Правда, что-то подсказывало Энни, что Фрэнк не женат. Она решила, что в любом случае женщины должны считать его сексуальным – из-за внушительной фигуры, длинных ног, больших рук, сложенных на коленях, и из-за этих, казалось, таких спокойных, ласкающих собеседницу глаз, в которых нельзя было прочесть мысли их обладателя.
Но физическая привлекательность только усиливала острую неприязнь, питаемую Энни к Фрэнку, особенно когда девушка вспоминала, что он приходит сюда по поручению студии. Для него она не больше чем испорченный товар, еще одна расходная статья в бюджете «Интернешнл». Энни разглядела за природной сдержанностью стремление выманить ее из раковины и чувство неловкости, вызванное ее упорным и мрачным нежеланием общаться с ним. Будь Энни в нормальном состоянии, она могла бы даже посочувствовать Фрэнку и захотела бы побольше узнать о нем. Откуда он? Что заставило его принять решение стать адвокатом? Почему столь привлекательный молодой мужчина с хорошей профессией еще не женат? Или интуиция обманула Энни?
Но сейчас ей было не до этого, и обычное человеческое любопытство осталось далеко, за стеной боли. Пусть Фрэнк страдает из-за ее несчастья, как мучается она сама!
Поэтому молчаливые встречи продолжались. Фрэнк уже почти не вступал в разговор, только внимательно, напряженно следил за неподвижной фигурой на постели. Энни ощущала его взгляд, настойчивый, неотступный, бесивший ее, потому что заставлял чувствовать себя еще более слабой – ведь сам Фрэнк был таким широкоплечим, мускулистым, такая спокойная сила исходила от него, а Энни… бледный призрак, несчастная, беспомощная, забинтованная калека.
Она чувствовала себя странно-обнаженной под этим пристальным, пронизывающим взглядом, хотя, казалось, в ее состоянии должна была испытывать нечто совершенно противоположное. Почему же все в этом человеке казалось таким вызывающим? Он был попросту слишком вежлив, слишком осторожен, слишком молчалив, слишком силен, слишком… Фрэнк.
Энни раздраженно перевела глаза на погасший экран телевизора и позволила Фрэнку оккупировать территорию у окна, пока скука и смущение не вынудят его уйди. Но в каком-то дальнем уголке души она не желала, чтоб его посещения прекратились. Аура почти автоматической надежности, без капли юмора, без грамма притворства, казалась такой несовместимой с жизнерадостной неискренностью обитателей Голливуда, заполнивших бы эту палату, если бы Энни им позволила.
Немногословная серьезность Фрэнка действовала как транквилизатор, несмотря на раздражение, вызванное настойчивым вторжением в жизнь Энни. И поскольку враг, пожирающий ее жизнь, невидим и недосягаем, хорошо иметь рядом человека, которого можно ненавидеть.
Однажды, выходя из палаты, Фрэнк задержался у постели Энни.
– Вы сегодня лучше выглядите. Поздравляю.
Она ответила едва уловимым пожатием плеча, но ничего не сказала.
– Я видел «Полночный час» несколько раз, – улыбнулся Фрэнк. – По-моему, вы прекрасно сыграли эту роль. Вы должны гордиться. Я вижу, чего это стоило вам.
Слезы, переполнившие глаза Энни так неожиданно, что она не успела их сдержать, потекли по щекам под маску. Мучительный стон забился в горле.
– Я что-то не так сказал? – спросил Фрэнк. – Поверьте, я хотел объяснить только, что понимаю, как Лайна не похожа на вас… особенно теперь, когда узнал вас немного… Вы должны были проделать невероятную работу, чтобы она ожила. Простите, если вел себя бестактно.
«Вы меня не знаете…»
Злые слова уже готовы были слететь с губ, но Энни не произнесла их и вместо этого беспомощно повела глазами, словно показывая, что с ней стало сейчас.
– Не торопитесь, пусть пройдет время, – мягко посоветовал он. – Вы и вправду выглядите гораздо лучше.
Энни остро ощущала его присутствие – в ноздри ударил аромат дорогого одеколона, вытесняя больничные запахи антисептиков.
Фрэнк протянул руку, словно желая сочувственно коснуться ее пальцев, но не решался.
Не желая поощрять его, Энни молча отвела глаза и, сжав зубы, ждала пока уйдет Фрэнк.
Когда дверь наконец закрылась, щекам стало горячо и щекотно– теперь можно было плакать, не сдерживая слез.
Все-таки Маккенна добился своего – достучался до Энни. Будем надеяться, это его удовлетворит.
Когда через две недели Фрэнк вновь появился, Энни встретила его молчанием.
Глава X
Блондинка… очень молодая… красивая…
Это оказалось на удивление легким делом. Уолли был прав насчет Майами.
Следы маленькой девочки отыскались немедленно. Люди помнили ее как одну из самых ловких и умных проституток, «машину любви», способную заработать тысячи долларов в день в самом юном возрасте.
Но теперь Уолли действовал с особой осторожностью – люди, с которыми он говорил о Кристин, как она себя называла, рассказывали не о личности из далекого прошлого – они знали ее взрослой женщиной, живой, активной, преуспевающей. И очень, очень опасной.
Уолли старался держаться в тени, позволяя думать всем, кого расспрашивал – шлюхам, игрокам или проституткам, – что ищет Кристин просто для того, чтобы переспать с ней. Тон сыщика был намеренно восхищенный, глаза – как у полоумного маньяка. Стараясь не возбуждать подозрений, Уолли никогда не задавал слишком много вопросов. Из лоскутов обрывочных сведений он смог узнать поразительные вещи о профессиональной жизни Кристин. Он услыхал о Рее д'Анджело, под недолгим покровительством которого была маленькая Кристин. Рей погиб от рук членов детройтского синдиката. Уолли поведали захватывающую историю Нунцио Лунетты, человека, которого боялись многие и чью таинственную гибель от удушения многие приписывали тонким, обманчиво-слабым рукам Кристин.
Он понял, что, в отличие от Элтеи, Кристин занималась проституцией не для удовлетворения извращенных, а подчас и безумных прихотей и поэтому не связывалась с мелкими мошенниками, игроками и дешевыми сутенерами. Она выбирала покровителей тщательно, причем, каждый был могущественнее предшественников, – предшественников, не осмеливающихся мстить по той причине, что боялись идти против силы и связей тех, кто занял их место.
Кристин была умна. Но, в отличие от матери, в ней не наблюдалось ни эксцентризма, ни жестокости. Если где-то в глубине души и гнездилось безумие, оно оставалось скрытым и не мешало взлету профессиональной карьеры.
Но самое главное, Кристин обладала несгибаемым мужеством.
Каждый, кого допрашивал Уолли, рассказывал одно и то же – Кристин бросала сутенеров, и ей это сходило с рук. Именно это и создало ей такую славу в преступном мире, где девушка пользовалась заслуженным уважением.
Кристин копила деньги, следила за собой, на нее можно было положиться. Ни одного привода. Связи с мафией на высшем уровне, основанные на взаимных одолжениях. Она предпочитала не выставляться, манипулировала людьми, как хотела, и была законченной шантажисткой. Фотографий Кристин не существовало.
За две недели после того, как он обнаружил, как и когда Кристин сбежала от Элтеи, Уолли проследил всю довольно неприглядную жизнь Кристин вплоть до «дружбы» с Тони Петранера.
Джозеф Манчини из Майами с удовольствием рассказывал о сделке с Тони касательно Кристин, добавив еще загадку к головоломке, которую представляла личность девушки.
– Хорошая девочка, – сказал он. – Одна из лучших. Может, даже самая лучшая. Но с такой, как она, нельзя работать, если вы настоящий мужчина, конечно. Она от рождения не может подчиняться приказам. Умный человек с самого начала поймет: такая, как она, в один прекрасный день перережет вам глотку. Только идиот может над этим не задумываться.
Астматически-хрипло вздохнув, Джозеф отхлебнул кофе.
– И еще одно, – продолжал он. – Чтобы лучше завладеть человеком, она заставляет его влюбиться. Я понял, что такое вот-вот со мной случится, и отсек узел одним ударом, пока не поздно.
Итальянец задумчиво помолчал.
– Кто может описать эти уловки?.. Достоинство, нежность… То, как она закрывает сумочку, заводит руки за спину, чтобы расстегнуть ожерелье. Всякие мелочи. Но они тебя забирают. Лезут в сердце, заставляют тебя хотеть обнять ее, посадить на колени…
Манчини предостерегающе поднял палец и иронически скривился.
– Предусмотрительный человек должен понять все эти штучки, чтобы вовремя уйти от крючка. Она действует мозгами, не сердцем, и в конце концов уничтожает тебя. От такой женщины надо держаться подальше, слишком большая близость опасна. Поэтому, когда она сделала деньги для меня, я продал ее Тони. Глупый щенок. Серость. Для Кристин идеально подходит. Мне его жаль. Я пытался остеречь его, говорил об опасности. Выслушал меня со скучающим видом… Вот что я скажу: Тони уже под каблуком у девчонки и в конце концов дорого заплатит за это.
И, пожав плечами, заключил:
– Каждый в конце концов сам выбирает собственный яд.
– Где я могу найти ее? – спросил Уолли. Старик улыбнулся.
– Придется поискать. Они работают по всему Побережью– от Бостона до Майами. Кроме того, Чикаго, Дейтройт… Но сейчас зима. Богатые люди отдыхают во Флориде. Думаю, Кристин сейчас там. И вновь предостерегающе покачал головой.
– Только будьте осторожны. Она заставит вас влюбиться. Потом не говорите, что я вас не предупредил.
Уолли не позаботился объяснить Манчини то, что сам давно понял: он уже любил Кристин. Но не как любовник. Его чувство, скорее, было чисто братским. Сотни раз сердце сыщика сжималось от жалости к маленькой девочке на пожелтевшем снимке. Ледяной холод, застывший в этих глазах, рассказывал о ее муках лучше любых слов.
Издевательства, как считал Уолли, не уничтожают ребенка – природа наделила дитя слишком сильной натурой, чтобы жестокость могла ее одолеть. Но память об издевательствах уничтожит их, когда они станут взрослыми, – именно в этом заключается убийственное воздействие садизма, которому подвергались дети.
Все детство Кристин ждала освобождения, принесшего всего лишь пустоту, и теперь ей пришлось молча выносить муки, страдания, невиданные миру и не понятные даже ей.
За это Уолли и любил ее.
Детектив все еще работал на Хармона Керта, но знал, что даже с риском для жизни постарается довести дело до конца. Его судьба была где-то там, в ночи, вместе с таинственным цветком, выросшим из семени убийственной ненависти Элис Хэвиленд.
Цветком, прекраснее которого нет на земле. Уолли знал – смертельная опасность ждет его, когда Кристин будет найдена.
И эта угроза самому его существованию привлекала Уолли больше всего.
Глава XI
«Лос-Анджелес таймс», 5 мая 1971 года.
«Прошло пять месяцев со дня автокатастрофы, едва не стоившей жизни Энни Хэвиленд. Состояние актрисы остается тяжелым.
Мисс Хэвиленд, выписавшаяся из госпиталя семь недель назад, по слухам, живет в доме своего друга и наставника Дэймона Риса, где несколько комнат переоборудовано в больничные палаты.
Она принимала курс физиотерапевтического лечения в ожидании пластических операций по удалению многочисленных шрамов с лица, а также возможной операции на позвоночнике по вправлению смещенного межпозвоночного диска.
Осведомленные лица сообщили репортерам «Таймс», что из-за постоянных мучительных болей в результате многочисленных переломов перед мисс Хэвиленд стоит реальная угроза привыкания к некоторым наркотическим болеутоляющим средствам. Медики и хирурги, наблюдающие мисс Хэвиленд, не опровергли, но и не подтвердили это заявление».
Дэймон Рис сидел на стуле у окна, наблюдая за спящей Энни, и прислушивался к вою койота в каньоне. Потом, вздохнув, осторожно сложил газету. Он знал: когда девушка проснется, ни боль, ни депрессия не уйдут и не уменьшатся. Все усилия отвлечь ее, вернуть к жизни разбивались о непроницаемую стену тщательно скрываемого отчаяния. Вот уже почти полгода он наблюдал, как девушка ведет бесплодный поединок с болью и ее зловещими союзниками – наркотиками. Битва велась с переменным успехом, но с самого начала была неравной, отнимала у Энни последние силы, а болеутоляющие средства повергали ее в сонную апатию, отнимали волю к выздоровлению.
Но Дэймон Рис все же сознавал, что улучшения не наступает – Энни весила всего восемьдесят восемь фунтов – из-за полной безнадежности, медленно, но верно пожирающей девушку, и причиной этого постепенного умирания была потеря ребенка. Энни уверилась, что провалила главный жизненный экзамен, и теперь будущее виделось ей сплошным неотступным кошмаром.
Невыносимо было видеть, как с каждым днем она тонет все глубже, ведь Дэймон знал, как сильна ее воля к жизни. С самой первой встречи Рис понял, что Энни не тот человек, который может добровольно отдаться на волю судьбы, не ею самой определенной. Девушка вынуждала себя во всем искать лучшую сторону или, по крайней мере четко представлять способы исправления неблагоприятной ситуации. Именно эта решимость, способность к быстрому действию не меньше, чем блестящий талант, побудили Дэймона отдать Энни роль Лайцы. И с тех пор Рис, сам склонный поддаться депрессии, любил Энни и восхищался исключительно сильной волей и оптимизмом, относился к ней как к дочери, созданной, зачатой им, но благословленной гораздо более сильными внутренними защитными инстинктами и стремлением к самосохранению.
Но сегодня, сидя в темной спальне, Рис с ужасом ощущал, как ноет сердце. Отцовские чувства… Какая ирония!.. Кто, кроме него, виноват в случившемся? Будь он дома в ту страшную ночь, мог бы помочь ей, утешить, залечить душевные раны, и этого несчастья никогда бы не случилось.
«Позволь хоть ненадолго притвориться, что я нужен тебе…»
Ну что ж, она действительно нуждалась в нем. А он напивался до бесчувствия в баре, пока протянутая в мольбе рука безуспешно искала его руку…
Но Дэймон был слишком творческой личностью, чтобы принудить себя мыслить объективно. Не он вел автомобиль, проломивший ограждение и рухнувший в ущелье. Это была Энни. Хотела ли она убить себя? Не она. Нет. Энни вела машину слишком быстро, в гневе и отчаянии, и вид пустого дома на миг отвлек ее. Но вот подсознание… Это другой вопрос.
Дэймон поморщился. Ему так мало было известно о ней! Почти ничего о прошлом, о любимом отце, о матери, о которой она никогда не говорила. Откуда Рис знал, что руководило ее поступками? Одно только он знал наверняка. Беременность доказывала, что она была в ужасном состоянии в ту ночь. Из-за Эрика.
Эрика, который мудро воздерживался показываться на глаза после единственной попытки навестить Энни, но чье фото с тех пор не сходило с журнальных и газетных страниц вместе с историями, повествующими о его скорби, о трагедии, постигшей его великую любовь…
Во время съемок «Полночного часа» инстинкт подсказывал Дэймону, что между Эриком и Энни не было никаких личных отношений – это чувствовалось даже в любовных сценах.
И Рис облегченно вздохнул от радости, что неотразимое обаяние Шейна не усложнило атмосферы на съемочной площадке. Дурацкие измышления прессы совершенно не соответствовали истинному положению вещей.
Но когда съемки кончились, Дэймон поблагодарил актеров, распрощался с ними и совершенно забыл об Энни и Шейне. Должно быть, после этого все и началось.
В это время Дэймон почти не встречался с ними. Он думал только о себе и о фильме и не потрудился побеспокоиться об Энни.
А нужно было.
Эрик Шейн был его другом и прекрасным коллегой; несомненно, он один из лучших актеров своего поколения… но такой же безумец, как и многие из знакомых Дэймона.
Рис, по сравнению с Шейном, был образцом здравой рассудочности. Только Эрик блестяще скрывал свою психическую неполноценность – гений, как в жизни, так и на сцене, и в этом крылся секрет его репутации неотразимого соблазнителя.
И Энни пала жертвой его обаяния. Почему нет? У нас свободная страна, каждый волен в своем выборе.
Но, по-видимому, все было не так просто.
Дэймон считал: он знает Энни достаточно хорошо, чтобы понять, какая светлая головка у нее на плечах, каким здравым рассудком обладает девушка. Сексуальная распущенность Эрика отнюдь не была секретом – об этом знали все. И после десяти недель совместной работы над любовными сценами она интуитивно должна была почувствовать скрытые за маской профессионализма ужасные изъяны души, которые и позволили Шейну так естественно сыграть роль Терри.
Как же она могла быть настолько слепа, чтобы стать его любовницей?!
Ну что ж, у женщин всегда миллион причуд. Они никогда не могли мыслить здраво, если дело касалось мужчин. Такой опытный повеса, как Шейн, мог любую окрутить в два счета. Но опять же, причина не только в этом. Почему Энни проявила такую слабость? Была ли это жалость к трещинам в его броне? Тронуло ли ее исполнение роли Терри? Проявился материнский инстинкт?
Возможно. Но так или иначе все это скрывало от самой Энни нечто гораздо менее невинное и более опасное – бессознательное стремление к тому, чтобы ей причинили боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78