— Все признаки профузного кровотечения при внематочной беременности.
Саша потрясен но молчал. Что такое говорит этот мужчина?
25
Когда Андрей Широков был в Праге в прошлый раз, они с Иржи Грубовым снова пошли в то маленькое кафе на старинной улочке, заказали кофе с пирожными. Андрей наблюдал за Иржи, и его насторожила какая-то напряженность в движениях мужчины. Обычно руки хирурга очень спокойны — это его главный инструмент, — но сейчас они крошили бумажную салфетку над столом. Взгляд Иржи говорил о том, что он сейчас не здесь, где-то далеко.
— Иржи, по-моему, вы давно не отдыхали.
— В каком смысле? — Он с трудом вернулся к реальности.
— В прямом.
— Изволите шутить, Андрей? Разве я могу поехать в отпуск? А моя клиника?
— Но вы ведь можете оставить ее на кого-то?
— А больные? Вы знаете, Ирма — прекрасный менеджер, но она своевольна. Она собрала у меня всех самых безнадежных.
Андрей кивнул:
— Но судя по тому, какие проповеди она просит читать им, вы их готовите не в мир иной. То есть вы не предполагаете, что они отойдут в одночасье.
Иржи нахмурился:
— Дело в другом. Я хочу оторвать их от мыслей о боли, которая будет их терзать. Причем уже скоро. Понимаете, те болеутоляющие, которые я могу им предложить, в их положении — питьевая сода. Не более того. — Он вздохнул. — Знали бы вы, что меня возмущает…
— Что? — быстро спросил Андрей, чувствуя, что сейчас он может чуть-чуть заглянуть в щелку.
— Меня просто приводит в бешенство — люди умирают от боли, а государство заставляет их перед смертью финансировать наркомафию. У раковых больных нет связей с преступным миром, они не представляют, у кого можно добыть марихуану. Государственные запреты вынуждают их использовать сильнодействующие химические вещества, они дают тяжелые побочные эффекты. — Он помолчал, потом тяжело вздохнул и посмотрел на Андрея уставшими покрасневшими глазами. — Почти анекдот — я оперировал одну старушку. Ей страшно повезло — внук баловался травкой и до самой смерти угощал ее самокрутками с марихуаной. Она отошла в мир иной с улыбкой на лице.
— Это правда, что в Штатах есть наркотическое лекарство, которое официально разрешено онкологическим больным? — осторожно спросил Андрей.
— Да. Есть. Оно сделано на основе синтезированного материала, идентичного гашишу. Маринол. Он не дает побочных эффектов. Может быть некоторая эйфорическая реакция. Но именно он оказывает истинное воздействие. Для моей страны и для вашей — это ни о чем не свидетельствует. Это нарушение закона о наркотических веществах. Запрет на такие вещества не имеет ничего общего с наукой. Твердолобый догматический бюрократизм. Какая разница между хроническими курильщиками марихуаны и алкоголиками? Если алкогольные напитки продаются на каждом углу, то почему лекарство из конопли трудно купить даже для тяжелобольных? Врачам давно известно, что препараты из конопли способны снижать боль, устранять тошноту и повышать аппетит. Но выписывать анашу и гашиш как лекарство врачи не имеют права.
Андрей слышан в настроении и словах Иржи Грубова отголоски постоянного спора. Вероятнее всего, этот спор он ведет с собой уже многие годы. И кажется, этому спору придет конец. Кажется, после всех споров в его душе наступит согласие… И он, кажется, догадывается, что поможет этой внутренней гармонии…
— Еще сотни лет назад на Востоке описаны целебные свойства конопли, разработаны рекомендации ее целебного применения. Но у нас до сих пор попробуй скажи доброе слово о конопле, гашише или марихуане — такой поднимется крик! Общественность ринется в атаку — пропаганда наркомании, ведущей к нравственной деградации общества!
— Еще кофе? — спросил Андрей.
— А? Что? — Похоже, Иржи, произнося монолог, забыл, перед кем он его произносит. Потом, осознав, что перед ним сидит Андрей Широков, быстро застегнулся на все пуговицы. — Нет, благодарю вас, коллега. Достаточно. С меня всего достаточно.
После этого разговора сомнений у Андрея оставалось все меньше.
Для того чтобы понять другого, Андрей всегда пытался встать на место этого другого.
Итак, если отталкиваться от страсти Иржи Грубова как доктора, одержимого одной определенной идеей, необходимо допустить, что к этой идее он будет идти через все — через завалы, препятствия. Чем ближе он будет подходить к желанной цели, тем более размытыми станут границы дозволенного. Вот она, сияющая вершина, он видит только ее, не важно, кто и что стоит перед ним, если это мешает дотянуться…
После того как он побывал у Митрича и увидел странный предмет, над которым тот трудился, Андрей взялся за учебники анатомии. Он нашел то, что увидел у Митрича. Сказать, что Андрей Широков был потрясен? Нет, скорее удовлетворен. Собой. Он решил задачу, а это всегда приятно.
Итак, сходилось многое. Как здорово придумано, поражался он. Как виртуозно все выстроено!
Но чем больше он думал, тем больше удивлялся — изящество и жестокость замысла не мужские. Нет. Андрей, знавший психологию мужчин, знал и другое — для них есть некоторые запреты, существующие от природы.
Да, здесь видна женская хитрость и беспредельность женского ума, оторвавшегося от своей собственной природы. Он знал, женщина, пошедшая ва-банк ради чего-то, страшнее мужчины. Но это случается редко.
Ему вспомнились странные глаза Ирмы — бездонность, сравнимая разве что с потусторонностью. В этом взгляде нет границ, пределов, страха. Она придумала это. Она руководила всем. Внезапно Андрею стало страшно за Иржи.
Нет, речь не о мужской солидарности. Опасение за человека более слабого, оказавшегося во власти сильного и не отдающего себе в том отчета. Да, тот самый случай, когда тобой руководят, а ты и не подозреваешь. Типичная мужская ошибка. Потом Андрей попытался поставить себя на место Ирмы. О, это бездна. Хватит ли у него фантазии, чтобы определить глубину этой бездны?
А зачем ему этим заниматься? Это не его дело. Он знает, что ему надо.
— Ирма, — окликнул Андрей, — нам необходимо поговорить.
Ирма вскинула голову и вопросительно посмотрела на Андрея. Потом кивнула:
— Честно говоря, я ждала такого предложения.
— Ну и как? Где мы это сделаем?
— Там, где мы с тобой так хорошо провели время. — Ирма усмехнулась. — Но учти, ничего больше не будет.
— Я понимаю. Я ничего и не предлагаю. Я просто хочу с тобой поговорить там, где нас с тобой никто не знает.
Ирма немного подумала и сказала:
— Хорошо. Я знаю такое место. Это не в самом Брно. По дороге. Тоже старинный замок, там остановимся. Кстати, ты, кажется, большой любитель оружия? Мы погуляем с тобой по залам. А после сядем в укромном уголке и поговорим.
— Сейчас, Ирма, не до прогулок.
Они встретились через час. Ирма села в машину. Машина была новая, сверкающая, она очень шла Ирме. Она вела ее так же лихо, как и раньше. Вообще, что бы Ирма ни делала, она отдавалась занятию целиком.
По дороге они молчали. Андрей смотрел по сторонам. Все те же ухоженные домики. Замок оказался на полпути к Брно, с пустынным садом, с тенистыми скамейками. Они прошли по залам, изображая путешествующую пару. Со стороны они прекрасно смотрелись.
Они сели под развесистым дубом, Ирма повернулась к нему. Глаза ее были бездонными.
— Ирма, вам с Иржи надо уезжать, причем как можно скорее.
— О чем ты говоришь? Куда? — Пушистые ресницы хлопали по щекам.
— Ирма, давай не будем играть в прятки. Я знаю все. К сожалению, знаю не только я, но и еще кое-кто догадывается. Эти кое-кто вот-вот дотянутся до вас.
Ирма стиснула зубы.
— Откуда ты знаешь?
— Давай не будем отвлекаться от главного. Собирайте вещи и улетайте из Праги. Из страны.
— Почему ты так беспокоишься за нас?
— По одной простой причине. У меня есть личный интерес.
— И что ты хочешь?
— Ничего особенного. Только одного. Чтобы ты вывела Ольгу из игры навсегда. Чтобы она ни от чего не страдала. Я не буду тебе говорить о деталях, но Ольга должна остаться в стороне от всего. Что бы ни случилось с тобой. Ты поняла? Если не согласишься, то вы с Иржи не уедете отсюда.
, Ирма развернула плечи и выпрямила спину.
— А почему ты так заинтересован в Ольге?
— Это не твое дело, Ирма. Она слегка обмякла и сказала:
— Ты знаешь, Андрей, я люблю Ольгу. Я бы так хотела, чтобы она была всегда при мне. Но я понимаю и другое, поскольку я ее люблю. Она не сможет прожить без своего Славы. Я сама хотела ее отпустить. Но она слишком умная и слишком нужна мне, поэтому я отпускать ее не собиралась. — Она вздохнула и на секунду закрыла глаза. — Любя ее, я могла бы сделать для нее много хорошего. Она этого заслуживает. Я слишком хорошо ее знаю и давно.
— Да, Ирма. Но что хорошо для тебя, не слишком здорово для нее. Я знаю, что она любит Славу, и знаю другое: Слава любит ее. Так почему не помочь им соединиться?
— Я все поняла, — сказала Ирма. — Я это сделаю. Они медленно прошлись по парку. Потом сели в машину.
— Ну что ж, прощай, Андрей. Кажется, мы прошли по кругу и вернулись в исходную точку.
— Так всегда и бывает, — сказал он.
— Я собираю вещи.
26
— Алло? Саша? Привет, это Ольга. А где жена? — веселым голосом спросила Ольга.
На другом конце провода сначала была тишина, потом раздалось всхлипывание.
— Ее нет.
— А когда будет?
— Не скоро.
— То есть?
— То и есть. Таня в реанимации. Все очень плохо…
В трубке послышались гудки. Ольга продолжала держать ее возле уха, не понимая — что значит в реанимации? Почему?
Ольга опустилась на диван, голова лихорадочно работала. Почему Таня в реанимации? Ведь все было хорошо. Она получила от нее факс, они договорились встретиться и отметить успех Тани… Но Саша сказал… И тот звук в трубке… Он плачет… Значит…
Значит? О Господи! Ольга похолодела. Таня ведь знала, что ей этого нельзя! Она ей говорила, но со смешком, мол, «ничего мужу не давай»… Но, может быть, она не поняла ее? Ирма должна была ей все объяснить!
В голове стучало. Ольга покрылась холодным потом. Боже мой! Боже мой! Что она натворила?
Саша может остаться без жены.
У Кати не будет матери.
Она металась по квартире, как дикая пантера в клетке.
Что теперь? Таня, ох Таня…
Она быстро набрала телефон Ирмы. Сейчас она у нее спросит, что она сказала Тане. И почему…
Длинные гудки.
Ольга набрала номер Иржи.
Свободно. Свободно. Свободно… Она позвонила в загородный дом.
Автоответчик голосом Ирмы просил оставить сообщение после гудка.
Ольга бросила трубку. Она не соображала, что делает. Она топала ногами, она выла и плевалась, она билась головой о стенку. Потом схватила люстру и с силой сдернула ее с крюка. Посыпались осколки, покатились лампочки, и по всей комнате рассыпались хрустальные подвески. Вот и все. Вот и весь блеск ее жизни. Сущие пустяки, как вот эти дорогие стекляшки. Только дерни — и все рассыпалось, собирать нечего. Они бросили ее, бросили Таню, всех курьеров. Что теперь? Теперь ей вечно жить с виной, с камнем на шее?
Внезапно ей вспомнилось доверчивое лицо Тани; ехидной ухмылкой она прикрывала свою беззащитность и ранимость.
Огромные глаза в пол-лица… Бедная Таня, как ей было невмоготу, если она согласилась… Ольга рыдала. Все, что копилось в ней, все, что сдерживалось, вырвалось наружу. Она виновата…
Не важно, что она хотела добра. Как могла она взять на себя смелость судить — что для Тани добро, а что вред? Ирма и Иржи — сумасшедшие. Для них все люди, кроме них, — подопытные морские свинки. Иржи — просто маньяк, а Ирма — его помощница и сообщница. Ольге вспомнились ее слова: «Ты не бойся боли, Ольга. У тебя ее не будет».
Ольга внезапно похолодела. Откуда она знает?
— Откуда… она… знает… — повторила она с расстановкой ровным голосом.
А если она на самом деле знает?
Боли не бывает, если вырезали доброкачественную опухоль.
Неужели… Ольга покрылась липким потом. Неужели она попалась, как подопытная свинка? И втянула подругу в свинскую компанию?
Ольгу колотило так сильно, будто в доме отключили отопление. Смеркалось. Она сидела, не мигая уставившись в окно. Все кончено. Вот теперь кончено, а не тогда, когда она, дура, вынудила Славу уйти.
А если бы она не заставила его уйти, ничего этого бы не было.
Ольга со стоном повалилась на диван. Она вспомнила, как заперлась в ванной комнате, оборудованной под фотолабораторию, и сделала ту самую фотографию. Боже, как она была довольна собой в тот миг, когда придумала такое гениальное решение! Какая дура! Больнее она не могла ударить мужчину. Монтаж — элементарное дело для мастера. А настоящую фотографию она выставила на Гоголевском бульваре.
Тогда она считала — проживет сама, без него. Без всех. Но если бы она задала себе другой вопрос: зачем и чем она будет жить? Она его тогда не задала.
Она вспомнила, как они строили свой домик, солнце, сколько было солнца… какие запахи — сосны, свежих стружек, таволги. Запах его загорелого тела. Все в прошлом. Надо признаться себе теперь, что ее страстное желание, ее мечта, наваждение всей жизни — персональная выставка — чепуха по сравнению с теми годами, которые она прожила со Славой.
Выставка. Ольга усмехнулась. Да, она сделала ее. Ирма хорошо ею поруководила, вагоны метро были оклеены плакатами с ее портретом. Да, были интервью, слепили блицы фотокамер, появились заметки в газетах. Первоклассный фуршет на открытии, изысканные вина, легкие закуски. Иностранные корреспонденты. Из вложенных в организацию ее «славы» денег она получила максимум. Опять-таки Ирма стояла за всем этим. Так что же, вот к этому она бежала всю жизнь, высунув язык?
А не на этом ли она надорвалась? Не поэтому ли у нее теперь пустой дом и пустое нутро?
Есть микроскопическая слава. Нет настоящего Славы. Огромного, надежного Славы, которого она любила, как оказывается, больше всего на свете. Ничем другим она не может эту любовь заменить.
С тех пор как она вытолкнула его из своей жизни, смертельно обидев, прошло много месяцев. Но не было дня, чтобы она не вспомнила о нем. Не прямо, так косвенно.
Мужчина с бородой, как у Славы.
Бабочка за окном — ее поймал бы Слава.
Ружье в витрине магазина — а такое есть у Славы?
Холодно в постели без Славы.
Некому положить голову на грудь. Нет Славы.
Вот и все.
Больше ничего не будет. Ее жизнь вышла совершенно никчемной. Все мелко, ненужно. Когда срок аренды зала закончится, она соберет фотографии, разложит по папкам и засунет на полки у себя дома. И что дальше? Кому они нужны? Ее сыну, который получит в наследство все, что от нее останется?
В лучшем случае он положит их на антресоли.
Что ж, закончился, судя по всему, и ее безумный бизнес. От него остались деньги на жизнь, она может построить дом, поехать куда угодно. У нее есть деньги на лекарства, если вдруг боли все же начнутся. Но боль, которая уже открылась и которая сжирает ее, таблетками не унять.
Ольга пошла в спальню. Что ж, этот приход на землю не самый удачный, попыталась она схватиться за соломинку. А будут ли еще жизни? Для тех, кто верит в это, конечно. Но Ольга не склонна к мистике.
Тогда зачем все это длить?
Ольга пошла в спальню, достала из-под подушки револьвер «леди», рассверленный под настоящий патрон, боевой, не газовый. Ирма настояла, чтобы она попросила Митрича это сделать. Похоже, они с Митричем нашли общий язык. Теперь Ольга не сомневалась, какие у них были дела. Митрич, конечно, уникум. Но таким ему помогает быть его отстраненность — он никогда не спрашивал, что он делает и зачем: «Господь думал, когда делал всей твари по паре. А я не думаю. Я просто делаю, что просят».
Она зарядила его, сунула в карман и оделась. Стрелять ее научил еще Слава. Опять Слава! Она разозлилась на себя, потому что при одной мысли о нем у нее выступали на глазах слезы. В последнюю перед расставанием весну он взял ее на охоту. Он запретил ей брать фотоаппарат.
— Нельзя смешивать две охоты. В объектив ты подсматриваешь жизнь. С ружьем ты в ней участвуешь.
Итак, сейчас она с пистолетом будет участвовать в жизни. С нее достаточно, она насмотрелась.
Куртка на меху, тяжелые ботинки, плотно обхватившие голень высокой шнуровкой, кепка из кашемира с опушенными ушами, джинсы и варежки на меху. Она перекинула сумку через плечо и сунула в карман ключи от домика.
Ольга подошла к машине. Мяукнула сигнализация, она открыла дверцу и села за руль. Двигатель отозвался с полоборота, она надавила на газ, и красный «фольксваген» рванул с места, выбрасывая из-под колес комья снега. Вперед, дорогой, вперед. Ты едешь в последний рейс. Тебе надо выполнить до конца свою миссию, и мне тоже.
Ирма собирала вещи. Она велела Салли подыскать им дом в Сан-Франциско. На время, а когда они осмотрятся, Ирма сама найдет то, что надо. Самое важное, ей удалось то, чего она хотела! Салли — просто клад.
Ирма, снова вспомнив о том, что ей удалось проделать, сама себе не верила.
Контрольный пакет акций исследовательского центра, в который входила клиника Энди, — она с трудом перевела ДУХ, — у Салли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25