— М-да-а… Невероятно звучит, но сейчас она поет еще лучше, чем тогда в Москве. — Клаус в задумчивости потер ладонью лоб. — Появилась глубина, что ли, меньше чувствуется увлеченность собой.— Это называется жизненным опытом, если ты не в курсе, радость моя. Приходит со страданиями. Невозможно ни позаимствовать, ни подсмотреть. — Франта вздохнул. — Она уникальна, наша девочка. Будит во мне материнские чувства. Правда. Хочется кормить ее конфетками и гладить по головке. Бантики там и прочая дребедень. Ладно, к делу. Сделаем ей репертуар. Я сам напишу ей пару песен. Что-то уже даже вертится в голове.Иржи Колар, создатель и хозяин «Т-клуба», без согласия которого в клубе даже стул переставить было нельзя, внимательно слушал Франту, который по такому случаю разливался соловьем.— Ты один раз услышишь ее и все поймешь. Она поет как сумеречная птица. У нее нет пола, только душа. Ну же, не будь замороженным консерватором, Иржи, рискни, не пожалеешь.— Но женщина на сцене нашего клуба — это абсурд. Наша публика не поймет и не примет.— Попробуем один раз, — настаивал Франта. — Оденем ее в мужской костюм, цилиндр и плащ. Никто ничего и не заподозрит, вот увидишь. А когда она запоет, тут уж все забудут, кто они и где.— Ты меня заинтриговал. — Иржи заговорщически поглядел по сторонам и что-то быстро-быстро зашептал на ухо Франте.Итак, имидж был найден, песни написаны, фрак сшит, даже нашлись шикарные лакированные штиблеты прямо ей по ноге. День первого выступления надвигался с неотвратимостью рока, и чем ближе была премьера, тем больше паниковала Марго.— Франта, мы, кажется, затеяли гигантскую авантюру.— Не бойся, детка, тебя даже никто не увидит. Если надоест, можешь просто тихо смыться.В этом и состоял замысел Иржи. Ее просто никто не увидит.— Уважаемые господа и дамы! Сегодня «Т-клуб» подготовил для вас сюрприз. Выступление Ночной птицы нашего города. Попросим!Заинтригованная публика нестройно захлопала. От края небольшой полукруглой сцены в потолок взмыли снопы яркого света. Свет был так ярок и хитро поставлен, что создавал полную иллюзию непроницаемой стены. И из-за этой стены света, ниоткуда, полился голос. Низкий, хрипловатый, бархатный, он взмывал под потолок и парил там, и клубился, и пел о тайне жизни и смерти. «Я — ангел ночи, я — каскад огней, и я явился за душой твоей».После того как затихла последняя нота, в зале воцарилась мертвая тишина. Было даже слышно, как потрескивает лед в бокалах. Секунда, еще, и зал взорвался оглушительными аплодисментами. Такой овации «Т-клуб» еще не знал.Клаус и Франта сидели за своим обычным столиком и сияли, как два начищенных медных подсвечника. Успех был полным.— Ты почему надел в клуб мои жемчуга? Мы же договорились, что они не покидают пределов этой квартиры.Не на шутку разгневанная Марго наступала на Франту, воинственно уперев руки в бока.Он в деланном испуге закрывал голову руками.— Виноват, детка, виноват, не сдержался. Хотел по-царски отметить твой дебют.— Клаус, ну хоть ты ему скажи, а то он как ребенок, ей-богу! Это же верх легкомыслия. Они стоят целое состояние. А у нас даже сейфа нет.— Так ты беспокоишься о своем сокровище? А я думал — обо мне.— Это не просто очень дорогая вещь. Это историческая ценность, ты же знаешь. Слезы Катеньки Долгорукой, подарок императора Александра. Я думаю, что найдется немало охотников прибрать их к рукам.— Сдаюсь. — Франта поднял руки вверх, признавая свое поражение. — Больше никогда не повторится. А я вот еще одну песенку тебе сочинил. Послушай. Я назвал ее «Мефисто».Успех Марго превзошел все ожидания. Когда у двери клуба появлялась неприметная афишка: «Сегодня поет Ночная птица», вечером в зале яблоку было негде упасть. Самым интригующим вопросом был: кто скрывается за именем Ночная птица? Слухи ходили разные, но клуб твердо сохранял ее инкогнито. В газетах стали появляться статьи о загадочном певце, которого никто никогда не видел. Выдвигались версии одна другой причудливее. Было даже предположение, что на самом деле поет бесплотный дух, вызванный в этот мир неизвестным медиумом или магом. Накануне выступления все ходы и выходы из клуба облепляли репортеры и фотографы, но Марго всякий раз удавалось пробраться внутрь незамеченной через черный ход, который выходил в подвал соседнего дома. Кроме того, никто и представить себе не мог, что Ночная птица — женщина.Ребенок рос в ней, все больше становясь реальностью. Он уже занимал ощутимое место в ее теле, талия раздалась, животик округлился. Из фантома, слова он постепенно превращался в осязаемое существо, для которого нужно все больше и больше места. Марго разговаривала с ним, пела ему песенки, рассказывала про Володю. Она уже привыкла к мысли, что теперь их двое. И что нужно каждый раз сделать усилие, чтобы сесть, встать или совершить еще какое-нибудь простое действие. Ходить, однако, становилось все труднее. Поэтому после каждого выступления либо Франта, либо Клаус, либо оба вместе встречали ее у черного хода клуба и провожали домой. Но однажды она прождала их больше часа, но ни один так и не появился. Иржи ничего вразумительного не смог ей сказать.Было уже очень поздно. Марго устала, ноги ныли. Она села в первое попавшееся такси и назвала свой адрес.— На Заторце, дом 14, — сказала она шоферу, с наслаждением откидываясь на кожаном сиденье.Тут же навалилась усталость, а с ней пришло и раздражение. «Тоже мне друзья, бросили среди ночи, — думала она. — Только о себе и пекутся. Надоело им, видишь ли, таскаться за мной в клуб. Так ведь и рожу где-нибудь на улице!»— Только и разговоров по городу что о Ночной птице, — говорил тем временем шофер. — Люди как с ума посходили.— А вы слышали его? — полюбопытствовала Марго. Ее по понятной причине скрывали от любопытных, а так интересно было узнать мнение постороннего.— Боже упаси! Меня жена убьет, если узнает. Там же у них какой-то вертеп.Марго чуть не расхохоталась. Вот вам мнение обывателя.— Приехали.Марго расплатилась и поплелась к дому. Перспектива карабкаться одной на третий этаж по крутым скользким ступеням сейчас казалась ей ужасной. Наконец она одолела их все и, тяжело дыша, подошла к двери. Она почему-то была неплотно закрыта. В щель пробивался свет. Значит, Франта и Клаус дома. Марго рванула на себя дверь, уже готовясь высказать им все, что она думает по поводу их эгоизма и лени, шагнула внутрь и застыла. Неподвижные тела, распростертые на ковре в неестественных, изломанных позах, не могут быть ее друзьями. Ее друзья живые и теплые, они двигаются и разговаривают, а не лежат неподвижно в лужах крови.Марго ползала от одного к другому, тихо подвывая от ужаса и отчаяния. Никаких признаков жизни, ни малейшего биения пульса, зрачки неподвижно смотрят в пространство. Страшные раны на шеях, и кровь, кровь, кровь. Лицо Франты полускрыто длинными волнистыми волосами. Марго потрогала его волосы, провела рукой по лбу. Он был еще теплым. Значит, ЭТО произошло недавно, мелькнуло в мозгу Марго. Убийца может быть где-то рядом, где-то здесь.Марго без сил рухнула на ковер, засунув в рот кулачок, чтобы не закричать, не завопить от отчаяния и боли. Это она во всем виновата. Она проклята Богом. Все, кто любят ее, умирают. Вадим, Володя, теперь вот Клаус и Франта. За что? За что?! Чем она провинилась? Как искупить, как замолить свой грех? Крик рос в горле, рвался наружу, а она только сильнее впивалась зубами в свой кулак и билась, билась головой об пол. И тут…И тут она ощутила толчок где-то под сердцем. Еще один, еще. Это ее малыш напоминает о себе. Холодным страхом сжало сердце. Убийца, может быть, бродит где-то рядом. Если он вернется, то убьет и ее. И не только ее, но и ее ребенка. Надо поскорее исчезнуть. Хотя бы на время. Но почему, почему? Зачем кому-то понадобилось убивать Франту и Клауса?Ответ валялся посреди ее комнаты. Взломанная шкатулка. Жемчуга Осман-бея пропали без следа. Проклятые жемчуга, которые несли с собой разлуку и смерть всем, кто к ним прикасался. Комната была перевернута вверх дном, видимо, убийца искал именно здесь. Значит, это был человек, который бывал — здесь раньше. Он знает о ее существовании и может за ней вернуться. Скорее, скорее бежать!Марго ничего не стала брать с собой, только портсигар Володи, паспорт и натюрморт Гриши. Самые дорогие осколки прежней жизни, которая отдаляется от нее все дальше. Глиняная головка «Русской Нефертити» в сумку никак не помещалась.— Придется оставить тебя здесь, — шепнула Марго, целуя ее в лоб. — К тебе прикасались его руки. Ты — его последнее произведение. Прости меня. Стереги их тут.Еще она зачем-то прихватила с собой большой охотничий нож Клауса. Объяснить этот поступок она не могла ни тогда, ни после. На пороге она остановилась и оглянулась на недвижные тела на ковре.— Простите, что оставляю вас так, — прошептала она. — Прощайте.Она переступила порог храма Девы Марии перед Тыном под звуки органа. Была уже глубокая ночь, и ей некуда было идти. Дверь храма оказалась незапертой. Но это ее даже не удивило. Она как будто застыла под общим наркозом — ни чувств, ни мыслей, ничего.Да, видно, священнику не спалось. Он играл «Аве Марию» Шуберта, и от мощных и нежных звуков органа, обрушившихся на нее освежающей волной, она стала оживать.Она тихо подошла к статуе Богоматери, встала на колени и вполголоса запела. «Аве Мария, заступница наша на небесах, услышь голос мой…» Слезы струились по щекам, но она не пыталась их остановить. Огромное облегчение, как благодать, сошло на нее. Как будто открылись тайные шлюзы и все колоссальное напряжение последних дней, чудовищный шок при виде мертвых друзей, страх за жизнь ребенка, все это черное, жуткое вытекало из нее с этими слезами. Голос ее окреп. Марго и не заметила, что поет уже в полный голос, и он сливается со звуками органа, переплетается с ними, заряжается их мощным электричеством. Она уже не ползает по грешной земле, она вознеслась душой к небесному престолу и припала к ногам Богоматери.— Кто ты, дочь моя?Неожиданно прозвучавший вопрос вернул ее на землю. Перед ней стоял пожилой священник в длинных черных одеждах. Глаза его смотрели тепло и внимательно и чуть-чуть удивленно.— Я великая грешница, отец. И я попала в беду.— Я слышал, как ты пела, — задумчиво произнес он. — Душа твоя чиста перед Богом. Как я могу помочь тебе?— Вы так просто спросили, отец, — прошептала Марго. — Я могу так же просто и ответить?— Говори, дочь моя.— Мне надо как можно скорее покинуть эту страну. Не спрашивайте почему, я не смогу ответить. Но знайте, что я не совершила никакого преступления. Я попала в лабиринт зла и не знаю, как из него выбраться.— Я верю тебе. Ты правильно нашла дорогу. Сам Господь привел тебя сюда. Завтра группа паломников отправляется в Ченстохову в церковь Девы Марии. Это на севере, в Польше. Ты сможешь присоединиться к ним. Спросишь отца Тадеуша, скажешь, что от меня.— Как ваше имя?— Отец БогумилМарго прижалась губами к руке священника, почувствовала его теплую руку на своей голове.— Да благословит тебя Господь, дочь моя.Марго толком не помнила, как дождалась отъезда. Отец Богумил поднял служанку. Та отвела ее какими-то бесконечными коридорами не то в каморку, не то в келью, где наскоро постелила ей на каком-то топчане. Марго было все равно, она уже ничего не чувствовала и провалилась в сон, как в пропасть.Разбудила ее все та же служанка, когда в окна еще еле сочился серый предутренний свет. Принесла умыться, дала ломоть хлеба и стакан молока. Все эти простые вещи почему-то несказанно тронули Марго. Она уже была паломницей, простой и смиренной. Ее жизнь была отныне подчинена совсем другим законам. Ей было тепло от мысли, что ничего не нужно решать, ни о чем не надо думать. Можно просто мерно покачиваться в вагоне поезда, который несет ее на север поклониться святым местам.— Собралась в паломничество перед родами? — спросила ее соседка по вагону, пожилая женщина с суровым, изборожденным морщинами лицом. Ее иструженные руки были похожи на узловатые корни дерева. — Правильно. Богородица поможет.— У вас есть дети? — спросила Марго по-немецки.Она почти все понимала по-чешски, слава Богу, родственный славянский язык, ласковый и певучий. А вот говорить ей пока легче было на немецком, тем более что в Чехии все его знали.— Уже внуки. Бог не обидел. А ты немка?— Нет, русская.— Понимаю. Здесь сейчас много русских. Несет их по свету, как осенние листья. Много горя у людей, много горя. Вот ты скажи, почему уехала?— Я осталась совсем одна. Все, кого я любила, умерли. Моя Родина стала совсем другой, я не узнаю ее. Теперь мне все равно, где жить.— Э-э, не говори так. Как же ты одна, если ребенка в себе носишь? Не может быть все равно, где ребенка растить.— Везде есть жизнь, — заметила Марго.— Тоже правда, — согласилась женщина. — Жизнь везде, где Бог. Но у каждого свое место. Ты себя послушай, может, поймешь, где твое.Марго поудобнее устроилась на жестком сиденье и закрыла глаза. Под мерный стук колес так хорошо думается. «Дадам-дадам, дадам-дадам… Я песчинка в жерновах вечности. Куда меня принесет, к какому берегу прибьет — Бог весть. К какому берегу, берегу… Дадам-дадам, дадам-дадам…»— Моя любимая сестра Нелли вышла замуж за англичанина, Дика Уорли. — Володя улыбнулся ей так, как только он умел улыбаться. Марго протянула руку и почувствовала нежное и крепкое пожатие его руки. — Как же я был зол, когда впервые узнал об этом! Готов был рвать и метать! И все почему? — Он весело, заразительно расхохотался. — Он, видите ли, из простых. Сын бакалейщика или что-то в этом роде. Селф-мейд мен, как говорят англичане. Всего в жизни добился сам. Как же меня тогда скрутила моя голубая кровь! Вспомнить противно. А он оказался чудесным парнем. Только жаль, что увез Нелли в Лондон… нет, не то. Не жаль, что увез, жаль, что нас отрезало от мира. Может быть, вы никогда и не познакомитесь, а за это я все отдам… Дадам-дадам, дадам-дадам…Поезд тряхнуло, и Марго проснулась. Проснулась со счастливой улыбкой на губах.Володя… Совсем-совсем живой и улыбался ей. За окном мелькали голые поля. Всего лишь сон. Всего лишь! Хоть бы почаще снились такие сны. Тогда вообще не хотелось бы просыпаться. Он что-то говорил. Что же? Марго наморщила лоб. Нелли. Дик Уорли. Лондон.Она резко выпрямилась на своем сиденье. Сна ни в одном глазу. Вот оно, решение. Ей надо попытаться попасть в Лондон и разыскать Нелли. Теперь это для нее единственная родная душа.Найти отца Тадеуша не составило никакого труда. Его в Ченстохове знал и стар и млад. Это был совсем еще молодой человек с горящими карими глазами под высоким лбом интеллектуала. Бледное, в зелень, лицо и по контрасту яркий, лихорадочный румянец на щеках предполагал болезнь, от которой умерло немало людей и немало еще умрет. Туберкулез, а иначе говоря, злая чахотка терзала его хилую грудь, не оставляя надежды ни на кого, кроме Бога. Но энергии его хватило бы на троих, как будто молодой священник боялся чего-то не успеть. Он все время был на людях, служил в храме, руководил местной богадельней и приютом для неимущих, собирал пожертвования для бедных и больных. Никто не умел так ловко растрясать денежные мешки, как он. При этом сам жил аскетом, трудно было даже с уверенностью сказать, спит ли он вообще. В его сутках было как минимум двадцать шесть часов, а то и больше.Марго улучила минутку, когда около него никого не было, и подошла.— Отец Тадеуш, — произнесла она. — Я приехала с паломниками из Праги. Отец Богумил помог мне добраться сюда и сказал, что я могу обратиться к вам за помощью.— Говорите, дочь моя. — Он ободряюще улыбнулся ей.— Я — русская, из Москвы. Бегу от большевиков. У меня есть родственники в Лондоне. Единственные. Больше никого не осталось. Но у меня совсем нет денег, и я…Марго развела руками, как бы говоря: «Вот она я, полюбуйтесь. Куда мне такой пузатой?»— Я подумаю, как помочь вам. А пока ступайте в приют при церкви. Там сегодня принимает доктор Тышкевич, скажете, что от меня. Он вас осмотрит и определит на ночлег: Заодно и пообедаете. Вам нужно сейчас очень заботиться 6 себе. Ну же, идите с Богом. Я вас найду.Доктор Тышкевич оказался старым ворчуном, в ворчании которого, впрочем, не было ничего обидного или раздражающего. Типичный уездный врач, который спец по всем болезням и которого ничем не удивишь, так много он повидал всякого на своем веку.— Ну вот, еще одна авантюристка на мою голову, — зудел он, прикладываясь ухом к деревянной трубке, упертой в живот Марго. — М-да, тоны сердца хорошие, ничего не скажешь. Удумала рожать, а у самой ни кола ни двора. Голова твоя где была, а? Хотя что это я, в этих случаях головой не думают. Муж-то твой где?— Погиб. — Марго что было сил закусила губы, чтобы не разреветься. — Застрелен при попытке к бегству во время этапирования в лагерь на Соловках. Место захоронения — дно Онежского озера. Все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31