Я даже не пыталась узнать, как ее зовут.
– Она… Все так неожиданно. Но я уверен, что… Она сильно изменилась, и в лучшую сторону. Я уверен, что вы найдете общий язык. Думаю, все будет в порядке. – Он оторвал взгляд от дороги, посмотрел куда-то мимо меня и ткнул пальцем в сторону выстроившихся вряд огромных деревьев. – Вот она, школа Керси-Холл, – сообщил он мне с таким видом, словно это должно чертовски заинтересовать меня или произвести неизгладимое впечатление.
Я ограничилась тем, что лениво повернула голову в ту сторону и пробормотала:
– Извините, я не заметила.
– Я сказал ей, что ты приезжаешь сегодня. Так что она ждет тебя.
Интересно, неужели все будет, как в кино, как в каком-нибудь детском фильме, типа «Дети железной дороги», когда Роберта бежит по платформе к своему… Нет, ничего подобного не будет. Я даже не стану надеяться на это. Со мной никогда не бывает так, как в кино.
Мы проехали еще немного, потом свернули на какую-то боковую дорогу, пока наконец не выехали на подъездную аллею, которая петляла между огромными темными и мрачными деревьями, и через несколько минут увидели школу. То есть дом, я хочу сказать.
Для жилого дома здание было очень большим, хотя для школы оно показалось мне маленьким. Оно было сложено из грязно-серого, какого-то выцветшего камня, на котором от водосточных труб расползались потеки зеленоватой плесени и мха, с рядами темных окон, стекла в которых были слишком грязными, чтобы блестеть на солнце. С обеих сторон здания высились дымовые трубы, и еще несколько можно было заметить в самых разных местах на крыше – как в кукольном домике, за ненадобностью брошенном на чердаке, поскольку он больше никому не нужен. Микроавтобус остановился у черного входа, и, когда я вышла, на меня обрушилась тишина, настоящая, подавляющая тишина, если не считать слабого шума машин, доносившегося от автострады откуда-то из-за деревьев. Трава была какой-то волокнистой и даже жилистой. При той погоде, которая установилась вот уже несколько недель назад, я уже давно не видела настоящей зеленой травы.
Дядя Рей достал из багажного отделения мои сумки.
– Нам сюда, – сказал он.
Я не сразу сообразила, куда он направляется, и только потом разглядела маленькую дверь, которую поначалу не заметила среди мусорных баков, обвалившихся навесов и прочего мусора. Он оглянулся через плечо и улыбнулся, когда я поравнялась с ним.
– Боюсь, что поначалу тебе покажется здесь странно и неуютно. Этот коридор ведет на кухню. Отсюда быстрее и ближе, чем через переднюю дверь, можно добраться до холла и лестницы наверх.
Кухня оказалась большой, настоящей школьной кухней, кругом сверкала хромированная сталь и стояли разнообразные агрегаты. Из нее вел еще один короткий коридор, заканчивающийся вращающейся дверью с рваной зеленой войлочной обивкой, а за ней холл.
Но это был не тот школьный холл, в котором проводились торжественные собрания учеников и учителей. Это был типичный холл обычного жилого дома, только очень большой. Я стояла у подножия лестницы и думала, что теперь понимаю, что чувствует человек, которого вытолкнули из самолета за секунду до падения. Он должен чувствовать себя маленьким и затерянным, а вокруг простирается небо и море, холодное и серое, и на него давит пустота. Пустота, разглядеть и осознать которую невозможно.
Рей остановился посередине выложенного черно-белой плиткой холла и повернулся ко мне, немного неуклюже. Ему мешала моя дорожная сумка, которую он по-прежнему держал в руке.
– Добро пожаловать в Керси-Холл, Анна. Я очень рад наконец-то приветствовать тебя здесь.
– А где все? – полюбопытствовала я, намереваясь ни за что не выдать обуревавшие меня чувства. Я не хотела, чтобы он догадался, что я ожидала чего-то совсем другого.
– Разъехались по домам. И преподаватели, и ученики. Школа закрылась.
– Так рано?
– Банк… В общем, я закрылся окончательно. Боюсь, что не успел предупредить Нэнси. Все было не так просто. А потом мне пришлось срочно ехать в Девон, чтобы встретить твою бабушку. Но, я уверен, все образуется. Я… мы очень рады, что ты приехала к нам. Пойдем, я покажу твою комнату. Надеюсь, она тебе понравится.
Мы поднялись вверх, отсчитав добрую сотню покрытых линолеумом скрипящих ступенек, и двинулись по коридору, вдоль которого тянулись двери с номерами. Моя комната оказалась чем-то вроде спальни в школе-интернате из детских фильмов «Пеппи Длинныйчулок» или «До свидания, мистер Чипс». Здесь в два ряда выстроились десять металлических кроватей с голыми полосатыми матрасами. На окнах висели занавески – длинные, словно павшие духом и настолько выцветшие, что на них уже не различался узор. На одной кровати аккуратной стопочкой были сложены простыни, одеяла и совершенно вытертое полотенце. Нижняя часть всех окон была непрозрачной, как в ванной, так что через них ничего нельзя было рассмотреть ни внутри, ни снаружи.
– Вот мы и пришли, – сообщил дядя Рей. – Устраивайся и чувствуй себя как дома.
Поскольку моим домом преимущественно являлись обшарпанные квартиры в муниципальных домах, мне трудно было последовать его совету.
– Я… Обычно мы обедаем в час дня или около того. В кухне всегда есть еда. Но если тебе хочется чего-либо особенного, просто скажи мне. Я привезу продукты, когда в следующий раз поеду в город.
Мне, в общем-то, все равно, что есть, лишь бы побольше, а так оно и случалось у нас с дорогой мамулечкой почти всегда.
– Спасибо, – ответила я.
– Ну что же, в таком случае я оставлю тебя, а ты разбирай сумки. Если я тебе понадоблюсь, меня можно найти где-нибудь внизу. Можешь просто покричать.
Он говорил таким серьезным тоном, словно действительно имел это в виду, во всяком случае, такое у меня сложилось впечатление. Потом он еще раз улыбнулся на прощание своей пропахшей перегаром улыбкой и удалился.
Я посмотрела на свои часы, которые ненавидела, поскольку Дэйв подарил их мне во время очередной кампании, имевшей целью очаровать и покорить меня. До обеда еще час, а я не из тех, кто привык обходиться вообще без пищи.
У меня нет любимых мягких плюшевых игрушек или чего-нибудь в этом роде, так что единственной вещью, которую стоило доставать из сумки, стали мои радиочасы. Я нашла розетку и воткнула в нее вилку от часов, и при этом у меня возникло что-то вроде ощущения, что я наконец оказалась дома. Я включила радио, потому что, слушая радиостанцию, вы знаете, что она находится там в то же самое время, как вы находитесь здесь. Никакого обмана, все по-настоящему и взаправду. Но я не сумела поймать лондонскую станцию, из динамика неслось сплошное шипение и свист, как будто вселенная сошла с ума. И часы показывали сплошные нули. Настройка сбилась за время поездки.
Покрутив верньер, я все-таки нашла выпуск новостей. Диктор вещал о воздушных террористах, захвативших самолет в Энтеббе, о положении в Северной Ирландии и о засухе. Затем последовал обзор положения на дорогах, но названия автострад и населенных пунктов не вызвали у меня никаких ассоциаций и остались пустым звуком; я не могла представить себе, что когда-нибудь поеду туда, они казались какими-то нереальными. Это было так, как если бы вы заблудились и все лица и названия выглядят чужими и незнакомыми, и нет никого, кто мог бы помочь вам.
Я выбрала себе кровать в углу с окнами по обеим сторонам. Солнце заливало ее лучами, которые яркими квадратами легли на нее. Когда я отвернулась от окон, то… Как это выразился старый придурок Моран в своей статье в журнале «Искусство»? А, да, «остаточное изображение», или «послесвечение». Да, так вот, в глазах у меня возникло яркое черное послесвечение с ослепительными белыми полосами.
Я начала распаковывать свою большую дорожную сумку. И тут до меня донеслись чьи-то шаги по линолеуму. Я обернулась. Это была женщина, немолодая, но и не совсем чтобы старая, этакая пожилая учительница. Она прошла через комнату и остановилась передо мной.
– Ты Анна?
– Да.
– А меня зовут Белль, – сообщила она мне таким тоном, как если бы ее имя должно было для меня что-то значить. – Я твоя бабушка.
Моя бабушка. Слава богу, она не попыталась обнять меня или сделать что-нибудь еще в этом роде. И еще она вовсе не лучилась радостью оттого, что имеет возможность лицезреть меня.
На ней были мешковатая твидовая юбка, толстые грязно-коричневые чулки, которые она носила, невзирая на такую жару, и вконец растоптанные туфли-лодочки на низком каблуке. Волосы у нее были прямые, мышиного цвета, не то чтобы седые, а какие-то сальные и неопрятные, стянутые в узел на затылке. Я решила, что со временем и волосы матери станут точно такими, вот только никак не могла вспомнить, какого они у нее цвета от природы, поскольку она их постоянно красила и я не могла толком рассмотреть корни, чтобы убедиться наверняка. Мои собственные волнистые волосы и черные глаза достались мне от отца, кем бы он ни был. Так всегда говорит мамуля, когда затевает свою игру «давай будем сестричками», и это притом, что кудряшки вызывают во мне глухое раздражение при упоминании об отце, поскольку я всегда хотела, чтобы они были прямыми, шелковистыми и светлыми. Она больше никогда ничего не говорила о нем, кроме этого, зато всегда приподнимала волосы у меня на затылке, открывая уши и шею, укладывая их так и эдак, зажимая заколками и прочими штуками. Иногда мне хотелось распрямить их, но она заявляла, что тогда я буду похожа на персонажей из мультфильма «Семейка Адамс», но стоит мне только открыть рот, чтобы возразить, как раздается звонок в дверь, она мимоходом целует меня, хватает свою сумочку и мчится к выходу. Случается, что в этот день мы с ней больше не видимся.
– Добро пожаловать в Керси-Холл. У тебя есть все, что нужно? – спрашивает моя бабушка.
– Наверное, – пожимаю я плечами и с опозданием добавляю: – Спасибо. – Хотя и не уверена, за что именно ее благодарю: было непохоже, что Рей выделил комнату с кроватью специально для меня, а она сама, скорее всего, вообще пальцем не пошевелила.
Она уселась на кровать, которую я решила считать своей.
– Ага, получается, сейчас ты раскладываешь свои вещи?
– Да, – ответила я, думая про себя: а на что еще, интересно, похоже то, чем я занимаюсь?
– Зови меня Белль, – заявила она. Я никак не могла подобрать нужных слов. Она же продолжала: – Как… как поживает Нэнси?
– Мама? С ней все в порядке. Она уехала в Испанию.
– Да, Рей говорил мне об этом. – Белль огляделась по сторонам. Она выглядела очень худой, какой-то беспокойной, даже когда сидела на месте. Впрочем, от нее пахло старостью, и к этому запаху примешивался аромат духов. – Твоя мать… в общем, мы были бы рады увидеть ее здесь. Рей говорит, что приглашал ее. Чтобы помочь тебе обустроиться.
Мама ни словом не обмолвилась о том, что собиралась поехать со мной, равно как и о том, что Рей приглашал ее. Может, она и не собиралась мне помогать? Во всяком случае, если для этого нужно было приехать сюда.
– У нее совсем не оставалось свободного времени. Им нужно было уладить кое-какие дела, получить паспорта, заказать билеты, поменять деньги.
– Она постоянно откладывала все на последний момент. А на Рея всегда можно положиться в этом смысле.
Я опять не нашлась, что ответить, так что просто продолжала раскладывать свои вещи по полочкам. Не могла же я сказать ей: «Я никак не ожидала встретить вас здесь». Кроме того, я не могла понять, что в ней такого страшного и плохого. Нет, правда. Может быть, мать по обыкновению сгустила краски и ударилась в крайности; настоящая любовь или разбитое сердце, все или замечательно или просто ужасно, в таком вот духе. Да и случилось все давным-давно. Может, с моей бабушкой, то есть с Белль, все было нормально. В конце концов, она была членом семьи.
Она встала с моей кровати и, прищурившись, огляделась, как если бы страдала близорукостью.
– Ну хорошо, мне надо кое-что сделать… – «Интересно, что именно», – подумала я. Она снова открыла рот: – Надеюсь, у тебя есть все необходимое. Рей говорил, что у него есть все, что обычно нужно детям. По крайней мере, в этом они не могли упрекнуть его. – Она направилась к двери, но на полпути остановилась и повернулась ко мне. Ей пришлось повысить голос, и он прозвучал хрипло, напоминая карканье вороны. – А Нэнси… – Она умолкла. Затем продолжила: – В общем, мы очень рады, что ты приехала. Если будешь ей писать, передавай наши наилучшие пожелания. – С этими словами она повернулась и вышла из комнаты.
Итак, это была моя бабушка. «Банк», как сказал Рей. «А потом мне пришлось срочно ехать в Девон, чтобы встретить твою бабушку». Где она была? И неужели он потратил на нее все свои деньги и больше у него ничего не осталось?
Почему-то мне не хотелось думать об этом. Но при этом я прекрасно сознавала, что мысли эти никуда не денутся, они просто спрячутся поглубже, и помимо воли я буду ломать голову над тем, что здесь стряслось, почему школа закрылась, почему Белль была… там, где была.
Я разложила вещи куда только могла, но все равно ощущала себя чужой здесь, словно комната отказывалась слушать меня или хотя бы изменить выражение лица ради меня. Не помогли ни красные дорожные сумки, которые, по словам матери, легко заметить в аэропорту, ни косынки, банданы и четки, которые я развесила вокруг зеркала. Я отыскала катушку клейкой ленты и с ее помощью прикрепила на стены несколько картинок.
Удивительно, но они хоть немного помогли разнообразить обстановку: поздравительная открытка от Тани с пожеланием «Счастья тебе в новом доме», а также несколько фотографий, которые я выдрала из журнала «Космополитен», – Пол Ньюмен, Джон Карри и полярный медведь на арктическом льду. Последний снимок я выбрала потому, что он выглядел таким прохладным и славным. Мать пообещала прислать открытку из Испании, естественно, но она придет дней через семь, не раньше, а то и через десять. Я собиралась повесить на стену и ее, и тогда комната, быть может, примет такой вид, будто она наконец-то рада видеть меня.
Когда я спустилась вниз, Рей и Белль сидели за крошечным столиком в углу кухни. На нем стояли тарелки, на которых лежали крошки хлеба и виднелись остатки какого-то соуса, а перед ней был еще и стакан с водой. В окна светило полуденное солнце, комната выглядела мертвой и душной, большие вентиляторы не работали. На одном из разделочных столов я заметила электрический чайник и тостер нормальной величины, зато все остальное было просто гигантских размеров – плиты, миксеры и холодильники с ручками, похожими на огромные засовы. В отупляющей духоте все оборудование казалось грязным и мертвым.
– А, Анна. Да, конечно, обед. Вон там холодильник. Угощайся.
Я нашла черствый хлеб, засохший сыр и соорудила себе подобие бутерброда с увядшими листьями салата-латука.
– Надеюсь, у тебя есть все, что нужно, – повторила Белль.
– Ага, по-моему, все, – согласилась я. Присесть мне было некуда.
Рей заметил, что я оглядываюсь в поисках стула, и поднялся с места.
– Присаживайся, Анна. Я уже пообедал.
На хлебные крошки спикировала муха. Когда Белль протянула руку, чтобы согнать ее, лицо его исказилось гримасой недовольства, но она больше не сделала ни единого движения, и он молча взял их тарелки, отнес в одну из больших раковин и открыл кран. Я села за столик и откусила немного от своего бутерброда.
– Выходит, ты закончила школу? – поинтересовалась Белль. Рот у меня был набит, поэтому ответ дался мне с трудом.
В конце концов я промямлила:
– Ну да.
– Я не подозревала, что тебе уже шестнадцать.
– Мне еще нет шестнадцати. Не стоило переходить в новую школу ради нескольких лишних месяцев учебы.
– Когда у тебя день рождения?
Внезапно мне пришла в голову мысль, что уж это-то она должна была знать. Хорошо, пусть они с мамой не общаются, но ведь она – моя бабушка. Она просто обязана знать.
– В декабре. Десятого.
– А какие экзамены ты сдавала на аттестат зрелости? Или ты его тоже еще не получила?
– Никаких экзаменов я еще не сдавала. Они будут только в следующем году.
– Надо же. – Белль встала из-за стола и наполнила свой стакан холодной водой из-под крана. Рей столь поспешно отскочил в сторону, чтобы освободить ей место, что даже споткнулся. – Собственно, твоей вины в этом нет. Полагаю, я должна была сама догадаться, чем все обернется.
– Я… Прошу прощения, Белль, Анна, мне надо кое-что сделать, – пробормотал Рей и выскочил из кухни. Но тут же снова просунул голову в дверь: – Белль, ты разве не поможешь мне разобраться с бумагами?
– Я присоединюсь к тебе через минуту, Рей, – ответила она, и его голова скрылась из виду. – Совершенно очевидно, твоей вины в этом нет. Это все Нэнси. Она сроду не могла ничего сделать толком. К счастью, Рей видел ее ошибки и учился на них.
Она что, хотела сказать, что и я была ошибкой? Если так, то в этом вопросе они с матерью были единодушны, хотя та никогда вслух не говорила мне ничего подобного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Она… Все так неожиданно. Но я уверен, что… Она сильно изменилась, и в лучшую сторону. Я уверен, что вы найдете общий язык. Думаю, все будет в порядке. – Он оторвал взгляд от дороги, посмотрел куда-то мимо меня и ткнул пальцем в сторону выстроившихся вряд огромных деревьев. – Вот она, школа Керси-Холл, – сообщил он мне с таким видом, словно это должно чертовски заинтересовать меня или произвести неизгладимое впечатление.
Я ограничилась тем, что лениво повернула голову в ту сторону и пробормотала:
– Извините, я не заметила.
– Я сказал ей, что ты приезжаешь сегодня. Так что она ждет тебя.
Интересно, неужели все будет, как в кино, как в каком-нибудь детском фильме, типа «Дети железной дороги», когда Роберта бежит по платформе к своему… Нет, ничего подобного не будет. Я даже не стану надеяться на это. Со мной никогда не бывает так, как в кино.
Мы проехали еще немного, потом свернули на какую-то боковую дорогу, пока наконец не выехали на подъездную аллею, которая петляла между огромными темными и мрачными деревьями, и через несколько минут увидели школу. То есть дом, я хочу сказать.
Для жилого дома здание было очень большим, хотя для школы оно показалось мне маленьким. Оно было сложено из грязно-серого, какого-то выцветшего камня, на котором от водосточных труб расползались потеки зеленоватой плесени и мха, с рядами темных окон, стекла в которых были слишком грязными, чтобы блестеть на солнце. С обеих сторон здания высились дымовые трубы, и еще несколько можно было заметить в самых разных местах на крыше – как в кукольном домике, за ненадобностью брошенном на чердаке, поскольку он больше никому не нужен. Микроавтобус остановился у черного входа, и, когда я вышла, на меня обрушилась тишина, настоящая, подавляющая тишина, если не считать слабого шума машин, доносившегося от автострады откуда-то из-за деревьев. Трава была какой-то волокнистой и даже жилистой. При той погоде, которая установилась вот уже несколько недель назад, я уже давно не видела настоящей зеленой травы.
Дядя Рей достал из багажного отделения мои сумки.
– Нам сюда, – сказал он.
Я не сразу сообразила, куда он направляется, и только потом разглядела маленькую дверь, которую поначалу не заметила среди мусорных баков, обвалившихся навесов и прочего мусора. Он оглянулся через плечо и улыбнулся, когда я поравнялась с ним.
– Боюсь, что поначалу тебе покажется здесь странно и неуютно. Этот коридор ведет на кухню. Отсюда быстрее и ближе, чем через переднюю дверь, можно добраться до холла и лестницы наверх.
Кухня оказалась большой, настоящей школьной кухней, кругом сверкала хромированная сталь и стояли разнообразные агрегаты. Из нее вел еще один короткий коридор, заканчивающийся вращающейся дверью с рваной зеленой войлочной обивкой, а за ней холл.
Но это был не тот школьный холл, в котором проводились торжественные собрания учеников и учителей. Это был типичный холл обычного жилого дома, только очень большой. Я стояла у подножия лестницы и думала, что теперь понимаю, что чувствует человек, которого вытолкнули из самолета за секунду до падения. Он должен чувствовать себя маленьким и затерянным, а вокруг простирается небо и море, холодное и серое, и на него давит пустота. Пустота, разглядеть и осознать которую невозможно.
Рей остановился посередине выложенного черно-белой плиткой холла и повернулся ко мне, немного неуклюже. Ему мешала моя дорожная сумка, которую он по-прежнему держал в руке.
– Добро пожаловать в Керси-Холл, Анна. Я очень рад наконец-то приветствовать тебя здесь.
– А где все? – полюбопытствовала я, намереваясь ни за что не выдать обуревавшие меня чувства. Я не хотела, чтобы он догадался, что я ожидала чего-то совсем другого.
– Разъехались по домам. И преподаватели, и ученики. Школа закрылась.
– Так рано?
– Банк… В общем, я закрылся окончательно. Боюсь, что не успел предупредить Нэнси. Все было не так просто. А потом мне пришлось срочно ехать в Девон, чтобы встретить твою бабушку. Но, я уверен, все образуется. Я… мы очень рады, что ты приехала к нам. Пойдем, я покажу твою комнату. Надеюсь, она тебе понравится.
Мы поднялись вверх, отсчитав добрую сотню покрытых линолеумом скрипящих ступенек, и двинулись по коридору, вдоль которого тянулись двери с номерами. Моя комната оказалась чем-то вроде спальни в школе-интернате из детских фильмов «Пеппи Длинныйчулок» или «До свидания, мистер Чипс». Здесь в два ряда выстроились десять металлических кроватей с голыми полосатыми матрасами. На окнах висели занавески – длинные, словно павшие духом и настолько выцветшие, что на них уже не различался узор. На одной кровати аккуратной стопочкой были сложены простыни, одеяла и совершенно вытертое полотенце. Нижняя часть всех окон была непрозрачной, как в ванной, так что через них ничего нельзя было рассмотреть ни внутри, ни снаружи.
– Вот мы и пришли, – сообщил дядя Рей. – Устраивайся и чувствуй себя как дома.
Поскольку моим домом преимущественно являлись обшарпанные квартиры в муниципальных домах, мне трудно было последовать его совету.
– Я… Обычно мы обедаем в час дня или около того. В кухне всегда есть еда. Но если тебе хочется чего-либо особенного, просто скажи мне. Я привезу продукты, когда в следующий раз поеду в город.
Мне, в общем-то, все равно, что есть, лишь бы побольше, а так оно и случалось у нас с дорогой мамулечкой почти всегда.
– Спасибо, – ответила я.
– Ну что же, в таком случае я оставлю тебя, а ты разбирай сумки. Если я тебе понадоблюсь, меня можно найти где-нибудь внизу. Можешь просто покричать.
Он говорил таким серьезным тоном, словно действительно имел это в виду, во всяком случае, такое у меня сложилось впечатление. Потом он еще раз улыбнулся на прощание своей пропахшей перегаром улыбкой и удалился.
Я посмотрела на свои часы, которые ненавидела, поскольку Дэйв подарил их мне во время очередной кампании, имевшей целью очаровать и покорить меня. До обеда еще час, а я не из тех, кто привык обходиться вообще без пищи.
У меня нет любимых мягких плюшевых игрушек или чего-нибудь в этом роде, так что единственной вещью, которую стоило доставать из сумки, стали мои радиочасы. Я нашла розетку и воткнула в нее вилку от часов, и при этом у меня возникло что-то вроде ощущения, что я наконец оказалась дома. Я включила радио, потому что, слушая радиостанцию, вы знаете, что она находится там в то же самое время, как вы находитесь здесь. Никакого обмана, все по-настоящему и взаправду. Но я не сумела поймать лондонскую станцию, из динамика неслось сплошное шипение и свист, как будто вселенная сошла с ума. И часы показывали сплошные нули. Настройка сбилась за время поездки.
Покрутив верньер, я все-таки нашла выпуск новостей. Диктор вещал о воздушных террористах, захвативших самолет в Энтеббе, о положении в Северной Ирландии и о засухе. Затем последовал обзор положения на дорогах, но названия автострад и населенных пунктов не вызвали у меня никаких ассоциаций и остались пустым звуком; я не могла представить себе, что когда-нибудь поеду туда, они казались какими-то нереальными. Это было так, как если бы вы заблудились и все лица и названия выглядят чужими и незнакомыми, и нет никого, кто мог бы помочь вам.
Я выбрала себе кровать в углу с окнами по обеим сторонам. Солнце заливало ее лучами, которые яркими квадратами легли на нее. Когда я отвернулась от окон, то… Как это выразился старый придурок Моран в своей статье в журнале «Искусство»? А, да, «остаточное изображение», или «послесвечение». Да, так вот, в глазах у меня возникло яркое черное послесвечение с ослепительными белыми полосами.
Я начала распаковывать свою большую дорожную сумку. И тут до меня донеслись чьи-то шаги по линолеуму. Я обернулась. Это была женщина, немолодая, но и не совсем чтобы старая, этакая пожилая учительница. Она прошла через комнату и остановилась передо мной.
– Ты Анна?
– Да.
– А меня зовут Белль, – сообщила она мне таким тоном, как если бы ее имя должно было для меня что-то значить. – Я твоя бабушка.
Моя бабушка. Слава богу, она не попыталась обнять меня или сделать что-нибудь еще в этом роде. И еще она вовсе не лучилась радостью оттого, что имеет возможность лицезреть меня.
На ней были мешковатая твидовая юбка, толстые грязно-коричневые чулки, которые она носила, невзирая на такую жару, и вконец растоптанные туфли-лодочки на низком каблуке. Волосы у нее были прямые, мышиного цвета, не то чтобы седые, а какие-то сальные и неопрятные, стянутые в узел на затылке. Я решила, что со временем и волосы матери станут точно такими, вот только никак не могла вспомнить, какого они у нее цвета от природы, поскольку она их постоянно красила и я не могла толком рассмотреть корни, чтобы убедиться наверняка. Мои собственные волнистые волосы и черные глаза достались мне от отца, кем бы он ни был. Так всегда говорит мамуля, когда затевает свою игру «давай будем сестричками», и это притом, что кудряшки вызывают во мне глухое раздражение при упоминании об отце, поскольку я всегда хотела, чтобы они были прямыми, шелковистыми и светлыми. Она больше никогда ничего не говорила о нем, кроме этого, зато всегда приподнимала волосы у меня на затылке, открывая уши и шею, укладывая их так и эдак, зажимая заколками и прочими штуками. Иногда мне хотелось распрямить их, но она заявляла, что тогда я буду похожа на персонажей из мультфильма «Семейка Адамс», но стоит мне только открыть рот, чтобы возразить, как раздается звонок в дверь, она мимоходом целует меня, хватает свою сумочку и мчится к выходу. Случается, что в этот день мы с ней больше не видимся.
– Добро пожаловать в Керси-Холл. У тебя есть все, что нужно? – спрашивает моя бабушка.
– Наверное, – пожимаю я плечами и с опозданием добавляю: – Спасибо. – Хотя и не уверена, за что именно ее благодарю: было непохоже, что Рей выделил комнату с кроватью специально для меня, а она сама, скорее всего, вообще пальцем не пошевелила.
Она уселась на кровать, которую я решила считать своей.
– Ага, получается, сейчас ты раскладываешь свои вещи?
– Да, – ответила я, думая про себя: а на что еще, интересно, похоже то, чем я занимаюсь?
– Зови меня Белль, – заявила она. Я никак не могла подобрать нужных слов. Она же продолжала: – Как… как поживает Нэнси?
– Мама? С ней все в порядке. Она уехала в Испанию.
– Да, Рей говорил мне об этом. – Белль огляделась по сторонам. Она выглядела очень худой, какой-то беспокойной, даже когда сидела на месте. Впрочем, от нее пахло старостью, и к этому запаху примешивался аромат духов. – Твоя мать… в общем, мы были бы рады увидеть ее здесь. Рей говорит, что приглашал ее. Чтобы помочь тебе обустроиться.
Мама ни словом не обмолвилась о том, что собиралась поехать со мной, равно как и о том, что Рей приглашал ее. Может, она и не собиралась мне помогать? Во всяком случае, если для этого нужно было приехать сюда.
– У нее совсем не оставалось свободного времени. Им нужно было уладить кое-какие дела, получить паспорта, заказать билеты, поменять деньги.
– Она постоянно откладывала все на последний момент. А на Рея всегда можно положиться в этом смысле.
Я опять не нашлась, что ответить, так что просто продолжала раскладывать свои вещи по полочкам. Не могла же я сказать ей: «Я никак не ожидала встретить вас здесь». Кроме того, я не могла понять, что в ней такого страшного и плохого. Нет, правда. Может быть, мать по обыкновению сгустила краски и ударилась в крайности; настоящая любовь или разбитое сердце, все или замечательно или просто ужасно, в таком вот духе. Да и случилось все давным-давно. Может, с моей бабушкой, то есть с Белль, все было нормально. В конце концов, она была членом семьи.
Она встала с моей кровати и, прищурившись, огляделась, как если бы страдала близорукостью.
– Ну хорошо, мне надо кое-что сделать… – «Интересно, что именно», – подумала я. Она снова открыла рот: – Надеюсь, у тебя есть все необходимое. Рей говорил, что у него есть все, что обычно нужно детям. По крайней мере, в этом они не могли упрекнуть его. – Она направилась к двери, но на полпути остановилась и повернулась ко мне. Ей пришлось повысить голос, и он прозвучал хрипло, напоминая карканье вороны. – А Нэнси… – Она умолкла. Затем продолжила: – В общем, мы очень рады, что ты приехала. Если будешь ей писать, передавай наши наилучшие пожелания. – С этими словами она повернулась и вышла из комнаты.
Итак, это была моя бабушка. «Банк», как сказал Рей. «А потом мне пришлось срочно ехать в Девон, чтобы встретить твою бабушку». Где она была? И неужели он потратил на нее все свои деньги и больше у него ничего не осталось?
Почему-то мне не хотелось думать об этом. Но при этом я прекрасно сознавала, что мысли эти никуда не денутся, они просто спрячутся поглубже, и помимо воли я буду ломать голову над тем, что здесь стряслось, почему школа закрылась, почему Белль была… там, где была.
Я разложила вещи куда только могла, но все равно ощущала себя чужой здесь, словно комната отказывалась слушать меня или хотя бы изменить выражение лица ради меня. Не помогли ни красные дорожные сумки, которые, по словам матери, легко заметить в аэропорту, ни косынки, банданы и четки, которые я развесила вокруг зеркала. Я отыскала катушку клейкой ленты и с ее помощью прикрепила на стены несколько картинок.
Удивительно, но они хоть немного помогли разнообразить обстановку: поздравительная открытка от Тани с пожеланием «Счастья тебе в новом доме», а также несколько фотографий, которые я выдрала из журнала «Космополитен», – Пол Ньюмен, Джон Карри и полярный медведь на арктическом льду. Последний снимок я выбрала потому, что он выглядел таким прохладным и славным. Мать пообещала прислать открытку из Испании, естественно, но она придет дней через семь, не раньше, а то и через десять. Я собиралась повесить на стену и ее, и тогда комната, быть может, примет такой вид, будто она наконец-то рада видеть меня.
Когда я спустилась вниз, Рей и Белль сидели за крошечным столиком в углу кухни. На нем стояли тарелки, на которых лежали крошки хлеба и виднелись остатки какого-то соуса, а перед ней был еще и стакан с водой. В окна светило полуденное солнце, комната выглядела мертвой и душной, большие вентиляторы не работали. На одном из разделочных столов я заметила электрический чайник и тостер нормальной величины, зато все остальное было просто гигантских размеров – плиты, миксеры и холодильники с ручками, похожими на огромные засовы. В отупляющей духоте все оборудование казалось грязным и мертвым.
– А, Анна. Да, конечно, обед. Вон там холодильник. Угощайся.
Я нашла черствый хлеб, засохший сыр и соорудила себе подобие бутерброда с увядшими листьями салата-латука.
– Надеюсь, у тебя есть все, что нужно, – повторила Белль.
– Ага, по-моему, все, – согласилась я. Присесть мне было некуда.
Рей заметил, что я оглядываюсь в поисках стула, и поднялся с места.
– Присаживайся, Анна. Я уже пообедал.
На хлебные крошки спикировала муха. Когда Белль протянула руку, чтобы согнать ее, лицо его исказилось гримасой недовольства, но она больше не сделала ни единого движения, и он молча взял их тарелки, отнес в одну из больших раковин и открыл кран. Я села за столик и откусила немного от своего бутерброда.
– Выходит, ты закончила школу? – поинтересовалась Белль. Рот у меня был набит, поэтому ответ дался мне с трудом.
В конце концов я промямлила:
– Ну да.
– Я не подозревала, что тебе уже шестнадцать.
– Мне еще нет шестнадцати. Не стоило переходить в новую школу ради нескольких лишних месяцев учебы.
– Когда у тебя день рождения?
Внезапно мне пришла в голову мысль, что уж это-то она должна была знать. Хорошо, пусть они с мамой не общаются, но ведь она – моя бабушка. Она просто обязана знать.
– В декабре. Десятого.
– А какие экзамены ты сдавала на аттестат зрелости? Или ты его тоже еще не получила?
– Никаких экзаменов я еще не сдавала. Они будут только в следующем году.
– Надо же. – Белль встала из-за стола и наполнила свой стакан холодной водой из-под крана. Рей столь поспешно отскочил в сторону, чтобы освободить ей место, что даже споткнулся. – Собственно, твоей вины в этом нет. Полагаю, я должна была сама догадаться, чем все обернется.
– Я… Прошу прощения, Белль, Анна, мне надо кое-что сделать, – пробормотал Рей и выскочил из кухни. Но тут же снова просунул голову в дверь: – Белль, ты разве не поможешь мне разобраться с бумагами?
– Я присоединюсь к тебе через минуту, Рей, – ответила она, и его голова скрылась из виду. – Совершенно очевидно, твоей вины в этом нет. Это все Нэнси. Она сроду не могла ничего сделать толком. К счастью, Рей видел ее ошибки и учился на них.
Она что, хотела сказать, что и я была ошибкой? Если так, то в этом вопросе они с матерью были единодушны, хотя та никогда вслух не говорила мне ничего подобного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54