– Приглашение? – спросила Катрийн.
– Чета Барклаев сняла виллу в Эксе, – пояснил я. – Чтобы миссис Барклай не страдала от жары. Она чувствует себя не очень хорошо. И, подумав, что и я могу нуждаться в отдыхе, они пригласили…
– Разумеется, – перебила она меня, не дослушав. И спустя мгновение поинтересовалась: – Ты поедешь?
– Простите меня, – заявила кузина Элоиза, с шумом поднимаясь из-за стола. – Я должна поговорить с Мейке. Совершенно забыла! Прошу вас, комендант, не вставайте, не надо.
Я с облегчением опустился в кресло, и, когда дверь за кузиной закрылась, Катрийн сказала:
– Бедная Элоиза! Она так старается не мешать нам. – Она помолчала, а потом снова спросила: – Итак, ты едешь?
– Нет, если тебе этого не хочется.
– Но ведь ты наверняка предпочел бы провести время с друзьями.
Я взял ее руку в свои, но даже столь пустяковый жест стоил мне немалых усилий. Катрийн позволила мне держать свою ладонь в моей ослабевшей руке.
– Полагаю, в моем нынешнем состоянии и при такой погоде пребывание в деревне пойдет мне на пользу. Или… Милая, я так рад видеть тебя, но я не обманываюсь на свой счет! От меня тебе будет мало толку как в качестве сопровождающего, так и… в другом смысле. Страх перед возможным возвращением лихорадки заставляет меня праздновать труса, каким, смею надеяться, я никогда не был перед лицом неприятеля.
– Труппа уезжает в Намюр на следующей неделе, – сообщила она.
– Так быстро?
– Да. По-моему, я говорила об этом несколько раз, Стивен.
– Прости меня, я потерял счет дням. У тебя много репетиций? Она убрала руку и налила себе еще чаю. Спустя несколько мгновений она сказала:
– А что ты будешь делать, если я отвечу: «Да, я буду очень занята»? Ты поедешь в Экс?
– Если ты будешь настолько занята, что мое пребывание в Брюсселе не принесет тебе пользы, тогда я приму предложение миссис Барклай.
– Тогда сделай это, Стивен, прошу тебя. Мы всегда можем писать друг другу.
– Это правда, и я с нетерпением буду ожидать твоих писем. Но ты уверена, что действительно хочешь, чтобы я поехал?
Она поднялась с места и резко поставила чашку на стол. Фарфор жалобно зазвенел. Она подошла к открытому окну, повернулась к нему спиной и оказалась в окружении муслиновых занавесок, безжизненно повисших в отсутствие малейшего дуновения ветерка. Она глядела на меня, и мне показалось, что лихорадка вновь выползает из своего тайного убежища: руки у меня задрожали, а тело охватил внутренний жар.
– А что будет, если я скажу: «Нет, у меня нет репетиций? Да и все пьесы, начиная с сегодняшнего дня и до самого закрытия, – это короткие, глупые, старые постановки, которые я могу сыграть с закрытыми глазами? Нет, я не хочу, чтобы ты ехал в Экс, я хочу, чтобы ты остался со мной?» У меня тоже есть гордость, Стивен! О да, уважаемые респектабельные люди не согласятся со мной! В конце концов, я всего лишь актриса, женщина, которая играет на сцене и выставляет себя напоказ за деньги. Почему же я должна ценить свое достоинство? Да, я выгляжу настоящей леди, почти такой же, как они сами, хотя в действительности ничем не лучше шлюхи. Как, разве я могу отказаться от мужчины, вместо того чтобы умолять его остаться? Но я поступлю именно так!
– Как ты можешь так говорить? – дрожащим голосом воскликнул я, стараясь заглушить звон в ушах. – Ты же знаешь, что я никогда подобным образом о тебе не думал! Ты… я всегда…
– Но ты не предложил познакомить меня со своими друзьями. И не предложил выйти за тебя замуж. То, что ты делишь со мной ложе, не является нарушением закона, но зато нарушает неписаные правила твоего мира. И потому ты молчишь.
Это была правда. Меня околдовали нежный изгиб ее стройной шеи, поворот головы, ее доброта, ее смех, ее карие глаза, поведение и игра на сцене. Я обожал эти ее черты, ее достоинства, может, даже любил их. Ее естественность и непринужденность, щедрость ума и тела были неотъемлемой частью ее мира, в который я вошел с такой готовностью. В то же время в мой мир ей доступа не было. Или я считал себя недостойным ее из-за увечья? Или полагал недостойной ее? Или же все-таки, несмотря на то удовольствие и даже восхищение, которое доставляло мне ее общество, я оберегал от нее свое подлинное «я», свое настоящее существование? Внезапно я понял, что не предложил ей занять место в своем мире потому, что оно уже было занято другой, занято любовью, которая была настолько совершенна и возвышенна, что я не мог, да и не хотел заместить ее плотскими удовольствиями или обычной дружбой.
Я молчал слишком долго. Катрийн отошла от окна. Муслиновые занавески потянулись за ее платьем, потом бессильно опали.
– Стивен, состояние здоровья требует, чтобы ты уехал из города. Гордость говорит мне, что я не могу припасть к твоим ногам и умолять остаться. Давай на этом покончим.
– Катрийн, пожалуйста… То, что мы чувствуем друг к другу… – Я попытался встать с кресла, но не смог и в изнеможении откинулся на спинку. – Катрийн…
– Я думаю, нам больше нечего сказать друг другу, не так ли? Я не могу бросить свою профессию. С таким же успехом я могла бы продать свою душу или ты – свои акры. Требовать подобной жертвы… от каждого из нас… было бы несправедливо… по отношению к тому счастью, которое мы с тобой познали.
Перед глазами у меня все плыло, но я все-таки увидел, что она пытается улыбнуться.
– Кроме того, – добавила она, – мне было бы смертельно скучно в Саффолке.
Лихорадка отступила, но во всем теле я ощутил ужасающую слабость, а в горле застрял комок. Потом я почувствовал, как, опустившись на колени, она взяла меня за руку.
– Милый, мне очень жаль. Я не должна была позволять отчаянию прорваться наружу. Мне следовало подождать, пока ты выздоровеешь.
– Прости, что я стал тому причиной. Ты имеешь полное право… на свои чувства, – с трудом выговорил я. – Очень жаль… что ты вынуждена страдать из-за меня. – Я накрыл ее руку своей. – Если я… Если наша связь причиняет тебе неудобства, ты должна сказать мне об этом. Клянусь честью, я сделаю все, что должен.
Она покачала головой. Похоже, ей тоже недоставало слов. Наконец она сказала:
– Это так на тебя похоже, Стивен. Спасибо тебе, но в этом плане я не вижу никаких сложностей. А злоупотребить твоей дружбой, которую ты искренне предложил мне… Знать, что ты предлагаешь свою руку только потому, что так велит честь… Словом, это совсем не то, чего я хотела бы. – Я сжал ее ладонь. Она закашлялась, но спустя мгновение добавила уже более спокойным тоном: – Ты весь горишь. Пожалуй, тебе лучше вернуться домой.
И сразу же, подобно больному и измученному ребенку, мне захотелось очутиться в ее объятиях, прильнуть к ее груди.
– Я бы предпочел остаться. Только если ты этого хочешь. Но если таково твое желание, то я уйду – ненадолго или навсегда…
Она подняла на меня глаза.
– Нет, пожалуйста, останься. – Она улыбнулась, и в голосе ее послышалась капелька прежнего веселья и беззаботности. – Но… я думаю, тебе лучше прилечь.
– Наверное, так действительно будет лучше, – сказал я и тоже улыбнулся. Пальцы мои прикоснулись к теплой, мягкой коже на внутренней стороне ее запястья. – Хотя мне бы не хотелось выглядеть дурно воспитанным в глазах твоей кузины. И я боюсь, что не… я сомневаюсь, что…
– Я позабочусь о тебе, – заявила Катрийн, поднимаясь и протягивая мне руку. – Все, что от тебя требуется, это прилечь.
Шато де л’Аббайе оказался небольшим очаровательным домиком, выстроенным из светло-серого камня во времена Людовика Четырнадцатого, в том французском стиле, для которого характерны строгие прямые линии, высокие окна и мансардная крыша. Он был назван в честь древнего монастыря, находившегося в четверти мили отсюда. Погода по-прежнему стояла жаркая и душная, так что в первый же вечер по прибытии я вышел в тенистый парк, чтобы посидеть в маленьком фруктовом саду, в дальнем его конце.
– Здесь намного приятнее, чем в парке! – воскликнула миссис Барклай, с живостью опускаясь за столик кованого железа рядом со мной. В руках у нее появились круглые пяльцы. Смена места жительства произвела в состоянии ее здоровья очевидные перемены к лучшему.
– Вы правы, тень здесь намного гуще, – согласился я, вновь устраиваясь на стуле, где я праздно сидел уже целый час, не удосужившись даже прочесть газету.
– О, дело не только в этом. Я никак не могу привыкнуть к тому, что здесь нет ни лужаек, ни раскидистых деревьев в парке, одни только посыпанные гравием дорожки да невысокие жесткие живые изгороди. А еще подстриженные липы, похожие на солдат, которые стоят по стойке «смирно», – пожаловалась она. Потом поймала мой взгляд, и мы рассмеялись. – Здесь все вокруг такое официальное, старомодное. Как будто ты совсем не в деревне. Здесь нет ничего природного и естественного, ничего живописного, ничего романтического. Должно быть, садовник ведет с природой непрестанную битву, чтобы парк выглядел именно так. И Тому здесь негде было бы играть!
Вспоминая собственное детство, я с любопытством поинтересовался:
– Вас действительно заботят такие вещи? Как и где он играет? Она кивнула головой.
– О да! Я хочу, чтобы он был в безопасности, но при этом свободно изучал окружающий мир. Вот чего я хочу для него в первую очередь. – Она перевела дух и продолжила: – Я знаю, что мои родители не оставят его без присмотра и с ним ничего не случится. Но надеюсь, что они предоставят ему и такую свободу. На этом зиждется моя забота и любовь. – Она устремила взор на соседнее дерево, как будто испытывала неловкость оттого, что заговорила со мной столь свободно и открыто. – Но только не здесь. Он разрушил бы тут все за неделю, причем без всякого злого умысла. Наверное, легче было бы построить здесь сооружения из дерева и зеленой материи, подобные сценическим декорациям, чтобы их можно было не только ремонтировать, но и перекрашивать.
Я улыбнулся.
– Кстати, спасибо, что напомнили. Как вам понравился «Тартюф»?
– О, очаровательное зрелище! Я уже давно собиралась поблагодарить вас за то, что вы устроили этот просмотр для нас, но вы заболели, а потом эта суета с нашим отъездом из Брюсселя… Короче говоря, мне до сих пор так и не представилось возможности выразить вам свою благодарность. Единственное, о чем мы сожалели, это о том, что вы не смогли присоединиться к нам. Люси особенно расстроилась. – Она склонилась над своим вышиванием и подцепила иголкой тонкую белую нитку. – Майор, ваше присутствие самым благотворным образом подействовало на нее. Мы с Люси очень любим друг друга, но я слишком глупа и невежественна, чтобы разделить ее заботы и тревоги. А вы способны на это. Кроме того, Джордж и она… Собственно, он совсем не глуп, но он… У него чересчур практичный склад ума. Он никак не может взять в толк, почему ее не волнует фасон платьев или почему она не гонится за красивым слогом. Или почему ему приходится трижды окликать ее, когда она рисует, но она все равно не слышит. Он твердо убежден, что она всего лишь дурно воспитана, хотя на самом деле она совсем не такая.
– Нет, конечно.
Она коротко рассмеялась.
– Представьте себе, им есть о чем поговорить, едва только речь заходит о бумаге! Они готовы часами обсуждать плотность и – как это называется? – прозрачность.
– Мне вас искренне жаль, миссис Барклай! – воскликнул я. – Должно быть, вам ужасно скучно в такие вечера!
– Теперь, по крайней мере, у меня есть законный повод отправиться пораньше в постель! – заявила она и смущенно отвела глаза. На щеках у нее выступил предательский румянец.
– Миссис Барклай, мы с вами давние друзья, – сказал я. – Ни за что на свете я бы не хотел смутить вас или поставить в неловкое положение, но позвольте выразить свое восхищение тем известием, которое я получил! Я искренне рад за вас обоих! Это вершина счастья, какого я только и могу вам пожелать.
Щеки у нее горели по-прежнему, но она сказала уже более сдержанно:
– Благодарю вас, майор. Я… Люси говорила мне, что рассказала вам обо всем, но я не была уверена, особенно из-за того…
– Из-за того, как мы с вами познакомились?
– Да, вы очень удачно выразились, – подтвердила она, вытягивая другую нитку. – Вы очень добрый и заботливый мужчина, майор, и я благодарна вам за… за ваши добрые пожелания. Надеюсь, что Люси…
– Хетти! – донесся до нас голос Барклая из парка. Миссис Барклай не спеша повернула голову.
– Джордж, дорогой! В Брюсселе, должно быть, ужасно жарко? А я как раз рассказывала майору, что Люси очень довольна тем, что он присоединился к нам.
– Еще бы, – заявил Барклай, пожимая мою руку. – Не вставайте, Фэрхерст, оставьте эти церемонии. Как ваше здоровье? Прошу прощения, что меня не было, когда вы приехали, но я рад вас видеть, да и выглядите вы не таким больным. У нас все в порядке, Хетти?
– Конечно. Люси отправилась рисовать после обеда, так что я отложила ужин до шести часов.
– До шести? А как же быть мужчине, который устал после целого дня, проведенного в шумном и душном городе? Хетти, таким способом ты не заставишь меня стать светским человеком.
– У меня и нет такого желания, Джордж. Я всего лишь хотела быть уверенной, что сегодня, в первый вечер, когда майор с нами, мы сядем за стол все вместе.
Я заметил, что Барклай взял себя в руки. Наконец он протянул:
– О да, это справедливо. Пожалуй, я пойду переоденусь. Она поднялась из-за стола.
– Прошу простить меня, майор. Я должна идти, чтобы проверить, все ли готово для ужина. Слуги достаточно расторопны, но это фламандцы, и я не очень уверена в том, что они правильно поняли мои распоряжения. Пожалуйста, не трудитесь вставать. Вам необходим отдых.
Это было чертовски точно подмечено. Даже наблюдение за тем, как пакуют мои вещи, а потом недолгая и недалекая поездка в экипаже до Экса изрядно утомили меня. Поэтому я с удовольствием остался сидеть на месте, глядя, как миссис Барклай оперлась на руку своего супруга, которому пришлось сопровождать ее на прогулке по парку.
Вероятно, я даже вздремнул немного после их ухода в пятнистой тени деревьев и в свежих зеленых ароматах фруктового сада. В полудреме меня охватило настолько сильное ощущение присутствия моей любви, что мне показалось, будто мгновение назад она выплыла из-за деревьев.
– Каталина! – окликнул я ее, но мне никто не ответил. Ответа не было, как не было его и раньше, хотя не раз с тех пор, как мы расстались в Бера, мне снились сумбурные, долгие сны, в которых мы бесконечно ссорились, чего никогда не было и не могло быть на самом деле. Подобные сны всегда заставляли меня еще острее ощущать тоску и одиночество. А когда наконец эти сны сменялись осознанием потери, умолкал и голос Каталины, уступая место равнодушному молчанию.
Я вытирал глаза, когда в ограде фруктового сада лязгнула металлическая калитка. Я увидел, что ко мне между деревьями направляется мисс Дурвард. Соломенная шляпка висела у нее за спиной, удерживаемая только ленточками-завязками, а юбки густо припорошила пыль.
– Мисс Дурвард! Надеюсь, вы нашли то, что хотели?
– О да! – отозвалась она, с размаху опускаясь в легкое кресло, которое освободила ее сестра. – Хотя, должна признаться, я вовсе не искала чего-то особенного. Скорее, мне было необходимо упражнение для мышц и глаз без необходимости поддерживать при этом беседу.
– Получается, вы не рисовали?
– А, вы имеете в виду тот предлог, которым я «угостила» Хетти за обедом? – Она вытащила из-за спины шляпку, которая изрядно помялась о спинку кресла. – Ну вот, она безнадежно испорчена. Я знаю, вы не будете чувствовать себя оскорбленным, если я скажу, что даже не брала карандаш в руки. Вы не знаете, Джордж вернулся?
– Да, примерно… Словом, уже некоторое время. – Она кивнула, но не сделала даже попытки подняться. – Мы ужинаем в шесть часов.
– И очевидно, это совсем не радует моего дражайшего зятя! – Она вздохнула и провела рукавом по лбу, оставив на нем следы пыли. – Полагаю, Хетти сказала бы, что я должна пойти переодеться.
– У нас еще есть время, – откликнулся я, взглянув на свои часы.
– Хорошо. – Она снова вздохнула и в упор принялась рассматривать маленькие зеленые яблоки на соседнем дереве. – Майор, я должна попросить вас кое о чем, и, надеюсь, вы… вы не подумаете… что… то есть… – Голос у нее сорвался.
Спустя мгновение я осторожно произнес:
– Наверное, будет лучше, если вы просто объясните мне, в чем дело.
– Да, конечно. Майор, я боюсь, что… В общем, с того времени, как Хетти нездоровится, Джордж стал искать утешения… в другом месте.
Я не стал делать вид, что не понимаю ее.
– Что заставляет вас думать так? Она медленно протянула:
– Честно говоря, я не уверена. Но с тех пор как мы переехали сюда, он стал бывать в городе намного чаще, чем можно было бы ожидать. А когда возвращается… его одежда пребывает в некотором беспорядке, я бы сказала. Это из разряда тех вещей, которые я не могла не заметить. Обычно он тщательно следит за своим видом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54