— Суржанский заметно оживился. — Водочки тяпнем, а заодно все и решим.— Садитесь, садитесь, Владимир Николаевич, — сказала тетя Саша. — В ногах правды нет.Она любила Басаргина и всегда норовила угостить его чем-нибудь вкусненьким.— А ты не лезь, Саша, когда тебя не спрашивают, — раздраженно вставила Татьяна. — Подавала бы уж давно.Басаргин заметил, как у старушки вздрогнули губы от неожиданной резкости, и ненароком прикоснулся к ее руке. Она нахмурилась и с размаху шваркнула на стол большую дымящуюся супницу. Даже, кажется, расплескала немного.— Ишь, баре! — сказала она отчетливо. — Баре нонче все в Черном море плавають!За столом на секунду воцарилась тишина, которую нарушил Суржанский. Он расхохотался, громко, неудержимо, как мальчишка.— Ох ты, моя старушка, — проговорил он, утирая слезы обеими руками. — Уморишь меня совсем. Какова, а, Володя? Политически грамотная. Ну-ну, не дуйся, никто не хотел тебя обидеть.Он обхватил ее руками и притянул к себе. Она тут же и растаяла. Как же, Ванечка ведь, свет в окне.— А Маргарита Георгиевна ить так бы не сказала, — услышал Басаргин и отметил про себя, с какой теплотой и уважительностью произнесла эти слова тетя Саша.Марго явно не укладывалась в образ мужней жены и избалованной барыньки. К ней шли за советом и пониманием и, как правило, находили и то, и другое. Она умела говорить с любым человеком на его языке и всегда находила нужные слова. И еще она умела слушать. О, как она это умела! Уже через пять минут разговора собеседник был убежден, что его проблемы — это ее собственные, и выкладывал все, что на душе накопилось. К тому же Марго, в отличие от большинства женщин, не была сплетницей и никогда не судачила о доверенных ей секретах и тайных переживаниях.Уединившись с Суржанским в его кабинете после обеда, Басаргин поведал ему все свои соображения на этот счет. Ответ был исчерпывающим и точным.— Удивляюсь, как вам раньше не пришло в голову обратиться ко мне. — Иван достал из кармана кусочек мягкой замши, тщательно протер очки и, водрузив их обратно на нос, испытующе посмотрел на Басаргина. — Вроде в наблюдательности вам не откажешь. Конечно, она задыхается здесь. Еще бы, при ее-то уме и энергии. Я вообще удивляюсь, как она выдерживает. Вы хоть знаете, чем она занимается целые дни, пока вас нет?— Конечно, знаю. Марго обо всем рассказывает.— Ну и как вы думаете, способно это ее занять, по-настоящему занять, так, чтобы была пища и для ума, и для сердца?— Вряд ли.— То-то. Если вы не хотите ее потерять, дайте ей полетать, помогите расправить крылышки, иначе она либо сломается, либо улетит совсем. Ни то, ни другое вас не устраивает, верно ведь?— Боже упаси.— Я уже совершил подобную ошибку, — сказал Суржанский, тяжело вздохнув, так, что даже плечи опустились. — Я ведь женился на Татьяне, когда она была совсем девчонкой, неопытной неумехой с ворохом романтических бредней в голове. Именно это-то и пленило меня в ней, и мне захотелось сохранить все в неприкосновенности, чтобы проза жизни ее не коснулась. Я дал ей все, отгородил стеной от всего мира и решил, как скупой рыцарь, единолично владеть своим сокровищем. Я был идиотом и поэтому имею сейчас то, что имею. Несчастного распадающегося человека с подорванной психикой. И во всем виноват я один. Учтите, Володя, что я еще никому об этом не говорил и не собирался.— Но если вы понимаете это, почему не хотите ничего изменить?— Поздно. Все уже сложилось. Татьяна ничего не умеет и не хочет уметь. Заметьте, что от этого я не стал любить ее меньше, даже больше, как больного ребенка, в болезни которого повинны мы сами. Но что толку в этом знании? Оно не делает нас счастливее. Детей нам Бог не дал. Вот и коптим небо помаленьку. Кстати, почему бы вам не завести ребенка? Женщины волшебно меняются, когда становятся матерями.— Видно, еще не время.— Вы правы, всему свой срок.
Зимой умер Ленин. Огромная страна замерла в ожидании. Но ничего не произошло. На поверхности все оставалось по-прежнему, а глубинные процессы до времени были не видны. Соратники наперебой славили вождя, клялись в преданности его делу, в верности его памяти. На небосклоне восходила черная звезда по имени Сталин.На Красной площади началось строительство Мавзолея. Народу сообщили, что хоронить Ленина не будут, а оставят лежать там вечно в стеклянном саркофаге.— В назидание потомкам, — сказал по этому поводу Басаргин.Присутствовавший при этом Яковлев возмущенно вскочил:— Есть ли что-нибудь на этом свете, над чем ты не мог бы насмехаться? Умер величайший человек всех времен и народов, полмира скорбит, а ты?!— По всей вероятности, я принадлежу к другой половине, — спокойно заметил Басаргин.— При этом я вовсе не собираюсь плясать на его могиле. Вовсе нет. Он оказался умнее, чем можно было предположить. Не понимаю только, зачем хоронить его как египетского фараона. Вернее, понимаю, но не принимаю. Нам навязывают язычество, ты не находишь? А мы ведь все-таки христиане.— Христиане почитают мощи своих святых.— Гриша, милый, ты вдумайся в то, что говоришь, — вмешалась в разговор Марго. — Оставим пока его личность, в которой святости куда меньше, чем в тебе или во мне. По крайней мере на нас куда меньше крови. Просто умер человек. Для того, чтобы сохранить мертвое тело, именно тело, ткани, а не кости, нужно достать внутренности. Выпотрошить, иначе говоря. Извлечь мозг из черепной коробки. А потом заполнить оставшуюся оболочку каким-нибудь особым материалом, пропитанным бальзамирующим составом. Неужели ты и вправду считаешь, что со святыми после их смерти поступали именно так? Это же сатанизм какой-то!— Откуда такие впечатляющие познания в медицине, о нимфа? — Григорий плеснул себе в рюмку водки, обежал вокруг стола глазами. — Кто-нибудь еще со мной? Ну, я один. Будем живы!— Маргарита Георгиевна во время войны работала в госпитале медсестрой, — с уморительной назидательностью пояснил Басаргин.— Да-да-да-да-да-а-а… — Гриша подцепил огурчик и смачно захрустел. — Помню, помню. Заветная фотография в портсигаре.— Ефрейтор Яковлев! Извольте встать и оправиться, когда речь идет о святых вещах! — рявкнул Басаргин командирским голосом.— Не гневайтесь, ваш бродь, — загнусил Яковлев. — Виноват, исправлюсь.Марго рассмеялась. Такими они нравились ей куда больше. Кто такой Ленин, в конце концов, чтобы из-за него рисковать дружбой. В их компании и так убыло. Ирина, отчаявшись надеть Грише на палец кольцо, махнула рукой и решила попытать счастья за границей. Подвернулся ушлый антрепренер, который обещал устроить ей приличный контракт, и она укатила с ним в Америку.Гриша отнюдь не был похож на человека, которого бросили. Он выглядел на редкость цветущим и довольным. Марго знала, что в последнее время их отношения зашли в тупик, и не удивлялась. Как бы то ни было, передышка была ему очень кстати. Дома он почти не бывал, а если и бывал, то не один. И очень много работал.Прошло почти полгода, прежде чем нашелся подходящий вариант. Суржанский пришел с известием, что организуется акционерное общество «Руссотюрк» с совместным германо-турецким капиталом, который предполагалось вложить в лесозаготовки и добычу каменного угля на юге России. Открывалось представительство в Москве, в связи с чем велись активные поиски переводчиков с немецкого языка.Марго с восторгом согласилась и, обложившись книжками, принялась доводить до небывалого совершенства свой и без того изрядный немецкий. При поддержке Суржанского ее быстро оформили, и она вскоре приступила к работе.
Вероника толкнула калитку и вошла в палисадник, сплошь заросший крапивой и одуванчиками. Маленький деревянный домик, весь потемневший от времени и какой-то перекособоченный, недружелюбно взирал на нее запыленными, давно не мытыми глазками оконец. Номера никакого на доме не было, и вокруг ни души. Даже спросить не у кого. Вероника решила попытать счастья и, поднявшись по скрипучим ступеням крыльца, постучала. Ни звука в ответ, ни шороха. Дом казался необитаемым.Прийти сюда ей посоветовала одна ее знакомая. Сказала, что живет в Сокольниках женщина одна, Праскевой зовут. Приворожит любого, только назови. И уж если она не поможет, значит, безнадежно. Да только такого не было никогда.Вероника в нерешительности потопталась на крыльце. Не хотелось уходить несолоно хлебавши. Все-таки такой путь долгий проделала. Она еще раз постучала и тронула дверь. Та оказалась незапертой и медленно, словно нехотя, отворилась. Пахнуло сыростью и плесенью, как из погреба.— Есть тут кто-нибудь? — позвала Вероника. Тишина. Вероника прошла по темным сеням, чуть не ударилась головой о низкую притолоку и очутилась в комнате. Здесь было чуть светлее. На некрашеном дощатом полу стояли длинный выскобленный стол и две грубо сколоченные лавки. В углу растрескавшаяся, давно не беленная печь. По стенам развешаны пучки высушенных трав.Вероника скорее почувствовала, чем услышала движение у себя за спиной, и резко обернулась. Перед ней стояла сухонькая женщина, старушка — не старушка, не поймешь. Маленькая, в глухом черном платье, голова повязана платком. Нос крючком, глазки востренькие, как у лесной зверюшки, на щеке справа большая бородавка. Словом, ведьма ведьмой.— Что смотришь, аль не нравлюсь тебе?Голос у нее был глухой, совсем несоответствующий ее тщедушному телу. Вероника судорожно сглотнула.— Здравствуйте.— Здравствуй, здравствуй, коли не шутишь. А что лопочешь-то так, словно мышка? Ты же баба боевитая.— Я…— А и можешь не говорить ничего. И так вижу. Беда у тебя. Муж бросил, к другой ушел. Вот ты и маешься. Да и то, к Праскеве за просто так никто не ходит. Только когда припечет. Тебя вот припекло. — Она обошла Веронику кругом. — Ох как припекло. Так поедом и ест. — Она подтолкнула Веронику в спину. — Садись вон на лавку. А что принесла, в банку поклади. Вон на окне банка-то.Вероника присела и, покопавшись в сумочке, положила в жестяную банку рулончик денег. Праскева между тем исчезла в сенях и вернулась оттуда с медным тазом, наполненным водой. Поставила его на стол перед Вероникой, зажгла свечу в простом подсвечнике, сдернула пучок травы со стены и поднесла к огню. Трава занялась, колко затрещав, и на мгновение ярко осветила ее землистое, серое лицо.Вероника поймала себя на том, что пытается определить ее возраст. Тщетно. Не было возраста у этого лица. Что шестьдесят, что сорок. Только разглядела три жестких черных волоса на бородавке.Праскева бросила траву догорать в тарелку, сдула пепел в воду и низко склонилась над ней. Руки ее пришли в движение, заскользили над водой, словно разглаживая.— Во-о-от, теперь ясно все вижу. Накрепко она его приворожила, сам себя не помнит. Как паучиха, все сердце ему оплела.— Колдовством?— А то как же? Самым что ни на есть колдовством.— Я знала, знала, — прошептала чуть слышно Вероника.— А ты не бось, мы все поправим. Нет такого колдовства, против которого не было бы другого, посильнее. Волосок свой на свечке сожги да на огонь смотри, пока не скажу.Волос в ее руке затрещал, скукожился. Запахло паленым.— Не моргай, а то вся сила уйдет, — прошипела Праскева.Через пламя свечи Вероника видела ее глаза. Как два черных угля, смотрели они, проникая в самую душу. Веронике стало жутко и весело. И совсем не волновало, какие силы берут ее сейчас под свое покровительство.
В зале приемов «Руссотюрка» было шумно и людно. На фуршет по случаю проводов руководителя московского представительства Клауса Доббельсдорфа собрались все сотрудники. Столы, расставленные вдоль стен, ломились от закусок. Официанты скользили сквозь толпу гостей, разнося шампанское. Вечерние туалеты дам удачно контрастировали с темными элегантными костюмами мужчин.Ожидалось прибытие виновника торжества с новым шефом, которого сегодня должны были представить собравшимся. Его никто еще не видел, ходили самые разнообразные слухи, и все, естественно, сгорали от нетерпения.Марго, в ослепительном алом платье с обнаженными плечами, стояла в глубине зала у окна с секретаршей Лидочкой. Лидочка, милая маленькая блондинка со вздернутым носиком и россыпью конопушек на щеках, которые не могла скрыть никакая пудра, поминутно взбивала мелко завитые волосы и, как всегда, тараторила без умолку. Марго слушала ее вполуха, скользя взглядом по лицам гостей. Подогретые ожиданием, разгоряченные шампанским, хорошо знакомые лица. Они проработали вместе уже около года, успели изрядно узнать друг друга и стали в каком-то смысле одной большой семьей.Володя тоже был здесь. За это время он стал в «Руссотюрке» своим человеком, завсегдатаем всех светских мероприятий, первым танцором и любимым кавалером всех без исключения дам. Когда устраивались танцы, все взгляды неизменно устремлялись на него. Не одно женское сердце начинало судорожно биться в груди в ожидании, кого он выберет, кого закружит в вальсе, кого поведет в мазурке. А вот Марго не очень любила с ним танцевать, предпочитая партнеров пониже ростом.Он был остроумным собеседником и блестяще играл в вист и бридж, чем заслужил уважение мужской половины конторы. Недурно играл на фортепиано и частенько аккомпанировал Марго, когда она соглашалась петь для публики. Короче, стал незаменимым участником их нередких вечеринок и приемов.Сейчас он стоял у дверей в окружении дам и, судя по взрывам смеха, рассказывал им что-то забавное. Марго встретилась с ним взглядом и улыбнулась. Он был неотразим в черном костюме с белой крахмальной рубашкой и узкой бабочкой. Впрочем, как всегда.Лидочка проследила за ее взглядом и завистливо вздохнула. Марго подозревала, что она втайне влюблена в Володю.— Ты все-таки счастливица, Марго, — сказала она, покусывая губы. — Такой мужчина! Загляденье! Так бы и сидела и смотрела на него целыми днями.— Неужели?— Целыми днями. Как на картину.Лидочка была не замужем, поэтому у нее были специфические представления о браке. Марго уже привыкла к ее экзальтированности и не обращала на нее внимания.— Что-то Клаус задерживается.— Ах, Клаус, такая душка. Жаль, что он уезжает, — залепетала Лидочка, мгновенно переключаясь на новую тему. — Только сработались, сроднились, можно сказать, и вот! А что теперь будет?Марго были вполне понятны ее опасения. Лидочка боялась, как бы новый шеф не привел другую секретаршу. А что, такие случаи известны. Марго ободряюще улыбнулась ей, отметив про себя, что девушка одета, как всегда, неудачно. Темно-фиолетовое, наглухо закрытое платье, надежно прикрывающее веснушки на плечах и шее, явно не шло ей и бледнило и без того небогатое красками лицо.Марго взяла с подноса проходящего мимо официанта два бокала с шампанским и протянула один Лидочке:— Выпьем за здоровье Клауса. Он хоть и порядочный зануда, но человек неплохой.Лидочка поперхнулась шампанским и возмущенно посмотрела на Марго.— Ладно, ладно, не кипятись. Забыла уже, как он тебя муштровал? Красный карандаш для умных мыслей, синий для обычных. Исходящие документы направо, входящие — налево, и никак не наоборот. Умереть можно.— Так ведь привыкла. А у нового небось свои выверты. Пока разберусь…Неожиданное движение в дверях возвестило о прибытии долгожданного начальства. Все потянулись туда, толкаясь и вытягивая шеи, Лидочка в первых рядах. Марго осталась у окна. Не то чтобы ей не хотелось взглянуть на нового шефа, нет. Просто ею руководило врожденное чувство ритма.Она повернулась, только когда почувствовала их приближение. Клаус, со свойственной ему, да, наверное, и каждому немцу, обстоятельностью, представлял гостей. «Господин такой-то, начальник отдела закупок». «Госпожа имярек, заведующая канцелярией». Он говорил по-немецки, поэтому в его устах слово «господин» не резало слух в отличие от общепринятого «товарищ».Дойдя До Марго, стоящей поодаль, он почему-то сбился с ритма и сказал:— Маргарет Басаргин, наша лучшая переводчица.— Фройляйн?— Фрау, — ответила Марго, протягивая затянутую в шелковую перчатку руку.Пожатие было крепким и энергичным. Было неожиданно приятно держать эту сильную руку в своей. Ему, видимо, тоже, поскольку он продлил пожатие. Марго во все глаза смотрела на него. Перед ней стоял холеный лев с объемистой гривой темных волос, сдобренных обильной проседью. Тонкие, тщательно подстриженные усы прерывали решительную линию ястребиного носа. Глаза, черные, как две маслины, смотрели на нее с неподдельным интересом. И что-то еще было в них такое, неназываемое, что приятно щекотало самолюбие Марго. Она явно произвела впечатление.Он продолжал удерживать ее руку в своей. На них уже оглядывались, поскольку дежурное знакомство затягивалось.— Будете работать со мной. Не возражаете?— Нет, конечно, герр Чилёр. Буду рада. Интересно, кто он по национальности. На немца не похож. И фамилия…— Зовите меня Осман-бей.Марго склонила голову, чтобы скрыть шок. Турок. Она впервые видела живого турка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Зимой умер Ленин. Огромная страна замерла в ожидании. Но ничего не произошло. На поверхности все оставалось по-прежнему, а глубинные процессы до времени были не видны. Соратники наперебой славили вождя, клялись в преданности его делу, в верности его памяти. На небосклоне восходила черная звезда по имени Сталин.На Красной площади началось строительство Мавзолея. Народу сообщили, что хоронить Ленина не будут, а оставят лежать там вечно в стеклянном саркофаге.— В назидание потомкам, — сказал по этому поводу Басаргин.Присутствовавший при этом Яковлев возмущенно вскочил:— Есть ли что-нибудь на этом свете, над чем ты не мог бы насмехаться? Умер величайший человек всех времен и народов, полмира скорбит, а ты?!— По всей вероятности, я принадлежу к другой половине, — спокойно заметил Басаргин.— При этом я вовсе не собираюсь плясать на его могиле. Вовсе нет. Он оказался умнее, чем можно было предположить. Не понимаю только, зачем хоронить его как египетского фараона. Вернее, понимаю, но не принимаю. Нам навязывают язычество, ты не находишь? А мы ведь все-таки христиане.— Христиане почитают мощи своих святых.— Гриша, милый, ты вдумайся в то, что говоришь, — вмешалась в разговор Марго. — Оставим пока его личность, в которой святости куда меньше, чем в тебе или во мне. По крайней мере на нас куда меньше крови. Просто умер человек. Для того, чтобы сохранить мертвое тело, именно тело, ткани, а не кости, нужно достать внутренности. Выпотрошить, иначе говоря. Извлечь мозг из черепной коробки. А потом заполнить оставшуюся оболочку каким-нибудь особым материалом, пропитанным бальзамирующим составом. Неужели ты и вправду считаешь, что со святыми после их смерти поступали именно так? Это же сатанизм какой-то!— Откуда такие впечатляющие познания в медицине, о нимфа? — Григорий плеснул себе в рюмку водки, обежал вокруг стола глазами. — Кто-нибудь еще со мной? Ну, я один. Будем живы!— Маргарита Георгиевна во время войны работала в госпитале медсестрой, — с уморительной назидательностью пояснил Басаргин.— Да-да-да-да-да-а-а… — Гриша подцепил огурчик и смачно захрустел. — Помню, помню. Заветная фотография в портсигаре.— Ефрейтор Яковлев! Извольте встать и оправиться, когда речь идет о святых вещах! — рявкнул Басаргин командирским голосом.— Не гневайтесь, ваш бродь, — загнусил Яковлев. — Виноват, исправлюсь.Марго рассмеялась. Такими они нравились ей куда больше. Кто такой Ленин, в конце концов, чтобы из-за него рисковать дружбой. В их компании и так убыло. Ирина, отчаявшись надеть Грише на палец кольцо, махнула рукой и решила попытать счастья за границей. Подвернулся ушлый антрепренер, который обещал устроить ей приличный контракт, и она укатила с ним в Америку.Гриша отнюдь не был похож на человека, которого бросили. Он выглядел на редкость цветущим и довольным. Марго знала, что в последнее время их отношения зашли в тупик, и не удивлялась. Как бы то ни было, передышка была ему очень кстати. Дома он почти не бывал, а если и бывал, то не один. И очень много работал.Прошло почти полгода, прежде чем нашелся подходящий вариант. Суржанский пришел с известием, что организуется акционерное общество «Руссотюрк» с совместным германо-турецким капиталом, который предполагалось вложить в лесозаготовки и добычу каменного угля на юге России. Открывалось представительство в Москве, в связи с чем велись активные поиски переводчиков с немецкого языка.Марго с восторгом согласилась и, обложившись книжками, принялась доводить до небывалого совершенства свой и без того изрядный немецкий. При поддержке Суржанского ее быстро оформили, и она вскоре приступила к работе.
Вероника толкнула калитку и вошла в палисадник, сплошь заросший крапивой и одуванчиками. Маленький деревянный домик, весь потемневший от времени и какой-то перекособоченный, недружелюбно взирал на нее запыленными, давно не мытыми глазками оконец. Номера никакого на доме не было, и вокруг ни души. Даже спросить не у кого. Вероника решила попытать счастья и, поднявшись по скрипучим ступеням крыльца, постучала. Ни звука в ответ, ни шороха. Дом казался необитаемым.Прийти сюда ей посоветовала одна ее знакомая. Сказала, что живет в Сокольниках женщина одна, Праскевой зовут. Приворожит любого, только назови. И уж если она не поможет, значит, безнадежно. Да только такого не было никогда.Вероника в нерешительности потопталась на крыльце. Не хотелось уходить несолоно хлебавши. Все-таки такой путь долгий проделала. Она еще раз постучала и тронула дверь. Та оказалась незапертой и медленно, словно нехотя, отворилась. Пахнуло сыростью и плесенью, как из погреба.— Есть тут кто-нибудь? — позвала Вероника. Тишина. Вероника прошла по темным сеням, чуть не ударилась головой о низкую притолоку и очутилась в комнате. Здесь было чуть светлее. На некрашеном дощатом полу стояли длинный выскобленный стол и две грубо сколоченные лавки. В углу растрескавшаяся, давно не беленная печь. По стенам развешаны пучки высушенных трав.Вероника скорее почувствовала, чем услышала движение у себя за спиной, и резко обернулась. Перед ней стояла сухонькая женщина, старушка — не старушка, не поймешь. Маленькая, в глухом черном платье, голова повязана платком. Нос крючком, глазки востренькие, как у лесной зверюшки, на щеке справа большая бородавка. Словом, ведьма ведьмой.— Что смотришь, аль не нравлюсь тебе?Голос у нее был глухой, совсем несоответствующий ее тщедушному телу. Вероника судорожно сглотнула.— Здравствуйте.— Здравствуй, здравствуй, коли не шутишь. А что лопочешь-то так, словно мышка? Ты же баба боевитая.— Я…— А и можешь не говорить ничего. И так вижу. Беда у тебя. Муж бросил, к другой ушел. Вот ты и маешься. Да и то, к Праскеве за просто так никто не ходит. Только когда припечет. Тебя вот припекло. — Она обошла Веронику кругом. — Ох как припекло. Так поедом и ест. — Она подтолкнула Веронику в спину. — Садись вон на лавку. А что принесла, в банку поклади. Вон на окне банка-то.Вероника присела и, покопавшись в сумочке, положила в жестяную банку рулончик денег. Праскева между тем исчезла в сенях и вернулась оттуда с медным тазом, наполненным водой. Поставила его на стол перед Вероникой, зажгла свечу в простом подсвечнике, сдернула пучок травы со стены и поднесла к огню. Трава занялась, колко затрещав, и на мгновение ярко осветила ее землистое, серое лицо.Вероника поймала себя на том, что пытается определить ее возраст. Тщетно. Не было возраста у этого лица. Что шестьдесят, что сорок. Только разглядела три жестких черных волоса на бородавке.Праскева бросила траву догорать в тарелку, сдула пепел в воду и низко склонилась над ней. Руки ее пришли в движение, заскользили над водой, словно разглаживая.— Во-о-от, теперь ясно все вижу. Накрепко она его приворожила, сам себя не помнит. Как паучиха, все сердце ему оплела.— Колдовством?— А то как же? Самым что ни на есть колдовством.— Я знала, знала, — прошептала чуть слышно Вероника.— А ты не бось, мы все поправим. Нет такого колдовства, против которого не было бы другого, посильнее. Волосок свой на свечке сожги да на огонь смотри, пока не скажу.Волос в ее руке затрещал, скукожился. Запахло паленым.— Не моргай, а то вся сила уйдет, — прошипела Праскева.Через пламя свечи Вероника видела ее глаза. Как два черных угля, смотрели они, проникая в самую душу. Веронике стало жутко и весело. И совсем не волновало, какие силы берут ее сейчас под свое покровительство.
В зале приемов «Руссотюрка» было шумно и людно. На фуршет по случаю проводов руководителя московского представительства Клауса Доббельсдорфа собрались все сотрудники. Столы, расставленные вдоль стен, ломились от закусок. Официанты скользили сквозь толпу гостей, разнося шампанское. Вечерние туалеты дам удачно контрастировали с темными элегантными костюмами мужчин.Ожидалось прибытие виновника торжества с новым шефом, которого сегодня должны были представить собравшимся. Его никто еще не видел, ходили самые разнообразные слухи, и все, естественно, сгорали от нетерпения.Марго, в ослепительном алом платье с обнаженными плечами, стояла в глубине зала у окна с секретаршей Лидочкой. Лидочка, милая маленькая блондинка со вздернутым носиком и россыпью конопушек на щеках, которые не могла скрыть никакая пудра, поминутно взбивала мелко завитые волосы и, как всегда, тараторила без умолку. Марго слушала ее вполуха, скользя взглядом по лицам гостей. Подогретые ожиданием, разгоряченные шампанским, хорошо знакомые лица. Они проработали вместе уже около года, успели изрядно узнать друг друга и стали в каком-то смысле одной большой семьей.Володя тоже был здесь. За это время он стал в «Руссотюрке» своим человеком, завсегдатаем всех светских мероприятий, первым танцором и любимым кавалером всех без исключения дам. Когда устраивались танцы, все взгляды неизменно устремлялись на него. Не одно женское сердце начинало судорожно биться в груди в ожидании, кого он выберет, кого закружит в вальсе, кого поведет в мазурке. А вот Марго не очень любила с ним танцевать, предпочитая партнеров пониже ростом.Он был остроумным собеседником и блестяще играл в вист и бридж, чем заслужил уважение мужской половины конторы. Недурно играл на фортепиано и частенько аккомпанировал Марго, когда она соглашалась петь для публики. Короче, стал незаменимым участником их нередких вечеринок и приемов.Сейчас он стоял у дверей в окружении дам и, судя по взрывам смеха, рассказывал им что-то забавное. Марго встретилась с ним взглядом и улыбнулась. Он был неотразим в черном костюме с белой крахмальной рубашкой и узкой бабочкой. Впрочем, как всегда.Лидочка проследила за ее взглядом и завистливо вздохнула. Марго подозревала, что она втайне влюблена в Володю.— Ты все-таки счастливица, Марго, — сказала она, покусывая губы. — Такой мужчина! Загляденье! Так бы и сидела и смотрела на него целыми днями.— Неужели?— Целыми днями. Как на картину.Лидочка была не замужем, поэтому у нее были специфические представления о браке. Марго уже привыкла к ее экзальтированности и не обращала на нее внимания.— Что-то Клаус задерживается.— Ах, Клаус, такая душка. Жаль, что он уезжает, — залепетала Лидочка, мгновенно переключаясь на новую тему. — Только сработались, сроднились, можно сказать, и вот! А что теперь будет?Марго были вполне понятны ее опасения. Лидочка боялась, как бы новый шеф не привел другую секретаршу. А что, такие случаи известны. Марго ободряюще улыбнулась ей, отметив про себя, что девушка одета, как всегда, неудачно. Темно-фиолетовое, наглухо закрытое платье, надежно прикрывающее веснушки на плечах и шее, явно не шло ей и бледнило и без того небогатое красками лицо.Марго взяла с подноса проходящего мимо официанта два бокала с шампанским и протянула один Лидочке:— Выпьем за здоровье Клауса. Он хоть и порядочный зануда, но человек неплохой.Лидочка поперхнулась шампанским и возмущенно посмотрела на Марго.— Ладно, ладно, не кипятись. Забыла уже, как он тебя муштровал? Красный карандаш для умных мыслей, синий для обычных. Исходящие документы направо, входящие — налево, и никак не наоборот. Умереть можно.— Так ведь привыкла. А у нового небось свои выверты. Пока разберусь…Неожиданное движение в дверях возвестило о прибытии долгожданного начальства. Все потянулись туда, толкаясь и вытягивая шеи, Лидочка в первых рядах. Марго осталась у окна. Не то чтобы ей не хотелось взглянуть на нового шефа, нет. Просто ею руководило врожденное чувство ритма.Она повернулась, только когда почувствовала их приближение. Клаус, со свойственной ему, да, наверное, и каждому немцу, обстоятельностью, представлял гостей. «Господин такой-то, начальник отдела закупок». «Госпожа имярек, заведующая канцелярией». Он говорил по-немецки, поэтому в его устах слово «господин» не резало слух в отличие от общепринятого «товарищ».Дойдя До Марго, стоящей поодаль, он почему-то сбился с ритма и сказал:— Маргарет Басаргин, наша лучшая переводчица.— Фройляйн?— Фрау, — ответила Марго, протягивая затянутую в шелковую перчатку руку.Пожатие было крепким и энергичным. Было неожиданно приятно держать эту сильную руку в своей. Ему, видимо, тоже, поскольку он продлил пожатие. Марго во все глаза смотрела на него. Перед ней стоял холеный лев с объемистой гривой темных волос, сдобренных обильной проседью. Тонкие, тщательно подстриженные усы прерывали решительную линию ястребиного носа. Глаза, черные, как две маслины, смотрели на нее с неподдельным интересом. И что-то еще было в них такое, неназываемое, что приятно щекотало самолюбие Марго. Она явно произвела впечатление.Он продолжал удерживать ее руку в своей. На них уже оглядывались, поскольку дежурное знакомство затягивалось.— Будете работать со мной. Не возражаете?— Нет, конечно, герр Чилёр. Буду рада. Интересно, кто он по национальности. На немца не похож. И фамилия…— Зовите меня Осман-бей.Марго склонила голову, чтобы скрыть шок. Турок. Она впервые видела живого турка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31