– спросила Марго.
– Кто?
– Эта женщина, твоя подружка.
– Ах, кто помнит? – пожал плечами Дэймон. – Актриса. Это было в бурные дни моей юности. Мы стали любовниками – ненадолго. Она происходила из простой семьи, из какого-то городка на Среднем Западе. Но уже тогда она была настоящей шлюхой. После этого никогда не встречались. Думаю, она вышла замуж за одного из столпов общества или содержит бордель. Для баб ее типа это одно и то же. Подобных ей часто можно встретить в театре.
Но тут Дэймон почему-то нахмурился.
– Странно, – признался он, помолчав, – между нами, конечно, не было ничего серьезного. Но оказалось, она хочет запустить в меня коготки. Я, конечно, просто высмеял ее, и не очень-то старался скрыть это. Для меня она была всего-навсего… ну, сама понимаешь.
Он многозначительно поднял брови, словно не желал оскорбить нежные чувства Марго грубыми словами.
– Не удивлюсь, – добавил он, – если бы оказалось, что она меня возненавидела за то, что не принял ее всерьез. Таких вещей сразу не замечаешь. Во всяком случае, твой торт в сто раз лучше, чем у нее.
– Прекрасно! Марго не доела свой кусок торта и рассеянно играла бокалом.
– Ты чем-то озабочена, девочка, – сказал он, чувствуя какую-то не знакомую раньше близость к Марго. – Что-то случилось?
– Нет, просто рада, что вернулась домой, – пояснила Марго. – И счастлива, что мы вместе, папочка.
Она решительно встала, чтобы вымыть посуду и убрать со стола. Дэймон, странно притихший и смятенный, сидел в гостиной и пил бренди, не включая свет. Тени выползали из каньона, тянулись по комнате, прятались, словно воры по углам.
Повинуясь внезапному импульсу, Дэймон включил проигрыватель. На вертушке всегда лежала пластинка с записью «Партиты ре минор» Баха в исполнении Церинга. На несколько секунд чистое, рвущее душу пение скрипки заполнило комнату.
«Совершенство», – с завистью подумал Дэймон. Но почему-то на душе стало еще сумрачней, и он поднялся, чтобы выключить музыку.
– Я сама, – вмешалась Марго, неслышно входя в комнату.
Она была босиком, в шортах и блузке и, как всегда, угадала его желание.
– Хочешь выключить?
Дэймон кивнул и с восхищением наблюдал, как она идет к нему, грациозно переступая стройными ногами, и садится на маленькую подушку у его кресла. Невидимый дух здоровья и чистого юного секса, наполнявший комнаты, – все это была Марго. Но ее непривычная задумчивость и молчание снова заставили Дэймона вспомнить о другой девушке.
– Знаешь, малышка, – сказал он, ощущая непривычную смесь запахов старого бренди и круживших голову духов Марго, – должно быть, я немного не в себе. Вы двое выглядите совсем как сестры.
– Я и кто? – спросила Марго.
– Энни, конечно. С кем я еще могу тебя сравнить!
– Я и Энни?
В удивленном голосе Марго слышались дразняще-зазывные нотки.
– Ну что ж, не думаю, что сходство позволит мне получить хотя бы одну приличную роль в этом сезоне!
Дэймон, вздрогнув, поглядел на Марго. Какой она казалась невинной в шортах и блузочке, совсем как школьница! Сегодня в Марго словно вселилось хрупкое очарование Энни при том, что она оставалась собой. Облегчение от того, что Марго, наконец, здесь, сменилось чувством униженной благодарности. Как хорошо, что она нужна ему, так близка, совсем рядом!
Глаза Дэймона невольно останавливались на нежных молодых грудках под облегающей блузкой, плавном изгибе бедер. Он ощущал душистый запах ее секса под этими шортами. Марго была словно цветок – свежий, прекрасный, с пьянящим ароматом.
Девушка нетерпеливо шевельнулась.
– Значит, я напоминаю тебе о ней, правда? – спросила она, лаская его голосом.
Дэймон не мог найти слов, чтобы ответить ей.
– По мне все, что угодно, если я нравлюсь тебе, – прошептала Марго.
Дэймон рассмеялся.
– Нравишься? Красавица моя, я обожествляю тебя! Ты незаменима…
И в ту же секунду понял, что говорит совсем не то. Жалкий лепет замер в тишине; почти неземная красота девушки связала язык Дэймона.
«Господи, не позволяй мне хотеть ее…»
Прежде чем он закончил молитву, девушка положила голову ему на колени, словно кошечка; манеры и поза непосредственные и непринужденные, совсем как у маленькой девочки.
Положение Дэймона было затруднительным. Марго, такая искренняя, бесхитростная, стремившаяся к человеческому теплу и близости, и его пенис – напряженный, набухший под тяжестью ее головы.
Должно быть, девушка почувствовала его смущение, потому что неожиданно села и улыбнулась, будто ничего не произошло.
Прелестное лицо смутно белело в полумраке.
Дэймон заглянул в глаза Марго. Слова замерли на губах. Все его существо застыло в предчувствии чего-то неведомого. Он ждал, что волшебство вот-вот рассеется, потому что не было ни сил, ни воли сделать это самому. Пальцы невольно потянулись к стакану с виски, но остановились на полпути, когда Дэймон заметил, что Марго заводит руки за спину, словно желая помассировать усталую шею. Послышался шорох; молния открылась, коротенькая блузка упала, обнажив упругие молодые груди. Потрясенный Дэймон не смел шевельнуться, безуспешно пытаясь сказать что-то, запротестовать, но горло пересохло, как в пустыне. Он хотел найти слова, чтобы отговорить ее, остановить, не дать обнажить эти стройные, идеально прямые ноги, пока не станет слишком поздно. Но Марго легко повернулась на подушке; блузка упала на пол, расстегнутые шорты сползли по ногам вниз; только короткие трусики льнули как лепестки к кремовой плоти ее лона. Она светилась в полутьме словно алебастровый призрак, волосы отливали бледным золотом.
Дэймон с трудом переводил дыхание, попытался приказать Марго прекратить это, заставить ее одеться.
Но не мог.
Стянув трусики, Марго свернулась калачиком у него на коленях, запустила пальцы в гриву курчавых седеющих волос, нежно-умоляюще и одновременно повелительно притянула его лицо к своему. Ее запах сводил Дэймона с ума. Облако душистых волос окутало их лица; розовый язычок скользнул в рот Дэймона. По его телу прошла дрожь – наверное, именно так целуются ангелы.
Ловкие гибкие пальцы расстегнули его рубашку, гладили грудь, лоб, щеки, живот, схватились за пряжку ремня, прикасаясь, снимая, обнажая…
Наконец Дэймон нашел в себе силы пожаловаться.
– Любимая…
Но она закрыла ему рот поцелуем, таким смелым, таким страстным, что Дэймону показалось: сейчас он закончит прямо в брюки, так велико было блаженство. И под беспомощным взглядом Дэймона она встала на колени, чтобы раздеть его. Ароматная копна волос раскинулась по его коленям, словно атласное покрывало, когда, к потрясению Дэймона, она без колебаний коснулась губами его члена, взяла в рот и начала медленно сосать.
Глядя на гибкую спину, тоненькую талию и упругие великолепные бедра, Дэймон только сейчас понял, сколько сексуальной энергии вложил он в свои работы за последние несколько лет, утешая себя тем, что годы освободили его от инфантильной потребности соблазнять молодых женщин. Как он обманывал себя!
Дэймон горел как в огне, пока ее прелестная головка склонилась над пенисом. Марго играла с ним, словно ребенок новой игрушкой, лизала, посасывала, гладила нежными пальчиками, потом, вновь прокравшись на его колени, обхватила руками уставшие старые плечи, заставляя Дэймона почувствовать себя вновь молодым, энергичным и сладострастным, особенно когда она легко насадила себя на дрожащий от напряжения пенис и начала двигаться вверх-вниз, захватывая его, словно клещами, невероятно сильными и упругими внутренними мышцами.
Боже! Они были словно руки, эти скользкие стенки, смыкавшиеся вокруг него, дрожащие, дразнившие, ласкавшие каждый дюйм его пениса, словно сладостная песня.
Светлые волосы рассыпались по его телу. Она вновь целовала Дэймона. Его пальцы, скользнув по спине девушки, отыскали ее лоно, и свежая влага оросила их.
Дэймон, не отрываясь, глядел в чуть приоткрытые глаза Марго. Она отвечала ему восхищенным страстно-восторженным взглядом. С губ девушки сорвался хрипловатый стон, и щекочущее сжатие ее плоти внезапно обрело такую силу, что Дэймон мог только удивленно охнуть, прежде чем горячая беловатая струя вырвалась, наконец, на волю, обжигающе горячая, отозвавшаяся головокружительным наслаждением, едва не заставившим Дэймона вскрикнуть.
Марго обессиленно обмякла у него на коленях. Ее пальцы ласкали его лицо, шею, гладя, успокаивая. Он щекой почувствовал ее улыбку. Марго поцеловала его в глаза и тихо, с сожалением вздохнула, когда пенис выскользнул из нее.
– Не двигайся, – прошептала она. – Я сейчас вернусь. Через секунду она появилась с пачкой бумажных салфеток; обнаженная фигурка скользила в полумраке, словно сильфида. Марго осторожно вытерла его, то и дело останавливаясь, чтобы поцеловать его живот, бедра, вялый пенис. Пряный запах секса наполнил комнату.
– Крошка, – вздохнул Дэймон, слишком поздно осознав, что произошло, – почему ты заставила меня сделать это? Я ужасно сожалею.
– Не нужно, папочка. Ты сделал меня такой счастливой!
– Иисусе!..
Марго вновь оказалась у него на коленях. Дэймон осторожно поглаживал ее по спине. Безумные эмоции обуревали его. Марго не только казалась святым ангелом-хранителем, поддержавшим его стареющее либидо, очищая каждую клетку тела, которой касалась, но Дэймон, кроме этого, как ни странно, гордился ей. Словно дочерью, которой у него никогда не было. Она проявила искреннее чистосердечие и чарующую женственность, плод его собственных чресел, его гордость и радость.
Горд, что овладел ею… словно она была его собственной дочерью.
«Я выжил из ума… Только у безумца могут быть такие мысли».
Но мысли не уходили. Марго была рядом, она прижалась к Дэймону, покрывая его лицо поцелуями, добрая сельская девочка, восхищавшаяся им и одарившая тем, что считала самым естественным даром на свете.
Несколько минут прошло в ошеломленном томлении. Прежняя интуитивная близость делала слова никчемными, даже сейчас. Дэймон почувствовал, как ее лоно прижалось к его чреслам, ноги обхватили его бедра. Губы их слились, снова и снова.
Необыкновенный покой сковал его усталое тело, сладостный, безмятежный, никогда ранее не испытанный – словно прелестное создание в его объятьях удостоило его единственной награды, которую он жаждал, сам того не подозревая. В его воображении киношника блузка Марго сползала снова и снова, и задорные упругие груди, узкая талия и загорелые бедра открывались его взору.
Как могло это случиться? Как она могла знать точный момент, когда застать его врасплох? Когда все правила оказались бессильны против ее чар?
При этой мысли его пенис поднялся снова, упершись в мягкую кожу бедер. Ее нежные поцелуи становились все более пьянящими, язык вновь зазывно коснулся его языка. И тут движением, таким грациозным и изящным, что Дэймону в голову не пришло остановить ее, Марго скользнула на диван и, притянув его к себе, вновь ввела пенис в нежные горячие глубины.
– М-м-м, – прошептала она, – не беспокойся. Сделай это со мной еще раз. И он послушался. Изумленный собственной мужской доблестью, Дэймон жадно набросился на нее; тяжелое тело двигалось медленными толчками, пока Марго все теснее прижимала его к себе; Дэймон ощущал ошеломляющий ритм ее секса, ласкающего самую его суть, и чувствовал чистый юный запах, насыщенный острым благоуханием любви.
И Марго, словно молодая учительница, шептала нежные, ободряющие слова голосом, таким же чувственно-ласкающим, как и ее руки.
– Еще, Дэймон! О, пожалуйста, еще! Мне так хорошо с тобой.
Тонкие пальцы скользнули по его ягодицам, прежде чем остановились на бедрах. Обезумев, потеряв голову, Дэймон снова кончил, корчась в конвульсиях оргазма, вырванного из него ее шепотом, красотой, невероятной открытостью, готовностью покориться. Тяжелое дыхание со свистом вырывалось из груди, пока остатки семени изливались в теплое лоно.
Дэймон, обессиленный, лег на нее; пенис, по-прежнему твердый, все еще дергался и дрожал. Ее пальцы запутались в его волосах.
– Папочка, – прошептала она. – Спасибо.
Дэймон покачал бы головой, если бы мог. Он понимал, что только сейчас дважды постучалась в дом беда. Разум требовал, чтобы он повернулся и бежал, пока еще есть время. Но милая маленькая кошечка, прижавшаяся к нему сейчас, не отпустит его, и он будет стучать, пока дверь не отворится. Дэймон знал это.
Ее ноги по-прежнему сжимали его бедра, руки обвились вокруг его шеи. Прохладные губы коснулись небритой щеки нежным поцелуем.
Дэймон уставился на старые подушки дивана, словно в хрустальный шар, чьи глубины скрывали его судьбу. Он не видел глаз Марго, широко открытых, блестящих, спокойных.
Глава XLVI
В понедельник 8 ноября посыльный принес посылку без марки Тони Петранере. Тони положил пакет на письменный стол и долго, жестко глядел на него. Сверток был довольно тяжел, не менее трех-четырех фунтов.
Наконец Тони развернул его, бросив оберточную бумагу в корзину. Внутри лежала толстая стопка бумаг, в основном, фотокопии, и еще один маленький сверточек.
Начав листать страницы, Тони побелел. Это оказался детальный список всех жертв его шантажа за последние четыре года, включая фотостаты чеков, писем, компрометирующих снимков и записок с угрозами. Здесь было достаточно материала, чтобы послать Тони в федеральную тюрьму лет на тридцать.
К верхней странице была прикреплена записка:
«Есть люди, у которых хранятся оригиналы и копии этих и других материалов. Они предпримут соответствующие шаги, если со мной что-то случится.
Прощай, Тони».
Подписи не было.
Бессильная ярость заклокотала в Тони при виде документов. Но еще более сильная волна печали охватила душу. Ведь он хотел возвратить Кристин не для наказания, а чтобы любить ее.
И теперь он больше ее не увидит. Никогда.
Тони неподвижно стоял, глядя в пространство, но тут его внимание привлек маленький пакет. Тони развернул его. В ноздри ударил запах сухого льда. Открыв пенопластовую коробочку, он побледнел. Внутри лежал искалеченный палец Кармине Гамино, белый и бескровный.
Глава XLVII
После четырнадцати недель выматывающей работы съемочная группа и актерский состав наконец облегченно вздохнули. Съемки «Плодородного полумесяца» закончились.
Люди были измотаны и опустошены. Ни один фильм за все время их совместной работы не потребовал стольких усилий, не вызывал такой неуверенности и напряжения у его создателей.
Почти незаметные изменения грима Энни по мере того, как ее героиня становилась старше, требовали такой тонкой работы, что Энди Ричи завел толстый альбом со стоп-кадрами каждой сцены, чтобы быть точными в каждой детали.
Работа с семью детьми, игравшими роли детей Дейзи в различном возрасте, давалась нелегко Марку Сэлинджеру, а непрерывные изменения, упрямо вносимые Дэймоном Рисом в сценарий, сводили с ума всех окружающих. Теперь, когда все было кончено, Дэймон молился, чтобы с помощью Эйлин Майлер и ее команды монтажеров фильм приобрел вполне пристойный вид и мог оправдать его ожидания. Он от всей души надеялся на лучшее, но сложность тематики фильма не позволяла с уверенностью сказать заранее, смогли ли они с Марком выдержать заданный тон, верный ритм, точно воспроизвести временной фон. Единственное, в чем был уверен Дэймон: Энни великолепно сыграла роль Дейзи.
Когда Дэймон увидел предварительный вариант фильма, опасный момент для создателя картины – все сцены проплывают перед глазами, еще не смонтированные, с неисправленным звуком и цветом – он сразу понял: Энни сделала невозможное. Она воплотила свою героиню с утонченностью, превзошедшей самые безумные мечты Дэймона, воссоздав образ неуравновешенной молодой женщины, отказывавшейся признать свою несостоятельность, подсознательно стремящейся причинить себе боль, в очередной раз выйдя замуж за человека недостойного.
Энни сумела прочесть некоторые реплики со странной веселостью, маскирующей грусть, позволяя публике впитывать подсознанием их истинный смысл. Дэймон впервые в жизни наблюдал такую тонкую игру оттенков. Энни поистине была актриса божьей милостью, и в этой роли напоминала хрупкую орхидею, снятую на пленку в момент полного расцвета перед окончательным увяданием…
Энни упорно боролась за существование, а на экране Дейзи упрямо стремилась к самоуничтожению. И Энни постоянно заставляла публику надеяться на освобождение Дейзи, в то время как мир, созданный Дэймоном, с очевидностью заставлял понять: надежды нет. Рок, тяготевший над Дейзи, словно сладостно горькое вино дурманил голову, болью отзывался в сердце.
Ведь Энни поняла в ту ночь, когда впервые читала сценарий, что «Плодородный полумесяц» – все равно что черная икра, когда ее впервые пробуешь на вкус. Сначала трудно оценить, потом невозможно забыть.
Она не сознавала, как, впрочем, и Дэймон, что ключом к разгадке была простая истина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Кто?
– Эта женщина, твоя подружка.
– Ах, кто помнит? – пожал плечами Дэймон. – Актриса. Это было в бурные дни моей юности. Мы стали любовниками – ненадолго. Она происходила из простой семьи, из какого-то городка на Среднем Западе. Но уже тогда она была настоящей шлюхой. После этого никогда не встречались. Думаю, она вышла замуж за одного из столпов общества или содержит бордель. Для баб ее типа это одно и то же. Подобных ей часто можно встретить в театре.
Но тут Дэймон почему-то нахмурился.
– Странно, – признался он, помолчав, – между нами, конечно, не было ничего серьезного. Но оказалось, она хочет запустить в меня коготки. Я, конечно, просто высмеял ее, и не очень-то старался скрыть это. Для меня она была всего-навсего… ну, сама понимаешь.
Он многозначительно поднял брови, словно не желал оскорбить нежные чувства Марго грубыми словами.
– Не удивлюсь, – добавил он, – если бы оказалось, что она меня возненавидела за то, что не принял ее всерьез. Таких вещей сразу не замечаешь. Во всяком случае, твой торт в сто раз лучше, чем у нее.
– Прекрасно! Марго не доела свой кусок торта и рассеянно играла бокалом.
– Ты чем-то озабочена, девочка, – сказал он, чувствуя какую-то не знакомую раньше близость к Марго. – Что-то случилось?
– Нет, просто рада, что вернулась домой, – пояснила Марго. – И счастлива, что мы вместе, папочка.
Она решительно встала, чтобы вымыть посуду и убрать со стола. Дэймон, странно притихший и смятенный, сидел в гостиной и пил бренди, не включая свет. Тени выползали из каньона, тянулись по комнате, прятались, словно воры по углам.
Повинуясь внезапному импульсу, Дэймон включил проигрыватель. На вертушке всегда лежала пластинка с записью «Партиты ре минор» Баха в исполнении Церинга. На несколько секунд чистое, рвущее душу пение скрипки заполнило комнату.
«Совершенство», – с завистью подумал Дэймон. Но почему-то на душе стало еще сумрачней, и он поднялся, чтобы выключить музыку.
– Я сама, – вмешалась Марго, неслышно входя в комнату.
Она была босиком, в шортах и блузке и, как всегда, угадала его желание.
– Хочешь выключить?
Дэймон кивнул и с восхищением наблюдал, как она идет к нему, грациозно переступая стройными ногами, и садится на маленькую подушку у его кресла. Невидимый дух здоровья и чистого юного секса, наполнявший комнаты, – все это была Марго. Но ее непривычная задумчивость и молчание снова заставили Дэймона вспомнить о другой девушке.
– Знаешь, малышка, – сказал он, ощущая непривычную смесь запахов старого бренди и круживших голову духов Марго, – должно быть, я немного не в себе. Вы двое выглядите совсем как сестры.
– Я и кто? – спросила Марго.
– Энни, конечно. С кем я еще могу тебя сравнить!
– Я и Энни?
В удивленном голосе Марго слышались дразняще-зазывные нотки.
– Ну что ж, не думаю, что сходство позволит мне получить хотя бы одну приличную роль в этом сезоне!
Дэймон, вздрогнув, поглядел на Марго. Какой она казалась невинной в шортах и блузочке, совсем как школьница! Сегодня в Марго словно вселилось хрупкое очарование Энни при том, что она оставалась собой. Облегчение от того, что Марго, наконец, здесь, сменилось чувством униженной благодарности. Как хорошо, что она нужна ему, так близка, совсем рядом!
Глаза Дэймона невольно останавливались на нежных молодых грудках под облегающей блузкой, плавном изгибе бедер. Он ощущал душистый запах ее секса под этими шортами. Марго была словно цветок – свежий, прекрасный, с пьянящим ароматом.
Девушка нетерпеливо шевельнулась.
– Значит, я напоминаю тебе о ней, правда? – спросила она, лаская его голосом.
Дэймон не мог найти слов, чтобы ответить ей.
– По мне все, что угодно, если я нравлюсь тебе, – прошептала Марго.
Дэймон рассмеялся.
– Нравишься? Красавица моя, я обожествляю тебя! Ты незаменима…
И в ту же секунду понял, что говорит совсем не то. Жалкий лепет замер в тишине; почти неземная красота девушки связала язык Дэймона.
«Господи, не позволяй мне хотеть ее…»
Прежде чем он закончил молитву, девушка положила голову ему на колени, словно кошечка; манеры и поза непосредственные и непринужденные, совсем как у маленькой девочки.
Положение Дэймона было затруднительным. Марго, такая искренняя, бесхитростная, стремившаяся к человеческому теплу и близости, и его пенис – напряженный, набухший под тяжестью ее головы.
Должно быть, девушка почувствовала его смущение, потому что неожиданно села и улыбнулась, будто ничего не произошло.
Прелестное лицо смутно белело в полумраке.
Дэймон заглянул в глаза Марго. Слова замерли на губах. Все его существо застыло в предчувствии чего-то неведомого. Он ждал, что волшебство вот-вот рассеется, потому что не было ни сил, ни воли сделать это самому. Пальцы невольно потянулись к стакану с виски, но остановились на полпути, когда Дэймон заметил, что Марго заводит руки за спину, словно желая помассировать усталую шею. Послышался шорох; молния открылась, коротенькая блузка упала, обнажив упругие молодые груди. Потрясенный Дэймон не смел шевельнуться, безуспешно пытаясь сказать что-то, запротестовать, но горло пересохло, как в пустыне. Он хотел найти слова, чтобы отговорить ее, остановить, не дать обнажить эти стройные, идеально прямые ноги, пока не станет слишком поздно. Но Марго легко повернулась на подушке; блузка упала на пол, расстегнутые шорты сползли по ногам вниз; только короткие трусики льнули как лепестки к кремовой плоти ее лона. Она светилась в полутьме словно алебастровый призрак, волосы отливали бледным золотом.
Дэймон с трудом переводил дыхание, попытался приказать Марго прекратить это, заставить ее одеться.
Но не мог.
Стянув трусики, Марго свернулась калачиком у него на коленях, запустила пальцы в гриву курчавых седеющих волос, нежно-умоляюще и одновременно повелительно притянула его лицо к своему. Ее запах сводил Дэймона с ума. Облако душистых волос окутало их лица; розовый язычок скользнул в рот Дэймона. По его телу прошла дрожь – наверное, именно так целуются ангелы.
Ловкие гибкие пальцы расстегнули его рубашку, гладили грудь, лоб, щеки, живот, схватились за пряжку ремня, прикасаясь, снимая, обнажая…
Наконец Дэймон нашел в себе силы пожаловаться.
– Любимая…
Но она закрыла ему рот поцелуем, таким смелым, таким страстным, что Дэймону показалось: сейчас он закончит прямо в брюки, так велико было блаженство. И под беспомощным взглядом Дэймона она встала на колени, чтобы раздеть его. Ароматная копна волос раскинулась по его коленям, словно атласное покрывало, когда, к потрясению Дэймона, она без колебаний коснулась губами его члена, взяла в рот и начала медленно сосать.
Глядя на гибкую спину, тоненькую талию и упругие великолепные бедра, Дэймон только сейчас понял, сколько сексуальной энергии вложил он в свои работы за последние несколько лет, утешая себя тем, что годы освободили его от инфантильной потребности соблазнять молодых женщин. Как он обманывал себя!
Дэймон горел как в огне, пока ее прелестная головка склонилась над пенисом. Марго играла с ним, словно ребенок новой игрушкой, лизала, посасывала, гладила нежными пальчиками, потом, вновь прокравшись на его колени, обхватила руками уставшие старые плечи, заставляя Дэймона почувствовать себя вновь молодым, энергичным и сладострастным, особенно когда она легко насадила себя на дрожащий от напряжения пенис и начала двигаться вверх-вниз, захватывая его, словно клещами, невероятно сильными и упругими внутренними мышцами.
Боже! Они были словно руки, эти скользкие стенки, смыкавшиеся вокруг него, дрожащие, дразнившие, ласкавшие каждый дюйм его пениса, словно сладостная песня.
Светлые волосы рассыпались по его телу. Она вновь целовала Дэймона. Его пальцы, скользнув по спине девушки, отыскали ее лоно, и свежая влага оросила их.
Дэймон, не отрываясь, глядел в чуть приоткрытые глаза Марго. Она отвечала ему восхищенным страстно-восторженным взглядом. С губ девушки сорвался хрипловатый стон, и щекочущее сжатие ее плоти внезапно обрело такую силу, что Дэймон мог только удивленно охнуть, прежде чем горячая беловатая струя вырвалась, наконец, на волю, обжигающе горячая, отозвавшаяся головокружительным наслаждением, едва не заставившим Дэймона вскрикнуть.
Марго обессиленно обмякла у него на коленях. Ее пальцы ласкали его лицо, шею, гладя, успокаивая. Он щекой почувствовал ее улыбку. Марго поцеловала его в глаза и тихо, с сожалением вздохнула, когда пенис выскользнул из нее.
– Не двигайся, – прошептала она. – Я сейчас вернусь. Через секунду она появилась с пачкой бумажных салфеток; обнаженная фигурка скользила в полумраке, словно сильфида. Марго осторожно вытерла его, то и дело останавливаясь, чтобы поцеловать его живот, бедра, вялый пенис. Пряный запах секса наполнил комнату.
– Крошка, – вздохнул Дэймон, слишком поздно осознав, что произошло, – почему ты заставила меня сделать это? Я ужасно сожалею.
– Не нужно, папочка. Ты сделал меня такой счастливой!
– Иисусе!..
Марго вновь оказалась у него на коленях. Дэймон осторожно поглаживал ее по спине. Безумные эмоции обуревали его. Марго не только казалась святым ангелом-хранителем, поддержавшим его стареющее либидо, очищая каждую клетку тела, которой касалась, но Дэймон, кроме этого, как ни странно, гордился ей. Словно дочерью, которой у него никогда не было. Она проявила искреннее чистосердечие и чарующую женственность, плод его собственных чресел, его гордость и радость.
Горд, что овладел ею… словно она была его собственной дочерью.
«Я выжил из ума… Только у безумца могут быть такие мысли».
Но мысли не уходили. Марго была рядом, она прижалась к Дэймону, покрывая его лицо поцелуями, добрая сельская девочка, восхищавшаяся им и одарившая тем, что считала самым естественным даром на свете.
Несколько минут прошло в ошеломленном томлении. Прежняя интуитивная близость делала слова никчемными, даже сейчас. Дэймон почувствовал, как ее лоно прижалось к его чреслам, ноги обхватили его бедра. Губы их слились, снова и снова.
Необыкновенный покой сковал его усталое тело, сладостный, безмятежный, никогда ранее не испытанный – словно прелестное создание в его объятьях удостоило его единственной награды, которую он жаждал, сам того не подозревая. В его воображении киношника блузка Марго сползала снова и снова, и задорные упругие груди, узкая талия и загорелые бедра открывались его взору.
Как могло это случиться? Как она могла знать точный момент, когда застать его врасплох? Когда все правила оказались бессильны против ее чар?
При этой мысли его пенис поднялся снова, упершись в мягкую кожу бедер. Ее нежные поцелуи становились все более пьянящими, язык вновь зазывно коснулся его языка. И тут движением, таким грациозным и изящным, что Дэймону в голову не пришло остановить ее, Марго скользнула на диван и, притянув его к себе, вновь ввела пенис в нежные горячие глубины.
– М-м-м, – прошептала она, – не беспокойся. Сделай это со мной еще раз. И он послушался. Изумленный собственной мужской доблестью, Дэймон жадно набросился на нее; тяжелое тело двигалось медленными толчками, пока Марго все теснее прижимала его к себе; Дэймон ощущал ошеломляющий ритм ее секса, ласкающего самую его суть, и чувствовал чистый юный запах, насыщенный острым благоуханием любви.
И Марго, словно молодая учительница, шептала нежные, ободряющие слова голосом, таким же чувственно-ласкающим, как и ее руки.
– Еще, Дэймон! О, пожалуйста, еще! Мне так хорошо с тобой.
Тонкие пальцы скользнули по его ягодицам, прежде чем остановились на бедрах. Обезумев, потеряв голову, Дэймон снова кончил, корчась в конвульсиях оргазма, вырванного из него ее шепотом, красотой, невероятной открытостью, готовностью покориться. Тяжелое дыхание со свистом вырывалось из груди, пока остатки семени изливались в теплое лоно.
Дэймон, обессиленный, лег на нее; пенис, по-прежнему твердый, все еще дергался и дрожал. Ее пальцы запутались в его волосах.
– Папочка, – прошептала она. – Спасибо.
Дэймон покачал бы головой, если бы мог. Он понимал, что только сейчас дважды постучалась в дом беда. Разум требовал, чтобы он повернулся и бежал, пока еще есть время. Но милая маленькая кошечка, прижавшаяся к нему сейчас, не отпустит его, и он будет стучать, пока дверь не отворится. Дэймон знал это.
Ее ноги по-прежнему сжимали его бедра, руки обвились вокруг его шеи. Прохладные губы коснулись небритой щеки нежным поцелуем.
Дэймон уставился на старые подушки дивана, словно в хрустальный шар, чьи глубины скрывали его судьбу. Он не видел глаз Марго, широко открытых, блестящих, спокойных.
Глава XLVI
В понедельник 8 ноября посыльный принес посылку без марки Тони Петранере. Тони положил пакет на письменный стол и долго, жестко глядел на него. Сверток был довольно тяжел, не менее трех-четырех фунтов.
Наконец Тони развернул его, бросив оберточную бумагу в корзину. Внутри лежала толстая стопка бумаг, в основном, фотокопии, и еще один маленький сверточек.
Начав листать страницы, Тони побелел. Это оказался детальный список всех жертв его шантажа за последние четыре года, включая фотостаты чеков, писем, компрометирующих снимков и записок с угрозами. Здесь было достаточно материала, чтобы послать Тони в федеральную тюрьму лет на тридцать.
К верхней странице была прикреплена записка:
«Есть люди, у которых хранятся оригиналы и копии этих и других материалов. Они предпримут соответствующие шаги, если со мной что-то случится.
Прощай, Тони».
Подписи не было.
Бессильная ярость заклокотала в Тони при виде документов. Но еще более сильная волна печали охватила душу. Ведь он хотел возвратить Кристин не для наказания, а чтобы любить ее.
И теперь он больше ее не увидит. Никогда.
Тони неподвижно стоял, глядя в пространство, но тут его внимание привлек маленький пакет. Тони развернул его. В ноздри ударил запах сухого льда. Открыв пенопластовую коробочку, он побледнел. Внутри лежал искалеченный палец Кармине Гамино, белый и бескровный.
Глава XLVII
После четырнадцати недель выматывающей работы съемочная группа и актерский состав наконец облегченно вздохнули. Съемки «Плодородного полумесяца» закончились.
Люди были измотаны и опустошены. Ни один фильм за все время их совместной работы не потребовал стольких усилий, не вызывал такой неуверенности и напряжения у его создателей.
Почти незаметные изменения грима Энни по мере того, как ее героиня становилась старше, требовали такой тонкой работы, что Энди Ричи завел толстый альбом со стоп-кадрами каждой сцены, чтобы быть точными в каждой детали.
Работа с семью детьми, игравшими роли детей Дейзи в различном возрасте, давалась нелегко Марку Сэлинджеру, а непрерывные изменения, упрямо вносимые Дэймоном Рисом в сценарий, сводили с ума всех окружающих. Теперь, когда все было кончено, Дэймон молился, чтобы с помощью Эйлин Майлер и ее команды монтажеров фильм приобрел вполне пристойный вид и мог оправдать его ожидания. Он от всей души надеялся на лучшее, но сложность тематики фильма не позволяла с уверенностью сказать заранее, смогли ли они с Марком выдержать заданный тон, верный ритм, точно воспроизвести временной фон. Единственное, в чем был уверен Дэймон: Энни великолепно сыграла роль Дейзи.
Когда Дэймон увидел предварительный вариант фильма, опасный момент для создателя картины – все сцены проплывают перед глазами, еще не смонтированные, с неисправленным звуком и цветом – он сразу понял: Энни сделала невозможное. Она воплотила свою героиню с утонченностью, превзошедшей самые безумные мечты Дэймона, воссоздав образ неуравновешенной молодой женщины, отказывавшейся признать свою несостоятельность, подсознательно стремящейся причинить себе боль, в очередной раз выйдя замуж за человека недостойного.
Энни сумела прочесть некоторые реплики со странной веселостью, маскирующей грусть, позволяя публике впитывать подсознанием их истинный смысл. Дэймон впервые в жизни наблюдал такую тонкую игру оттенков. Энни поистине была актриса божьей милостью, и в этой роли напоминала хрупкую орхидею, снятую на пленку в момент полного расцвета перед окончательным увяданием…
Энни упорно боролась за существование, а на экране Дейзи упрямо стремилась к самоуничтожению. И Энни постоянно заставляла публику надеяться на освобождение Дейзи, в то время как мир, созданный Дэймоном, с очевидностью заставлял понять: надежды нет. Рок, тяготевший над Дейзи, словно сладостно горькое вино дурманил голову, болью отзывался в сердце.
Ведь Энни поняла в ту ночь, когда впервые читала сценарий, что «Плодородный полумесяц» – все равно что черная икра, когда ее впервые пробуешь на вкус. Сначала трудно оценить, потом невозможно забыть.
Она не сознавала, как, впрочем, и Дэймон, что ключом к разгадке была простая истина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78