. Видимо, прощальные слова Юджина до сих пор жгут ее и мучают, догадался Катберт.
— Ну, и что же такого ты себе представляешь?
— Явился Чарли, постучал в дверь, упросил впустить его внутрь.
— И что?
От этих вызывающих интонаций у Катберта болезненно сжалось сердце. Джиллиан уже приходилось пережить нечто подобное. Вот откуда эта агрессивная озлобленность.
— И, — невозмутимо докончил инженер, — Донован-младший повел себя как распоследний идиот. Ты попыталась выставить его за дверь, и тут к месту событий подоспели его жена, и отец, а заодно и весь город.
Джиллиан неотрывно глядела на Катберта, дожидаясь продолжения. И, не дождавшись, удивленно свела брови.
— Ты и впрямь думаешь, будто все произошло именно так?
— Я не думаю, Джиллиан. Я знаю.
— Откуда?
Встретив недоуменный взгляд собеседницы, Катберт только улыбнулся. Неделю назад, — да что там, каких-нибудь несколько дней назад! — инженер, пожалуй, задал бы себе тот же вопрос. Он знал наизусть все скандальные сплетни, касающиеся этой женщины. В голове его составилось крайне нелестное о ней представление, — еще до того, как Катберт лично познакомился с «разрушительницей семейных очагов». Но с тех пор он ближе узнал эту неутомимую, вдохновенную энтузиастку своего дела, глубже проник в систему ее ценностей. Он уже имел возможность наблюдать ее упрямую одержимость работой, ее неуемное любопытство, которому есть дело до всех и вся, в том числе и до его ненаглядной плотины. Он смеялся с нею вместе, он разделял с нею самое сокровенное, — любовь к работе, к раз и навсегда избранному делу. И теперь у Катберта просто в голове не укладывалось, как это он мог поверить, пусть даже на краткое мгновение, всем этим скабрезным историям, изображающим Джиллиан как холодную, расчетливую интриганку.
Запустив пальцы в спутанные рыжие волосы, Катберт бережно обнял ладонями ее лицо.
— Я знаю, как все произошло, потому что я знаю тебя.
До глубины души потрясенная услышанным, Джиллиан подставила губы навстречу поцелую. А когда поцелуй закончился, все ее существо преисполнилось сладостного любовного томления, что пробудилось где-то в груди и стремительно разлилось по всему телу, вплоть до кончиков пальцев.
И в этом блаженном забытье прошло несколько минут, прежде чем Джиллиан вспомнила, зачем Чарли постучался к ней в дверь. Молодая женщина снова выпрямилась, поудобнее устраиваясь на коленях у любимого.
— Чарли приехал в город, чтобы рассказать мне одну ужасную вещь: это Натали поломала мои кассеты.
— Доносить на собственную жену? — Катберт презрительно скривил губы. — Какой милый мальчик!
Хотя Джиллиан меньше всего хотелось оправдывать этого человека, справедливость требовала выступить в его защиту.
— Нет же, Чарли не ябедничать явился. Он попросил, чтобы я не передавала дела в суд.
И последние остатки былого раздражения растаяли, будто их и не было, едва Джиллиан вспомнила, как Чарли ринулся защищать жену. Он и впрямь любит Натали, пусть даже в полной мере этого не сознает. И всегда ее любил. Молодой женщине оставалось винить лишь саму себя: ведь только собственное безрассудное увлечение некогда помешало ей понять эту простую истину. Так чего же ждать от легкомысленного Чарли?
— А ты что же? — полюбопытствовал Катберт. — Откажешься от судебного преследования? — пояснил он, когда молодая женщина недоуменно вскинула глаза.
Улыбнувшись, Джиллиан решительно и навсегда стряхнула с себя оковы прошлого.
— Ну, конечно. Я не желаю зла Натали. И никогда не желала.
Обвив руками его шею, Джиллиан легонько поцеловала любимого в губы. И вместе с этим невесомым прикосновением пришло мгновенное понимания. Да, она не хотела повредить Натали. Никому повредить не хотела. Но… Молодая женщина отстранилась; в аметистовых глубинах глаз читалось искреннее сожаление.
— А что, если Юджин прав?
Большим и указательным пальцем Катберт легонько ущипнул ее за подбородок.
— Это вряд ли.
И от этой широкой улыбки на сердце у Джиллиан тут же потеплело.
— Я сюда приехала не ради мести, не для того, чтобы рассорить Чарли с женой, но я наверняка усугубила ситуацию. Ведь им и без меня непросто приходилось, а с моим приездом все пошло наперекосяк… Если одно мое присутствие подтолкнуло Натали к таким отчаянным, мстительным поступкам, то, думается мне… Впрочем нет, я твердо знаю. Мне следует вернуться в Хьюстон и оставить супругов в покое.
Катберт не сказал ни да, ни нет.
— Завтра я начну паковаться.
— А как же твой фильм?
Джиллиан глубоко вздохнула.
— Я использую тот метраж, что есть, а в тех местах, где нужно заполнять бреши… что ж, придется использовать творческий подход!
Катберт даже не пытался ее переубедить. Он видел, какими глазами смотрел на документалистку Юджин Донован, и интуиция подсказывала инженеру: ненависть старика куда глубже и непримиримее, чем даже неприязнь его снохи. А может, это вовсе не ненависть? Может, это страх? Но, какие бы уж побуждения не владели Донованом-старшим, Катберт предпочел бы убрать Джиллиан с «линии огня».
Однако инженер отлично понимал, чего ей стоит этот досрочный отъезд и как много значит для документалистки фильм про Плакальщицу каньона Санто-Беньо. И оттого, что Джиллиан вынуждена сниматься с места, не закончив съемок, сердце его разбивалось на тысячу осколков.
— Я заеду за тобой в Хьюстон, — объявил Катберт с улыбкой, обещающей все то, что он не сумел облечь в слова. — И отвезу тебя домой: знакомить с братьями.
— Они все такие же здоровяки, как ты?
— Еще здоровее.
— И такие же упрямцы?
— Еще упрямее.
Джиллиан проследила пальцем линию его подбородка.
— И такие же красавцы?
— Нет, мэм, — невинно отозвался Катберт, не моргнув и глазом. — Все страшны, как смертный грех, а уж подлые — не приведи Господи! Я — единственная гордость семьи.
Рассмеявшись, Джиллиан звонко чмокнула его в губы.
— Я запомню.
16
В предрассветном сумраке Джиллиан сказала Катберту последнее «до свидания». Прощание заняло у них куда больше времени, чем ожидалось, тем паче если учесть, что в последний момент обоим отчаянно захотелось вернуться в постель.
Наконец Катберт со стоном высвободился из ее объятий.
— Я приеду в Хьюстон через неделю. Две, от силы. А если ремонтные работы затянутся дольше предполагаемого, я прилечу к тебе хотя бы на выходные.
— Обещаешь?
— Честное индейское, любимая.
И под взглядом его серых, со стальным отливом глаз каждый нерв, каждая клеточка тела Джиллиан затрепетали от сладкого предвкушения. Молодая женщина уже не раз имела возможность убедиться: Катберт Далтон — человек слова. И на сей раз она покидает Санто-Беньо отнюдь не с разбитым, истекающим кровью сердцем.
Спустя несколько часов Джиллиан наконец-то стряхнула с себя блаженную истому, приняла душ и принялась упаковывать вещи. А затем, собравшись с силами, вышла под проливной дождь и добежала до кафе, — подкрепиться чашечкой кофе и несколькими бутербродами.
В «Трех ковбоях» ее дожидался Джереми Багряное Облако, согревая мозолистые руки о кружку угольно-черного, аппетитно дымящегося напитка.
— В этом году нам не понадобятся змеи для того, чтобы уговорить качина послать побольше дождей, — философски заметил старик, едва молодая женщина подсела к нему.
— Это верно, — согласилась документалистка.
Джиллиан надеялась когда-нибудь отснять документальный фильм про знаменитый змеиный танец индейцев навахо. Каждое лето этими плясками завершались восьмидневные тайные обряды. Однако снимать придется на изрядном расстоянии. Молодой женщине нисколько не хотелось подходить ближе к танцорам, которые размахивают живыми гремучими змеями, а то и в зубы их берут, а потом выпускают, прося донести до богов молитвы племени касательно дождя.
Они с Джереми понимающе помолчали, — ведь друзья зачастую понимают друг друга без слов. Оба глядели на стекла окон в прихотливых водяных разводах, оба размышляли о своем. Но вот Джиллиан удрученно вздохнула.
— Сегодня я уезжаю домой.
— Я уж слышал. Ближе к полудню пошлю внуков в каньон, чтобы разобрали лестницы и прочие штуки, и отнесли их куда следует.
— Спасибо большое.
Безмятежный взгляд старика задержался на ее лице.
— Мудрое решение, Соколенок. Ты нашла, что искала; обрела то, зачем приехала.
Молодая женщина смущенно покраснела: сперва шея, а потом щеки и уши запылали огненным румянцем. По загорелому, обветренному лицу Джереми разбежались тысячи морщинок.
— Я разумел мир и покой, в которых так нуждался твой дух, — усмехнувшись, пояснил старик, поправляя войлочную шляпу. — Но хорошо и то, что ты обрела Катберта. — Индеец накрыл ее руку своей широкой ладонью. — Твой отец радуется за тебя среди качина.
— Я тоже в это верю.
Все еще размышляя над пророческими словами старика, молодая женщина заплатила по счетам и распрощалась с Пегги и Юфимией. Несмотря на то, что материала она отсняла далеко не достаточно, и для того, чтобы восполнить пробелы в фильме, ей придется проявить немалую изобретательность, Джиллиан покидала Санто-Беньо куда более счастливой и безмятежной, нежели приехала. За какую-то неделю она снова обрела душевное равновесие.
Душевное равновесие… и пьянящую, искрометную радость.
И, словно подслушав ее мысли, из-за туч внезапно проглянуло солнце, — как раз тогда, когда Джиллиан выехала на дорогу с двухсторонним движением, уводящую прочь из города. «Блейзер», уютно урча, катился все дальше и дальше, обсыхая под яркими лучами. Но вот, спустя несколько миль, впереди показалась развилка, и Джиллиан сняла ногу с педали акселератора.
Можно повернуть направо и двинуться по частной дороге через владения Юджина Донована, тем самым сократив себе путь миль на двадцать, или обогнуть его земли, как она регулярно проделывала на протяжении последних десяти дней. В молодой женщине пробудилось было искушение показать нос вздорному тирану и гордо проехаться через его заповедную территорию, но она все-таки свернула налево, выбирая дорогу более длинную. Меньше всего на свете ей хотелось еще раз столкнуться с кем-нибудь из вздорного клана Донованов.
Проехав по проселочной дороге еще несколько миль, Джиллиан вырулила на шоссе, протянувшееся с севера на юг. На юге находился город Окленд и аэропорт. А вот на севере… если свернуть на север, то очень скоро доберешься до грунтовой дороги вдоль края каньона. Там, на небольшой забетонированной площадке, Джиллиан и ее съемочная группа парковали машины, прежде чем пешком спускаться в каньон по каменистой извилистой тропке.
«Блейзер» медленно, словно неохотно, притормозил. Крест-накрест положив руки на руль, Джиллиан раздумывала, созерцая черную, заасфальтированную ленту дороги. Солнце еще пробивалось сквозь серую пелену облаков, но с каждой минутой свет угасал. Молодая женщина закусила нижнюю губу: ей до смерти хотелось отснять на развалинах еще кадр-другой. И ведь времени в запасе полным-полно! Самолет на Хьюстон вылетит только через четыре часа.
Порывшись в сумочке, Джиллиан извлекла на свет верную рацию. Прощаясь, Катберт заставил любимую взять эту штуку с собой: на случай непредвиденных неприятностей в дороге. У него, дескать, есть в запасе еще несколько комплектов, так что его не убудет! А то вдруг коварные злоумышленники нападут на беззащитную документалистку в дороге, а она и на помощь позвать не сможет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Я пришел к ней с просьбой: не передавать дело в суд, — неловко закончил Донован-младший, вызывающе поднимая глаза на Джиллиан. Словно приглашая ее возразить или затронуть тему автокатастрофы на дороге вдоль края каньона…
Но молодая женщина предпочла промолчать. Вся семейка Донованов осточертела ей до невозможности. Пусть помощник шерифа сводит воедино их противоречивые показания. В конце концов, это — его работа. Она уже открыла рот, собираясь объяснить это Чарли с Юджином, но тут у крыльца пронзительно взвизгнули тормоза, и все головы, словно по команде, обернулись в нужном направлении.
Катберт!
Сердце молодой женщины дрогнуло от облегчения — а в следующий миг Джиллиан похолодела от страха. Что за злая ирония, что за опереточная ситуация! Катберту все уши прожужжали сплетнями да россказнями насчет ее скандального прошлого. С каким неприкрытым отвращением, с каким холодным презрением глядел на нее Далтон, этот рыцарь без страха и упрека, когда выступил на защиту Натали в тот, первый вечер в кафе! Поверит ли он, что нынче вечером Донован заглянул к ней в номер только поговорить, или автоматически подумает самое худшее, как и все вокруг?
Бросит ли ее Катберт, как некогда — Чарли?
Нет, не бросит! Только не Катберт! И все-таки Джиллиан внутренне напряглась, предчувствуя тягостные объяснения, которых любимый наверняка потребует.
Едва свернув на подъездную дорожку, Катберт заметил толпу, собравшуюся у дверей двенадцатого номера. Колеса джипа еще вращались по инерции, когда он опрометью выскочил из машины и бегом бросился к месту событий. Сердце его колотилось, точно тяжелый молот. Неистово работая локтями, он протолкался сквозь толпу. И, лишь завидев Джиллиан, — волосы растрепаны, глаза мечут молнии! — облегченно перевел дух и отчасти расслабился.
Больше всего на свете молодая женщина напоминала рыжую рысь, на загнанную в угол сворой голодных волков. Аметистовые глаза ее полыхали фиолетовым огнем. Такая без боя не сдастся. Такая при необходимости пустит в ход и когти, и клыки.
Сейчас Катбертом владела одна-единственная мысль: спасти эту женщину от злобной стаи, защитить от клацающих зубами хищников. Беглым взглядом окинул он обстановку: два бокала для вина, смятая постель, залитое слезами лицо Натали…
— С тобой все в порядке? — тихо спросил он Джиллиан.
— Да.
Этот краткий, вымученный ответ заключал в себе целые тома. Эта женщина изнемогает от боли, но она слишком горда, чтобы это выказать. Теперь, убедившись, что Джиллиан в безопасности, Катберт решил, что первым делом следует очистить комнату и дать бедняжке возможность вздохнуть спокойно.
— Ну, ладно, приятели, повеселились — и будет. Шоу закончено. Не пора ли разойтись восвояси?
В небрежно оброненной фразе отчетливо прозвучали стальные интонации. Толпа, осаждающая дверь, понемногу начала рассеиваться.
Чарли Донован смерил Катберта свирепым взглядом, решительно пересек комнату и обнял жену за талию. Натали уткнулась ему в плечо и дала волю рыданиям. Так, поддерживая и утешая бедняжку, Чарли повел ее прочь из комнаты.
Теперь из посторонних в номере оставался только Юджин. Несгибаемый. Прямой как палка. Надменное лицо его превратилось в неумолимую каменную маску. Иссиня-черные глаза испепеляли презрением.
— Далтон, эта женщина — распутница. Дешевая потаскушка. Десять лет назад она совратила моего сына, и теперь возвратилась в Санто-Беньо, чтобы довершить начатое.
Катберт раскачивался на пятках, непроизвольно сжимая кулаки.
— Донован, я не пересчитаю тебе все ребра прямо здесь и сейчас по одной-единственной причине: весу во мне на сорок фунтов больше, а вот лет мне на три десятка меньше. Впрочем, про эти милые тонкости я могу и позабыть, если ты сейчас же не уберешься к дьяволу.
— Она и тебя погубит, если не остережешься.
Далтон шагнул вперед.
— Считаю до трех, Донован!
Ноздри Юджина раздувались, точно у породистого скакуна. Еще секунду-другую он пепелил противника взором, а затем метнул злобный, ненавидящий взгляд в сторону Джиллиан, развернулся на каблуках и с достоинством удалился. Катберт закрыл за ним дверь, походя отмечая, что задвижка и замок не несут на себе никаких следов насильственного взлома. Очевидно, Джиллиан сама впустила в номер эту шумную процессию из прошлого.
Но об этом неразумном поступке он поговорит с нею позже. А сейчас, как представлялось Катберту, Джиллиан Брайтон нуждается в одной-единственной вещи. Точно так же, как и он.
Далтон вернулся к ней, наклонился, подхватил молодую женщину на руки. Единственное кресло в номере казалось чересчур шатким и неустойчивым, чтобы выдержать их обоих, но инженер решил рискнуть.
На протяжении нескольких бесконечно-долгих секунд Джиллиан лежала неподвижно, точно окаменевшая, всем телом прильнув к его широкой груди. Затем ее начала бить крупная дрожь. Катберт с трудом подавил вскипающее бешенство: что за мерзавцы эти Донованы! Это же надо — подвергать беззащитную женщину этакой публичной «казни»! На дворе — не мрачное средневековье, в конце-то концов! И он еще крепче прижал Джиллиан к себе.
Наконец молодая женщина шевельнулась, отстранилась, уселась прямо.
— Ты разве не хочешь спросить, что случилось?
— Я приблизительно себе представляю.
Джиллиан упрямо выставила вперед подбородок. Глаза ее воинственно сверкнули. Видимо, прощальные слова Юджина до сих пор жгут ее и мучают, догадался Катберт.
— Ну, и что же такого ты себе представляешь?
— Явился Чарли, постучал в дверь, упросил впустить его внутрь.
— И что?
От этих вызывающих интонаций у Катберта болезненно сжалось сердце. Джиллиан уже приходилось пережить нечто подобное. Вот откуда эта агрессивная озлобленность.
— И, — невозмутимо докончил инженер, — Донован-младший повел себя как распоследний идиот. Ты попыталась выставить его за дверь, и тут к месту событий подоспели его жена, и отец, а заодно и весь город.
Джиллиан неотрывно глядела на Катберта, дожидаясь продолжения. И, не дождавшись, удивленно свела брови.
— Ты и впрямь думаешь, будто все произошло именно так?
— Я не думаю, Джиллиан. Я знаю.
— Откуда?
Встретив недоуменный взгляд собеседницы, Катберт только улыбнулся. Неделю назад, — да что там, каких-нибудь несколько дней назад! — инженер, пожалуй, задал бы себе тот же вопрос. Он знал наизусть все скандальные сплетни, касающиеся этой женщины. В голове его составилось крайне нелестное о ней представление, — еще до того, как Катберт лично познакомился с «разрушительницей семейных очагов». Но с тех пор он ближе узнал эту неутомимую, вдохновенную энтузиастку своего дела, глубже проник в систему ее ценностей. Он уже имел возможность наблюдать ее упрямую одержимость работой, ее неуемное любопытство, которому есть дело до всех и вся, в том числе и до его ненаглядной плотины. Он смеялся с нею вместе, он разделял с нею самое сокровенное, — любовь к работе, к раз и навсегда избранному делу. И теперь у Катберта просто в голове не укладывалось, как это он мог поверить, пусть даже на краткое мгновение, всем этим скабрезным историям, изображающим Джиллиан как холодную, расчетливую интриганку.
Запустив пальцы в спутанные рыжие волосы, Катберт бережно обнял ладонями ее лицо.
— Я знаю, как все произошло, потому что я знаю тебя.
До глубины души потрясенная услышанным, Джиллиан подставила губы навстречу поцелую. А когда поцелуй закончился, все ее существо преисполнилось сладостного любовного томления, что пробудилось где-то в груди и стремительно разлилось по всему телу, вплоть до кончиков пальцев.
И в этом блаженном забытье прошло несколько минут, прежде чем Джиллиан вспомнила, зачем Чарли постучался к ней в дверь. Молодая женщина снова выпрямилась, поудобнее устраиваясь на коленях у любимого.
— Чарли приехал в город, чтобы рассказать мне одну ужасную вещь: это Натали поломала мои кассеты.
— Доносить на собственную жену? — Катберт презрительно скривил губы. — Какой милый мальчик!
Хотя Джиллиан меньше всего хотелось оправдывать этого человека, справедливость требовала выступить в его защиту.
— Нет же, Чарли не ябедничать явился. Он попросил, чтобы я не передавала дела в суд.
И последние остатки былого раздражения растаяли, будто их и не было, едва Джиллиан вспомнила, как Чарли ринулся защищать жену. Он и впрямь любит Натали, пусть даже в полной мере этого не сознает. И всегда ее любил. Молодой женщине оставалось винить лишь саму себя: ведь только собственное безрассудное увлечение некогда помешало ей понять эту простую истину. Так чего же ждать от легкомысленного Чарли?
— А ты что же? — полюбопытствовал Катберт. — Откажешься от судебного преследования? — пояснил он, когда молодая женщина недоуменно вскинула глаза.
Улыбнувшись, Джиллиан решительно и навсегда стряхнула с себя оковы прошлого.
— Ну, конечно. Я не желаю зла Натали. И никогда не желала.
Обвив руками его шею, Джиллиан легонько поцеловала любимого в губы. И вместе с этим невесомым прикосновением пришло мгновенное понимания. Да, она не хотела повредить Натали. Никому повредить не хотела. Но… Молодая женщина отстранилась; в аметистовых глубинах глаз читалось искреннее сожаление.
— А что, если Юджин прав?
Большим и указательным пальцем Катберт легонько ущипнул ее за подбородок.
— Это вряд ли.
И от этой широкой улыбки на сердце у Джиллиан тут же потеплело.
— Я сюда приехала не ради мести, не для того, чтобы рассорить Чарли с женой, но я наверняка усугубила ситуацию. Ведь им и без меня непросто приходилось, а с моим приездом все пошло наперекосяк… Если одно мое присутствие подтолкнуло Натали к таким отчаянным, мстительным поступкам, то, думается мне… Впрочем нет, я твердо знаю. Мне следует вернуться в Хьюстон и оставить супругов в покое.
Катберт не сказал ни да, ни нет.
— Завтра я начну паковаться.
— А как же твой фильм?
Джиллиан глубоко вздохнула.
— Я использую тот метраж, что есть, а в тех местах, где нужно заполнять бреши… что ж, придется использовать творческий подход!
Катберт даже не пытался ее переубедить. Он видел, какими глазами смотрел на документалистку Юджин Донован, и интуиция подсказывала инженеру: ненависть старика куда глубже и непримиримее, чем даже неприязнь его снохи. А может, это вовсе не ненависть? Может, это страх? Но, какие бы уж побуждения не владели Донованом-старшим, Катберт предпочел бы убрать Джиллиан с «линии огня».
Однако инженер отлично понимал, чего ей стоит этот досрочный отъезд и как много значит для документалистки фильм про Плакальщицу каньона Санто-Беньо. И оттого, что Джиллиан вынуждена сниматься с места, не закончив съемок, сердце его разбивалось на тысячу осколков.
— Я заеду за тобой в Хьюстон, — объявил Катберт с улыбкой, обещающей все то, что он не сумел облечь в слова. — И отвезу тебя домой: знакомить с братьями.
— Они все такие же здоровяки, как ты?
— Еще здоровее.
— И такие же упрямцы?
— Еще упрямее.
Джиллиан проследила пальцем линию его подбородка.
— И такие же красавцы?
— Нет, мэм, — невинно отозвался Катберт, не моргнув и глазом. — Все страшны, как смертный грех, а уж подлые — не приведи Господи! Я — единственная гордость семьи.
Рассмеявшись, Джиллиан звонко чмокнула его в губы.
— Я запомню.
16
В предрассветном сумраке Джиллиан сказала Катберту последнее «до свидания». Прощание заняло у них куда больше времени, чем ожидалось, тем паче если учесть, что в последний момент обоим отчаянно захотелось вернуться в постель.
Наконец Катберт со стоном высвободился из ее объятий.
— Я приеду в Хьюстон через неделю. Две, от силы. А если ремонтные работы затянутся дольше предполагаемого, я прилечу к тебе хотя бы на выходные.
— Обещаешь?
— Честное индейское, любимая.
И под взглядом его серых, со стальным отливом глаз каждый нерв, каждая клеточка тела Джиллиан затрепетали от сладкого предвкушения. Молодая женщина уже не раз имела возможность убедиться: Катберт Далтон — человек слова. И на сей раз она покидает Санто-Беньо отнюдь не с разбитым, истекающим кровью сердцем.
Спустя несколько часов Джиллиан наконец-то стряхнула с себя блаженную истому, приняла душ и принялась упаковывать вещи. А затем, собравшись с силами, вышла под проливной дождь и добежала до кафе, — подкрепиться чашечкой кофе и несколькими бутербродами.
В «Трех ковбоях» ее дожидался Джереми Багряное Облако, согревая мозолистые руки о кружку угольно-черного, аппетитно дымящегося напитка.
— В этом году нам не понадобятся змеи для того, чтобы уговорить качина послать побольше дождей, — философски заметил старик, едва молодая женщина подсела к нему.
— Это верно, — согласилась документалистка.
Джиллиан надеялась когда-нибудь отснять документальный фильм про знаменитый змеиный танец индейцев навахо. Каждое лето этими плясками завершались восьмидневные тайные обряды. Однако снимать придется на изрядном расстоянии. Молодой женщине нисколько не хотелось подходить ближе к танцорам, которые размахивают живыми гремучими змеями, а то и в зубы их берут, а потом выпускают, прося донести до богов молитвы племени касательно дождя.
Они с Джереми понимающе помолчали, — ведь друзья зачастую понимают друг друга без слов. Оба глядели на стекла окон в прихотливых водяных разводах, оба размышляли о своем. Но вот Джиллиан удрученно вздохнула.
— Сегодня я уезжаю домой.
— Я уж слышал. Ближе к полудню пошлю внуков в каньон, чтобы разобрали лестницы и прочие штуки, и отнесли их куда следует.
— Спасибо большое.
Безмятежный взгляд старика задержался на ее лице.
— Мудрое решение, Соколенок. Ты нашла, что искала; обрела то, зачем приехала.
Молодая женщина смущенно покраснела: сперва шея, а потом щеки и уши запылали огненным румянцем. По загорелому, обветренному лицу Джереми разбежались тысячи морщинок.
— Я разумел мир и покой, в которых так нуждался твой дух, — усмехнувшись, пояснил старик, поправляя войлочную шляпу. — Но хорошо и то, что ты обрела Катберта. — Индеец накрыл ее руку своей широкой ладонью. — Твой отец радуется за тебя среди качина.
— Я тоже в это верю.
Все еще размышляя над пророческими словами старика, молодая женщина заплатила по счетам и распрощалась с Пегги и Юфимией. Несмотря на то, что материала она отсняла далеко не достаточно, и для того, чтобы восполнить пробелы в фильме, ей придется проявить немалую изобретательность, Джиллиан покидала Санто-Беньо куда более счастливой и безмятежной, нежели приехала. За какую-то неделю она снова обрела душевное равновесие.
Душевное равновесие… и пьянящую, искрометную радость.
И, словно подслушав ее мысли, из-за туч внезапно проглянуло солнце, — как раз тогда, когда Джиллиан выехала на дорогу с двухсторонним движением, уводящую прочь из города. «Блейзер», уютно урча, катился все дальше и дальше, обсыхая под яркими лучами. Но вот, спустя несколько миль, впереди показалась развилка, и Джиллиан сняла ногу с педали акселератора.
Можно повернуть направо и двинуться по частной дороге через владения Юджина Донована, тем самым сократив себе путь миль на двадцать, или обогнуть его земли, как она регулярно проделывала на протяжении последних десяти дней. В молодой женщине пробудилось было искушение показать нос вздорному тирану и гордо проехаться через его заповедную территорию, но она все-таки свернула налево, выбирая дорогу более длинную. Меньше всего на свете ей хотелось еще раз столкнуться с кем-нибудь из вздорного клана Донованов.
Проехав по проселочной дороге еще несколько миль, Джиллиан вырулила на шоссе, протянувшееся с севера на юг. На юге находился город Окленд и аэропорт. А вот на севере… если свернуть на север, то очень скоро доберешься до грунтовой дороги вдоль края каньона. Там, на небольшой забетонированной площадке, Джиллиан и ее съемочная группа парковали машины, прежде чем пешком спускаться в каньон по каменистой извилистой тропке.
«Блейзер» медленно, словно неохотно, притормозил. Крест-накрест положив руки на руль, Джиллиан раздумывала, созерцая черную, заасфальтированную ленту дороги. Солнце еще пробивалось сквозь серую пелену облаков, но с каждой минутой свет угасал. Молодая женщина закусила нижнюю губу: ей до смерти хотелось отснять на развалинах еще кадр-другой. И ведь времени в запасе полным-полно! Самолет на Хьюстон вылетит только через четыре часа.
Порывшись в сумочке, Джиллиан извлекла на свет верную рацию. Прощаясь, Катберт заставил любимую взять эту штуку с собой: на случай непредвиденных неприятностей в дороге. У него, дескать, есть в запасе еще несколько комплектов, так что его не убудет! А то вдруг коварные злоумышленники нападут на беззащитную документалистку в дороге, а она и на помощь позвать не сможет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28