Марго изумленно посмотрела на мать:— А я думала, что вы недолюбливаете его.— Только с тех пор, как поняла, что он влюблен в тебя не на шутку.— И давно это?— С того самого момента, как это произошло.Под недоумевающим взглядом дочери Елизавета Петровна почувствовала себя умудренной жизненным опытом старой дамой.— Такое чувство невозможно скрыть. По крайней мере от меня. Поэтому я так и беспокоюсь. Боюсь, как бы ты не совершила непоправимую ошибку. — Она говорила быстро и уверенно, как о чем-то давно обдуманном и выстраданном. — Он не для тебя, пойми это. Вы слишком похожи, чтобы быть вместе. Два таких темперамента не могут ужиться. Я знаю, что непонятно говорю, но это правда. — Она беспомощно развела руками. — Кроме того, он намного старше. Он уже взрослый, сложившийся человек, а ты еще не знаешь себя.— Но папа был еще старше, когда вы поженились, — заметила Марго.Этот неожиданно простой довод заставил Елизавету Петровну вздрогнуть. Одной фразой дочь, сама того не подозревая, отбросила ее в прошлое, далекое уже прошлое, когда она была не Елизаветой Петровной, а Лизонькой Стыковой, прелестной барышней семнадцати лет от роду. Она порхала, смеялась, не зная забот, пела очень мило. «Наша Патти», — говорила о ней с гордостью маменька.В тот год зима в Москве стояла холодная, ветреная. Но что с того печали в Рождество? Балы и карнавалы, один другого роскошнее, сменяли друг друга. Их блеск и пышность несказанно пленяли Лизу, ведь ее только стали вывозить в свет в этом сезоне. По общему мнению, она была его украшением. Высокая, тонкая, с царственной осанкой и лебединой шейкой, она легко и невесомо скользила по сверкающему паркету бального зала, закинув изящную руку на плечо очередного кавалера. Серые глаза ее, полуприкрытые темными ресницами, светились такой чистой, бьющей через край радостью, что невозможно было отвести взгляда. Это редкое сочетание светлых волос и темных бровей и ресниц придавало ее лицу изысканный аристократизм и редкое очарование. «Посмотрите на меня, — казалось, говорили ее глаза. — Разве не хороша я?» В своем шуршащем серебристом платье она напоминала прекрасную экзотическую бабочку, залетевшую на огонь и звуки музыки.Такой и увидел ее Георгий Сардаров, узидел совсем по-особенному и понял, что погиб. Никогда еще ни одна женщина не производила на него такого сильного впечатления, сродни удару молнии. Ему почудилось, что именно это пленительное лицо являлось ему во сне, и не будет теперь ему и минуты покоя.Лиза отдыхала между танцами вместе со своим кузеном Андреем. Веер трепетал в ее руке, наполовину закрывая лицо.— Скажи, кто это там у колонны? Смотрит на нас. Андрей посмотрел в ту сторону, которую она указала взмахом ресниц.— О-о, это новый Монте-Кристо. Редкий гость у нас в Москве. У него медные прииски где-то на Кавказе, поместья, виноградники. Богат как Крез.Лиза слушала его вполуха. Он, как всегда, говорил совсем не то, что она хотела услышать. Под пристальным взглядом агатовых глаз она заволновалась и даже, кажется, покраснела. Она украдкой, прикрываясь веером, поглядывала не незнакомого мужчину. Его стройная широкоплечая фигура, затянутая в черное, поражала врожденным изяществом и силой. Смуглое лицо с крупным орлиным носом и курчавой мушкетерской бородкой дышало умом и благородством. На такое лицо хочется смотреть и смотреть, не переставая. Посеребренные легкой сединой виски совсем не старили его, а, напротив, подчеркивали молодой блеск глаз.— Как ты думаешь, сколько ему лет? — спросила Лиза.— Лет сорок или даже больше. Совсем старик, — с беспечностью юности ответил Андрей. — В отцы нам годится.Неужели это правда? Ведь отец действительно уже старик, подумала Лиза, вспомнив его грузную фигуру и дряблые мешочки под глазами.Через неделю она увидела его снова. Она с маменькой отправилась к «Мюру и Мерелизу» посмотреть новые образцы испанских кружев. Магазин, красочно убранный к Рождеству, сиял огнями. Витрины переливались, мерцали и так и манили к себе. Погибель для женского сердца, особенно при их стесненных обстоятельствах. Лиза плохо разбиралась в этих делах, но знала, что финансы их находятся не в лучшем положении, имения заложены, перезаложены, и отцу еле-еле удается сводить концы с концами. Вернее, матери. Отец умел только тратить, а потом красочно угрызаться по этому поводу.В отделе кружев было людно. У прилавков толпились разодетые женщины, выбирали, оценивали, любовались. Маменька, со свойственным ей напором, протиснулась к прилавку, а Лиза осталась одна посреди зала. Она отошла в сторонку, где стояла золоченая рама, изысканно задрапированная кружевами. Они струились разноцветными волнами, расцветали причудливыми цветами, разлетались складками вееров. Лиза как зачарованная смотрела на это сказочное великолепие.— Вам нравится?Голос, неожиданно прозвучавший у нее за плечом, был густой, низкий, бархатный. Такой голос не заставит ни вздрогнуть, ни поежиться. Лиза, уже заинтригованная, повернулась, чтобы посмотреть на его обладателя. Это был он, тот самый таинственный Монте-Кристо. В безукоризненно сшитом пальто, с тонкой тростью с серебряным набалдашником он выглядел немыслимо элегантным. Его губы, очень яркие на смуглом лице, улыбались ей, обнажая белоснежные зубы. В руке он держал ее перчатку.— Вы обронили…Лиза взяла перчатку вдруг задрожавшими пальцами. Отчего она так волнуется? Ведь ничего особенного не происходит.— Благодарю вас.— Мы с вами встречались. На балу в Дворянском собрании.Лиза кивнула и тут же пожалела об этом. Ведь их не представляли друг другу. Таким образом она дала понять, что заметила его тогда на балу. По выражению его глаз она увидела, что он не без удовольствия отметил это.— Простите, я не представился. Георгий Арамович Сардаров. Так вам нравится? — Он небрежно указал тростью на раму с кружевами.— Очень. Особенно эти. — Она показала на широкие кремовые воланы, венчающие всю композицию.— У вас тонкий вкус, — похвалил он, и Лиза как-то сразу поняла, что он говорит серьезно, а вовсе не из желания польстить. — Единственный стоящий образчик из всей коллекции. Королевская вещь. Но согласитесь, Елизавета Петровна, что они, как бы ни были хороши, все равно мертвы, пока их не оживит тепло человеческого тела.Лиза недоумевающе посмотрела на него. Откуда ему известно ее имя?— Не удивляйтесь, — сказал он, отвечая на немой вопрос в ее глазах. — Разве я мог не узнать, как зовут царицу бала?Лиза вспыхнула до корней волос. Восхищение, которое она читала на его лице, было ей не внове. Но было что-то еще, глубокое и волнующее, что застало ее врасплох.— Мертвы? — переспросила она, чтобы хоть как-то скрыть замешательство. — Но красота не бывает мертвой.— Трудно не согласиться с доводом, выраженным столь изящно.Он склонил голову в знак поражения, но улыбка продолжала играть на его губах, и Лизе вдруг почудилось, что он подтрунивает над ней. Она покраснела еще больше, проклиная про себя этот противный красный цвет, а заодно и его за то, что так легко заставил ее покраснеть.К ее несказанному облегчению, маменька выросла рядом с ними, как из-под земли. Вопреки обыкновению, ее лицо не было надменным, а, напротив, расцветало целым букетом радушных улыбок.— Георгий Арамович, — проворковала она, протягивая ему руку. — Как я рада вас видеть!— Сударыня, вы выражаете мои мысли.Он склонился к ее руке. Лиза удивленно округлила глаза. Какой неожиданный сюрприз! Оказывается, они знакомы. Интересно, каким образом.— Это Лиза, моя дочь.— Мы уже знакомы.— Вот как! — Она мельком посмотрела на смущенную Лизу. — Но вы несносный, несносный человек. Уже целую неделю в Москве, а ни разу не посетили нас. Весь город только о вас и говорит.— Вы, конечно же, преувеличиваете, но я польщен.Лизе опять почудилась тонкая ирония в его голосе. Отчего он все время насмешничает? Но обволакивающий теплый взгляд его глаз вмиг развеял все подозрения.— Вы непременно должны сегодня обедать у нас, непременно, — продолжала между тем маменька. — Обещайте, иначе я обижусь.— Почту за честь.Они обменялись парой ничего не значащих фраз, а затем он откланялся.В этот вечер Лиза одевалась к обеду дольше обычного. Перемерила все свои платья, осталась недовольна и, вконец рассердившись на весь свет, сошла вниз в темно-синем с простенькой белой отделкой, вызвав явное неудовольствие маменьки. Она и сама не понимала, что с ней происходит. Неужели все эти волнения оттого только, что должен прийти он?Лиза не осознавала, наверное, насколько удачен был се выбор. Ее красота не нуждалась ни в каких ухищрениях. Нежное белое лицо и золотые волосы казались еще пленительнее по контрасту с темным платьем. Она выглядела такой юной и свежей, что у Георгия от одного взгляда на нее защемило сердце.Он безраздельно царил за столом, шутил, сыпал каламбурами и эпиграммами, рассказывал о поездке в Карлсбад, и всем казалось, что это вовсе не скучный курорт, а зачарованный, обласканный ранней осенью край, где река сбегает с кудрявых гор, а в ее прозрачной воде неподвижно стоят жемчужно-голубые форели. Все слушали только его, но Лизе чудилось, что он говорит для нее одной.Ее попросили спеть. Он вызвался аккомпанировать. Его тонкие смуглые пальцы уверенно забегали по клавишам рояля, рассыпая каскады звуков. Он словно окружал ее голос мерцающей паутиной, и никогда он еще не звучал так прелестно. Оттого ли, что она пела для него?На следующее утро посыльный принес два огромных букета роз, один для нее, другой для маменьки.— Как он галантен, как мил! — восклицала маменька, расставляя цветы в гостиной. — И какой вкус! Шарман! Очаровательно! (фр.)
Лиза безмолвно сидела у рояля, трогая пальчиком клавиши. Какими холодными и безжизненными они казались без него!— Ты что-то молчалива сегодня, Лиза, — заметила маменька, испытующе глядя на нее. — Ты здорова ли?— Здорова, маменька, — пролепетала Лиза, спасаясь бегством в свою комнату.Следующие несколько дней показались ей кошмаром. Он не приходил и никак не давал о себе знать. Лиза места себе не находила. Весь мир вдруг показался бесцветным и пресным, ничто не способно было победить ее уныния. Хотя чего она, собственно, ждала? Она и сама не знала.Вся семья сидела за чаем, когда слуга вдруг объявил, что приехал господин Сардаров. Паника вдруг охватила Лизу. Не в силах совладать с собой, она вскочила, даже не поздоровавшись, пронеслась мимо него к лестнице и заперлась в спальне.Она слышала, как он уехал, как заскрипели ступени под ногами маменьки — ее грузные уверенные шаги она узнала бы повсюду, — и замерла от осторожного стука в дверь.— Лизанька, — сказала мать, входя, — Георгий Арамович просит твоей руки.Лиза, как громом пораженная, упала в кресло, закрыв ладонями пылающее лицо.— Этого не может быть, не может быть, — пролепетала она в смятении.— И тем не менее это так.— Что вы ответили ему?— Что мы не можем принять такое решение, не поговорив прежде с тобой. Это так неожиданно.— Но отчего вы не позвали меня?— Душа моя, ты вела себя так странно, что я не знала… Вздох облегчения сорвался с губ Лизы. Значит, родители не станут возражать.Он приехал на следующий день, утром. Лиза уже ждала его. Она всей кожей почувствовала, что он вошел, и стремительно обернулась. Он шагнул к ней от двери. От прикосновения его горячих губ к ее руке Лиза непроизвольно вздрогнула.— Вы боитесь меня? — спросил он, выпрямляясь. Лиза отрицательно качнула головой. Голос предал ее, отказываясь повиноваться.— Вчера мне не удалось повидать вас, — сказал он тихо. — Я понимаю, что все это неожиданно, но так уж случилось, что я полюбил вас. Я уж не мальчик, Елизавета Петровна, и знаю цену этому чувству. Поэтому и говорю без обиняков. Я люблю вас и прошу стать моей женой. — Я не тороплю вас, — добавил он поспешно, заметив ее протестующий жест. — Я могу ждать сколько угодно, мне только нужно знать, что вы… что я могу надеяться. — Не дождавшись ее ответа, он продолжал: — Мы совсем не знаем друг друга, это правда. Сейчас я должен уехать по делам, но это ненадолго. Всего на пару недель.Что он такое говорит, подумала в смятении Лиза. Как это уехать, куда, зачем? Он не может сейчас оставить ее одну.— Может быть, вас страшит разница в возрасте? Ведь я немногим моложе вашего отца. Мне уже сорок два, а вы еще ребенок.— Что вы говорите! Да я дышать не могу без вас.— Лиза!Он упал к ее ногам. Она ничего не видела и не слышала. Слезы струились по побледневшим щекам.— Не надо ждать. Я согласна. Я буду вашей женой.Потом была свадьба, недоумевающие и завистливые взгляды со всех сторон, но ни Лиза, ни Георгий ничего вокруг не замечали. Им дела не было до всего окружающего мира. Они видели и слышали только друг друга.Венеция, Ницца, Париж… Море, солнце и любовь. Их свадебное путешествие растянулось на два месяца, самые упоительные в их жизни. Георгий баловал ее, как ребенка. Ни дня не проходило, чтобы он не сделал ей какого-нибудь подарка, и все, что исходило от него, будь то цветок или роскошное меховое манто, приобретало особый чарующий смысл.Георгий оказался великолепным любовником. Он медленно, не торопясь, смиряя порывы своей страсти, приоткрывал перед ней двери в волшебный сад плотских наслаждений. Он умело, шаг за шагом, будил в ней чувственность, исподволь, украдкой внушая ей мысль, что в объятиях любящего мужчины ничто не стыдно, не страшно и не запретно. Она на глазах превращалась из целомудренной девушки в ликующую вакханку. Ее великолепное тело было создано для любви, горячей и необузданной. Лиза щедро дарила ему себя всю без остатка, с лихвой вознаграждая его за терпение и такт. В ее объятиях он узнал наслаждение, которого не знал доселе ни с одной из женщин.В мае они приехали наконец в Эривань, и он ввел ее хозяйкой в свой дом на Миллионной улице. Именно здесь в марте 1900 года и родилась Марго, венец их любви. Лиза с головой ушла в заботы о ребенке и доме, но главным для нее по-прежнему оставался муж, центр и смысл ее жизни. Она, как нежный плющ, обвилась вокруг могучего дерева, прильнула головкой к его плечу и замерла, счастливая. Когда он уезжал на прииски, или на заводы с инспекцией, или, того хуже, в Петербург, она места себе не находила, худела, бледнела и оживала только с его приездом.Безоблачное счастье продолжалось всего восемь лет. В один страшный день Георгий слег с обширной пневмонией. Лиза не отходила от него ни днем, ни ночью, превратилась в почти бесплотную тень, поставила на ноги всех врачей Эри-вани и Тифлиса, даже вызвала одного из Петербурга, светило с мировым именем. Но он не успел даже доехать до Эривани. Георгий сгорел в две недели. Даже ее любовь не смогла спасти его.Когда она вернулась после похорон в опустевший притихший дом и увидела в зеркале свое мертвое лицо с незнакомой серебряной прядкой на виске, она отчетливо поняла, что жизнь ее кончилась в двадцать пять лет. Он унес с собой все: свет, радость, счастье, даже ее голос. Она не могла больше петь. Правда, у нее оставалась Марго, веселая маленькая хохотушка, внешне совсем непохожая на отца, но унаследовавшая его искристый блеск в глазах и неуемную жажду жизни в каждом движении грациозного тела. Георгий оживал для нее в маленькой дочке, и Елизавета Петровна научилась жить для нее.— Но папа был еще старше, когда вы поженились.Так сказала Марго. И тут же воспоминания, сладкие и горькие, так надежно упрятанные от посторонних глаз, взметнулись со дна ее души и вырвались наружу, как джинн из старой медной лампы. Рыдания заклокотали в горле, по щекам заструились слезы.Марго в ужасе бросилась к ней, припала головой к коленям и крепко обхватила руками.— Мамочка, голубушка, простите меня! Ну что мне сделать, чтобы вы не плакали больше? Ну, хотите, я напишу ему, что все кончено и мы больше не увидимся никогда? Хотите?Елизавета Петровна слабо улыбнулась сквозь слезы. Огромная любовь и благодарность к дочери захлестнула ее сердце.— Ну что ты, золотко мое. Разве это что-то может изменить? Поступай, как велит тебе сердце. Не думай обо мне. Знай только, что такого человека, как твой отец, нет и не будет никогда.
Снаряды ложились совсем рядом. Осколки, камни, комья земли барабанили по спинам, не давая разогнуться. Смерть бродила по окопам, выискивая все новые и новые жертвы. Сгорбленные серые спины солдат на дне окона напоминали грибы-дымовики. Володя вспомнил, как они с Нелли любили наступать на них в детстве. Хлопок, дымок — весело.Детство — это старое фамильное имение под Калугой, лес с дикой малиной, полузаросший пруд, купальня. Маменька в просторном капоте, отец в чесучовых брюках и панаме, Нелли в сарафане, с вольно распущенными по спине волосами. Дымок самовара.Здесь тоже дым, но пахнет он совсем по-другому, не уютом и сосновыми шишками, а порохом и смертью.Володя открыл глаза. Видения исчезли. Остался только их растерзанный окоп да сгорбленные серые спины солдат, похожие… — Вот черт, мысли идут по кругу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Лиза безмолвно сидела у рояля, трогая пальчиком клавиши. Какими холодными и безжизненными они казались без него!— Ты что-то молчалива сегодня, Лиза, — заметила маменька, испытующе глядя на нее. — Ты здорова ли?— Здорова, маменька, — пролепетала Лиза, спасаясь бегством в свою комнату.Следующие несколько дней показались ей кошмаром. Он не приходил и никак не давал о себе знать. Лиза места себе не находила. Весь мир вдруг показался бесцветным и пресным, ничто не способно было победить ее уныния. Хотя чего она, собственно, ждала? Она и сама не знала.Вся семья сидела за чаем, когда слуга вдруг объявил, что приехал господин Сардаров. Паника вдруг охватила Лизу. Не в силах совладать с собой, она вскочила, даже не поздоровавшись, пронеслась мимо него к лестнице и заперлась в спальне.Она слышала, как он уехал, как заскрипели ступени под ногами маменьки — ее грузные уверенные шаги она узнала бы повсюду, — и замерла от осторожного стука в дверь.— Лизанька, — сказала мать, входя, — Георгий Арамович просит твоей руки.Лиза, как громом пораженная, упала в кресло, закрыв ладонями пылающее лицо.— Этого не может быть, не может быть, — пролепетала она в смятении.— И тем не менее это так.— Что вы ответили ему?— Что мы не можем принять такое решение, не поговорив прежде с тобой. Это так неожиданно.— Но отчего вы не позвали меня?— Душа моя, ты вела себя так странно, что я не знала… Вздох облегчения сорвался с губ Лизы. Значит, родители не станут возражать.Он приехал на следующий день, утром. Лиза уже ждала его. Она всей кожей почувствовала, что он вошел, и стремительно обернулась. Он шагнул к ней от двери. От прикосновения его горячих губ к ее руке Лиза непроизвольно вздрогнула.— Вы боитесь меня? — спросил он, выпрямляясь. Лиза отрицательно качнула головой. Голос предал ее, отказываясь повиноваться.— Вчера мне не удалось повидать вас, — сказал он тихо. — Я понимаю, что все это неожиданно, но так уж случилось, что я полюбил вас. Я уж не мальчик, Елизавета Петровна, и знаю цену этому чувству. Поэтому и говорю без обиняков. Я люблю вас и прошу стать моей женой. — Я не тороплю вас, — добавил он поспешно, заметив ее протестующий жест. — Я могу ждать сколько угодно, мне только нужно знать, что вы… что я могу надеяться. — Не дождавшись ее ответа, он продолжал: — Мы совсем не знаем друг друга, это правда. Сейчас я должен уехать по делам, но это ненадолго. Всего на пару недель.Что он такое говорит, подумала в смятении Лиза. Как это уехать, куда, зачем? Он не может сейчас оставить ее одну.— Может быть, вас страшит разница в возрасте? Ведь я немногим моложе вашего отца. Мне уже сорок два, а вы еще ребенок.— Что вы говорите! Да я дышать не могу без вас.— Лиза!Он упал к ее ногам. Она ничего не видела и не слышала. Слезы струились по побледневшим щекам.— Не надо ждать. Я согласна. Я буду вашей женой.Потом была свадьба, недоумевающие и завистливые взгляды со всех сторон, но ни Лиза, ни Георгий ничего вокруг не замечали. Им дела не было до всего окружающего мира. Они видели и слышали только друг друга.Венеция, Ницца, Париж… Море, солнце и любовь. Их свадебное путешествие растянулось на два месяца, самые упоительные в их жизни. Георгий баловал ее, как ребенка. Ни дня не проходило, чтобы он не сделал ей какого-нибудь подарка, и все, что исходило от него, будь то цветок или роскошное меховое манто, приобретало особый чарующий смысл.Георгий оказался великолепным любовником. Он медленно, не торопясь, смиряя порывы своей страсти, приоткрывал перед ней двери в волшебный сад плотских наслаждений. Он умело, шаг за шагом, будил в ней чувственность, исподволь, украдкой внушая ей мысль, что в объятиях любящего мужчины ничто не стыдно, не страшно и не запретно. Она на глазах превращалась из целомудренной девушки в ликующую вакханку. Ее великолепное тело было создано для любви, горячей и необузданной. Лиза щедро дарила ему себя всю без остатка, с лихвой вознаграждая его за терпение и такт. В ее объятиях он узнал наслаждение, которого не знал доселе ни с одной из женщин.В мае они приехали наконец в Эривань, и он ввел ее хозяйкой в свой дом на Миллионной улице. Именно здесь в марте 1900 года и родилась Марго, венец их любви. Лиза с головой ушла в заботы о ребенке и доме, но главным для нее по-прежнему оставался муж, центр и смысл ее жизни. Она, как нежный плющ, обвилась вокруг могучего дерева, прильнула головкой к его плечу и замерла, счастливая. Когда он уезжал на прииски, или на заводы с инспекцией, или, того хуже, в Петербург, она места себе не находила, худела, бледнела и оживала только с его приездом.Безоблачное счастье продолжалось всего восемь лет. В один страшный день Георгий слег с обширной пневмонией. Лиза не отходила от него ни днем, ни ночью, превратилась в почти бесплотную тень, поставила на ноги всех врачей Эри-вани и Тифлиса, даже вызвала одного из Петербурга, светило с мировым именем. Но он не успел даже доехать до Эривани. Георгий сгорел в две недели. Даже ее любовь не смогла спасти его.Когда она вернулась после похорон в опустевший притихший дом и увидела в зеркале свое мертвое лицо с незнакомой серебряной прядкой на виске, она отчетливо поняла, что жизнь ее кончилась в двадцать пять лет. Он унес с собой все: свет, радость, счастье, даже ее голос. Она не могла больше петь. Правда, у нее оставалась Марго, веселая маленькая хохотушка, внешне совсем непохожая на отца, но унаследовавшая его искристый блеск в глазах и неуемную жажду жизни в каждом движении грациозного тела. Георгий оживал для нее в маленькой дочке, и Елизавета Петровна научилась жить для нее.— Но папа был еще старше, когда вы поженились.Так сказала Марго. И тут же воспоминания, сладкие и горькие, так надежно упрятанные от посторонних глаз, взметнулись со дна ее души и вырвались наружу, как джинн из старой медной лампы. Рыдания заклокотали в горле, по щекам заструились слезы.Марго в ужасе бросилась к ней, припала головой к коленям и крепко обхватила руками.— Мамочка, голубушка, простите меня! Ну что мне сделать, чтобы вы не плакали больше? Ну, хотите, я напишу ему, что все кончено и мы больше не увидимся никогда? Хотите?Елизавета Петровна слабо улыбнулась сквозь слезы. Огромная любовь и благодарность к дочери захлестнула ее сердце.— Ну что ты, золотко мое. Разве это что-то может изменить? Поступай, как велит тебе сердце. Не думай обо мне. Знай только, что такого человека, как твой отец, нет и не будет никогда.
Снаряды ложились совсем рядом. Осколки, камни, комья земли барабанили по спинам, не давая разогнуться. Смерть бродила по окопам, выискивая все новые и новые жертвы. Сгорбленные серые спины солдат на дне окона напоминали грибы-дымовики. Володя вспомнил, как они с Нелли любили наступать на них в детстве. Хлопок, дымок — весело.Детство — это старое фамильное имение под Калугой, лес с дикой малиной, полузаросший пруд, купальня. Маменька в просторном капоте, отец в чесучовых брюках и панаме, Нелли в сарафане, с вольно распущенными по спине волосами. Дымок самовара.Здесь тоже дым, но пахнет он совсем по-другому, не уютом и сосновыми шишками, а порохом и смертью.Володя открыл глаза. Видения исчезли. Остался только их растерзанный окоп да сгорбленные серые спины солдат, похожие… — Вот черт, мысли идут по кругу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31