— Как ты прелестна, сестра. — Салли покачала головой. — Ты безукоризненна. Ты создана для наслаждения. Я научу тебя получать настоящее…
У Ирмы перехватило дыхание. Такого она не испытывала давно.
Салли расстегнула три пуговицы рубашки, она соскользнула с плеч. Под ней не было ничего.
— О, дорогая сестра. Я видела тебя всю, когда занималась тобой. Я знаю тебя лучше, чем ты себя. Расслабься… Пойдем…
Горячая волна под тихую музыку на песчаного цвета простыне захлестнула Ирму… Больше она не думала ни о чем, качаясь в волнах страсти…
Солнце зашло за горизонт, занавеси на окне поблекли, потом потемнели. Простыни больше не были ровными песчаными, аромат цветов стал терпким, а музыка глуше. Отдыхая от удовольствия, Ирма повернулась лицом к Салли и сказала:
— Тебя мне послал сам Господь.
— Едва ли, сестра. — Она засмеялась. — Скорее всего кто-то из преисподней. — Она обняла ее и крепко поцеловала в губы.
— Ты не понимаешь, о чем я подумала.
— Боюсь, понимаю. И я согласна…
— Неужели ты читаешь мои мысли, дорогая?
— Мы просто очень похожи, сестра, и обладаем тем, что можно соединить и сделать вместе то, чего мы хотим обе.
Салли Гриффит была опытным врачом.
— Я работала в Хьюстоне, — рассказывала она Ирме. — Потом мне осточертели чужие кишки, у меня были деньги, и я решила поехать посмотреть мир. Я насмотрелась и на мир, и на все остальное. Я поняла: в этом мире главное — деньги. Без них нет никакого смысла жить.
Ирма засмеялась.
— Не думала, отправляясь сюда, что загружусь настолько основательно, Салли…
— Да, сестра. Я же стараюсь.
— Слушай, Салли, а что ты искала, катаясь по миру?
— Что я искала? Все мы ищем одно и то же — себя. Мы рождаемся и теряем себя, свою исключительность в мире других. Каждому хочется быть единственным, неповторимым. Ты согласна со мной? Я знаю, согласна. Не таким, как все. Но, приходя в мир людей, ты становишься одним из миллиардов. Кого-то это вполне устраивает. Ему даже теплее в такой толкучке, но не нам с тобой, Ирма. — Она помолчала. Потом провела рукой по волосам Ирмы. — Я познала все. И выбрала, что мне подходит, что больше всего нравится. Понимаешь, все запреты — церковные, общественные — созданы для одного: вогнать нас в рамки, в систему, чтобы проще управлять. Кто понимает это — вырывается и выходит за рамки. Их вталкивают снова, чтобы не дать узнать про это другим. Но мы-то с тобой знаем, потому нам ничего не страшно. — Потом Салли бросила взгляд на Ирму и задала неожиданный вопрос; — А как ты думаешь, Иржи кто — добрый гений больных и несчастных или естествоиспытатель?
Ирма обратила к ней бездонные глаза, но молчала.
— Я не верю, что человек, одержимый какой-то идеей, способен ставить опыты в чистом виде, — ответила Салли на свой вопрос. — Невольно, поддаваясь искушению доказать самому себе справедливость того, что сам придумал, он обязательно подтасует факты.
Сердце Ирмы сильно забилось. Салли произнесла вслух именно то, о чем она думала не раз, но у нее не было возможности узнать точный ответ.
Ирма вернулась домой в назначенный день. Иржи сам встречал жену в аэропорту. Завидев издали тоненькую фигурку, он взволнованно потирал руки. Ну как, как? Все ли получилось? Одно дело придумать план, технически исполнить его, но главное — курьер. Его организм. Его выдержка.
Вообще-то он не сомневался в Ирме. Он слишком давно работал над ней.
Если бы ему сказали, что изо дня в день он трудился над ней как Создатель, готовя из нее инструмент, с помощью которого пойдет к своей цели, Иржи вряд ли согласился бы. Но как человек, одержимый собственной идеей, он каждым своим шагом, даже, казалось бы, не имеющим ничего общего с главной целью жизни, приближается к этой цели. Потому что сама идея захватывает человека целиком.
Иногда Иржи одолевало странное беспокойство — а не делает ли он чего-то дурного? Он хорошо помнит опасный, греховный толчок в груди в тот момент, когда понял, что Ирму надо оперировать. Этот толчок был сродни радости, но Иржи пытался увидеть в нем особый знак, разрешение свыше на эксперимент.
Операцию он делал тщательно. По полной программе он готовил ее к будущей работе на его идею. В ту пору эта идея только возникала, оформлялась в сознании, он еще не знал, как ее осуществить. Самое главное, надо было подвести Ирму к ней настолько искусно, чтобы она сама предложила себя в курьеры. А для этого жена должна знать, что он спас ей жизнь.
У человека нет ничего более ценного, чем жизнь, и за нее, сохраненную, он способен пронести благодарность через весь остаток дней.
Гистологию больной Ирмы Грубовой доктор Грубов не подшил к ее медицинской карте…
— Иржи! — Ирма кинулась к мужу.
— Моя девочка! — Он схватил ее, обнял, крепко прижал к себе.
— Все хорошо, дорогой. Все слишком хорошо, — прошептала она ему в самое ухо.
— Молодец. — Он поцеловал ее в щеку. — Поехали. Иржи сам вел машину, осторожно, плавно, точно вез огромный аквариум с золотой рыбкой.
— Мы сразу едем в клинику?
— А ты не хочешь отдохнуть?
— Нет-нет, я хочу закончить свой рейс.
Она радостно смеялась. Ветер трепал кудряшки, врываясь в люк на крыше.
— Хорошо.
— Я готова лететь снова хоть завтра.
— Нет, Ирма, мы должны за тобой понаблюдать. Отдыхай.
Она не хотела отдыхать. Наслаждение, внезапно открывшееся ей, полученное столь необычным образом, требовало продолжения. Ирма думала, как ей поступить. Может быть, вызвать Салли в клинику? Нет, невозможно, Салли нужна у Миня.
Внезапно Ирма подумала: а почему эта форма удовольствия так потрясла ее? Разве она замечала за собой когда-то лесбийские наклонности? Ирма замерла от столь неожиданно возникшего у нее вопроса. Она стала напряженно рыться в памяти. Она — девочка, нянька завязывает ей бант в волосах, потом гладит руками по спине, потом ниже, по бедрам, шлепает, задрав платье, щекочет губами шею. Она смеется…
Входит мама, почему-то кричит на няньку, та что-то говорит, а она, Ирма, стоит, не понимая, что происходит, ей хочется, чтобы нянькины руки и губы ласкали ее… Потом она лежит в постели с мамой, кладет руки на ее теплую грудь, но мама почему-то сбрасывает их и сердится… А Ирма вся горит…
Нет, ничего не бывает просто так, у всего есть своя причина.
Клиника была пуста. Иржи занялся Ирмой.
— Все идеально, — объявил он.
— И много получится лекарства? — поинтересовалась Ирма.
Он подумал. Потом сказал.
Она покачала головой и изумленно проговорила:
— Мы получим за это…
— Я думаю, ты хорошо считаешь. — Иржи засмеялся.
— Я хорошо училась в школе.
Ирма одевалась, говорила с мужем, а в голове звучал голос Салли. Ее шепот. Волнующая музыка…
Иржи остался в клинике, а Ирма поехала домой. Вечером, лежа в постели, она ворочалась, словно пыталась отыскать там несуществующую Салли.
Потом сказала себе — стоп, достаточно. Лучше начать думать о другом.
Ирма слетала во Вьетнам еще два раза, Салли была так же нежна, как и прежде. Ирма была без ума от нее. Именно так — трезвая, расчетливая женщина нашла то, чего, оказывается, хотела всегда. Но не знала, что это такое.
Ласки Салли доводили ее до экстаза, ничего подобного она не испытывала ни с кем. Она не желала расставаться с Салли ни на минуту.
— Сестра, давай поклянемся в вечной любви. — Ирма не отводила глаза от Салли. — Я готова ради тебя на все. А ты?
— Да, клянусь. Я тоже. Я сделаю все ради тебя, — сказала Салли.
Они нежно поцеловались.
После третьей поездки Иржи освободил Ирму от предмета.
— Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая? Никакой неловкости? Все в порядке?
— Мы много заработали? — не отвечая на его вопрос, спросила Ирма.
— Думаю, да. По крайней мере на ближайшее время нам ничего не надо от Энди. Лаборатория работает. Больные покупают лекарства. Чем больше пациентов, тем больше нужно лекарства.
— Тем больше мы получим денег.
— Тем солидней клиника. Они захохотали и обнялись.
— Ты мой клад, Ирма. Ты сама не понимаешь, какую революцию в медицине мы совершаем!
6
Итак, Ольга Геро приехала. И поразила Ирму своим видом. Впрочем, подумала она, когда они виделись в Москве в последний раз, Ольга тоже была не слишком хороша. Да, конечно, как всегда одета с иголочки, причесана, но нет блеска в глазах, выделявшего ее из любой толпы. Человека, занятого своим делом, управляющего собой и своей жизнью, легко отличить от покорившегося чужой воле.
Они сидели тогда с Ольгой в привычном для них месте баре Дома журналиста. Довольная, веселая, Ирма смотрела на Ольгу. Был полдень, в баре никого, бармен Слава надевал галстук-бабочку, готовясь к приему посетителей.
Ольгу что-то мучило. Ирма несколько секунд смотрела на нее молча, потом сказала:
— Дорогая, только не уверяй меня, что с тобой все в порядке. — Ирма прекрасно говорила по-русски, у нее был дар к языкам, она учила его в школе и в университете, но казалось, что она всю жизнь провела в доме с окнами на Никитские ворота, в центре Москвы. То же протяжное московское «а», что и у Ольги, те же словечки, которые, вероятно, занесли московские гости из разных редакций, да и она сама часто ездила в Москву. — С тобой не все в порядке. Не пытайся вешать мне лапшу на уши.
Полутемный бар освещали разноцветье шара, который вращался под потолком, и экран телевизора. Они пили коньяк, бармен пытался им налить по сто граммов, но дамы наотрез отказались.
— У нас доза, — заявила Ирма.
— Понимаю. — Он свел брови и хитро подмигнул: — Тогда парижского, а?
— Естественно, — снова кивнула Ирма. И ослепительно улыбнулась молодому симпатичному мужчине.
Телевизор внезапно оглушительно заорал, но Ольга не обратила внимания и, как обычно она делала, на сей раз не направилась решительным шагом к нему, чтобы бестрепетной рукой усмирить. Сейчас она даже не слышала голосов из телевизора, поглощенная собой.
— Итак, дорогая, я тебя слушаю. Только не смей финтить! — заявила Ирма решительно, отпив глоток. — Между прочим, хороший коньяк.
Ольга улыбнулась. Вот оно, прорвалось наконец. Так не говорят сегодня, слово «финтить» — из классической литературы. Из обихода прошлого. Которого давным-давно нет и никогда не будет. Носители языка унеслись в дальние дали мироздания…
Она вздохнула.
А некоторым подобное предстоит. Унестись…
— Финтить, — повторила она. — Да я и не собиралась. Я как раз хотела посоветоваться с тобой, Ирма. Твой муж… ведь он хирург… Онколог, да?
Она попыталась тянуть время, отодвинуть момент и не произносить всего того, что предстояло. Ирма кивнула:
— Дальше, дальше, смелей.
Ее васильковые глаза под солнечными кудряшками потемнели. Ольга могла не продолжать. Лица всех женщин одинаковы, когда узнают то, о чем узнала Ольга, судя по всему, недавно.
Ольга молчала. Перед глазами возникла недавняя картина.
Она попала в больницу по «скорой», все оттягивая и оттягивая визит туда, пока наконец однажды ночью не проснулась от ощущения сырости. Липкие простыни. Невероятно липкие.
Она зажгла свет и похолодела.
Она лежала в луже крови.
Ольга вскочила и кинулась в ванную. Она мылась и видела, как красные брызги оседали на белом кафеле.
Ольга была дома одна. Она вспомнила ощущение неловкости в животе еще вчера, на съемке, но ей казалось, что слишком нагрузила сумку. Она выругала себя — незачем тащить все объективы сразу, ведь знала, что наверняка пригодится только один.
Она взглянула на часы. Три ночи. Петухи пропели, странная мысль мелькнула в голове. Какие петухи? Город же. Москва. Она не додумала мысль до конца и вышла из ванной.
Оделась. И уставилась на телефон. Звонить? Куда? Кому? И что это с ней?
Но боль резанула тело и заставила принять решение. Она набрала номер «скорой».
Ольга потрясла головой, освобождаясь от воспоминаний. И посмотрела на Ирму.
— Смелей, говоришь? Да уж куда смелей. — Она отпила из рюмки, взяла орешек, раскрыла и положила в рот. Соленый вкус вернул к реальности. Она еще чувствует вкус. Еще жива. — У меня опухоль, Ирма. Очень может быть, что непростая.
Ирма кивнула, ровно, спокойно. А Ольга подумала, что от всего происшедшего у нее осталось в памяти только то, что было после. Когда с ней проделали все манипуляции и колотили по щекам, заставляя проснуться.
— Ну же, ну, деточка, нельзя так долго спать.
— Да оставь ты ее, хилая какая-то…
— Да ты что, еще перекинется, очень надо за нее отвечать…
В наркотическом сне, а на нее, кажется, дозы не пожалели, уж слишком сильным оказалось кровотечение, она никак не могла себя собрать. Ей казалось, она смотрится в тысячу зеркал, в каждом видит себя и силится собраться в одном, большом зеркале. Она нравится себе в каждом, но в них видит себя слишком мелко, а ей хочется увидеть себя целиком…
Ирма между тем кивнула:
— Понимаю, дорогая. Не стану говорить, что это пустяки. — Она помолчала. Потом пристально посмотрела на нее и сказала: — Ты знаешь, а у тебя есть свой Бог.
Ольга усмехнулась:
— Вот теперь я понимаю, ты иностранка, у тебя выученный русский. Так не говорят.
— У вас так и не думают, что у каждого свой Бог. Но я не ошиблась, Ольга. Я думаю именно так. Он захотел, чтобы мы с тобой сошлись в этом мире. Ты русская, я чешская, то есть нет, чешка… — Она покрутила головой.
— Дамы, ваш кофе готов. — Бармен бесшумно подкрался к их столику. Но они не заметили его, впившись глазами друг в друга.
— И для чего же? — усмехнулась Ольга.
— То есть как для чего? — изумился бармен. — Вы же заказывали кофе. Я с вас за него взял.
Ольга оторопело посмотрела на мужчину, наконец до нее дошло, что он подумал, будто она говорит с ним.
— Ой, простите, конечно, да, спасибо.
Ирма одарила мужчину такой улыбкой, что тот готов был принести еще чашечку бесплатно, чтобы увидеть снова это сияние глаз, губ и белоснежных зубов.
Ольга рассмеялась:
— Мы совсем отключились. Слушай, Ирма, ты улыбаешься… Ну просто восхищение…
— Этому нетрудно научиться. Что такое улыбка? Расположение мышц на лице в определенном порядке. Точнее — смещение их с определенного места. Хочешь, научу? — Ирма скорчила гримасу. — Вот так — смешно, потому что это половина улыбки, а вот так, — она дернула другой щекой, — уже то, что надо? Да?
Обе захохотали, точно желая смыть возникшую тревогу. Ольга была не рада, что рассиропилась. Это ее личное дело. Это ее жизнь. И это будет ее смерть. Все.
Первой нашлась Ирма:
— Так ты спрашиваешь, для чего? Отвечаю — для того, чтобы то, что случилось с тобой, не стало трагедией для тебя. Я научу тебя жить и после этого, и после того, как над тобой поработает Иржи. Жить еще лучше, чем до этого.
— Ты шутишь, — усмехнулась Ольга. — Я догадываюсь, что это будет за жизнь. После того как я попала в больницу по «скорой», я думаю, что вообще не пойду под нож. Умру — значит, умру.
— Ты не права, дорогая. Начнутся сильные боли, ты будешь корчиться в муках. Умрешь не сразу. — Она усмехнулась. — Не ты первая. Не ты единственная, таких, как ты, легион. Везде, по всему свету. — Она отпила из рюмки. — И все мы должны понять, что до самого конца надо жить полно!
Ольга усмехнулась, а Ирма добавила:
— Тобой займется сначала Иржи, а потом я.
— Ирма, не смеши. У меня нет денег ехать в Прагу. Нет денег платить за лечение, гостиницу, вообще их нет. Понимаешь?
— Не волнуйся ни о чем. Я твой друг. Разве ты не поняла еще? К тому же друг по несчастью. Я тебе расскажу про себя, и ты поймешь, что для жизни страшна только смерть. Она не лечится, и с ней не живут. Просто каждая перемена в тебе, в твоей жизни открывает новые горизонты. Только надо уметь их увидеть.
Она похлопала Ольгу по руке. Потом встала.
— Пошли, я хочу подышать свежим воздухом. У вас здесь курят. Ты прекрасно перенесешь операцию. Я знаю.
Уезжая из Москвы, Ирма попросила Ольгу немедленно позвонить ей, как только все станет ясно. И ясно стало. Ольга уже в клинике Иржи.
— Ольга, перед операцией я должна тебе задать один вопрос: ты согласна на все, что станет делать Иржи?
— Да. — Взгляд Ольги был отрешенным.
— Тогда у нас такая программа: операция, потом ты приходишь в себя, после этого мое турагентство отправит тебя отдохнуть на несколько дней на море.
— Ирма, пойми, у меня нет денег. Если только продать мой домик в лесу.
Ольга едва не застонала, вспомнив, куда потратила деньги, которые так бы сейчас пригодились. Но кто знал? Ох эта вечная жажда добраться до профессиональных высот! Она истратила их на альбом. А теперь у нее нет денег на лекарства. Онкология требует много лекарств, а потом начнутся боли… Болеутоляющие… Но кто мог знать? То было в прежней безмятежной радостной жизни со Славой. Ничто не предвещало беды, это он посоветовал ей собрать все достойные, на ее взгляд, фотографии и издать альбом.
Она была в полной эйфории. Она носилась по Москве, выискивая типографию, в которой можно издать самый красивый альбом.
Он вышел, ее альбом. Мир для нее стал другим. Коллеги ее увидели другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25