Володя качнулся, чуть не потерял равновесия, но устоял.— Ты пьян! — изумленно выдохнула Марго.— Ах, извините, миледи, что предстаю перед вашими светлыми безгрешными очами в таком непотребном виде. Да, я пьян! В дымину пьян. Не каждый же день узнаешь, что твоя женушка наставляет тебе рога, как последняя бульварная…Он оборвал фразу и шагнул мимо нее к двери. Густой запах спиртного тянулся за ним, как шлейф.— Я ухожу, — объявил он с торжественностью, которая была бы забавна, если бы не была так ужасна. — А когда вернусь, чтобы духу твоего здесь не было.Марго опустилась на пол и закрыла лицо руками. Радость, переполнявшая ее еще недавно, улетучилась, как уходит газ из воздушного шарика. И на смену ей пришли отчаяние и боль.
— И ты ушел? Просто так взял и ушел? Даже не спросил ни о чем? И не выслушал ее?— Ушел не глядя. Гриша вскочил и забегал по комнате, ероша пятерней свою огненную шевелюру. Басаргин сидел у стола, тяжело опершись на него локтями. Стол был сугубо холостяцкий: селедка, раскрошенная краюха черного хлеба, бутылка водки да две рюмки.— Если так, то ты, Басаргин, еще больший дурак, чем о тебе можно было подумать. Да знаешь ли ты, что Марго — это единственная ценность, какая есть в твоей поганой жизни?— Она предала меня.— Только не Марго. Любая баба, но не она. Да я вообще не знаю, за что тебе так повезло в этой жизни. Такая женщина тебя полюбила! Красавица, умница, соблазнительная до дрожи в коленях, и притом настоящий верный друг. Ты хоть понимаешь, чего можешь лишиться?— Гришка, ты мне друг?— Друг. Слушаю же тебя, дурака.— Так вот, как друга прошу — заткнись. И без тебя тошно. Давай лучше выпьем.— Хочешь совет? -Ну?— Никогда не пей с горя, сопьешься.— Умно, но сегодня такой день — все наперекосяк.— Слушай, — задумчиво сказал Гриша, вертя в руках рюмку. — Тебе надо чем-то заняться. То есть чем-то серьезным, таким, чтобы заняло и тело, и душу. Ты меня понял?— Угу. Уже занят. Так, что из ушей прет.— Пойми, твоя контора в счет не идет, — горячился Гриша. — Какой из тебя чиновник! Владимир Николаевич Басаргин на заготовке хлеба, ха! Смех один! Дураку понятно, что это лишь временное пристанище. Для легализации в новых условиях. Но времена меняются.Володя посмотрел на него мутными глазами, и было в них что-то такое, что заставило Гришу вздрогнуть.— Времена меняются, это факт. Но не совсем туда, куда ты думаешь. Боюсь, что скоро мы с тобой вспомним этот разговор.Он плеснул себе еще водки и одним махом выпил. «Вот черт, аристократ, мать его! — с завистью, но и не без восхищения подумал Гриша. — Я всего с двух рюмок уже сижу с кирпичной рожей, блестящей, как самовар. А он всю бутылку почти вылакал, и хоть бы хны. Только бледнее становится и интереснее. Впору портрет писать».— Есть мысль! — торжественно провозгласил он.— О, даже так? За это стоит выпить.— Иронию твою пропускаю мимо ушей. Ты на руки свои посмотри.Володя с преувеличенным вниманием воззрился на свои руки, лежащие на заляпанной селедочным соком скатерти. Попытался сфокусировать взгляд. Не вышло.— У тебя руки скульптора, — продолжал между тем Гриша. — Уж поверь мне, я в этом деле понимаю. Приходи ко мне во ВХУТЕМАС, попробуй. Хуже все равно не будет, верно. Попытка не пытка. А глина — это особый материал. Она, как земля, снимает электричество, все это злое, темное, которое в душе накапливается, в себя забирает. Землепашцы не оттого здоровее и лучше нас, что на воздухе с утра до ночи, а оттого, что босыми ногами по земле ходят. Или вот хлеб. Пекари, между прочим…— Я у тебя заночую? — перебил его Володя, который уже и вовсе перестал воспринимать окружающую действительность. Тянуло рухнуть в сон, как в пропасть, и не слышать ничего, не думать ни о чем, забыться.— Ночуй, конечно, не возвращаться же тебе к ней в таком виде.— Это еще вопрос.— Никакой не вопрос. Завтра же уладишь все как миленький. Иначе я тебя и знать не желаю.— Ирина не будет возражать?— Ирина допоздна в театре. Спектакль. Пойдем, уложу тебя на диване.Басаргин отключился мгновенно. Еще бы, столько выпить, Подумал Гриша, возвращаясь к столу. Живописный раскардаш привлек его внимание. Все предметы, даже крошки хлеба, сложились вдруг в законченную композицию. Он достал небольшой холст, натянутый на подрамник, и принялся набрасывать натюрморт. Память о нечаянно разбитом сердце.Около полуночи примчались Ирина с Григорием. Марго они застали за стареньким пианино, купленным недавно по случаю. Она напевала что-то вполголоса. Получалось грустно, как капельки дождя по стеклу. Заслышав их шаги на пороге, она развернулась к ним на вертящемся стульчике, стремительно и невесомо.Она выглядела спокойной и собранной, только чуть бледнее обычного. Решительный разворот плеч, гордая головка на изящной шее. Даже улыбка получилась почти как всегда.— Хорошо, что пришли. Володя у вас?— Да. Мы, собственно, потому и забежали, сказать тебе, чтобы не волновалась.— Спасибо.— Расскажи скорее, что у вас стряслось. Гриша рассказывает какие-то ужасы. Я ни слова не смогла понять.Марго пожала плечами:— Рассказывать-то особо нечего. Я сама во всем виновата. Надо было сразу рассказать ему…Она запнулась, вопросительно посмотрев на Ирину. От Гриши не укрылось минутное замешательство.— Что такое? Что за секреты?— Да ладно, что уж там. — Ирина махнула рукой. — С месяц назад я отвела Марго к Варваре Пановой. Понимаешь, она ищет нестандартных девушек для показа своей коллекции одежды, а Марго так скучно дома одной. Все получилось просто отлично, они понравились друг другу. Марго прямо ожила.— Это уже все заметили. Но почему было не сказать Володе? Что в этом особенного? Работа как работа.— Мы решили сделать вам сюрприз.— Что значит «вам»?— Дело в том, что я тоже буду участвовать в показе.— Что за бред! Что у тебя может быть общего с этой сумасшедшей феминисткой?Девушки так и уставились на него. Первой не выдержала Марго, за ней и Ирина. Они смеялись так звонко и заразительно, что Григорий невольно ухмыльнулся им в ответ.— Надо сказать, что у тебя сейчас довольно дурацкий вид, — заметила, отсмеявшись, Ирина. — Другим — пожалуйста, а мое не трожь. Все вы такие, мелкие собственники.— Потому и не рассказали, — добавила Марго. — Что не хотелось лишних сцен. Зря, конечно, лучше ничего не скрывать.— А что приключилось сегодня?— Я задержалась у Варвары. Знаете, такой день, когда все получается и легкость необыкновенная. Давно такого не помню. А тут Володя вернулся раньше и напоролся на Татьяну. Она уже приходила, плакала, извинялась, сама не знает, как все вышло. С похмелья голова дурная, скука, ноготь сломался. Да что с нее взять. Ну и решила по-соседски раскрыть Володе глаза. Мол, исчезаю невесть куда, не иначе как любовника завела. Вот, собственно, и все.— Слава Богу, значит, все уладилось.Григорий с размаху плюхнулся в кресло, оно даже застонало под его тяжестью, и потер покрасневшие от усталости глаза.— Ничего не уладилось. Все гораздо серьезнее, чем ты думаешь.— Не понял.Марго с Ириной обменялись сочувственными взглядами. «И за что мы их любим, ведь не понимают элементарных вещей, — казалось, говорили они. — И все им нужно объяснять».— Он поверил, — вздохнула Ирина.— И сразу, — отозвалась Марго. — Даже не спросил ни о чем. Уж и не знаю, как дальше быть.— Минуточку, минуточку. — Григорий остановил их решительным жестом руки. — Что значит — не знаю? Из-за какой-то полупьяной идиотки…— Дело не в ней. Не она, так другая. Недобрые люди всегда найдутся. Дело в нас. Что-то не так в наших отношениях, если я побоялась сказать ему, а он сразу поверил в Татьянины бредни. Он очень обидел меня, очень.— Послушай, Марго, хоть ты-то не делай глупостей. Вы же созданы друг для друга. Неужели из-за какой-то глупой размолвки выбрасывать все за борт? Я готов признать ваше женское превосходство, так докажите, что вы способны действительно быть умнее нас.— Хитрый, как змей, — улыбнулась Марго. — И возразить нечего.Григорий почувствовал близость победы и решил резко перевести игру в эндшпиль.— Давайте-ка, девочки, разбегаться. Утро вечера мудренее. А завтра ты нас поразишь каким-нибудь неожиданным решением, достойным вас обоих.— Я останусь, — подала голос Ирина. — Что-то не хочется возвращаться в этот мужской вертеп. Ты себе представить не можешь, во что они за один вечер превратили комнату.— Мало того! — воскликнул Григорий. — Я еще все это нарисовал.Володя вернулся на следующий день. Марго была одна. Ирина уже умчалась на репетицию. Он не открыл дверь ключом, как обычно, а постучал с улицы в ставень длинной металлической ручкой, которая по капризу строителей была вделана в стену как раз у их окна. До этого дня ею пользовались только гости, когда хотели просигналить о своем прибытии.Он стоял под окном и с замиранием сердца ждал. Странно было возвращаться в свой дом к ней как чужому. В оконном проеме возникла фигурка Марго. Он не пошевелился. Она распахнула окно. Оба молчали. Он смотрел на ее осунувшееся лицо, на темные круги под глазами и впервые в жизни не находил нужных слов. «Милая, любимая девочка моя, я так виноват перед тобой!» Верно говорят, что любовь превращает мужчину в глупца. Но именно эти такие нужные сейчас слова не шли с языка.— Можно мне войти?— Почему ты спрашиваешь? Это твой дом.— Но и твой тоже. Можно? -Да.Он поставил ногу на выступ фундамента, подтянулся и соскочил с подоконника в комнату.— Хорошо, что ты не принес цветов. Это было бы так… пошло.— Я тоже об этом подумал. Значит, мы еще понимаем друг друга?— Выходит, так.Он опустился перед ней на колени и взял ее руки в свои. Они были холодны, как лед, и так же безжизненны. Он повернул их ладонями вверх и поцеловал каждую, словно губами своими хотел вернуть им утраченное тепло.— Не молчи, умоляю. Закричи, ударь меня, только не молчи.— Это что-нибудь изменит?— Может быть, легче станет, не знаю.— Я очень люблю тебя, именно поэтому мне так больно сейчас.Он уткнулся лицом в ее ладони, не в силах поднять на нее глаза. Господи, что мы делаем с любимыми людьми! Как неправильно все, как мерзко!— Встань, пожалуйста.На мгновение ему показалось, что в ее голосе прозвучал затаенный смех. Не веря себе, он поднял голову. Так и есть! В глазах ее прыгали озорные искорки, уголки губ вздрагивали.— Встань, а то эта сцена все больше напоминает картину «Возвращение блудного сына».Чувство юмора мгновенно вернулось к нему.— Скорее, возвращение блудной дочери, — пробормотал он, вставая.— Что ты сказал? — осведомилась Марго.— Возвращение блудной дочери. Это я про вчера.— Ты все-таки редкостный нахал.— Но, согласись, это часть моего обаяния.— Да уж, — улыбнулась Марго. — Этого у тебя не отнять. — И вдруг, становясь серьезной: — Если это когда-нибудь произойдет и я полюблю другого, ты первый узнаешь об этом. Ты можешь пообещать мне то же? — Нет, потому что этого никогда не будет.Слова, сказанные Гришей во время их совместной попойки, несмотря на, казалось бы, полное беспамятство, запали в душу. Или, вернее, в подсознание. Володя не помнил точно, что ему говорил Григорий, но почему-то его руки занимали его все больше. Он рассматривал их с новым интересом, как будто видел впервые. Крупные ладони с длинными, хорошо развитыми пальцами. Сильные и гибкие одновременно. «Если абстрагироваться от того, что они мои, — думал Басаргин, — можно сказать, что они неодномерны или неоднозначны. Они изящны, но не изнеженны. В них есть чувственность и мощь. Может быть, Гришка не так уж и не прав».Он улучил-таки момент и как-то вечером, когда Марго ушла с Ириной в Камерный театр к Таирову, полюбоваться очередной раз блистательной Алисой Коонен в оперетке «Жирофле-Жирофля», отправился во ВХУТЕМАС. Григорий, у которого как раз в это время случился «творческий запой», дневал и ночевал в мастерских. Он ни о.чем не стал спрашивать, отвел Басаргина в закуток, где стояли печь для обжига и небольшой столик. Таз с водой и комок глины. Ничего больше. Такой суровый минимализм пришелся Басаргину по душе. Он взял в руки податливый комок. Пальцы сами пришли в движение, как будто только этого и ждали. Похоже, они хорошо понимали друг друга, его руки и глина.С некоторых пор у Марго появилось ощущение, что за ней следят. Куда бы она ни шла, одна или с кем-то, все время в спину ей смотрели невидимые глаза. Она физически чувствовала этот пристальный взгляд на своих лопатках, ускоряла шаги, внезапно останавливалась, оборачивалась, но так и не смогла никого заметить. Она сворачивала в подворотни, в проходные дворы, меняла маршруты, но избавиться от неприятного ощущения не могла. Даже дома, за задернутыми занавесками она не чувствовала себя в безопасности. Смутное чувство угрозы стало ее вечным спутником. Казалось, этот таинственный взгляд проникает даже через плотную ткань гардин. Марго поделилась своими опасениями с Володей, но он только усмехнулся и сказал, что это нервы.— Все твоя премьера. Попей валерьяночки, и пройдет.Но об этом не могло быть и речи. С запахом валерьянки оживала тень Софьи Карловны, туманный город на воде, и все, что с ним было связано.До показа оставались считанные дни. Уже готовили зал в гостинице «Метрополь», ожидались важные гости из правительства, пресса, художники. Еще бы, первый показ новой пролетарской моды.Варвара ходила вся наэлектризованная, только что искры не сыпались, и это ее состояние передавалось окружающим. Все дергались, суетились, метались бестолково. Все валилось из рук, вдруг оказывалось, что что-то не готово или требует срочной переделки.Марго приходила домой вся выпотрошенная и на все расспросы Володи отвечала уклончиво, мол, сам все увидишь.Наконец великий день настал. Народу пришло видимо-невидимо, гораздо больше, чем мог вместить зал. Все стулья давно уже были заняты приглашенными, прочие топтались у стен и облепляли подоконники.Марго гримировалась в одной комнате с Ириной. Ей предстояло выйти последней, как завершающий аккорд. Ирина болтала без умолку. Она уже успела сбегать и обозреть в щелочку зал и теперь рассказывала Марго, кто пришел на показ. Выходило, что сегодня здесь собрался весь московский «бомонд», изрядно приправленный партийными бонзами и безликими типчиками в форме и в штатском, похожими друг на друга, как однояйцевые близнецы.— И откуда они только берутся, ума не приложу. Может быть, их в лаборатории какой-нибудь штампуют. Пока все идет отлично. Рабочие модели прошли на ура. Ты бы видела, как они вышагивали в своей спецодежде с гаечными ключами наперевес. Полный фурор. Варвара сияет.Марго все пыталась поймать ускользающее настроение, но ей это никак не удавалось. Ирина все журчала и журчала, пока ее не позвали в зал. Она поправила на себе просторное платье в узкую и широкую полоску, по прихоти автора причудливо разбегавшуюся в разные стороны, как лучики солнца, кинула через плечо последний взгляд в зеркало и выпорхнула из комнаты.Марго присела перед зеркалом и всмотрелась в свое отражение. Волнуется ли она? Бесспорно. Нелегкая ей предстоит задача — выйти на публику, самую многочисленную, пеструю и взыскательную в ее жизни, и за считанные секунды создать законченный образ, показать совершенно новый стиль и доказать его право на существование Она знала, что Варвара придает особое значение именно ее модели как новой концепции современной моды. Они обе провели долгие часы за ее разработкой и обкаткой. Марго даже предложила некоторые свои элементы, которые, к ее удивлению, были приняты Варварой. Так что она как бы была и соавтором.— Маргарита, ваш выход.Девушка-распорядитель просунула в дверь кудрявую головку и задорно ей подмигнула. Неведомый доселе трепет охватил Марго. Вот он, момент истины.Она прошла по коридору, миновала несколько поворотов и очутилась у входа в зал. Здесь столпились все участники показа и работники мастерской. «Не расходятся, ждут финала, — подумала Марго. — А финал — это я».— И наконец, наша последняя модель, — услышала она голос Варвары, уверенно перекрывающий шумок в зале. — До сих пор считалось, что женщине в одежде позволено почти все. — Она сделала заметный упор на слове «почти». — Но только женщина новой России может презреть последние запреты и стать истинно свободной. Предлагаем вам вечерний костюм.Марго вступила в зал и замерла у входа. Очень хотелось скорее пробежать по проходу и закончить поскорее эту пытку, но она держала паузу, как ее учила Варвара. В зале мгновенно воцарилась мертвая тишина, все взгляды устремились на нее. Страха как не бывало. Наэлектризованная атмосфера зала передалась ей, и это электричество бодрящими волнами перекатывалось сейчас в ней, будя каждую клеточку ее тела. Она стояла перед сотнями пар глаз в элегантнейшем черном костюме с широкими брюками, белоснежной рубашке с крахмальным жабо, оттененным крохотной черной бабочкой, и ярко-желтом жилете с черным абстрактным рисунком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— И ты ушел? Просто так взял и ушел? Даже не спросил ни о чем? И не выслушал ее?— Ушел не глядя. Гриша вскочил и забегал по комнате, ероша пятерней свою огненную шевелюру. Басаргин сидел у стола, тяжело опершись на него локтями. Стол был сугубо холостяцкий: селедка, раскрошенная краюха черного хлеба, бутылка водки да две рюмки.— Если так, то ты, Басаргин, еще больший дурак, чем о тебе можно было подумать. Да знаешь ли ты, что Марго — это единственная ценность, какая есть в твоей поганой жизни?— Она предала меня.— Только не Марго. Любая баба, но не она. Да я вообще не знаю, за что тебе так повезло в этой жизни. Такая женщина тебя полюбила! Красавица, умница, соблазнительная до дрожи в коленях, и притом настоящий верный друг. Ты хоть понимаешь, чего можешь лишиться?— Гришка, ты мне друг?— Друг. Слушаю же тебя, дурака.— Так вот, как друга прошу — заткнись. И без тебя тошно. Давай лучше выпьем.— Хочешь совет? -Ну?— Никогда не пей с горя, сопьешься.— Умно, но сегодня такой день — все наперекосяк.— Слушай, — задумчиво сказал Гриша, вертя в руках рюмку. — Тебе надо чем-то заняться. То есть чем-то серьезным, таким, чтобы заняло и тело, и душу. Ты меня понял?— Угу. Уже занят. Так, что из ушей прет.— Пойми, твоя контора в счет не идет, — горячился Гриша. — Какой из тебя чиновник! Владимир Николаевич Басаргин на заготовке хлеба, ха! Смех один! Дураку понятно, что это лишь временное пристанище. Для легализации в новых условиях. Но времена меняются.Володя посмотрел на него мутными глазами, и было в них что-то такое, что заставило Гришу вздрогнуть.— Времена меняются, это факт. Но не совсем туда, куда ты думаешь. Боюсь, что скоро мы с тобой вспомним этот разговор.Он плеснул себе еще водки и одним махом выпил. «Вот черт, аристократ, мать его! — с завистью, но и не без восхищения подумал Гриша. — Я всего с двух рюмок уже сижу с кирпичной рожей, блестящей, как самовар. А он всю бутылку почти вылакал, и хоть бы хны. Только бледнее становится и интереснее. Впору портрет писать».— Есть мысль! — торжественно провозгласил он.— О, даже так? За это стоит выпить.— Иронию твою пропускаю мимо ушей. Ты на руки свои посмотри.Володя с преувеличенным вниманием воззрился на свои руки, лежащие на заляпанной селедочным соком скатерти. Попытался сфокусировать взгляд. Не вышло.— У тебя руки скульптора, — продолжал между тем Гриша. — Уж поверь мне, я в этом деле понимаю. Приходи ко мне во ВХУТЕМАС, попробуй. Хуже все равно не будет, верно. Попытка не пытка. А глина — это особый материал. Она, как земля, снимает электричество, все это злое, темное, которое в душе накапливается, в себя забирает. Землепашцы не оттого здоровее и лучше нас, что на воздухе с утра до ночи, а оттого, что босыми ногами по земле ходят. Или вот хлеб. Пекари, между прочим…— Я у тебя заночую? — перебил его Володя, который уже и вовсе перестал воспринимать окружающую действительность. Тянуло рухнуть в сон, как в пропасть, и не слышать ничего, не думать ни о чем, забыться.— Ночуй, конечно, не возвращаться же тебе к ней в таком виде.— Это еще вопрос.— Никакой не вопрос. Завтра же уладишь все как миленький. Иначе я тебя и знать не желаю.— Ирина не будет возражать?— Ирина допоздна в театре. Спектакль. Пойдем, уложу тебя на диване.Басаргин отключился мгновенно. Еще бы, столько выпить, Подумал Гриша, возвращаясь к столу. Живописный раскардаш привлек его внимание. Все предметы, даже крошки хлеба, сложились вдруг в законченную композицию. Он достал небольшой холст, натянутый на подрамник, и принялся набрасывать натюрморт. Память о нечаянно разбитом сердце.Около полуночи примчались Ирина с Григорием. Марго они застали за стареньким пианино, купленным недавно по случаю. Она напевала что-то вполголоса. Получалось грустно, как капельки дождя по стеклу. Заслышав их шаги на пороге, она развернулась к ним на вертящемся стульчике, стремительно и невесомо.Она выглядела спокойной и собранной, только чуть бледнее обычного. Решительный разворот плеч, гордая головка на изящной шее. Даже улыбка получилась почти как всегда.— Хорошо, что пришли. Володя у вас?— Да. Мы, собственно, потому и забежали, сказать тебе, чтобы не волновалась.— Спасибо.— Расскажи скорее, что у вас стряслось. Гриша рассказывает какие-то ужасы. Я ни слова не смогла понять.Марго пожала плечами:— Рассказывать-то особо нечего. Я сама во всем виновата. Надо было сразу рассказать ему…Она запнулась, вопросительно посмотрев на Ирину. От Гриши не укрылось минутное замешательство.— Что такое? Что за секреты?— Да ладно, что уж там. — Ирина махнула рукой. — С месяц назад я отвела Марго к Варваре Пановой. Понимаешь, она ищет нестандартных девушек для показа своей коллекции одежды, а Марго так скучно дома одной. Все получилось просто отлично, они понравились друг другу. Марго прямо ожила.— Это уже все заметили. Но почему было не сказать Володе? Что в этом особенного? Работа как работа.— Мы решили сделать вам сюрприз.— Что значит «вам»?— Дело в том, что я тоже буду участвовать в показе.— Что за бред! Что у тебя может быть общего с этой сумасшедшей феминисткой?Девушки так и уставились на него. Первой не выдержала Марго, за ней и Ирина. Они смеялись так звонко и заразительно, что Григорий невольно ухмыльнулся им в ответ.— Надо сказать, что у тебя сейчас довольно дурацкий вид, — заметила, отсмеявшись, Ирина. — Другим — пожалуйста, а мое не трожь. Все вы такие, мелкие собственники.— Потому и не рассказали, — добавила Марго. — Что не хотелось лишних сцен. Зря, конечно, лучше ничего не скрывать.— А что приключилось сегодня?— Я задержалась у Варвары. Знаете, такой день, когда все получается и легкость необыкновенная. Давно такого не помню. А тут Володя вернулся раньше и напоролся на Татьяну. Она уже приходила, плакала, извинялась, сама не знает, как все вышло. С похмелья голова дурная, скука, ноготь сломался. Да что с нее взять. Ну и решила по-соседски раскрыть Володе глаза. Мол, исчезаю невесть куда, не иначе как любовника завела. Вот, собственно, и все.— Слава Богу, значит, все уладилось.Григорий с размаху плюхнулся в кресло, оно даже застонало под его тяжестью, и потер покрасневшие от усталости глаза.— Ничего не уладилось. Все гораздо серьезнее, чем ты думаешь.— Не понял.Марго с Ириной обменялись сочувственными взглядами. «И за что мы их любим, ведь не понимают элементарных вещей, — казалось, говорили они. — И все им нужно объяснять».— Он поверил, — вздохнула Ирина.— И сразу, — отозвалась Марго. — Даже не спросил ни о чем. Уж и не знаю, как дальше быть.— Минуточку, минуточку. — Григорий остановил их решительным жестом руки. — Что значит — не знаю? Из-за какой-то полупьяной идиотки…— Дело не в ней. Не она, так другая. Недобрые люди всегда найдутся. Дело в нас. Что-то не так в наших отношениях, если я побоялась сказать ему, а он сразу поверил в Татьянины бредни. Он очень обидел меня, очень.— Послушай, Марго, хоть ты-то не делай глупостей. Вы же созданы друг для друга. Неужели из-за какой-то глупой размолвки выбрасывать все за борт? Я готов признать ваше женское превосходство, так докажите, что вы способны действительно быть умнее нас.— Хитрый, как змей, — улыбнулась Марго. — И возразить нечего.Григорий почувствовал близость победы и решил резко перевести игру в эндшпиль.— Давайте-ка, девочки, разбегаться. Утро вечера мудренее. А завтра ты нас поразишь каким-нибудь неожиданным решением, достойным вас обоих.— Я останусь, — подала голос Ирина. — Что-то не хочется возвращаться в этот мужской вертеп. Ты себе представить не можешь, во что они за один вечер превратили комнату.— Мало того! — воскликнул Григорий. — Я еще все это нарисовал.Володя вернулся на следующий день. Марго была одна. Ирина уже умчалась на репетицию. Он не открыл дверь ключом, как обычно, а постучал с улицы в ставень длинной металлической ручкой, которая по капризу строителей была вделана в стену как раз у их окна. До этого дня ею пользовались только гости, когда хотели просигналить о своем прибытии.Он стоял под окном и с замиранием сердца ждал. Странно было возвращаться в свой дом к ней как чужому. В оконном проеме возникла фигурка Марго. Он не пошевелился. Она распахнула окно. Оба молчали. Он смотрел на ее осунувшееся лицо, на темные круги под глазами и впервые в жизни не находил нужных слов. «Милая, любимая девочка моя, я так виноват перед тобой!» Верно говорят, что любовь превращает мужчину в глупца. Но именно эти такие нужные сейчас слова не шли с языка.— Можно мне войти?— Почему ты спрашиваешь? Это твой дом.— Но и твой тоже. Можно? -Да.Он поставил ногу на выступ фундамента, подтянулся и соскочил с подоконника в комнату.— Хорошо, что ты не принес цветов. Это было бы так… пошло.— Я тоже об этом подумал. Значит, мы еще понимаем друг друга?— Выходит, так.Он опустился перед ней на колени и взял ее руки в свои. Они были холодны, как лед, и так же безжизненны. Он повернул их ладонями вверх и поцеловал каждую, словно губами своими хотел вернуть им утраченное тепло.— Не молчи, умоляю. Закричи, ударь меня, только не молчи.— Это что-нибудь изменит?— Может быть, легче станет, не знаю.— Я очень люблю тебя, именно поэтому мне так больно сейчас.Он уткнулся лицом в ее ладони, не в силах поднять на нее глаза. Господи, что мы делаем с любимыми людьми! Как неправильно все, как мерзко!— Встань, пожалуйста.На мгновение ему показалось, что в ее голосе прозвучал затаенный смех. Не веря себе, он поднял голову. Так и есть! В глазах ее прыгали озорные искорки, уголки губ вздрагивали.— Встань, а то эта сцена все больше напоминает картину «Возвращение блудного сына».Чувство юмора мгновенно вернулось к нему.— Скорее, возвращение блудной дочери, — пробормотал он, вставая.— Что ты сказал? — осведомилась Марго.— Возвращение блудной дочери. Это я про вчера.— Ты все-таки редкостный нахал.— Но, согласись, это часть моего обаяния.— Да уж, — улыбнулась Марго. — Этого у тебя не отнять. — И вдруг, становясь серьезной: — Если это когда-нибудь произойдет и я полюблю другого, ты первый узнаешь об этом. Ты можешь пообещать мне то же? — Нет, потому что этого никогда не будет.Слова, сказанные Гришей во время их совместной попойки, несмотря на, казалось бы, полное беспамятство, запали в душу. Или, вернее, в подсознание. Володя не помнил точно, что ему говорил Григорий, но почему-то его руки занимали его все больше. Он рассматривал их с новым интересом, как будто видел впервые. Крупные ладони с длинными, хорошо развитыми пальцами. Сильные и гибкие одновременно. «Если абстрагироваться от того, что они мои, — думал Басаргин, — можно сказать, что они неодномерны или неоднозначны. Они изящны, но не изнеженны. В них есть чувственность и мощь. Может быть, Гришка не так уж и не прав».Он улучил-таки момент и как-то вечером, когда Марго ушла с Ириной в Камерный театр к Таирову, полюбоваться очередной раз блистательной Алисой Коонен в оперетке «Жирофле-Жирофля», отправился во ВХУТЕМАС. Григорий, у которого как раз в это время случился «творческий запой», дневал и ночевал в мастерских. Он ни о.чем не стал спрашивать, отвел Басаргина в закуток, где стояли печь для обжига и небольшой столик. Таз с водой и комок глины. Ничего больше. Такой суровый минимализм пришелся Басаргину по душе. Он взял в руки податливый комок. Пальцы сами пришли в движение, как будто только этого и ждали. Похоже, они хорошо понимали друг друга, его руки и глина.С некоторых пор у Марго появилось ощущение, что за ней следят. Куда бы она ни шла, одна или с кем-то, все время в спину ей смотрели невидимые глаза. Она физически чувствовала этот пристальный взгляд на своих лопатках, ускоряла шаги, внезапно останавливалась, оборачивалась, но так и не смогла никого заметить. Она сворачивала в подворотни, в проходные дворы, меняла маршруты, но избавиться от неприятного ощущения не могла. Даже дома, за задернутыми занавесками она не чувствовала себя в безопасности. Смутное чувство угрозы стало ее вечным спутником. Казалось, этот таинственный взгляд проникает даже через плотную ткань гардин. Марго поделилась своими опасениями с Володей, но он только усмехнулся и сказал, что это нервы.— Все твоя премьера. Попей валерьяночки, и пройдет.Но об этом не могло быть и речи. С запахом валерьянки оживала тень Софьи Карловны, туманный город на воде, и все, что с ним было связано.До показа оставались считанные дни. Уже готовили зал в гостинице «Метрополь», ожидались важные гости из правительства, пресса, художники. Еще бы, первый показ новой пролетарской моды.Варвара ходила вся наэлектризованная, только что искры не сыпались, и это ее состояние передавалось окружающим. Все дергались, суетились, метались бестолково. Все валилось из рук, вдруг оказывалось, что что-то не готово или требует срочной переделки.Марго приходила домой вся выпотрошенная и на все расспросы Володи отвечала уклончиво, мол, сам все увидишь.Наконец великий день настал. Народу пришло видимо-невидимо, гораздо больше, чем мог вместить зал. Все стулья давно уже были заняты приглашенными, прочие топтались у стен и облепляли подоконники.Марго гримировалась в одной комнате с Ириной. Ей предстояло выйти последней, как завершающий аккорд. Ирина болтала без умолку. Она уже успела сбегать и обозреть в щелочку зал и теперь рассказывала Марго, кто пришел на показ. Выходило, что сегодня здесь собрался весь московский «бомонд», изрядно приправленный партийными бонзами и безликими типчиками в форме и в штатском, похожими друг на друга, как однояйцевые близнецы.— И откуда они только берутся, ума не приложу. Может быть, их в лаборатории какой-нибудь штампуют. Пока все идет отлично. Рабочие модели прошли на ура. Ты бы видела, как они вышагивали в своей спецодежде с гаечными ключами наперевес. Полный фурор. Варвара сияет.Марго все пыталась поймать ускользающее настроение, но ей это никак не удавалось. Ирина все журчала и журчала, пока ее не позвали в зал. Она поправила на себе просторное платье в узкую и широкую полоску, по прихоти автора причудливо разбегавшуюся в разные стороны, как лучики солнца, кинула через плечо последний взгляд в зеркало и выпорхнула из комнаты.Марго присела перед зеркалом и всмотрелась в свое отражение. Волнуется ли она? Бесспорно. Нелегкая ей предстоит задача — выйти на публику, самую многочисленную, пеструю и взыскательную в ее жизни, и за считанные секунды создать законченный образ, показать совершенно новый стиль и доказать его право на существование Она знала, что Варвара придает особое значение именно ее модели как новой концепции современной моды. Они обе провели долгие часы за ее разработкой и обкаткой. Марго даже предложила некоторые свои элементы, которые, к ее удивлению, были приняты Варварой. Так что она как бы была и соавтором.— Маргарита, ваш выход.Девушка-распорядитель просунула в дверь кудрявую головку и задорно ей подмигнула. Неведомый доселе трепет охватил Марго. Вот он, момент истины.Она прошла по коридору, миновала несколько поворотов и очутилась у входа в зал. Здесь столпились все участники показа и работники мастерской. «Не расходятся, ждут финала, — подумала Марго. — А финал — это я».— И наконец, наша последняя модель, — услышала она голос Варвары, уверенно перекрывающий шумок в зале. — До сих пор считалось, что женщине в одежде позволено почти все. — Она сделала заметный упор на слове «почти». — Но только женщина новой России может презреть последние запреты и стать истинно свободной. Предлагаем вам вечерний костюм.Марго вступила в зал и замерла у входа. Очень хотелось скорее пробежать по проходу и закончить поскорее эту пытку, но она держала паузу, как ее учила Варвара. В зале мгновенно воцарилась мертвая тишина, все взгляды устремились на нее. Страха как не бывало. Наэлектризованная атмосфера зала передалась ей, и это электричество бодрящими волнами перекатывалось сейчас в ней, будя каждую клеточку ее тела. Она стояла перед сотнями пар глаз в элегантнейшем черном костюме с широкими брюками, белоснежной рубашке с крахмальным жабо, оттененным крохотной черной бабочкой, и ярко-желтом жилете с черным абстрактным рисунком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31