Через бруствер перевалился человек, весь покрытый пылью и грязью. В нем с трудом можно было узнать вестового полковника Дорофеева, всегда подтянутого, щеголеватого молодого человека в зеркально начищенных сапогах. Его обычно самоуверенное лицо придворного холуя было сейчас землисто-бледным, перекошенным, щека подрагивала от нервного тика. Он попытался выпрямиться, но безуспешно. Подводили трясущиеся колени. «Мы сейчас немногим лучше, — подумал невесело Врлодя. — Трясущиеся комочки человеческой закваски. Неприглядная картина».— Где поручик Возницын?Голос вестового прыгал так, что его трудно было понять. Басаргин только по движению его губ понял вопрос и мотнул головой в сторону, где, тяжело привалившись спиной к стенке окопа, сидел Костя. Тонкая струйка крови сбегала по щеке. Его только что чиркнуло по виску осколком. Молодой солдат, неловко скребя заскорузлыми пальцами по обертке перевязочного пакета, пытался достать бинт. Костя жадно, как рыба, выдернутая из воды, хватал ртом пропитанный порохом воздух.Вестовой переместился поближе и отдал честь.— Господин поручик! Вашей части приказано…Раздался противный душераздирающий свист, оглушительный взрыв. Все нырнули на дно окопа. Только Костя продолжал сидеть, как сидел, не видя и не слыша ничего.— Пристрелялись, нехристи, — пробормотал солдат прямо на ухо Володи. — Следующий будет аккурат сюда.— Господин поручик! — услышал он картонный голос вестового. — Вашей части приказано сменить дислокацию и закрепиться на южном склоне холма.Володе показалось, что Костя его не расслышал. Глаза его продолжали, не мигая, смотреть в пространство. Володя высунулся и через кромку окопа осторожно огляделся. Им предстояло преодолеть расстояние метров в двести и удерживать позицию на голом склоне, абсолютно лишенном растительности и каких-либо укрытий. Чистое безумие.— Басаргин! — услышал он голос Кости и склонился к нему.— Чистое безумие, — еле слышно прошептал Костя. — Нас перебьют, как цыплят. Но я, кажется, понимаю Полкашу. Он хочет отвлечь внимание на нас и ударить с фланга. Единственный выход для него. Похвально, вот только противно выполнять роль приманки.Вестовой каким-то чудом расслышал конец его фразы. Глаза его недобро заблестели, он даже неуклюже выпрямился, стараясь, впрочем, не высовываться.— Господин поручик, приказы не обсуждают!— Остынь, — сказал устало Костя. — Сам ведь с нами не пойдешь.Тот дернулся, как от удара, но смолчал, видно, возразить было нечего.— Солдаты! — Голос Кости взлетел над окопом, проникая в самые дальние его уголки. — Нам выпала честь переломить ход сражения и занять новый рубеж. Цепью, короткими перебежками за мно-о-ой!Он выхватил из кобуры пистолет и, вскарабкавшись на край окопа, побежал, спотыкаясь, вперед. Один. Никто не последовал за ним. Все произошло настолько неожиданно, что люди не успели опомниться, понять, что от них требуется. Ошалевшие от канонады, они смотрели на одинокую спину командира, четко выделявшуюся на фоне ослепительно голубого неба.Раздался оглушительный взрыв. Когда все снова выглянули из окопа, Кости уже не было видно. На том месте, где он только что стоял, зияла огромная дымящаяся воронка. Клубящийся столб пыли медленно оседал в нее.Волна безумной ярости захлестнула Володю, ослепила, перехватила горло. Одним стремительным рывком перемахнул он через край окопа и выпрямился во весь рост.— Братцы! — закричал он громовым голосом. — Вся матушка-Россия смотрит сейчас на нас. Не посрамим своей чести перед басурманами. Впере-о-о-од!Боковым зрением он видел, как зашевелились серые цепи. Солдаты, придерживая винтовки, полезли из окопа. Володя побежал вперед, спиной чувствуя их поддержку. Отчаянная, пьяная радость охватила его. Нет, Костя погиб не напрасно.— Ур-ра-а-а! — звонко закричал он.Раскаленный воздух, обжигая, врывался в легкие. Пыль скрипела на зубах, раздирала горло.— Ур-ра-а-а! — вторили ему десятки таких же пересохших глоток.«Врешь, — подумал, ликуя, Володя. — Нас так просто не возьмешь». Что-то горячее ударило ему в голову, отбросило в сторону, на камни. Небо закружилось перед глазами и рухнуло всей своей неожиданной тяжестью. «Нелли», — промелькнуло у него в мозгу. Но лицо, которое возникло вдруг перед ним, вовсе не было лицом сестры. Девушка со змеей. Именно ее лицо склонилось над ним, улыбаясь, маня. Он протянул к ней руки и провалился в небытие.
Дро стоял у входа в полевой госпиталь и курил, глядя на снующих вокруг людей. Его рука, которую зацепило пулей в одном из боев, уже совсем зажила, и завтра он должен был вернуться в полк. Ему не терпелось снова взять в руки оружие, ощутить под пальцами холодок курка и стрелять, стрелять. Чтобы земля горела под ногами ненавистных турок, сотворивших этот кошмар с его народом. Когда он думал об этом, черная ярость застилала его мозг, и он становился сам себе ненавистен. Ну, ничего, недолго уже. Завтра.Ощутив на языке горячую до нестерпимую горечь, он вынул изо рта окурок самокрутки и щелчком послал его в воздух. Говорят, сегодняшняя операция прошла успешно. Несмотря на значительные потери, удалось немного продвинуться. Дро посторонился, пропуская носилки. Молодой офицер с залитым кровью лицом лежал на них, запрокинув голову. Рука соскользнула с носилок и безжизненно болталась сбоку.За носилками торопливо шагала знакомая медсестра. Проходя мимо, она, как всегда, игриво задела его пухленьким локотком. Дро знал, что нравится ей, но сегодня это почему-то его совсем не волновало.Полная, круглолицая, с маленьким вздернутым носиком, она остановилась перед ним, призывно глядя круглыми серыми глазами.— Бедный юноша, — сокрушенно сказала она. — Такой молоденький, хорошенький. Проклятая война.Дро вспомнил неживое лицо офицера, изуродованное нашлепками запекшейся крови. Хорошенький! Ну и словечко!— Да, чуть не забыла, — продолжала между тем женщина, многозначительно поигрывая светлыми бровями. — Вам письмо. С утра ношу, все недосуг было передать.Она порылась в кармане фартука и извлекла на белый свет уже довольно замусоленный конверт. Дро, не чинясь, выхватил его у нее из рук. Он сразу узнал крупный ученический почерк Марго. Рывком вскрыл конверт и забегал глазами по строчкам. Ее первое письмо. Боже, как он ждал его! В висках застучало, во рту пересохло от безумного волнения.Она писала о своей жизни, о работе в госпитале, о том, как устает и как счастлива оттого, что может быть полезна. Писала спокойно и обстоятельно, слишком обстоятельно, слишком спокойно. Он впился глазами в ровные четкие строчки, пытаясь найти в них скрытый, тайный смысл, и не находил. Ни слова любви, тоски, надежды, ничего, а он так ждал именно этого. Тогда, на вокзале, она была совсем другой, трепетной, любящей, или ему только показалось и он опять обманулся? Дро еще раз пробежал глазами письмо. Пустота. Не зря его мучили дурные предчувствия, и он строчил и строчил ей письма, бережно складывал и… не отправлял.От стоящей перед ним женщины не укрылось выражение горького разочарования и боли в его глазах.— Плохие новости?Дро только мотнул головой.— Вы, наверное, заняты?— Нет. Анаит только что заступила на дежурство. Справится и без меня.Она повернулась и, покачивая полными бедрами, пошла в палатку, где стерилизовали хирургические инструменты. Дро, поминутно оглядываясь, последовал за ней. Его будто кто-то подталкивал в спину. В палатке было сумрачно и прохладно. Женщина стояла к нему спиной и, не оглядываясь, что-то переставляла на столе. Дро шагнул к ней, расстегивая на ходу брюки. «Если она сейчас оглянется, я ее просто задушу», — подумал он, задыхаясь от накатившего вожделения. Но она не оглянулась. Юбка взлетела на спину. Белья на ней не было. Дро уже много месяцев не прикасался к женщине, и сейчас вид голодного пышного тела привел его в состояние, близкое к помешательству. Глухо зарычав, он толкнул ее к столу, пригнул пониже и одним ударом вошел в нее. Она дрожала под его натиском, стонала, извивалась всем телом. Он скользил в ней, как хорошо смазанный поршень, содрогаясь от блаженства и омерзения.«Марго, Марго, — кричал он беззвучно, продвигаясь все глубже и глубже. — Что ты делаешь со мной?!»— Господи, как хорошо, — хрипло шептала женщина. — Еще, еще!Он был почти благодарен ей за ее восторг, за хрип, за податливость ее большого потного тела, за то, что она была так не похожа на его любовь.Дро вцепился руками в ее талию и, проникнув в совсем уже невозможную, раскаленную, как лава, глубину, почувствовал, что взрывается. Через секунду было все кончено. Он разжал пальцы. Женщина рухнула на колени и замерла, хватая воздух открытым ртом. Сперма медленно стекала по ее белым ляжкам.Тошнота подступила к горлу. Как мерзко все в его жизни, как подло.— Прикройся, — бросил он ей через плечо, и, ненавидя весь свет, а больше всего себя, опрометью бросился вон из палатки.Он едва успел завернуть за угол, как его вырвало.
Потолок был белый и холодный. Если бы не разбегающиеся во все стороны тонкие трещинки, он выглядел бы совсем неживым, и Володя подумал бы, что умер. Его глаза постепенно привыкали к приглушенному свету, и трещинки на потолке стали складываться в картинки. Звезда, собачья голова, кораблик. Глаза заболели от непривычного напряжения. Он медленно смежил веки, прислушиваясь к себе. Тело казалось легким и невесомым, только голова тянула свинцовой тяжестью. Но это не огорчило, а скорее обрадовало его. Значит, он все-таки жив.— Доктор, он, кажется, очнулся.Мелодичный женский голос райской музыкой звучал в его ушах. Говори, говори, милая, кто бы ты ни была.— Ну вот и отлично, а то я было начал сомневаться, — пробасил голос мужчины, видно, доктора.Он гудел, как майский жук, ударяющийся о стекло, и раздражал, раздражал нестерпимо. «Чтоб ты провалился, — подумал Володя. — Вот прямо здесь и сейчас».— Я посижу с ним, можно?— Конечно. Позовите меня, когда он совсем придет в себя.Шелест платья, легкий стук придвигаемого стула. Прохладные пальцы ласково прикоснулись к его руке.— Он ушел. Можете больше не притворяться.И как она поняла? От ее слов он сразу почувствовал себя здоровым и бодрым, школьником, увиливающим от занятий. Приоткрыв глаза, он всмотрелся. Сидящий перед ним силуэт был сначала неясным и расплывчатым, но очертания его становились постепенно все более и более четкими. Перед ним сидела совсем еще юная девушка, грациозно склонив головку в белом платке с красным крестом на лбу, и смотрела на него огромными бархатными глазами, внимательно и лукаво. Узнавание было почти мгновенным.— Это вы! — восторженно выдохнул он, сжимая ее руки в своих. — В парке, со змеей.Ему показалось, что она слегка покраснела. Он испугался, что она опять рассердится, как тогда, и уйдет.— Я все время помнил о вас, даже в самые тяжелые минуты. А вы? Вы вспомнили меня?— Успокойтесь, вам нельзя волноваться. Конечно, вспомнила. Вы были со своим другом.Володя со скрипом стиснул зубы. Память окончательно вернулась к нему. Бегущая фигура, взрыв, медленно оседающее облако пыли. Костя.— Костя погиб.— О-о!В этом звуке было все: сочувствие, сострадание, боль по совсем незнакомому человеку. Он был благодарен ей за то, что она не произнесла ненужных дежурных слов. Он продолжал сжимать ее руки, и она не отнимала их.Так они молчали довольно долго, но молчание их не было тягостным, а скорее целительным. Володя чувствовал, как боль, вцепившаяся в горло, постепенно отступает. Как хорошо молчать с ней. Марго пошевелилась, пытаясь встать. Он тревожно взглянул на нее:— Не уходите еще.— Доктор просил позвать его, когда вы почувствуете себя лучше. Он должен вас осмотреть.— Что со мной?— Ранение в голову, легкая контузия. Ничего серьезного, но вы долго были без сознания. Вам необходим полный покой и наблюдение врача.«Мне необходимы только вы», — хотел он сказать, но только посмотрел умоляюще. Марго поправила ему подушку, ласково провела рукой по щеке.— Я буду часто приходить к вам. Только пообещайте, что будете умницей.— Обещаю.Он проводил ее взглядом. Как странно и чудесно, что судьба свела их во второй раз.Марго разыскивала мать по всему госпиталю. Они условились уйти вместе домой после дежурства, и вот теперь ее нигде не было. Марго обошла все закоулки и, только проходя мимо полуоткрытой двери кабинета главврача, услышала знакомый певучий голос.— Да вы сами не знаете, о чем просите.В ее голосе звучали незнакомые тревожные нотки. Марго остановилась как вкопанная, не зная, что делать.— Я просто хочу понять. Вы молодая, красивая, свободная женщина хороните себя заживо.Обычно звучный, рокочущий голос главврача звучал сейчас сдавленно и приглушенно.— Я люблю только одного человека, и этот человек…— Давно умер.— Спасибо, что напомнили.— Простите. Я с вами теряю голову. Вы же знаете, что я люблю вас и хочу сделать вас счастливой.— Вы хотите. — В голосе матери звучала убийственная ирония. — Отчего бы не спросить, чего хочу я?— Разве возможно говорить с вами? Вы просто сводите меня с ума. Не могу смотреть, как вы губите себя. Неужели вы не понимаете, что вам нужен мужчина, живой мужчина, который напомнил бы вам, что вы женщина. Ваши губы созданы для поцелуев.Послышались звуки борьбы. Марго зажала себе кулачком рот, чтобы не вскрикнуть. Она с трудом поборола желание ворваться в кабинет.— Как вы смеете! Немедленно отпустите меня!— Божественная, божественная женщина!Звонкий, как пистолетный выстрел, звук пощечины заставил Марго вздрогнуть. Она подобрала юбки и побежала прочь.Елизавета Петровна догнала ее почти у самого дома. Если бы не лихорадочный румянец на щеках, Марго подумала бы, что вся эта безумная сцена, невольной свидетельницей которой она стала, ей просто померещилась.— Почему ты не дождалась меня?— Устала очень. Забыла, — соврала Марго. Елизавета Петровна озабоченно посмотрела на дочь. Она очень похудела за последнее время, под глазами залегли темные тени, личико стало совсем прозрачным. И все же каким-то непостижимым образом Марго очень похорошела. Как это объяснить?— Ты изменилась. Слишком много работаешь, но дело не только в этом, верно? Что-то происходит?— Я еще не знаю.Елизавета Петровна не стала настаивать. В гостиной она опустилась на диван и с наслаждением положила ноги на пуфик, пододвинутый Марго. Сама пристроилась рядом, прижавшись щекой к плечу матери. Шушаник, ворча по обыкновению, принесла горячий чай. Ее полная фигура бесшумно перекатывалась по комнате.— Ужин почти готов.— Я не голодна. Как ты, Марго?— Я тоже.— Ваймэ, что делать с вами? — Шушаник в отчаянии всплеснула руками. — Ничего не едят. Скоро совсем растают.Для нее не было большего удовольствия на свете, чем со вкусом поесть и посмотреть, как едят другие. Она искренне страдала от их полного безразличия к еде.— Джана, хоть ты вразуми свою мать.— Прости, Шушаник, я слишком устала, — сказала Елизавета Петровна таким обессиленным голосом, что Марго встревожилась и прижалась щекой к ее щеке. Она была горяча, как огонь.— Мама, по-моему, вас лихорадит.— Пустое, дорогая, мне просто надо лечь.Ночь прошла спокойно. Наутро Марго с матерью, как всегда, отправились в госпиталь. Все было как обычно, только лихорадочный блеск глаз и прозрачная бледность щек напоминали о вчерашнем недомогании. Но Марго была слишком занята своими мыслями, чтобы обратить на это внимание. Она все искала повод рассказать матери о подпоручике Басаргине и о тех особых отношениях, которые складывались между ними. Все свободное время она проводила с ним. Они говорили обо всем на свете, и, кажется, не было уже ничего, чего бы они не знали друг о друге. Ни с кем, включая мать, ей не было так легко. Была только одна тема, которую она не в силах была с ним обсуждать. Обещание, которое она дала Дро на вокзале, когда он уезжал па фронт. Она обещала ждать его и теперь чувствовала себя связанной необдуманным словом, и это мучило ее.При входе в госпиталь Елизавета Петровна оступилась и упала бы, если б Марго не поддержала ее. Она тяжело опустилась на ступени, положив голову на колени.— Мама, что с вами? — встревоженно спросила Марго.— Ничего страшного, просто закружилась голова. Сейчас все пройдет.— Вам надо вернуться домой и отдохнуть. Пойдемте, мама, я провожу вас, — настаивала Марго.— Невозможно. Меня ждут в операционной. Дай мне руку.Она сделала несколько неверных шагов и обессилено прислонилась спиной к стене.— Вот видишь, мне уже лучше. Все прошло, проходит, — твердила Елизавета Петровна неверными губами.В дверях возникла широкоплечая массивная фигура Николая Аполлоновича, главврача.— Елизавета Петровна, хорошо, что вы здесь. Можем начинать?Она только слабо кивнула, шагнула ему навстречу и рухнула как подкошенная. Он едва успел подхватить ее. Смертельно побледневшее лицо ее запрокинулось. Гребень выскользнул из прически и со стуком упал на каменные ступени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Дро стоял у входа в полевой госпиталь и курил, глядя на снующих вокруг людей. Его рука, которую зацепило пулей в одном из боев, уже совсем зажила, и завтра он должен был вернуться в полк. Ему не терпелось снова взять в руки оружие, ощутить под пальцами холодок курка и стрелять, стрелять. Чтобы земля горела под ногами ненавистных турок, сотворивших этот кошмар с его народом. Когда он думал об этом, черная ярость застилала его мозг, и он становился сам себе ненавистен. Ну, ничего, недолго уже. Завтра.Ощутив на языке горячую до нестерпимую горечь, он вынул изо рта окурок самокрутки и щелчком послал его в воздух. Говорят, сегодняшняя операция прошла успешно. Несмотря на значительные потери, удалось немного продвинуться. Дро посторонился, пропуская носилки. Молодой офицер с залитым кровью лицом лежал на них, запрокинув голову. Рука соскользнула с носилок и безжизненно болталась сбоку.За носилками торопливо шагала знакомая медсестра. Проходя мимо, она, как всегда, игриво задела его пухленьким локотком. Дро знал, что нравится ей, но сегодня это почему-то его совсем не волновало.Полная, круглолицая, с маленьким вздернутым носиком, она остановилась перед ним, призывно глядя круглыми серыми глазами.— Бедный юноша, — сокрушенно сказала она. — Такой молоденький, хорошенький. Проклятая война.Дро вспомнил неживое лицо офицера, изуродованное нашлепками запекшейся крови. Хорошенький! Ну и словечко!— Да, чуть не забыла, — продолжала между тем женщина, многозначительно поигрывая светлыми бровями. — Вам письмо. С утра ношу, все недосуг было передать.Она порылась в кармане фартука и извлекла на белый свет уже довольно замусоленный конверт. Дро, не чинясь, выхватил его у нее из рук. Он сразу узнал крупный ученический почерк Марго. Рывком вскрыл конверт и забегал глазами по строчкам. Ее первое письмо. Боже, как он ждал его! В висках застучало, во рту пересохло от безумного волнения.Она писала о своей жизни, о работе в госпитале, о том, как устает и как счастлива оттого, что может быть полезна. Писала спокойно и обстоятельно, слишком обстоятельно, слишком спокойно. Он впился глазами в ровные четкие строчки, пытаясь найти в них скрытый, тайный смысл, и не находил. Ни слова любви, тоски, надежды, ничего, а он так ждал именно этого. Тогда, на вокзале, она была совсем другой, трепетной, любящей, или ему только показалось и он опять обманулся? Дро еще раз пробежал глазами письмо. Пустота. Не зря его мучили дурные предчувствия, и он строчил и строчил ей письма, бережно складывал и… не отправлял.От стоящей перед ним женщины не укрылось выражение горького разочарования и боли в его глазах.— Плохие новости?Дро только мотнул головой.— Вы, наверное, заняты?— Нет. Анаит только что заступила на дежурство. Справится и без меня.Она повернулась и, покачивая полными бедрами, пошла в палатку, где стерилизовали хирургические инструменты. Дро, поминутно оглядываясь, последовал за ней. Его будто кто-то подталкивал в спину. В палатке было сумрачно и прохладно. Женщина стояла к нему спиной и, не оглядываясь, что-то переставляла на столе. Дро шагнул к ней, расстегивая на ходу брюки. «Если она сейчас оглянется, я ее просто задушу», — подумал он, задыхаясь от накатившего вожделения. Но она не оглянулась. Юбка взлетела на спину. Белья на ней не было. Дро уже много месяцев не прикасался к женщине, и сейчас вид голодного пышного тела привел его в состояние, близкое к помешательству. Глухо зарычав, он толкнул ее к столу, пригнул пониже и одним ударом вошел в нее. Она дрожала под его натиском, стонала, извивалась всем телом. Он скользил в ней, как хорошо смазанный поршень, содрогаясь от блаженства и омерзения.«Марго, Марго, — кричал он беззвучно, продвигаясь все глубже и глубже. — Что ты делаешь со мной?!»— Господи, как хорошо, — хрипло шептала женщина. — Еще, еще!Он был почти благодарен ей за ее восторг, за хрип, за податливость ее большого потного тела, за то, что она была так не похожа на его любовь.Дро вцепился руками в ее талию и, проникнув в совсем уже невозможную, раскаленную, как лава, глубину, почувствовал, что взрывается. Через секунду было все кончено. Он разжал пальцы. Женщина рухнула на колени и замерла, хватая воздух открытым ртом. Сперма медленно стекала по ее белым ляжкам.Тошнота подступила к горлу. Как мерзко все в его жизни, как подло.— Прикройся, — бросил он ей через плечо, и, ненавидя весь свет, а больше всего себя, опрометью бросился вон из палатки.Он едва успел завернуть за угол, как его вырвало.
Потолок был белый и холодный. Если бы не разбегающиеся во все стороны тонкие трещинки, он выглядел бы совсем неживым, и Володя подумал бы, что умер. Его глаза постепенно привыкали к приглушенному свету, и трещинки на потолке стали складываться в картинки. Звезда, собачья голова, кораблик. Глаза заболели от непривычного напряжения. Он медленно смежил веки, прислушиваясь к себе. Тело казалось легким и невесомым, только голова тянула свинцовой тяжестью. Но это не огорчило, а скорее обрадовало его. Значит, он все-таки жив.— Доктор, он, кажется, очнулся.Мелодичный женский голос райской музыкой звучал в его ушах. Говори, говори, милая, кто бы ты ни была.— Ну вот и отлично, а то я было начал сомневаться, — пробасил голос мужчины, видно, доктора.Он гудел, как майский жук, ударяющийся о стекло, и раздражал, раздражал нестерпимо. «Чтоб ты провалился, — подумал Володя. — Вот прямо здесь и сейчас».— Я посижу с ним, можно?— Конечно. Позовите меня, когда он совсем придет в себя.Шелест платья, легкий стук придвигаемого стула. Прохладные пальцы ласково прикоснулись к его руке.— Он ушел. Можете больше не притворяться.И как она поняла? От ее слов он сразу почувствовал себя здоровым и бодрым, школьником, увиливающим от занятий. Приоткрыв глаза, он всмотрелся. Сидящий перед ним силуэт был сначала неясным и расплывчатым, но очертания его становились постепенно все более и более четкими. Перед ним сидела совсем еще юная девушка, грациозно склонив головку в белом платке с красным крестом на лбу, и смотрела на него огромными бархатными глазами, внимательно и лукаво. Узнавание было почти мгновенным.— Это вы! — восторженно выдохнул он, сжимая ее руки в своих. — В парке, со змеей.Ему показалось, что она слегка покраснела. Он испугался, что она опять рассердится, как тогда, и уйдет.— Я все время помнил о вас, даже в самые тяжелые минуты. А вы? Вы вспомнили меня?— Успокойтесь, вам нельзя волноваться. Конечно, вспомнила. Вы были со своим другом.Володя со скрипом стиснул зубы. Память окончательно вернулась к нему. Бегущая фигура, взрыв, медленно оседающее облако пыли. Костя.— Костя погиб.— О-о!В этом звуке было все: сочувствие, сострадание, боль по совсем незнакомому человеку. Он был благодарен ей за то, что она не произнесла ненужных дежурных слов. Он продолжал сжимать ее руки, и она не отнимала их.Так они молчали довольно долго, но молчание их не было тягостным, а скорее целительным. Володя чувствовал, как боль, вцепившаяся в горло, постепенно отступает. Как хорошо молчать с ней. Марго пошевелилась, пытаясь встать. Он тревожно взглянул на нее:— Не уходите еще.— Доктор просил позвать его, когда вы почувствуете себя лучше. Он должен вас осмотреть.— Что со мной?— Ранение в голову, легкая контузия. Ничего серьезного, но вы долго были без сознания. Вам необходим полный покой и наблюдение врача.«Мне необходимы только вы», — хотел он сказать, но только посмотрел умоляюще. Марго поправила ему подушку, ласково провела рукой по щеке.— Я буду часто приходить к вам. Только пообещайте, что будете умницей.— Обещаю.Он проводил ее взглядом. Как странно и чудесно, что судьба свела их во второй раз.Марго разыскивала мать по всему госпиталю. Они условились уйти вместе домой после дежурства, и вот теперь ее нигде не было. Марго обошла все закоулки и, только проходя мимо полуоткрытой двери кабинета главврача, услышала знакомый певучий голос.— Да вы сами не знаете, о чем просите.В ее голосе звучали незнакомые тревожные нотки. Марго остановилась как вкопанная, не зная, что делать.— Я просто хочу понять. Вы молодая, красивая, свободная женщина хороните себя заживо.Обычно звучный, рокочущий голос главврача звучал сейчас сдавленно и приглушенно.— Я люблю только одного человека, и этот человек…— Давно умер.— Спасибо, что напомнили.— Простите. Я с вами теряю голову. Вы же знаете, что я люблю вас и хочу сделать вас счастливой.— Вы хотите. — В голосе матери звучала убийственная ирония. — Отчего бы не спросить, чего хочу я?— Разве возможно говорить с вами? Вы просто сводите меня с ума. Не могу смотреть, как вы губите себя. Неужели вы не понимаете, что вам нужен мужчина, живой мужчина, который напомнил бы вам, что вы женщина. Ваши губы созданы для поцелуев.Послышались звуки борьбы. Марго зажала себе кулачком рот, чтобы не вскрикнуть. Она с трудом поборола желание ворваться в кабинет.— Как вы смеете! Немедленно отпустите меня!— Божественная, божественная женщина!Звонкий, как пистолетный выстрел, звук пощечины заставил Марго вздрогнуть. Она подобрала юбки и побежала прочь.Елизавета Петровна догнала ее почти у самого дома. Если бы не лихорадочный румянец на щеках, Марго подумала бы, что вся эта безумная сцена, невольной свидетельницей которой она стала, ей просто померещилась.— Почему ты не дождалась меня?— Устала очень. Забыла, — соврала Марго. Елизавета Петровна озабоченно посмотрела на дочь. Она очень похудела за последнее время, под глазами залегли темные тени, личико стало совсем прозрачным. И все же каким-то непостижимым образом Марго очень похорошела. Как это объяснить?— Ты изменилась. Слишком много работаешь, но дело не только в этом, верно? Что-то происходит?— Я еще не знаю.Елизавета Петровна не стала настаивать. В гостиной она опустилась на диван и с наслаждением положила ноги на пуфик, пододвинутый Марго. Сама пристроилась рядом, прижавшись щекой к плечу матери. Шушаник, ворча по обыкновению, принесла горячий чай. Ее полная фигура бесшумно перекатывалась по комнате.— Ужин почти готов.— Я не голодна. Как ты, Марго?— Я тоже.— Ваймэ, что делать с вами? — Шушаник в отчаянии всплеснула руками. — Ничего не едят. Скоро совсем растают.Для нее не было большего удовольствия на свете, чем со вкусом поесть и посмотреть, как едят другие. Она искренне страдала от их полного безразличия к еде.— Джана, хоть ты вразуми свою мать.— Прости, Шушаник, я слишком устала, — сказала Елизавета Петровна таким обессиленным голосом, что Марго встревожилась и прижалась щекой к ее щеке. Она была горяча, как огонь.— Мама, по-моему, вас лихорадит.— Пустое, дорогая, мне просто надо лечь.Ночь прошла спокойно. Наутро Марго с матерью, как всегда, отправились в госпиталь. Все было как обычно, только лихорадочный блеск глаз и прозрачная бледность щек напоминали о вчерашнем недомогании. Но Марго была слишком занята своими мыслями, чтобы обратить на это внимание. Она все искала повод рассказать матери о подпоручике Басаргине и о тех особых отношениях, которые складывались между ними. Все свободное время она проводила с ним. Они говорили обо всем на свете, и, кажется, не было уже ничего, чего бы они не знали друг о друге. Ни с кем, включая мать, ей не было так легко. Была только одна тема, которую она не в силах была с ним обсуждать. Обещание, которое она дала Дро на вокзале, когда он уезжал па фронт. Она обещала ждать его и теперь чувствовала себя связанной необдуманным словом, и это мучило ее.При входе в госпиталь Елизавета Петровна оступилась и упала бы, если б Марго не поддержала ее. Она тяжело опустилась на ступени, положив голову на колени.— Мама, что с вами? — встревоженно спросила Марго.— Ничего страшного, просто закружилась голова. Сейчас все пройдет.— Вам надо вернуться домой и отдохнуть. Пойдемте, мама, я провожу вас, — настаивала Марго.— Невозможно. Меня ждут в операционной. Дай мне руку.Она сделала несколько неверных шагов и обессилено прислонилась спиной к стене.— Вот видишь, мне уже лучше. Все прошло, проходит, — твердила Елизавета Петровна неверными губами.В дверях возникла широкоплечая массивная фигура Николая Аполлоновича, главврача.— Елизавета Петровна, хорошо, что вы здесь. Можем начинать?Она только слабо кивнула, шагнула ему навстречу и рухнула как подкошенная. Он едва успел подхватить ее. Смертельно побледневшее лицо ее запрокинулось. Гребень выскользнул из прически и со стуком упал на каменные ступени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31