Так что за твое опоздание я тебе даже приплачу. — Он протянул Толе сотенную бумажку.
Водитель ошарашенно посмотрел на хозяина.
— Андрей Михайлович, ну вы даете. Да если вы мне за опоздание отстегиваете сотню баксов, я каждый день буду опаздывать.
— А вот когда ты в следующий раз опоздаешь, я вычту у тебя сотню. Дорогие мысли приходят в голову нечасто. Понял?
Водитель успокоенно хмыкнул. Хозяин ему хорошо платил, ничего не скажешь. Но требовал четкости и послушания. Другой на Толином месте давно бы плюнул на деньги и сбежал. Но Толе бежать некуда. Никто, кроме Широкова, не взял бы его водителем. В свое время он побывал в сумасшедшем доме, если называть заведение своим именем, а не в нервной клинике. Он проторчал там несколько месяцев после нервного срыва из-за аварии. То была ужасная авария, и виноват он. Он работал дальнобойщиком, ехал из загранрейса на огромном «фрихофе», который его фирма купила у одной английской дамочки — она была, говорят, на всем рынке грузовиков единственным дилером от Англии. Ни один мужик не сумел ее вытеснить целых двадцать лет. Грузовик был последнего поколения, страшно дорогой. Толе не повезло — он заснул и в пять утра вылетел на встречную полосу на Минском шоссе. В него врезался «жигуль».
Муж, жена и двое детей — все всмятку. Так что Толя будет до конца жизни благодарить ту англичанку за качественную машину — будь он в любой другой, давно кормил бы червей в земле.
Фирма, в которой он работал, была непростая, и ему предложили на выбор — сумасшедший дом или тюрьму. Конечно, он выбрал первое. Теперь наступили новые времена, когда всем сумасшедшим самим предложили определить степень собственного сумасшествия и только признававшим себя таковыми предлагали укладываться в клинику. Никто больше не вправе засунуть туда кого-то, если он не буйный, помимо его желания. Толю тогда заприметил доктор и предложил у него работать.
Доктор, а им был Широков, тогда уже знал о готовящемся указе, но пациенту совсем не обязательно знать о нем, пусть видит в нем спасителя и преданнее служит.
Андрей видел огни «БМВ», быстро удаляющиеся по шоссе. Хорошая машина. Всем понятно — на нее можно заработать только определенными путями, причем совсем не теми, которые годятся для женщины в возрасте Ольги Геро. Вряд ли она продает себя, но наверняка что-то продает. Сейчас все продают, правда, везет тем, кто хорошо знает, что, куда, кому и за сколько. Андрею не составляло труда узнать адрес и телефон Ольги Геро. И проследить, чем она зарабатывает. Хозяйка фирмы? Нет, она не того психологического склада. У нее нет желания руководить другими, тратить на них свои силы. Наверняка разведена, подумал он, ее никто не встречал. Конечно, можно подумать, что муж прислал за ней машину. Но он побился бы об заклад, что машину прислал не муж. У замужней женщины взгляд иной, на ней лежит печать — занято, даже если она сама строит глазки и. пытается убедить — да свободно же!
Широков усмехнулся. Ну так что же — продолжить опыт с первой пациенткой почти двадцать лет спустя? Человек меняется, да, конечно, за полжизни она многое пережила, наверняка стала крепким орешком. Но каждый орешек состоит из половинок. Надо знать, где надавить, чтобы он раскрылся. Он это знает…
Сейчас Широкова интересовало другое — сама ли она управляет собой, достаточно хорошо постигнув собственную суть, или ею управляют? Если да, то кто, почему, зачем?
Он посмотрел на водителя и спросил:
— Ты видишь номера?
— Да, вижу.
— Запомни и узнай, чья машина.
— Хорошо, хозяин.
— Фамилию и адрес владельца.
— Есть.
— Жду звонка сегодня.
— Есть.
14
Андрей набрал номер платной справочной и узнал домашний телефон Ольги Геро. Судя по номеру, живет в центре. Значит, дела у нее идут прекрасно. Водитель удивил его своим сообщением — машина записана не на нее, но на кого она записана! У Андрея перехватило дух. Так что же теперь такое Ольга Геро?
Андрей поблагодарил Толю, который понял, что хозяин доволен результатом его простого расследования, если добавил еще десятку гонорара. Похоже, хозяин не просто рад, здесь что-то большее.
Толя прикинул, а сколько дадут ему те, кому он это расскажет? Точнее, сколько ему запросить?
Андрей долго ходил по комнате и думал. Ольга не шла из головы. Наконец он снял трубку и набрал номер ее телефона.
— Алло! — услышал он на другом конце провода.
Он молчал.
— Говорите же! Алло! Он молчал.
— Ну, черт побери! Говорите или положите трубку! Он молчал.
— Тогда я положу. — И шмякнула трубку на рычаг.
Ольга Геро по-прежнему импульсивна. Ее, как и раньше, можно подтолкнуть… Она чем-то взволнована. Стало быть, есть причина. Судя по всему, основательная, это не просто минутное раздражение. Хорошо, надо последить за ней — куда она ездит.
Андрей, проворачивая в голове ситуацию, подошел к зеркалу и посмотрел на себя: ничего нового, такой, как всегда. Он пожал плечами. А каким он хотел себя увидеть — таким, как тогда? Ах как она бежала, у нее действительно были потрясающие бедра — крепкие, сильные.
Конечно, сейчас они уже не такие, у женщин после тридцати бедра худеют и дрябнут. Даже если она их накачивает, все равно не то. Поэтому ему нравятся молодые, до тридцати. В постели. После тридцати трех просто постель их уже не устраивает, они хотят разговаривать, делиться мыслями, а он этого не любит. Ему и своих мыслей хватает.
Рука сама собой потянулась к телефону, пальцы тыкали в кнопки, набирая ее номер.
— Алло?
На другом конце сняли трубку и молчали.
— Здравствуй, Ольга. Никакого ответа.
— Ольга, не плати той же монетой. Она засмеялась.
— Я знала, что это ты звонил.
— Почему?
— Потому что я тебя узнала в Шереметьеве.
— А мне казалось, ты смотрела за горизонт.
— Да, но я вижу все, что происходит до линии горизонта. Это особенность фотографов.
— А ты фотограф?
— Да, с тех пор как окончила университет. Тот самый, где я победила в забеге. Ты понимаешь, о чем я говорю. Я не выпускаю из рук камеру.
— Это прекрасно. Значит, ты тонкий психолог.
— Если и не очень тонкий, то достаточно сообразительный. Хватило ума понять, что ты меня заметил, узнал и поехал следом.
— Да, я ехал, но у тебя слишком мощная машина. Моя «семерка» против «БМВ» — тихоходный ослик.
— Мой шофер предположил, что у тебя фордовский движок, раз ты решил увязаться за нами.
— Нет, шофер не прав.
— Конечно, нет. Когда он поддал газу, тебя нельзя было рассмотреть даже в подзорную трубу.
Ровный голос Широкова немного успокоил ее.
— Это манера моего водителя, — вздохнула она.
— Твоего водителя?
— Да, а почему бы и нет?
— Ты состоятельная женщина?
— А почему бы и нет? Да, я вполне состоятельная, самостоятельная, какая еще бывает женщина? А все остальное ты видел.
— Я не все видел.
— Ну, то, что не видел, тебе и видеть не обязательно. В конце концов, ты мне кто?
— Я тебе никто. А ты мой первый удавшийся эксперимент.
— Что? Эксперимент?
— Да, объект. А ты забыла, кто тебя загнал в чемпионки по бегу?
Ольга расхохоталась:
— Да, конечно, от таких гнусностей можно было добежать до Аляски не останавливаясь.
— Разве то были гнусности? Я говорил чистую правду.
— Мне было семнадцать лет, а ты говорил про какие-то бедра. Про мои необыкновенные возможности, которые открывает мое тело, как я теперь понимаю.
— Да, я намекал на это. Но ты же достигла…
— Но не с помощью собственного тела! — крикнула она и осеклась.
А с помощью чего достигла она благополучия? Он и сам не знает, насколько прав. Чертовски прав. Ольга похолодела.
— А ты что, ясновидящий?
— Нет, я психолог.
— Ну да, конечно. Ты же был аспирантом с психфака. А вы там все психи.
— Нет, не все. Я оказался лучшим психом.
— Что ты имеешь в виду?
— Я великий психолог.
— Ты, наверное, сумасшедший.
— Нет, психиатры часто бывают сумасшедшие, но я практикующий психотерапевт.
— Да? — проговорила она задумчиво.
А не спросить ли его, какого черта ему от нее надо? Она вспомнила его лицо в аэропорту. Его глаза. Что такое было в его глазах? Если бы посмотреть в них через камеру, она бы определила безошибочно.
— Ты думаешь, у тебя глаз-рентген, да? — В ее голосе послышалось что-то такое, отчего у Широкова забилось сердце. Он точно знал — ей не хочется, чтобы он видел ее насквозь.
— Думаю, да, — сказал он, четко давая понять, насколько уверен в своих способностях.
Сердце Ольги забилось в дикой тревоге. Но ведь Иржи сказал — ничто, никакой рентген не способен раскрыть, что у нее внутри. Конечно, нет. Какая чепуха! Она спятила!
Глаз-рентген. Переутомилась, надо кончать этот дурацкий разговор.
— А во что ты хочешь меня загнать на этот раз, Широков? — спросила она, подчиняясь какой-то посторонней воле. — Что ты хочешь? Вообще-то кто кому звонит? Ты мне или я тебе?
— Я тебе звоню.
— Что ты хочешь сказать мне?
— Я хочу увидеться с тобой.
— С какой стати? Зачем?
— Ну, просто я хочу с тобой увидеться.
— Что предлагаешь?
— Я предлагаю тебе со мной встретиться.
— Хорошо, где и когда?
— Называй место ты, где тебе удобней. Ты женщина. Сердце Ольги колотилось как безумное. Где? Где? Не домой же его приглашать?
— Да, хорошо. Давай-ка встретимся на моей профессиональной территории. В Доме журналиста. В баре. Как?
— В баре. В Доме журналиста. Когда и во сколько?
— В воскресенье, в час дня.
— Ах, мы пойдем на утренник.
— А ты думал — на вечерний прием? Нет, дорогой. Вечерами я не хожу по барам с незнакомыми мужчинами.
— А со знакомыми?
— У меня нет знакомых мужчин. А вообще какое твое дело? — Ольга разозлилась — с какой стати он лезет в ее жизнь? А она рассказывает ему все, что он ни пожелает. Она явно переутомилась.
— Да нет, Ольга, я думаю, у тебя есть знакомые мужчины. И ты ходишь вечерами в бары. У тебя есть маленькое вечернее платье, знаешь, такое ма-аленькое черненькое платье, долларов… Ладно, я оставляю наглые попытки проникнуть в твои коммерческие тайны.
Ольга усмехнулась. Он прав, черт возьми. У нее есть ма-аленькое черное платьице, всего за две сотни баксов, но на ней оно выглядит на тысячу.
Ольга стала судорожно вспоминать, когда в последний раз вечером была в баре. Ну конечно, во Вьетнаме, ну конечно, в Праге. Но не в Москве.
— Да, я бываю в барах, но…
— Вот видишь, а хотела сказать неправду.
— Слушай, я боюсь с тобой встречаться, ты какой-то странный.
— Да я не странный, и чего тебе бояться в час дня в Доме журналиста?
— Хорошо, встретимся в вестибюле. Я проведу тебя по своему удостоверению.
— Отлично. Договорились. В вестибюле. Ты поведешь меня в бар.
— Договорились, пока. Он положил трубку.
Она тоже положила трубку и отскочила от телефона, будто боялась обжечься.
Она метнулась в кухню, налила апельсинового сока в стакан, выпила залпом, не поняла, что такое сделала, налила еще, снова выпила, опять не поняла. А когда налила третий стакан, удивилась — Господи, она пьет столько жидкости, будто готовится к ультразвуковому исследованию. В конце концов, ну встретится она с ним. И что? Он же не экстрасенс, который вытряхнет у нее из башки все, что там сидит. Да и она кое-чему обучилась за прошедшие годы.
Она умеет владеть собой. Иначе давно бы засыпалась. Ольга вспомнила, как в свой первый сознательный рейс, после того как Ирма и Иржи ей все открыли, она летела из Вьетнама и, сидя в самолете, вглядывалась внутрь себя. Ей казалось, она видит все, как на экране, что в ней. Она считала часы, минуты, когда приземлится самолет, ей казалось, контейнеры слишком тяжелы, у нее случится «выкидыш», прямо здесь. Она закинула ногу на ногу, так плотно стиснув бедра, что лицо побелело от усилия.
— Вам нехорошо? — озабоченно подлетела к ней стюардесса, милая блондинка с красным платочком на шее, концы которого кокетливо торчали в разные стороны. При виде красного цвета Ольгу охватила паника. В глазах стюардессы возникла тревога, но не за пассажирку, а за себя — неужели придется возиться? — Мы идем на посадку. Потерпите! — не попросила, не уговаривала, а потребовала она.
И странное дело, при всей нелюбезности души, голос — сама любезность, он успокоил Ольгу. Она расслабилась. И, черт побери, она должна доверять Иржи. Если он сказал, что не о чем беспокоиться, значит, так и есть. В конце концов, он должен трястись над ней больше, чем она над собой. Конечно, «куколок» вроде нее он наделал много, но не всем доверяет так, как ей. Она ощутила внезапный прилив радости, но тут же взяла себя в руки — рано ликовать. Она давно знала: порадуешься прежде времени — в положенный срок нечему будет радоваться. Все хорошо вовремя.
И Ольга закрыла глаза…
Сейчас, напившись соку, она поставила в холодильник пакет. Ладно, надо кончать воспоминания, что было — то прошло. Предстоит встретиться с Таней. За Таню Ирма вознаградит ее отдельно. Ольга станет ее поручительницей. И если все состоится, они с Таней вместе поедут в Прагу. Господи, на кой черт ей этот мужик? Для чего она назначила ему встречу в Доме журналиста? Ольга сама не понимала, но чувствовала, как что-то толкает ее к нему. Где-то в глубине сознания сидела необъяснимая мысль — этот человек ей нужен. Или память о победе, которой никогда бы не было без него? Как мужчина он ее не привлекал, то есть нет, все при нем, он видный, ладный, статный. Но эти слова, приходившие на ум, были безликие, лишенные страсти и порыва, как и ее отношение к нему.
— Итак, что ты можешь нам сообщить? — спросил Петр Сергеевич, глядя на Толю, сидящего перед ним на стуле. Кабинет был обставлен новой итальянской офисной мебелью, а водителю Широкова принесли стул из старой жизни, чтобы подчеркнуть, что он чужой в этом мире.
— Ну что могу сообщить, — вздохнул он. — Патрон интересовался одной машиной и одной бабой.
— Называй номер. Называй бабу.
— Бабу не знаю. А номер машины… — Он назвал без запинки.
— Ты, конечно, узнал, к кому она приписана?
— Да, узнал. — Он сообщил.
— Хм, — покрутил головой толстый. — Это что-то новенькое в жизни твоего шефа. А баба?
— А баба — я не знаю, кто такая. Машина встречала ее в Шереметьеве.
— Что ж, ладно. — Он нажал несколько кнопок: — Друг, запиши-ка номер, поинтересуйся, что за бабу катает эта тачка.
— Приступить к исполнению? — спросил «друг».
— Так точно. Немедленно. Исполнишь — мигом сюда. Что еще можешь добавить?
— Патрон слетал в Прагу. Вернулся.
— Сколько дней был в Праге?
— Три.
— Что он там делал?
— Не знаю. Он не говорил.
— А по дороге из аэропорта было что-то интересное? Толя вспомнил сразу же о сотне баксов, но решил не обнародовать новость. Бумажка приятная, новая, чужими пальцами не захватанная, пускай себе лежит там, где лежит.
— Нечего больше сказать, да?
— Нечего.
— Ну ладно, до новых встреч, Толян. Бывай. — И толстый помахал ему рукой, как вождь с трибуны.
— Иди и не оборачивайся, — посоветовал охранник, выпуская его из офиса.
Толя никогда не оборачивался, уходя из громадной комнаты. В прежние времена здесь заседал ученый совет научно-исследовательского института. Кому только не сданы здесь помещения, некогда бывшие лабораториями, где шуршали бумажками сотни серых бабенок и нечесаных мужиков. Сколько чаев здесь выпито из пачек со слоном, сколько мышей выкормлено сухими бутербродными крошками. Похоже, администрация, съежившаяся на пятачке возле сортиров в конце коридора — все в одной норке, с директором за ширмой, — сама не знала, кому именно сдала. Весь штат от прежней науки — только они: директор, секретарша и бухгалтер.
15
— Так ты вот это называешь «кукольным домиком»? — Таня оторопела. Потом она подняла глаза от домика Ирмы на фотографии и посмотрела на Ольгу. — Ну, ты даешь… — Она вскинула светлые брови. — Ты вот такое хочешь построить? Да как тебе в голову пришло? Сейчас это стоит дикие миллионы. А вообще, конечно, хороший. — Таня покачала головой, понемногу приходя в себя. — Слушай, только не говори мне, что ты заработала камерой. Для такого дома карточки надо было продавать пудами и не у нас.
— Кстати, а чем занимается твой благоверный? — вдруг спросила Ольга.
— Мой благоверный, хорошо тебе известный, все еще преподает, и у него своя крошечная фирмочка. — Таня усмехнулась. — Собирается ломать старые пятиэтажки на севере Москвы. Думает, что такой сладкий кусочек ему обломится. Но, боюсь, Саша рано радуется. Там гуляют хорошие бюджетные деньги, и вряд ли ему они перепадут. Кроме него, в этой сфере полно страждущих. Поэтому дома наверняка сломают другие. — Она махнула рукой. — Слушай, Геро, скажи мне, мы пришли сюда, в бар, и сидим над джином-тоником для чего?
— Пообщаться. Встретиться. Хочется наладить отношения с приятными людьми из прошлого. Понимаешь, нас как-то всех раскидало, а мне хочется, чтобы люди, которые нравились и с кем мне было тепло, продолжали бы меня согревать и сейчас. Душой.
— Ага, а сама ты по-прежнему греть никого не хочешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Водитель ошарашенно посмотрел на хозяина.
— Андрей Михайлович, ну вы даете. Да если вы мне за опоздание отстегиваете сотню баксов, я каждый день буду опаздывать.
— А вот когда ты в следующий раз опоздаешь, я вычту у тебя сотню. Дорогие мысли приходят в голову нечасто. Понял?
Водитель успокоенно хмыкнул. Хозяин ему хорошо платил, ничего не скажешь. Но требовал четкости и послушания. Другой на Толином месте давно бы плюнул на деньги и сбежал. Но Толе бежать некуда. Никто, кроме Широкова, не взял бы его водителем. В свое время он побывал в сумасшедшем доме, если называть заведение своим именем, а не в нервной клинике. Он проторчал там несколько месяцев после нервного срыва из-за аварии. То была ужасная авария, и виноват он. Он работал дальнобойщиком, ехал из загранрейса на огромном «фрихофе», который его фирма купила у одной английской дамочки — она была, говорят, на всем рынке грузовиков единственным дилером от Англии. Ни один мужик не сумел ее вытеснить целых двадцать лет. Грузовик был последнего поколения, страшно дорогой. Толе не повезло — он заснул и в пять утра вылетел на встречную полосу на Минском шоссе. В него врезался «жигуль».
Муж, жена и двое детей — все всмятку. Так что Толя будет до конца жизни благодарить ту англичанку за качественную машину — будь он в любой другой, давно кормил бы червей в земле.
Фирма, в которой он работал, была непростая, и ему предложили на выбор — сумасшедший дом или тюрьму. Конечно, он выбрал первое. Теперь наступили новые времена, когда всем сумасшедшим самим предложили определить степень собственного сумасшествия и только признававшим себя таковыми предлагали укладываться в клинику. Никто больше не вправе засунуть туда кого-то, если он не буйный, помимо его желания. Толю тогда заприметил доктор и предложил у него работать.
Доктор, а им был Широков, тогда уже знал о готовящемся указе, но пациенту совсем не обязательно знать о нем, пусть видит в нем спасителя и преданнее служит.
Андрей видел огни «БМВ», быстро удаляющиеся по шоссе. Хорошая машина. Всем понятно — на нее можно заработать только определенными путями, причем совсем не теми, которые годятся для женщины в возрасте Ольги Геро. Вряд ли она продает себя, но наверняка что-то продает. Сейчас все продают, правда, везет тем, кто хорошо знает, что, куда, кому и за сколько. Андрею не составляло труда узнать адрес и телефон Ольги Геро. И проследить, чем она зарабатывает. Хозяйка фирмы? Нет, она не того психологического склада. У нее нет желания руководить другими, тратить на них свои силы. Наверняка разведена, подумал он, ее никто не встречал. Конечно, можно подумать, что муж прислал за ней машину. Но он побился бы об заклад, что машину прислал не муж. У замужней женщины взгляд иной, на ней лежит печать — занято, даже если она сама строит глазки и. пытается убедить — да свободно же!
Широков усмехнулся. Ну так что же — продолжить опыт с первой пациенткой почти двадцать лет спустя? Человек меняется, да, конечно, за полжизни она многое пережила, наверняка стала крепким орешком. Но каждый орешек состоит из половинок. Надо знать, где надавить, чтобы он раскрылся. Он это знает…
Сейчас Широкова интересовало другое — сама ли она управляет собой, достаточно хорошо постигнув собственную суть, или ею управляют? Если да, то кто, почему, зачем?
Он посмотрел на водителя и спросил:
— Ты видишь номера?
— Да, вижу.
— Запомни и узнай, чья машина.
— Хорошо, хозяин.
— Фамилию и адрес владельца.
— Есть.
— Жду звонка сегодня.
— Есть.
14
Андрей набрал номер платной справочной и узнал домашний телефон Ольги Геро. Судя по номеру, живет в центре. Значит, дела у нее идут прекрасно. Водитель удивил его своим сообщением — машина записана не на нее, но на кого она записана! У Андрея перехватило дух. Так что же теперь такое Ольга Геро?
Андрей поблагодарил Толю, который понял, что хозяин доволен результатом его простого расследования, если добавил еще десятку гонорара. Похоже, хозяин не просто рад, здесь что-то большее.
Толя прикинул, а сколько дадут ему те, кому он это расскажет? Точнее, сколько ему запросить?
Андрей долго ходил по комнате и думал. Ольга не шла из головы. Наконец он снял трубку и набрал номер ее телефона.
— Алло! — услышал он на другом конце провода.
Он молчал.
— Говорите же! Алло! Он молчал.
— Ну, черт побери! Говорите или положите трубку! Он молчал.
— Тогда я положу. — И шмякнула трубку на рычаг.
Ольга Геро по-прежнему импульсивна. Ее, как и раньше, можно подтолкнуть… Она чем-то взволнована. Стало быть, есть причина. Судя по всему, основательная, это не просто минутное раздражение. Хорошо, надо последить за ней — куда она ездит.
Андрей, проворачивая в голове ситуацию, подошел к зеркалу и посмотрел на себя: ничего нового, такой, как всегда. Он пожал плечами. А каким он хотел себя увидеть — таким, как тогда? Ах как она бежала, у нее действительно были потрясающие бедра — крепкие, сильные.
Конечно, сейчас они уже не такие, у женщин после тридцати бедра худеют и дрябнут. Даже если она их накачивает, все равно не то. Поэтому ему нравятся молодые, до тридцати. В постели. После тридцати трех просто постель их уже не устраивает, они хотят разговаривать, делиться мыслями, а он этого не любит. Ему и своих мыслей хватает.
Рука сама собой потянулась к телефону, пальцы тыкали в кнопки, набирая ее номер.
— Алло?
На другом конце сняли трубку и молчали.
— Здравствуй, Ольга. Никакого ответа.
— Ольга, не плати той же монетой. Она засмеялась.
— Я знала, что это ты звонил.
— Почему?
— Потому что я тебя узнала в Шереметьеве.
— А мне казалось, ты смотрела за горизонт.
— Да, но я вижу все, что происходит до линии горизонта. Это особенность фотографов.
— А ты фотограф?
— Да, с тех пор как окончила университет. Тот самый, где я победила в забеге. Ты понимаешь, о чем я говорю. Я не выпускаю из рук камеру.
— Это прекрасно. Значит, ты тонкий психолог.
— Если и не очень тонкий, то достаточно сообразительный. Хватило ума понять, что ты меня заметил, узнал и поехал следом.
— Да, я ехал, но у тебя слишком мощная машина. Моя «семерка» против «БМВ» — тихоходный ослик.
— Мой шофер предположил, что у тебя фордовский движок, раз ты решил увязаться за нами.
— Нет, шофер не прав.
— Конечно, нет. Когда он поддал газу, тебя нельзя было рассмотреть даже в подзорную трубу.
Ровный голос Широкова немного успокоил ее.
— Это манера моего водителя, — вздохнула она.
— Твоего водителя?
— Да, а почему бы и нет?
— Ты состоятельная женщина?
— А почему бы и нет? Да, я вполне состоятельная, самостоятельная, какая еще бывает женщина? А все остальное ты видел.
— Я не все видел.
— Ну, то, что не видел, тебе и видеть не обязательно. В конце концов, ты мне кто?
— Я тебе никто. А ты мой первый удавшийся эксперимент.
— Что? Эксперимент?
— Да, объект. А ты забыла, кто тебя загнал в чемпионки по бегу?
Ольга расхохоталась:
— Да, конечно, от таких гнусностей можно было добежать до Аляски не останавливаясь.
— Разве то были гнусности? Я говорил чистую правду.
— Мне было семнадцать лет, а ты говорил про какие-то бедра. Про мои необыкновенные возможности, которые открывает мое тело, как я теперь понимаю.
— Да, я намекал на это. Но ты же достигла…
— Но не с помощью собственного тела! — крикнула она и осеклась.
А с помощью чего достигла она благополучия? Он и сам не знает, насколько прав. Чертовски прав. Ольга похолодела.
— А ты что, ясновидящий?
— Нет, я психолог.
— Ну да, конечно. Ты же был аспирантом с психфака. А вы там все психи.
— Нет, не все. Я оказался лучшим психом.
— Что ты имеешь в виду?
— Я великий психолог.
— Ты, наверное, сумасшедший.
— Нет, психиатры часто бывают сумасшедшие, но я практикующий психотерапевт.
— Да? — проговорила она задумчиво.
А не спросить ли его, какого черта ему от нее надо? Она вспомнила его лицо в аэропорту. Его глаза. Что такое было в его глазах? Если бы посмотреть в них через камеру, она бы определила безошибочно.
— Ты думаешь, у тебя глаз-рентген, да? — В ее голосе послышалось что-то такое, отчего у Широкова забилось сердце. Он точно знал — ей не хочется, чтобы он видел ее насквозь.
— Думаю, да, — сказал он, четко давая понять, насколько уверен в своих способностях.
Сердце Ольги забилось в дикой тревоге. Но ведь Иржи сказал — ничто, никакой рентген не способен раскрыть, что у нее внутри. Конечно, нет. Какая чепуха! Она спятила!
Глаз-рентген. Переутомилась, надо кончать этот дурацкий разговор.
— А во что ты хочешь меня загнать на этот раз, Широков? — спросила она, подчиняясь какой-то посторонней воле. — Что ты хочешь? Вообще-то кто кому звонит? Ты мне или я тебе?
— Я тебе звоню.
— Что ты хочешь сказать мне?
— Я хочу увидеться с тобой.
— С какой стати? Зачем?
— Ну, просто я хочу с тобой увидеться.
— Что предлагаешь?
— Я предлагаю тебе со мной встретиться.
— Хорошо, где и когда?
— Называй место ты, где тебе удобней. Ты женщина. Сердце Ольги колотилось как безумное. Где? Где? Не домой же его приглашать?
— Да, хорошо. Давай-ка встретимся на моей профессиональной территории. В Доме журналиста. В баре. Как?
— В баре. В Доме журналиста. Когда и во сколько?
— В воскресенье, в час дня.
— Ах, мы пойдем на утренник.
— А ты думал — на вечерний прием? Нет, дорогой. Вечерами я не хожу по барам с незнакомыми мужчинами.
— А со знакомыми?
— У меня нет знакомых мужчин. А вообще какое твое дело? — Ольга разозлилась — с какой стати он лезет в ее жизнь? А она рассказывает ему все, что он ни пожелает. Она явно переутомилась.
— Да нет, Ольга, я думаю, у тебя есть знакомые мужчины. И ты ходишь вечерами в бары. У тебя есть маленькое вечернее платье, знаешь, такое ма-аленькое черненькое платье, долларов… Ладно, я оставляю наглые попытки проникнуть в твои коммерческие тайны.
Ольга усмехнулась. Он прав, черт возьми. У нее есть ма-аленькое черное платьице, всего за две сотни баксов, но на ней оно выглядит на тысячу.
Ольга стала судорожно вспоминать, когда в последний раз вечером была в баре. Ну конечно, во Вьетнаме, ну конечно, в Праге. Но не в Москве.
— Да, я бываю в барах, но…
— Вот видишь, а хотела сказать неправду.
— Слушай, я боюсь с тобой встречаться, ты какой-то странный.
— Да я не странный, и чего тебе бояться в час дня в Доме журналиста?
— Хорошо, встретимся в вестибюле. Я проведу тебя по своему удостоверению.
— Отлично. Договорились. В вестибюле. Ты поведешь меня в бар.
— Договорились, пока. Он положил трубку.
Она тоже положила трубку и отскочила от телефона, будто боялась обжечься.
Она метнулась в кухню, налила апельсинового сока в стакан, выпила залпом, не поняла, что такое сделала, налила еще, снова выпила, опять не поняла. А когда налила третий стакан, удивилась — Господи, она пьет столько жидкости, будто готовится к ультразвуковому исследованию. В конце концов, ну встретится она с ним. И что? Он же не экстрасенс, который вытряхнет у нее из башки все, что там сидит. Да и она кое-чему обучилась за прошедшие годы.
Она умеет владеть собой. Иначе давно бы засыпалась. Ольга вспомнила, как в свой первый сознательный рейс, после того как Ирма и Иржи ей все открыли, она летела из Вьетнама и, сидя в самолете, вглядывалась внутрь себя. Ей казалось, она видит все, как на экране, что в ней. Она считала часы, минуты, когда приземлится самолет, ей казалось, контейнеры слишком тяжелы, у нее случится «выкидыш», прямо здесь. Она закинула ногу на ногу, так плотно стиснув бедра, что лицо побелело от усилия.
— Вам нехорошо? — озабоченно подлетела к ней стюардесса, милая блондинка с красным платочком на шее, концы которого кокетливо торчали в разные стороны. При виде красного цвета Ольгу охватила паника. В глазах стюардессы возникла тревога, но не за пассажирку, а за себя — неужели придется возиться? — Мы идем на посадку. Потерпите! — не попросила, не уговаривала, а потребовала она.
И странное дело, при всей нелюбезности души, голос — сама любезность, он успокоил Ольгу. Она расслабилась. И, черт побери, она должна доверять Иржи. Если он сказал, что не о чем беспокоиться, значит, так и есть. В конце концов, он должен трястись над ней больше, чем она над собой. Конечно, «куколок» вроде нее он наделал много, но не всем доверяет так, как ей. Она ощутила внезапный прилив радости, но тут же взяла себя в руки — рано ликовать. Она давно знала: порадуешься прежде времени — в положенный срок нечему будет радоваться. Все хорошо вовремя.
И Ольга закрыла глаза…
Сейчас, напившись соку, она поставила в холодильник пакет. Ладно, надо кончать воспоминания, что было — то прошло. Предстоит встретиться с Таней. За Таню Ирма вознаградит ее отдельно. Ольга станет ее поручительницей. И если все состоится, они с Таней вместе поедут в Прагу. Господи, на кой черт ей этот мужик? Для чего она назначила ему встречу в Доме журналиста? Ольга сама не понимала, но чувствовала, как что-то толкает ее к нему. Где-то в глубине сознания сидела необъяснимая мысль — этот человек ей нужен. Или память о победе, которой никогда бы не было без него? Как мужчина он ее не привлекал, то есть нет, все при нем, он видный, ладный, статный. Но эти слова, приходившие на ум, были безликие, лишенные страсти и порыва, как и ее отношение к нему.
— Итак, что ты можешь нам сообщить? — спросил Петр Сергеевич, глядя на Толю, сидящего перед ним на стуле. Кабинет был обставлен новой итальянской офисной мебелью, а водителю Широкова принесли стул из старой жизни, чтобы подчеркнуть, что он чужой в этом мире.
— Ну что могу сообщить, — вздохнул он. — Патрон интересовался одной машиной и одной бабой.
— Называй номер. Называй бабу.
— Бабу не знаю. А номер машины… — Он назвал без запинки.
— Ты, конечно, узнал, к кому она приписана?
— Да, узнал. — Он сообщил.
— Хм, — покрутил головой толстый. — Это что-то новенькое в жизни твоего шефа. А баба?
— А баба — я не знаю, кто такая. Машина встречала ее в Шереметьеве.
— Что ж, ладно. — Он нажал несколько кнопок: — Друг, запиши-ка номер, поинтересуйся, что за бабу катает эта тачка.
— Приступить к исполнению? — спросил «друг».
— Так точно. Немедленно. Исполнишь — мигом сюда. Что еще можешь добавить?
— Патрон слетал в Прагу. Вернулся.
— Сколько дней был в Праге?
— Три.
— Что он там делал?
— Не знаю. Он не говорил.
— А по дороге из аэропорта было что-то интересное? Толя вспомнил сразу же о сотне баксов, но решил не обнародовать новость. Бумажка приятная, новая, чужими пальцами не захватанная, пускай себе лежит там, где лежит.
— Нечего больше сказать, да?
— Нечего.
— Ну ладно, до новых встреч, Толян. Бывай. — И толстый помахал ему рукой, как вождь с трибуны.
— Иди и не оборачивайся, — посоветовал охранник, выпуская его из офиса.
Толя никогда не оборачивался, уходя из громадной комнаты. В прежние времена здесь заседал ученый совет научно-исследовательского института. Кому только не сданы здесь помещения, некогда бывшие лабораториями, где шуршали бумажками сотни серых бабенок и нечесаных мужиков. Сколько чаев здесь выпито из пачек со слоном, сколько мышей выкормлено сухими бутербродными крошками. Похоже, администрация, съежившаяся на пятачке возле сортиров в конце коридора — все в одной норке, с директором за ширмой, — сама не знала, кому именно сдала. Весь штат от прежней науки — только они: директор, секретарша и бухгалтер.
15
— Так ты вот это называешь «кукольным домиком»? — Таня оторопела. Потом она подняла глаза от домика Ирмы на фотографии и посмотрела на Ольгу. — Ну, ты даешь… — Она вскинула светлые брови. — Ты вот такое хочешь построить? Да как тебе в голову пришло? Сейчас это стоит дикие миллионы. А вообще, конечно, хороший. — Таня покачала головой, понемногу приходя в себя. — Слушай, только не говори мне, что ты заработала камерой. Для такого дома карточки надо было продавать пудами и не у нас.
— Кстати, а чем занимается твой благоверный? — вдруг спросила Ольга.
— Мой благоверный, хорошо тебе известный, все еще преподает, и у него своя крошечная фирмочка. — Таня усмехнулась. — Собирается ломать старые пятиэтажки на севере Москвы. Думает, что такой сладкий кусочек ему обломится. Но, боюсь, Саша рано радуется. Там гуляют хорошие бюджетные деньги, и вряд ли ему они перепадут. Кроме него, в этой сфере полно страждущих. Поэтому дома наверняка сломают другие. — Она махнула рукой. — Слушай, Геро, скажи мне, мы пришли сюда, в бар, и сидим над джином-тоником для чего?
— Пообщаться. Встретиться. Хочется наладить отношения с приятными людьми из прошлого. Понимаешь, нас как-то всех раскидало, а мне хочется, чтобы люди, которые нравились и с кем мне было тепло, продолжали бы меня согревать и сейчас. Душой.
— Ага, а сама ты по-прежнему греть никого не хочешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25